Текст книги "Галльские ведьмы"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)

Пол Андерсон
Галльские ведьмы

Синопсис

Гай Валерий Грациллоний, рожденный в Британии, в юные годы вступил в римскую армию и с годами дослужился до звания центуриона во Втором легионе Августа. Через несколько лет после этого назначения он со своей центурией очутился на севере, у Адрианова вала, где римские подразделения сдерживали натиск варваров – британских пиктов и их союзников скотов с лежащего на западе острова Иберния. Ведомые Магном Клеменцием Максимом, командующим римскими войсками в Британии, римляне успешно отражали атаки варваров, и Грациллоний был далеко не последним в их рядах.

Мальчишкой он вместе со своим отцом, промышлявшим морской торговлей, не раз плавал в Галлию и неоднократно посещал Арморику. Это обстоятельство, равно как и воинские подвиги Грациллония, побудило Максима дать центуриону особое задание. Во главе маленького отряда легионеров Грациллонию предстояло проникнуть в город Ис, расположенный на оконечности полуострова Арморика.

Об этом городе-государстве мало что было известно наверняка. Он держался в стороне от волнений, сотрясавших империю. Впрочем, номинально Ис считался союзником Рима – еще со дней Юлия Цезаря, то есть на протяжении четырехсот лет. Грациллоний должен был занять в Исе давно освободившуюся должность префекта – иными словами, назначенного Римом советника, чьим советам местным жителям полагалось беспрекословно следовать (для их же собственной безопасности). И как префекту ему вменялось в обязанность всеми силами поддерживать мир в Арморике – ведь наступали смутные времена.

Максим не распространялся о своих планах, но все и без того знали, что он собирается во главе британских легионов пересечь пролив и бросить вызов императорам Запада, оспаривая у них верховную власть. Грациллоний всецело поддерживал своего командующего: империя задыхалась от коррупции, слабости и беспомощности власти; нашествия варваров следовали одно за другим; и сам Рим, Вечный город, в котором центурион никогда не был, давно перестал быть олицетворением могущества – даже в Западной империи. Грациллоний верил, что империю может спасти лишь твердая рука, а Максим доказал в Британии, что способен править сурово и справедливо. Восхищению командующим – и принятию назначения в Ис – не мешало и то, что центурион, в полном соответствии с семейной традицией, поклонялся Митре, а ведь то была эпоха восторжествовавшего христианства, когда иноверцев жестоко преследовали и частенько казнили.

Переправившись через пролив, Грациллоний со своими легионерами выступил к Ису. По пути им нередко доводилось наблюдать в действии беспощадную волю государства – и безудержную злобу варваров. Особенно пострадали прибрежные районы, разоренные набегами саксов и скоттов.

Что касается последних, обитавших на острове Иберния, который сами они называли Эриу, скотты делились на туаты – отдаленные подобия племен или кланов; каждый туат возглавлял вождь, подчинявшийся, заодно с другими вождями, верховному правителю той или иной местности. Таковых правителей на острове насчитывалось пять, и каждый правил отдельной местностью – Муму на юге, Кондахт на западе, Койкет Лагини на востоке, Койкет Улад на севере, а еще Мида, область, которую в свое время «вырезали» из Койкет Лагини и Кондахта. Символом власти правителей Миды служил священный холм Темир; в ту пору он знаменовал правление Ниалла Мак-Эйохайда, могучего воина, замыслившего то самое нападение на северную Британию, которое отразили легионеры Максима. Получив отпор, Ниалл не успокоился и продолжил строить козни против Рима.

Едва завидев Ис, Грациллоний был до глубины души поражен его красотой. Но очарование длилось недолго – центурион пришлось вступить в кровавое единоборство.

Эти единоборства, регулярно случавшиеся в Священном лесу, определяли, кто станет королем Иса – или останется таковым, если победит претендента. От последнего требовалось соблюдать все установленные обряды: три дня и три ночи в канун полнолуния он должен был провести в лесу, в Доме Короля. Победитель в схватке становился мужем девяти галликен – иссанских королев, число которых всегда оставалось неизменным. (Когда какая-либо из правящих королев умирала, ей находили замену среди дочерей и внучек ее сестер. Избранная девочка прислуживала королевам, пока на ее груди не появлялся Знак – крохотный алый полумесяц. После появления Знака она признавалась истинной королевой и отдавала королю свою девственность.) Все королевы обладали даром зачинать детей только по собственному желанию и рожали только дочерей. Большинство из них прежде обладали обширными познаниями в магии, но с годами магические способности стали мало-помалу иссякать.

Казалось, что сами древние боги Иса, его покровители, которых в разговорах именовали попросту «Тремя» – владыка неба Таранис, властелин воды Лер и триединая Белисама – постепенно утрачивают силу. Впрочем, горожане поклонялись и другим, меньшим божествам, в основном галльским. Расположенный на границе Римской империи, где теперь царило христианство, Ис оставался сугубо языческим. Правда, под давлением Рима ему пришлось принять христианского священника; в дни, предшествовавшие приходу Грациллония, этим священником был некий Эвкерий.

Кровопролитие в ритуальном поединке заменило собой недавние человеческие жертвоприношения. В остальном Ис представлял собой высоко цивилизованное общество, которому были неведомы жестокие римские забавы. Короли на протяжении столетий резко отличались друг от друга и характерами, и манерами, и продолжительностью правления. Перед приходом Грациллония городом пять лет правил грубый и свирепый Колконор. Наконец девять королев единогласно решили, что пришла пора избавиться от него: они прокляли Колконора, с помощью чар призвали нового претендента.

Обряд они совершили на маленьком острове Сен, среди скал и пенных брызг, долетавших с моря. Этот остров принадлежал только им. За исключением ежегодных праздников и экстренных случаев на Сене постоянно находилась одна из королев, которая несла Бдение во славу богов. Как правило, королевы сменяли друг друга на Сене через день, но иногда вмешивалась непогода, и той, которая оставалась на острове, приходилось ждать, пока не уляжется ветер и не успокоится море.

Зная о скором появлении Грациллония, королевы сговорились напоить Колконора и разозлить его, чтобы он бросил в лицо римлянину гнусное оскорбление. По правде сказать, центурион, даже оскорбленный, не собирался хвататься за меч и позднее не раз задавался вопросом, какой демон вынудил его все же это сделать. Так или иначе он убил Колконора в поединке – и, к своему великому изумлению, был провозглашен королем.

На коронации он наотрез отказался принять корону, поскольку это шло вразрез с его верой. Впрочем, вера не запрещала ему служить чужим богам – до тех пор, пока он не начнет ставить их превыше Митры. В качестве римского префекта и короля Иса он надеялся надлежащим образом исполнить данное ему поручение.

За коронацией последовала свадьба, повергшая Грациллония в совершеннейшее смятение. Девять женщин стали его супругами, девять весьма необычных женщин: престарелая Квинипилис; стареющая Фенналис; Ланарвилис, проявлявшая наибольший интерес к управлению городом; суровая Виндилис; нежная Иннилис; ленивая Малдунилис; ученая Бодилис; Форсквилис, юная, но сведущая в ведовстве, могущественная чародейка, с которой не мог сравниться в колдовской силе никто из сестер; и цветущая Дахилис. Грациллоний не воспринял обряд бракосочетания всерьез, но спорить не стал, решив повременить с наведением римских порядков. Первой в его постель пришла Дахилис. Они полюбили друг друга, а от исполнения супружеских обязанностей с другими женами Грациллоний уклонялся.

Квинипилис и Фенналис на это ничуть не оскорбились, поскольку давно миновали детородный возраст. Вдобавок, сложись все иначе, Грациллоний погиб бы – или вынужден был бы совершить святотатство: ведь, будучи митраистом, он никак не мог сойтись с Фенналис, поскольку другая из его девяти жен, Ланарвилис, была дочерью последней.

Грациллоний узнал кое-что об истории Иса. Основанный карфагенянами, город со временем вобрал в себя элементы вавилонской и египетской культур. Но гораздо более важное влияние на Ис оказали кельты, заселявшие полуостров. С ближайшими соседями-галлами, племенем озисмиев, исанцы поддерживали дружбу, а с остальными частенько сражались. В старину они помогли Юлию Цезарю победить венетов, после чего Цезарь прибыл в Ис и от имени Рима заключил с исанцами союзный договор.

В своих «Записках», правда, Цезарь об этом ни словом не обмолвился – вероятно, потому, что договор с Исом был лишь частью тайного соглашения с галлами, о котором предпочитали не вспоминать. А иссанские летописи издавна отличались скудостью и имели обыкновение теряться с течением лет. Сами исанцы приписывали это обстоятельство магии – точнее, так называемой Завесе Бреннилис, первой среди королев Иса в дни Цезаря. Позднее она же убедила Августа прислать в Ис строителей, которые возвели крепостную стену вокруг города – иначе море, подступавшее медленно, но неуклонно, наверняка затопило бы Ис. По утверждению Бреннилис, стену надлежало возвести на сухой кладке, чтобы город навечно оставался заложником богов. Римские строители поначалу применили собственные методы, но, после того как несколько попыток завершились неудачей, послушались Бреннилис.

Со стороны моря стену замыкали громадные ворота, которые открывались и закрывались силой воды. В прилив они открывались, пропуская в городскую акваторию корабли, а с отливом запахивались, отрезая город от моря. Надежность воротам обеспечивал огромный засов с замком, один ключ от которого галликены скрывали в тайном месте, а другой служил эмблемой королевской власти: король надевал его на шею всякий раз, когда покидал Ис. Когда же король находился в городе, он каждое утро и вечер совершал церемониальное открытие и запирание ворот.

Кроме того, в обязанности короля входило предстоять на Совете суффетов и на различных обрядах и праздниках, а в случае войны он должен был возглавить городское ополчение. Совет собирался в определенные дни месяца (а также – когда его созывал король) и принимал политические решения. В него входили представители тринадцати аристократических кланов, или суффетов, а также представители ремесленников, жрецы храмов Тараниса и Лера и галликены. Король считался земным воплощением Тараниса и потому признавался его верховным жрецом, но дела храма вел не он, а человек, которого называли Оратором Тараниса. Культ морского бога Лера возглавлял другой жрец, а Белисаме служили девять королев.

Многие предшественники Грациллония почти не оставили следа в истории: о них и вспомнить было нечего, за исключением того, что они жили в свое удовольствие, пока не погибали на поединке в Священном лесу (или каким-либо иным способом). В последнем случае совершался особый ритуал обретения нового короля. Другие правители прославили свои имена добрыми делами или злодеяниями. В общем же и целом Ис процветал благодаря морю, своим искусным ремесленникам и не менее искусным торговцам. Тем не менее закат Рима не мог не сказаться на благоденствии города, и с каждым годом Ис все больше отдалялся от империи, как бы отгораживаясь от нее невидимой стеной. Грациллоний твердо вознамерился исправить существующее положение дел.

Предложенные им меры встретили серьезное сопротивление. Оппозицию возглавляли Ханнон Балтизи, Капитан Лера, и, в меньшей степени, Сорен Картаги, Оратор Тараниса. В молодости Сорен собирался жениться на Ланарвилис, которая отвечала ему взаимностью, однако, прежде чем закончилось ее девичество, она оказалась Избранной. Однако они по-прежнему продолжали любить друг друга.

По настоянию Дахилис, которая ничуть не ревновала к сестрам, Грациллоний наконец стал познавать и остальных королев, исключая Квинипилис и Фенналис. Со своими королевами правитель Иса всегда обладал мужской силой, но никакая другая женщина не могла получить от него удовлетворения, – такова была воля Белисамы. Виндилис, впрочем, явственно избегала его объятий, а он, разумеется, и не настаивал, что не помешало их дружбе.

Тем временем легионеры Грациллония также обживались в Исе. Юный Будик, ревностный христианин, навестил священника Эвкерия и застал того за беседой с ученой язычницей Бодилис. Кинан и Админий выбрались из города на побережье и встретили рыбака Маэлоха, который жил в рыбацкой деревне Причал Скоттов, у самого моря. Эти рыбаки по давней традиции были Перевозчиками Мертвых, а в остальном ничем не отличались от буйной рыбацкой братии других мест.

Между тем Ниалл Мак-Эохайд в своей Ибернии замыслил морской набег. Он намеревался выйти в море, обойти стороной Ис, королевы которого, по слухам, управляли водами и ветрами, и напасть на южную Галлию. Ниалл знал, что Максим вторгся в континентальные пределы империи и наступает на Рим, а потому рассчитывал, что ослабленная гражданской войной Галлия не окажет ему противодействия. Старший сын Ниалла Бреккан, самый любимый из сыновей, убедил отца взять его с собой.

Грациллоний догадывался о возможности такого набега и изрядно ее опасался. Форсквилис в обличье совы пролетела над окрестными землями и так узнала о замыслах Ниалла. Грациллоний не мог решить, верить магии или нет, но на всякий случай предпринял необходимые приготовления. Он знал, что набег варваров нанесет Риму смертельную рану.

Когда ибернийский флот вышел в море, девять королев вызвали бурю. Увлекаемые к востоку, большинство скоттов нашли свою смерть на скалах близ Иса; некоторые сумели достичь суши, но были убиты рыбаками. Ниалл оказался среди уцелевших, но, когда он на своем челне проходил мимо Иса, пущенная с городской стены стрела поразила Бреккана. Потрясенный смертью сына, разъяренный вероломством города, против которого он не замышлял ничего дурного, Ниалл поклялся отомстить – и увел немногих оставшихся в живых скоттов назад в Эриу.

Исанцы и римляне также понесли потери. Среди погибших был заместитель Грациллония, его собрат по вере Эпилл. Колдовская картина битвы внушила благоговение всем, кто присутствовал при этом событии, что бы они ни говорили потом. Грациллоний решил похоронить Эпилла на том самом утесе, который последний оборонял. Однако в Исе хоронить кого-либо на скалах над морем считалось оскорблением Лера, старинное кладбище у маяка было давным-давно заброшено. Несмотря на возражения Совета, Грациллоний добился своего и устроил Эпиллу похороны по митраистскому обряду.

Кинан примкнул к культу Митры, и Грациллоний провел его инициацию. Он был счастлив, и не только потому, что одержал победу над врагом: Дахилис понесла от него и скоро должна была родить.

Втроем они отправились в Нимфеум, расположенный в холмах на восток от Иса. В святилище, где жили, сменяя друг друга весталки, Дахилис просила благословить ее не рожденное дитя, а Грациллоний воспользовался представившейся возможностью и завершил инициацию Кинана в источнике неподалеку. Дахилис, невольная свидетельница обряда, пришла в ужас от святотатства: источник Белисамы послужил для ритуала в честь божества, отвергавшего женщин. Но Грациллоний сумел успокоить супругу.

Вернувшись в Ис, Дахилис отправилась за советом к Иннилис – и нашла ту в постели с Виндилис. Королевы стали любовницами в жуткие годы правления Колконора, несмотря на то, что исанцы крайне неодобрительно относились к подобным связям. Потрясенная, огорченная тем, что должна скрывать это от своего любимого, Дахилис пообещала сестрам помощь и отправила Иннилис за советом к Квинипилис. Престарелая королева ничуть не смутилась известием, но потребовала, чтобы Иннилис и Виндилис рассказали о своей связи остальным сестрам. А еще прибавила, что вызов, брошенный богам Грациллонием, предвещает несчастье Ису.

Грациллоний с ужасом узнал о заговоре Виндилис, Форсквилис и Малдунилис против Колконора, и ужас этот ничуть не уменьшился от описаний зверств последнего. Король решил отдалиться от своих супруг, исключая Дахилис. Это ухудшило его отношения с аристократией, хотя у простых горожан он по-прежнему пользовался уважением. Наконец те же три королевы пришли к нему в Священный лес и, прибегнув к чарам Белисамы, вновь сделали Грациллония своим любовником. Освободившись от чар, он с отвращением и стыдом вспоминал свое падение, однако его неприязнь к королевам уменьшилась, а со временем он завоевал и поддержку аристократов.

Что же касается конфликта Грациллония с богами Иса, тот лишь усугублялся. Король не желал приносить им жертвы; вместо этого он отправился в поездку по Арморике, чтобы переговорить с другими префектами и убедить их сохранять нейтралитет в разгоравшейся гражданской войне, одновременно укрепляя позиции против варваров. Тем самым, уклонившись от исполнения ритуальных обязанностей, Грациллоний вновь оскорбил Троих.

Благодаря стараниям Дахилис королева Иннилис также понесла от Грациллония. В общем-то все королевы так или иначе заботились о своем супруге. Форсквилис видела колдовской сон, который открыл ей, что грехи Грациллония можно искупить деяниями королев, прежде всего той, которая, ожидая ребенка, отправится на Бдение на остров Сен в канун зимнего солнцеворота, когда обычно все собираются в Исе на совет. Поскольку Дахилис вот-вот должна была родить, отправляться на Сен выпало Иннилис.

Между тем умер христианский священник Эвкерий. Грациллоний, привязавшийся к старику, пообещал посодействовать в приглашении нового священника – и покинул город по делам.

Беременность Иннилис протекала крайне тяжело. Едва Грациллоний вернулся из своей поездки, у королевы случился выкидыш. Было решено, что вместо нее на Сен отправится Дахилис. Узнав об этом решении, Грациллоний попытался воспрепятствовать, однако все его усилия оказались тщетными. А увести Дахилис силой означало разрушить все, что он с таким усердием создавал; более того, она сама стремилась на остров, чтобы спасти любимого.

Он настоял на том, что будет сопровождать ее. Вообще-то мужчинам было запрещено ступать на остров, но Грациллоний сказал, что будет ждать у причала, готовый помочь. Священный челн доставил их на остров и оставил вдвоем.

Пока Дахилис исполняла то, что от нее требовалось, на море разыгрался шторм. Ночью она не вернулась в Обитель Стражи, и Грациллоний нарушил запрет и кинулся на поиски. Несколько часов спустя он нашел Дахилис под скалой, с которой та упала, почти без сознания, замерзшую до полусмерти – и начавшую рожать. Он перенес ее в Обитель, но спасти не сумел. Сразу после смерти жены он своим мечом вырезал ребенка из ее чрева.

Форсквилис, обладавшая даром предвидения, заставила Маэлоха, обожавшего «малютку Дахилис», поутру отвезти ее на Сен. Днем они вернулись в Ис с телом Дахилис, с ребенком и с Грациллонием.

Поскольку мать умерла, лишь король мог совершить обряд наречения имени в храме Белисамы. Вопреки традиции, в память об умершей жене он назвал дочь Дахут. А затем, оглушенный горем, был вынужден сочетаться браком с новой Избранной – Сэсай, миловидной глупышкой, получившей королевское имя Гвилвилис. Оба они во время церемонии казались смятенными и несчастными, однако воля Белисамы свела их воедино.

Галликены и суффеты полагали, что своей смертью Дахилис искупила все прегрешения Грациллония перед богами. После похорон Дахилис аристократы во главе с Сореном Картаги принесли королю присягу на верность до тех пор, пока он не начнет вновь пренебрегать древними установлениями.

Позже, ночью, невидимая рука постучала в дверь Перевозчиков Мертвых, как велось на протяжении столетий: им полагалось доставить на Сен души вновь умерших, чтобы те предстали перед богами. Что происходило потом, не знал никто из живых. Впрочем, горожане верили, что некоторые умершие, в особенности королевы, возвращаются на время в обличье тюленей, чтобы заботиться о тех, кого они любили при жизни. По этой причине тюлень считался священным животным, и никто из исанцев не осмеливался поднять на него руку.

Глава первая

I

Девочка сознавала лишь одно: она в море. И осознание это наполняло ее восторгом. Все прочее – и то, что в городе отмечали Праздник Флота, и слова отца: «Не торопись, малышка», – не имело никакого значения. Но вот отец подхватил ее, поднял в воздух. Какие сильные у него руки, как гулко отдается в груди его смех!

Она уже стала забывать все те чудеса, которые произошли в порту: всех этих людей в пышных нарядах, загадочные слова, сопровождавшиеся музыкой, что лилась, текла, окатывала, захлестывала с головой, пока торжественная процессия двигалась по улицам. Седобородый мужчина во главе процессии внушал страх, потому что в руке он сжимал длинную палку с тремя острыми зубцами на макушке, но за ним шли мамы – все девять; девочка знала, что они идут все вместе, хоть и была еще слишком мала, чтобы уметь считать. Некоторые несли зеленые ветки и окунали их в горшки в руках у других и кропили водой носы кораблей. У первой мамы была чаша на золотых цепях, и над чашей этой курился дым – сладковатый дым, разносимый ветерком. Девочка с отцом стояли в стороне, наблюдая. Отец выглядел внушительно: парадное одеяние, огромный молот в руке, на груди золотой ключ; впрочем, всех этих слов девочка, конечно же, не знала, ей просто очень нравилось смотреть на папу.

Вот он снова подхватил ее и перенес на корабль, который немедленно отошел от причала. Морские ворота были распахнуты настежь, и вода у бортов плескалась под ветром, будто живая. Едва корабль миновал ворота, как палуба покачнулась под ногами. Девочка обрадовалась новой игре. Дышалось удивительно легко. На губах оседали соленые брызги, а нагретые солнцем доски под босыми ногами пахли смолой.

Радовались все – мужчины, женщины, дети, которых взяли с собой и среди которых не было никого младше девочки. С кормы доносился мерный рокот барабана, отбивавшего ритм для гребцов, а весла скрипели в уключинах. Гребцы еще успевали перебрасываться друг с другом словечками и смеяться своим шуткам. Корпус корабля тоже поскрипывал, веревки гудели, алый вымпел на мачте пощелкивал на ветру. Над кораблем с криками носились сотни чаек, самая настоящая птичья буря; множество птиц сидело на крепостной стене или кружило поодаль, и ветер порой доносил и их крики.

Корабли, вышедшие из гавани следом, выстроились полумесяцем. Многие были крупнее королевского челна, многие, наоборот, меньше. Их было не перечесть – приземистые и узкие, высокие и круглобокие, ярко раскрашенные и совсем тусклые… На некоторых подняли паруса, прочие продолжали идти на веслах. А позади кораблей высилась городская стена, отливавшая алым, а над стеной возносились башни и шпили, и сверкали в бойницах, амбразурах и окнах медь, стекло и позолота. По обе стороны от стены громоздились утесы, под которыми ярился прибой, а вдалеке, подернутые зеленой дымкой, виднелись окрестные холмы.

Но больше всего девочку привлекало море. Поначалу она захлопала в ладоши и засмеялась. Потом притихла и впилась взглядом в морскую воду, которая беспрерывно играла цветами и оттенками, словно дразня и приманивая к себе.

На бледном небе, у самого горизонта, виднелись разрозненные облака. Волны обегали корабль, плескались у бортов, высокие, длинные, с пенными гребнями, словно подернутые инеем. И каждая несла с собой буйство красок – синяя, как небо, становилась зеленой, как трава, чернела, будто ночное небо… Накатываясь на прибрежные камни, волны принимались рычать и выбрасывали в воздух целые фонтаны пены. У берега трепыхались в воде обрывки водорослей. При желании можно было разглядеть, как шныряют близ поверхности рыбы – и не только рыбы: порой мелькали на солнце изящные силуэты тюленей или выпрыгивали из воды дельфины. Мимо борта проплыли какие-то деревяшки – девочка, разумеется, не догадывалась, что это следы кораблекрушения.

Время исчезло, растворилось в этой зелено-сине-черной воде, в этом чуде, словно предназначенном только для девочки. Она очнулась, лишь когда корабль развернулся и направился обратно к гавани. Парад завершился.

Большинство кораблей последовало примеру королевского челна, а оставшиеся двинулись на юго-восток, к прибрежным рыбацким деревушкам. Девочка вдруг поняла, что игра заканчивается. Она не заплакала – это было бы не в ее духе, – но встала у самого борта, чтобы смотреть на море, пока еще можно.

Она стояла на надстройке над скамьями гребцов. Поручень шел слишком высоко, чтобы она могла через него упасть за борт. Мимо корабля проплыл тюлень – светлый промельк в радужном многоцветье воды. Девочка оглянулась: неподалеку возвышалось что-то круглое, вокруг чего была обернута цепь с большим крюком на конце. Недолго думая, она взобралась на это сооружение и вновь устремила взгляд на море.

За кормой виднелась узкая полоска земли с одним-единственным зданием, мрачным и приземистым, увенчанным невысокой башенкой. Но девочка смотрела совсем в другую сторону: она выглядывала тюленя.

Тот, будто заметив это, приблизился и поплыл рядом с кораблем, легко подстроившись под его скорость. Вблизи его лоснящаяся от воды шкура казалась янтарно-золотистой. И вел он себя как-то странно: не торопился куда-то, как его сородичи, а плыл и плыл рядом и порой будто посматривал наверх, на палубу. Глаза у него были большие, как у овечки. Девочка невольно загляделась…

Кто-то из взрослых заметил, куда она забралась, окликнул ее и поспешил было снять, но слишком поздно. Челн резко накренился – накатила очередная волна, – девочка не удержалась на своем «насесте» и свалилась за борт.

Когда она падала, крики, доносившиеся с корабля, казались ей какими-то далекими, едва различимыми за дружеским, обволакивающим плеском воды. Море приняло ее как родную, заключило в свои объятия. Одежда потянула девочку вниз, в манящую желто-зеленую пучину. Она не испытывала страха, у нее было такое чувство, будто она вернулась домой. Море подбрасывало ее точно так же, как это делал отец. В ушах загудело…

Прежде чем она успела раскрыть рот, чтобы вдохнуть, что-то подхватило ее и повлекло вверх. Она глотнула соленой пены и ветра – и поняла, что ее крепко держат тюленьи ласты. А в следующий миг среди волн показался отец, рассекавший воду могучими гребками. Он подхватил девочку, поднял над водой, крикнул, чтобы бросили канат. Мгновение – и они оба очутились на палубе. Только теперь девочка позволила себе заскулить…

Отец обнял ее, прижал к себе. Она чувствовала, как бьется под железным ключом на груди его сердце.

– С тобой все в порядке, хорошая моя? Ответь же мне, моя Дахут.