Текст книги "День, когда они возвратились"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Ночами я смотрел на сияние солнц-близнецов альфы Креста, на темноту, прорезающую Млечный Путь там, где туманность скрывает от нас сердце нашей Галактики. Бродя по склону горы, я вопрошал: может ли все это великолепие, как и наши жизни, быть всего лишь бессмысленной случайностью? Неужели мы страдаем и умираем втуне?

И вот особенно холодной ночью я укрылся в недавно открытом коридоре Древних. Или что-то позвало меня туда? У меня был фонарик, и я как лунатик шел все дальше и дальше в глубь туннелей и залов.

Ты знаешь, удивительное искусство Старейших таково, что миллионы лет их строения сохранялись в целости, только оползень завалил вход. Раскопав завал, мы обнаружили такой же лабиринт, как и в других местах. Компаньонам не хватало рабочих и оборудования, поэтому на составление карты этого комплекса ушла бы целая жизнь.

Не знаю, что меня влекло, но только я пошел туда, где еще никто из людей не бывал. Я поднял кусок мела с пола и стал отмечать дорогу; это был последний проблеск обычного здравого смысла. Километр за километром я углублялся в лабиринт – навстречу своей судьбе.

Я нашел ее в конце, где холодный свет лился от высокого предмета, простота линий которого не давала глазу зацепки; я знал только, что это, должно быть, артефакт, в большей мере энергия, чем материя. На полу перед этим предметом лежал обруч, который я теперь ношу на голове. Я надел его на себя и…

…Нельзя ни словом, ни мыслью выразить того, что последовало…

После трех дней и трех ночей я вернулся на поверхность. И во мне поселился Каруит Старейший.

Глава 18

Похожий на детский рисунок из одних палочек, полковник Матту Луукссон отдал честь Чандербану Десаи, отказался от предложенного угощения и уселся на краешек кресла, как будто не желая позволить сиденью помять свою форму, Тем не менее офицер Компаньонов Арены был на свой манер вежлив с верховным комиссаром Терранской Империи на Энее.

– …Решение было достигнуто вчера. Я ценю то, что вы приняли меня так быстро, учитывая вашу занятость.

– Я не выполнил бы свой долг, не оказав немедленного гостеприимства представителю целого народа, – ответил Десаи. Он молча курил несколько секунд, перед тем как продолжить: – Ваши поступки действительно кажутся очень быстрыми – учитывая, насколько важных дел они касаются.

– Орден, к которому я имею честь принадлежать, не поощряет нерешительность, – заявил Матту. – Кроме того, как вы понимаете, сэр, моя миссия – навести справки. Ни вы, ни мы не стремимся брать на себя обязательства, прежде чем будем в должной мере знакомы с ситуацией и друг с другом.

Десаи поймал себя на том, что выбивает мундштуком дробь по пепельнице, и заставил себя прекратить.

– Но все это можно было обсудить по видео, – заметил он с кротостью, которой на самом деле не ощущал.

– Нет, сэр, этого было бы недостаточно. Дело не может быть решено одними словами. Электронное изображение вас, вашего кабинета и ваших подчиненных ничего не сказало бы нам о ваших реальных возможностях.

– Ясно. Поэтому вы и привезли с собой несколько Компаньонов?

– Да. Они проведут здесь несколько дней, осматривая город, накапливая впечатления, а потом доложат Совету. Так мы сможем оценить желательность дальнейших визитов.

Десаи поднял брови.

– А вы не боитесь, что они здесь развратятся? – Мысль о том, что в Новом Риме могут оказаться злачные места, показалась ему причудливой и забавной, он с трудом удержал улыбку.

Матту нахмурился – то ли рассердился, то ли сосредоточился.

«Как можно прочесть что-нибудь на этом лице?» – подумал Десаи.

– Мне лучше все объяснить вам с самого начала, – произнес Компаньон, тщательно выбирая слова. – Вероятно, у вас сложилось впечатление, что я прибыл сюда, чтобы заявить протест против недавних обысков, проведенных среди орканцев, и договориться о недопущении подобных инцидентов впредь. Однако это лишь незначительная часть моего задания.

Терранские власти, видимо, считают, что наши края полны мятежников, несмотря на то, что почти никто из орканцев не присоединился к восстанию Мак-Кормака. Такие подозрения естественны: мы живем изолированно, наш народ во многом отличен от вас.

«Отличен от искушенных прагматиков с Терры, хотите вы сказать, – подумал Десаи. – Или от нашего зараженного декадансом общества?»

– Как страж закона и порядка, – вслух произнес он, – вы, я надеюсь, отнесетесь с пониманием к периодически возникающей необходимости рассмотрения всех возможностей, даже самых маловероятных.

Находись на месте Матту терранин, он бы в ответ улыбнулся – лицо же орканца осталось неподвижным.

– Более частые контакты уменьшат взаимную подозрительность. Но одного этого мало, чтобы менять давно сложившиеся традиции и политику. На самом деле Компаньоны Арены и общество, которое они представляют, вовсе не так ригидны, не так страдают ксенофобией, как это принято считать в Новом Риме. Наша изоляция никогда не была абсолютной: мы отправляем торговые караваны, наши молодые люди проводят годы в Илионе, зарабатывая капитал или обучаясь. Только стечение обстоятельств до сих пор удерживало нас на окраине энейского общества – и еще, конечно, определенная доля инерции. Что ж, времена меняются. Если мы, орканцы, не хотим оказаться за бортом, нам нужно приспосабливаться. Так мы сможем поправить свои дела. Хотя мы не одержимы идеей материальной выгоды – мы полагаем, что обладание слишком многим губительно для человека, – мы и не проповедуем аскетизм, комиссар. Новых веяний мы не боимся. Скорее мы считаем, что наши собственные ценности достаточно жизнеспособны и даже могут распространиться среди тех, кто в состоянии их оценить.

Сигарета Десаи догорела. Он выбросил испускающий вонючий дым окурок и вставил в мундштук новую сигарету, рот свело от ожидания новой порции никотина.

– Значит, вы заинтересованы в увеличении торговли, – сказал он.

– Да, – ответил Матту. – Мы можем предложить больше, чем принято думать. Это касается не только природных ресурсов, но и рабочей силы и мозгов, если только наша молодежь получит возможность приобщиться к университетскому образованию.

– А как насчет… м-м… туризма в ваших краях?

– Конечно, – отрывисто бросил полковник. Очевидно, эта перспектива ему лично была отвратительна. – Для развития туризма нужно время, которое у нас есть, и деньги, которых у нас нет. Северяне никогда не были в этом заинтересованы… Хотя, должен признать, мы никогда не делали им подобных предложений. Теперь у нас появилась надежда, что в этом поможет Империя.

– Субсидии?

– Кредиты не должны быть ни велики, ни долговременны. Взамен Империя получит не только нашу дружбу, но сможет воспользоваться нашим влиянием – по мере того как орканцы начнут более интенсивно перемещаться по Энею. Вам противостоит сила северян, которых вы едва ли сможете склонить на свою сторону. Так почему бы не прибегнуть к помощи орканцев, чтобы постепенно изменить взгляды северян?

– Возможно. Но только в какую сторону?

– Это едва ли можно предсказать сейчас, не правда ли? К тому же мы еще можем решить, что нам лучше остаться в изоляции. Повторяю, моя миссия здесь – не более чем предварительная разведка: как для нас, так и для вас, комиссар.

Чандербан Десаи, в чьем распоряжении были легионы Империи, посмотрел в глаза гостю: и именно он, а не Компаньон почувствовал страх.

Молодой орканец, лейтенант с Маунт Хронос, открыто позвонил Татьяне Тэйн и попросил разрешения посетить ее:

– …Чтобы познакомиться с человеком, который лучше всех знает Айвара Фредериксена. Пожалуйста, достопочтенная госпожа, не думайте, что мы не испытываем к нему уважения. Тем не менее он невольно оказался причиной значительных неприятностей для нас. Мне пришло в голову, что вы смогли бы посоветовать нам, как лучше всего убедить власти, что мы – не сообщники мятежников.

– Сомневаюсь, – ответила Татьяна, испытывая определенную симпатию к его неуклюжей искренности. Другая половика ее души содрогнулась от заново проснувшейся боли. Ей захотелось отказаться от встречи. Но это было бы трусостью.

Когда он явился к ней, затянутый в свой негнущийся мундир, то преподнес ей в знак благодарности за согласие принять его резной медальон ручкой работы. Резьба была такая тонкая, что, чтобы разглядеть ее: девушке пришлось поднести его близко к глазам: тогда она прочла выгравированный вопрос: «За нами здесь шпионят?»

Ее сердце замерло. После минутного замешательства она покачала головой. Стюарт время от времени присылал техника, который проверял, не поставили ли терране «жучков» в комнатах Татьяны. Впрочем, может быть, подполье делало это само… Лейтенант вытащил из внутреннего кармана конверт и с поклоном вручил девушке:

– Сколько бы времени у вас ни заняло ознакомление, мне приказано лично проследить, чтобы вы уничтожили это по прочтении.

Он опустился в кресло, не сводя с нее глаз. Она скоро забыла о его присутствии. В третий раз читая письмо Айвара, Татьяна механически погладила Злопастного Брандашмыга, который настойчивым писком требовал ее внимания.

После ласковых слов, предназначенных только ей, следовал краткий отчет о его скитаниях.

«…Пророк, хотя он отрицает, что его проповедь является боговдохновленной. Да и какая разница? То, что он говорит, звучит как современный апокалипсис.

Не знаю, в силах ли я поверить ему. Его спокойная уверенность выглядит убедительно, но я не могу похвастаться таким уж хорошим знанием людей. Меня легко обмануть. Но что несомненно, так это его способность при определенных условиях читать мои мысли – легче, чем это сделал бы любой телепат, легче, чем это считается возможным для самых одаренных людей. А может быть, и не только людей. Меня всегда учили, что телепатия не является универсальным языком: недостаточно воспринимать излучение мозга, нужно еще знать, что означает каждый паттерн для данного существа. И конечно, у разных индивидов паттерны разные, не говоря уже о представителях разных культур и тем более разных видов. Феномен этот до сих пор не очень понятен. Я лучше перескажу тебе то, что говорит сам Джаан, хотя пересказ и не может передать того захватывающего впечатления, которое производит пророк.

По его словам, после того как он нашел тот артефакт, о котором я писал выше, он надел на голову „корону“. Думаю, что это было естественным побуждением. Она красива, легко надевается, а может быть, он прав в том, что ему отдали соответствующий приказ. Так или иначе, после этого произошли невероятные вещи, ад и рай вперемежку; сначала по большей части ад, поскольку Джаан был испуган странными ощущениями, потом по большей части рай. Теперь же, как говорит Джаан, его состояние – то, чем он стал – нельзя описать никакими словами.

В научных (или псевдонаучных, поскольку неизвестно, где проходит граница, когда речь идет о непознанном) терминах происшедшее можно описать так. Очень много лет назад у Древних, или Старейших – здесь их называют так, – на Энее была база, как и на многих других планетах. Это была не просто исследовательская база. Древние преследовали великую цель, о которой я еще скажу. Существующие теперь предположения, что они подтолкнули эволюцию на Дидоне в определенном направлении, верны: это была одна из многих их программ, направленных на создание мыслящих рас, на распространение разума в космосе.

Потом Древние покинули Эней: все, кроме одного, которому Джаан дал имя Каруит (он говорит, что имя как сочетание звуков нужно только для наших ограниченных органов чувств). Остался не Каруит во плоти, к тому же он и не был индивидом, подобно тебе или мне: он был… частью? аспектом? атрибутом? великолепного Единства, слабым намеком на которое являются дидонцы. Каруит подвергся сканированию, нейрон за нейроном, так что отпечаток его/ее/их индивидуальности смог каким-то невообразимым образом быть записан.

Прости, дорогая, пожалуй, местоимение „его/ее/их“ годится для наших соседей-дидонцев, но недостаточно почтительно для Древних. Дальше я буду писать „он“, поскольку так более привычно, хотя, конечно, с равным правом можно называть это существо „она“ или „они“.

Когда Джаан надел обруч, аппарат включился, и записанный паттерн оказался наложен на нервную систему человека.

Ты можешь себе представить трудности. Да что там „трудности“! Мозг Джаана, его тело были мозгом и телом человека. Древние же предполагали, что, скорее всего, оставленное ими сокровище найдут дидонцы. Джаан не способен ни на что, чего не умеет делать его организм. Настоящий Каруит мог, возможно, решить тысячу дифференциальных уравнений за долю секунды, если бы у него возникло такое желание, но Каруит, использующий примитивный мозг Джаана, на такое не способен. Улавливаешь идею?

Но все-таки Древние допускали, что первыми в эту комнату проникнут не дидонцы. Они сделали систему гибкой. Кроме того, все организмы обладают потенциалом, который в обычных условиях остается невостребованным. Позволь привести тебе грубый пример. Ты умеешь играть в шахматы, рисуешь, управляешь флиттером, занимаешься лингвистическим анализом. Теперь предположи, что ты родилась в мире, где не были изобретены шахматы, живопись, аэронавтика, семантические исследования. Понимаешь? Или вспомни, как простая тренировка может пробудить таланты почти в любом человеке.

Так что после трех дней, которые ушли на приспособление системы к мозгу Джаана, он снова смог думать и действовать и выбрался на поверхность. С тех пор его личность все больше и больше интегрируется с тем могучим интеллектом, который разделяет его мозг с его собственным рассудком. Джаан говорит, что со временем они станут единым существом, в большей мере Каруитом, чем Джааном, и радуется такой перспективе.

Что же он проповедует? Чего хотят Древние? Зачем они сделали то, что сделали?

Опять же, это невозможно изложить в немногих словах. Я, конечно, попробую, но уверен, что попытка обречена на неудачу. Может быть, твое воображение сумеет заполнить пропуски. У тебя светлая голова, любимая.

Старейшие, Древние, Строители, Высочайшие, Шень, как бы их ни назвать, – а Джаан не хочет давать им определенное имя, он говорит, что это было бы еще более обманчиво, чем „Каруит“, – появились миллиарды лет назад, вблизи центра Галактики, где звезды самые старые и близко расположенные. Как ты помнишь, наша родная Терра находится в разреженной части спирального рукава Галактики. В те времена многие периферийные звезды еще не возникли, элементы тяжелее гелия были редки, планет, пригодных для жизни, было мало. Когда Древние вышли в космос, они оказались более одиноки, чем мы можем себе представить – нам ведь известно неисчислимое множество обитаемых миров. Древние углубились в себя, целенаправленно, поколение за поколением, стали развивать свой интеллект, поскольку больше общаться им было не с кем… Как бы мне хотелось послать тебе точную запись тех объяснений, что я услышал от Джаана!

Потом что-то случилось. Джаан говорит, что он еще не в состоянии уяснить себе, что именно. Произошел раскол, длящийся уже миллионы лет: не идеологические расхождения, как мы их себе представляем, но возникновение двух различных путей восприятия реальности, оценки ее. Эти учения видят разные цели существования Вселенной. Я не рискнул бы сказать, что одно из них – добро, другое – зло. Можно лишь утверждать, что они несовместимы друг с другом: Янь и Инь, хотя невозможно определить, какое из них Янь, а какое – Инь.[13]13
  Инь и Янь – основные понятия древнекитайской натурфилософии: полярные первоначала (темное и светлое, женское и мужское, пассивное и активное).


[Закрыть]

В самом грубом приближении, наши Древние видят цель жизни в распространении сознания, интеллекта, преображении всего материального, слиянии разумов в Единство не только в нашей Галактике, но во всем космосе, так что окончательный коллапс Вселенной станет не концом, но началом. Другие же Древние ищут мистического слияния с энергией… всеобъемлющего ощущения рока… хотя, наверное, и нельзя их по справедливости назвать стремящимися к смерти.

Джаану нравится древнее высказывание, идущее еще с Терры, он говорит, оно очень подходит нашим Старейшим: „Бороться и искать, найти и не сдаваться“.[14]14
  Цитата из письма капитана Скотта исследователя Антарктиды.


[Закрыть] А что для Других? Не „Кисмет“,[15]15
  Судьба, рок (араб.), в мусульманстве – «Да свершится воля Аллаха».


[Закрыть] конечно: это, по крайней мере, предполагает покорность воле Аллаха, а Другие полностью отрицают существование Бога. Нигилизмом их концепцию тоже назвать нельзя: нигилизм означает стремление к хаосу – возможно, как к предпосылке возрождения. Цель Других настолько чужда… Я попробую ее назвать, хотя и знаю, что не прав: они видят в подъеме, упадке и полном исчезновении жизни единственную реальность, а единственную цель – в том, чтобы наиболее гармонично вписаться в этот цикл.

В противоположность этому жизнь, согласно взглядам Старейших, говорит Джаан, создаст в конце концов Бога, станет Богом.

Так что Старейшие внимательно наблюдают за появлением новых разумных рас на планетах, помогают, направляют, иногда даже сами создают их, как, например, дидонцев. Они, правда, не в состоянии уследить за всем: так, они не знали о возникновении человечества. Другие ведь тоже не сидят сложа руки и где только могут вставляют Старейшим палки в колеса.

Между ними не то чтобы война – по крайней мере не война в нашем понимании. Все происходит на другом уровне.

Опять приведу аналогию. Ты можешь оказаться на пороге принятия жизненно важного решения – решения, которое определит все твое будущее. Ты рассматриваешь разные варианты, ты сражаешься с собственными эмоциями – но все это у тебя внутри. Снаружи ничего не заметно.

Однако на исход борьбы на самом деле влияет не только твой рассудок: телесная болезнь порождает болезненные мысли. На клеточном уровне твои лейкоциты и антитела ведут беспощадную борьбу с вторжением чужаков. И исход этого сражения имеет очень даже большое значение для того, что происходит у тебя в голове – для того, какое решение ты примешь. Понимаешь?

Так и тут. То, что совершает разумная жизнь (я имею в виду мыслящих существ в нашем понимании – Старейшие и Другие находятся на постинтеллектуальном уровне), имеет решающее значение. Крошечная песчинка в масштабах Галактики – наш Эней – может склонить чашу весов в нужную сторону. Эффект этого будет расти как снежный ком. Точно так же, как это произошло с космическими путешествиями: сначала одни расы вышли в космос, потом другие – и вот течение истории необратимо изменилось. Если немногие мыслящие виды вступят на совершенно новый путь эволюции, это будет означать, что рано или поздно на него вступят и остальные.

Будет ли это путь Старейших или путь Других? Сломаем ли мы удерживающие нас стены и достигнем ли, хоть и ценой огромных страданий, приобщения к бесконечности? Или пойдем по пути гармоничного и прекрасного полного исчезновения?

Ты понимаешь, что я хочу сказать? Слова „позитивное“ и „негативное“, „активное“ и „пассивное“, „эволюция“ и „нигилизм“, „добро“ и „зло“ в этом контексте ничего не значат. Невообразимо далеко за пределами нашего понимания существуют два противоположных пути восприятия действительности. Который из них мы выберем?

Необходимости делать выбор нам не избежать. Мы можем признать чью-то власть, согласиться на ограничения, выполнять инструкции. Можем пойти на компромисс, можем прожить свою жизнь в безопасности. Это будет победа Других в известной нам части космоса: так случилось, что Homo Sapiens – вид, играющий здесь ведущую роль. Или мы можем выбрать рискованный путь, сражаться за свободу и, если победим, надеяться, что Старейшие возвратятся и поднимут нас, своих детей, на совершенно новый уровень – тогда мы станем чем-то гораздо большим, чем могли бы стать без их помощи.

Так говорит Джаан. Таня, дорогая, я просто не знаю…»

Татьяна подняла глаза от письма. В ее сознании вспыхнуло: «А я знаю. Теперь знаю».

Номи со своими детьми жила в двухкомнатной глинобитной лачуге в нижнем конце Серого Проезда. Нищета мельтешила и галдела вокруг; она не воняла только потому, что запахи грязных тел (вода для мытья была здесь непозволительной роскошью) и помоев немедленно уносились сухим воздухом пустыни. Впрочем, нищих здесь не было: Компаньоны заботились о самых неимущих, давали им такую работу, с которой те могли справиться. Но одетые в лохмотья фигуры заполняли весь этот квартал: всюду шныряющие вопящие дети, женщины с тяжелыми ведрами и корзинами, мужчины, занятые каждый своим ремеслом: поденные рабочие, погонщики мулов, носильщики, грузчики, мясники, красильщики, жрецы, уличные певцы, торговцы, пронзительными голосами предлагающие свои убогие товары. Среди этих облезлых коричневых стен, в лабиринте кривых улочек с утоптанной до твердости железа землей Айвар чувствовал себя более одиноким, чем если бы скова оказался в пустыне Айронленда.

Но мать пророка заставила его забыть унылые впечатления. Они с Айваром мельком уже встречались раньше. Сегодня, когда Айвар спросил Джаана, Номи ответила, что тот отсутствует, и пригласила гостя подождать сына за чашкой чая. Айвар чувствовав себя обманщиком, потому что заранее узнал о назначенной пророком встрече с учениками: Джаан не столько просвещал их, сколько, говоря с ними, пытался понять себя в единении с новой частью собственной личности.

«Но я должен больше узнать и больше понять, прежде чем решусь на тот шаг, которого он от меня добивается. И кто лучше сможет объяснить мне, что в действительности представляет собой Джаан, чем эта женщина?» – думал Айвар.

Номи была дома одна, ее младшие дети еще не вернулись, – кто с работы, кто из школы. Когда дверь на улицу закрылась, в лачуге стало тихо. Пыльные лучи солнца пробивались сквозь узкие застекленные окна: немногие орканцы могли позволить себе витрил. В маленькой комнате было прохладно, и, несмотря на избыток мебели, благодаря опрятности помещение не казалось тесным. Ткацкий станок Номи с незаконченным куском материи пастельных тонов возвышался в одном углу, в другом разместились примитивные кухонные принадлежности. Кровати Номи и ее старшего сына занимали большую часть оставшегося пространства. В центре комнаты стоял дощатый стол и скамейки, на одну из которых Номи и усадила гостя. В комнате пахло вяленым мясом и сушеными овощами – запасы провизии заполняли полки на стене. Через открытую в другое помещение дверь видны были койки младших детей – места для чего-нибудь еще во второй комнате просто не оставалось.

Номи бесшумно двигалась по глинобитному полу, заваривая чай, а потом, шелестя юбками, уселась за стол напротив Айвара. В молодости она была красавицей, да и теперь еще ее увядшее лицо сохраняло привлекательность. Бледность лишь подчеркивала красоту великолепных серых глаз, таких же, как у Джаана. Синее платье из дешевой ткани, капюшон, ношения которого от вдов требовала традиция, не портили ее: в Номи было слишком много гордости, чтобы оставалось место для тщеславия.

Пока женщина заваривала горький орканский чай, они с Айваром говорили о незначительных местных новостях. Номи знала, кто такой Айвар: по словам Джаана, тот ничего не скрывал от матери, которая умела хранить секреты. Айвар извинился:

– Я не хотел бы отрывать тебя от работы, госпожа.

Она улыбнулась:

– Это очень желанное отвлечение, Наследник.

– Но ведь… ты этим зарабатываешь на жизнь. Если ты предпочитаешь ткать, пока мы разговариваем…

Номи засмеялась:

– Прошу тебя, не лишай меня предлога побездельничать.

– Ох. Я понял… – Айвар терпеть не мог что-нибудь выпытывать и знал, что делает это неуклюже. Но ведь нужно же как-то начать… – Мне просто казалось… что вы небогаты. Я имею в виду… Джаан теперь ведь не делает обувь – с тех пор, как это случилось с ним.

– Нет. Теперь у него более высокая цель. – Напыщенность собственной фразы насмешила ее.

– Э-э… он ведь не требует подношений, мне говорили. Разве это не делает вашу жизнь более трудной?

Номи покачала головой:

– Два его брата уже достаточно взрослые, чтобы подрабатывать. Они готовы работать весь день, но я этого не допущу: они должны получить образование. И… последователи Джаана помогают нам. Немногие из них могут себе позволить крупные траты, но они приносят еду, делают то, что нам нужно, не беря за это денег. Так что мы обходимся.

Легкий тон ей больше не давался. Нахмурив брови, Номи долго смотрела в свою чашку, прежде чем продолжила:

– Мне было не так уж легко принять это сначала. Мы всегда держались особняком – и мои родители, и родители Гилеба, да и сами мы, с тех пор как поженились. Но то, что делает Джаан, так важно… Моя покладистость – небольшая плата за это.

– Значит, ты веришь в Каруита?

Номи подняла глаза на гостя. Айвару было трудно выдержать ее взгляд.

– Как же я могу не верить собственному сыну?

– Да, конечно, госпожа, – заикаясь, пробормотал Айвар. – Прости меня, если я кажусь… Видишь ли, я здесь чужой, да и с Джааном знаком всего несколько дней. Ты знаешь его, поэтому у тебя есть возможность судить, не является ли он… жертвой заблуждения. У меня такого знания нет, по крайней мере пока…

Номи оттаяла, наклонилась через стол и похлопала Айвара по руке.

– Конечно, Наследник. Ты правильно делаешь, что спрашиваешь. И я рада, что в тебе Джаан нашел верного товарища, который ему так нужен.

«Нашел ли?» – усомнился Айвар. Возможно, она прочла сомнение на его лице, потому что тихим голосом сказала, не глядя на него:

– Почему я должна удивляться тому, что у тебя возникают вопросы? У меня они тоже возникали. Когда он исчез на эти три ужасных дня, а потом вернулся совершенно изменившийся… Да, я думала тогда, что с ним случилось кровоизлияние в мозг, и плакала о своем первенце, таком работящем, так мало получившем от жизни…

Потом я стала понимать, что он оказался избранным – как ни один человек нигде и никогда. Но это не было радостью для меня, Наследник – такой радостью, которую знаем мы, люди. Его слава так же ослепительна и так же жестока, как солнце. Скорее всего ему придется умереть. Только прошлой ночью мне приснилось, что он снова стал Джааном Сапожником, женился на девушке, которую я для него присмотрела, и я держу на руках их первенца. Я проснулась, смеясь… – Пальцы Номи стиснули чашку. – Этому не суждено случиться, конечно.

Айвар так и не узнал, хватило ли бы у него духа расспрашивать дальше. Его выручило появление Робхара, самого младшего из апостолов.

– Я подумал, что ты можешь быть здесь, господин, – выпалил мальчик, отдышавшись. Хотя Джаан и представил Айвара своим ученикам под фальшивым именем, все видели, какую важную роль он играет. – Каруит придет, как только сможет. – Робхар протянул конверт. – Это тебе.

– Э-э? – вытаращил на него глаза Айвар.

– Компаньоны, посланные в Новый Рим, вернулись, господин, – объяснил мальчик, чуть не лопаясь от возбуждения. – Они привезли тебе письмо, посланец передал его Каруиту, а тот велел мне вручить его тебе.

На конверте значилось: «Хиразу Хиронссону». Айвар вскрыл конверт. В нем оказалось несколько мелко исписанных страниц: на последней стояла четкая подпись: «Таня». В его собственном письме говорилось о том-кому следует адресовать ответ.

– Извините меня, – пробормотал Айвар, садясь и начиная читать.

Прочтя послание, он несколько минут сидел неподвижно, с непроницаемым лицом. Придумав предлог уйти, он попрощался, пообещал найти Джаана попозже и поспешно вышел. Ему предстояло многое обдумать.