Текст книги "День, когда они возвратились"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Глава 7

Расположенный на холме посреди Нового Рима, университет Вергилия представлял собой самостоятельный город в пределах столицы – не говоря уже о том, что был старше ее. Массивная стена с бойницами, окружавшая университет, была покрыта шрамами, оставшимися еще со Смутного Времени.

«Он и на самом деле старше Империи, – подумал Десаи. Его взгляд скользнул по рыжим и серым камням, уложенным руками человека, к переливающемуся всеми цветами радуги фрагменту. Десаи ощутил озноб. – А эта часть – старше человечества».

Войдя в главные ворота, Десаи оказался в лабиринте дворов, проходов, лестниц, маленьких садиков в самых неожиданных местах, мемориальных стел и статуй. Архитектура университетских построек отличалась от городской. Даже самые новые здания – длинные, украшенные портиками, с высокими закругленными окнами и стройными башнями – сохраняли традицию, восходящую к древним университетам человечества.

«Насколько это верно? – задумался Десаи. – Даже если эти строения повторяют постройки древней Терры, все равно они – мутанты-полукровки. Готические арки, но русские луковки на шпилях. При здешнем низком тяготении своды взмывают ввысь, а купола раздуваются, как мыльные пузыри. И все-таки все эти детали образуют гармоничное целое – по-своему мощное и грациозное, типично энейское… в отличие от меня».

На башне, отчетливо выделяющейся на фоне темнеющего синего неба и рыжей тучи дальней песчаной бури, пробили куранты. Мелодия, которую они вызванивали, была столь же традиционной, как и все вокруг, но для Десаи в ней не было ничего отстраненно-академического – она звучала почти как военный марш.

Университет не был теперь так полон шумными толпами жаждущих знаний, как это было запечатлено на лентах, снятых до восстания. Особенно было заметно почти полное отсутствие негуманоидов и людей из других владений Терры. Но энейцев было по-прежнему много. Почти все они были одеты в университетские мантии, цвет которых различался в зависимости от факультета, под некоторыми виднелись белые халаты исследователей. На одежде студентов выделялись эмблемы их колледжей, а у тех, кто был из землевладельцев, – гербы их семей. Под мантиями представители обоих полов носили свитера, брюки и низкие сапожки: лишь в торжественных случаях это заменялось женщинами на такой отголосок древности, как платья и юбки. Десаи заметил, что многие мужчины сохранили погоны – напоминание о воинских или флотских подразделениях, ныне упраздненных.

«Должен ли я объявить ношение погон незаконным? – подумал он. – И что предпринять, если никто не подчинится?»

Недовольство окружающих его людей он ощущал как физическое давление. О, на первый взгляд картина была вполне мирной: несколько молодых людей смеялись шутке товарища, другие запускали огромного воздушного змея, парень и девушка держались за руки, глядя друг другу в глаза, двое профессоров были погружены в ученую беседу. И все-таки напряжение чувствовалось в том, как мало было крутом улыбок, как отдавались на древних камнях шаги – в них угадывалась привычка маршировать.

Десаи случалось посещать университет в своем официальном качестве, и он постарался как можно больше о нем узнать. Это не заставило хозяев оттаять, но по крайней мере теперь он мог не спрашивать, как пройти в нужное ему место, и сохранял надежду остаться неузнанным. Не то чтобы он опасался насилия; что же касается оскорблений – он считал себя достаточно зрелым человеком, чтобы не обращать на них внимания. Однако все возможно… Путь его лежал мимо Рыбниковской лаборатории, мимо библиотеки Пиккенса, через площадь Адзеля – к жилому корпусу Борглунд.

– Ее комнаты – в южной башне, – сказала Татьяна Тэйн. Десаи помедлил, определяя по высоте Вергилия время. Между часом и двумя… Кришна, он так и не развил в себе чувства направления, хотя компас на каждой планете настраивался так, чтобы точка восхода светила оказывалась на востоке, а наклон оси вращения Энея был невелик – казалось бы, все ясно.

«Становлюсь стар, – подумал Десаи, – все труднее адаптироваться».

Вот и автоматически отводить глаза от этого свирепо сияющего диска он не научился… На целую минуту ослепнув, Десаи забеспокоился, не получил ли он ожог сетчатки. Да нет, ничего. Ведь голубоглазые энейцы-северяне выдерживают…

«Хватит проволочек, – укорил себя Десаи. – Ведь в комиссариате ждет множество дел, и с каждой секундой их становится все больше».

После яркого света снаружи винтовая лестница в башне показалась так плохо освещенной, что Десаи споткнулся, и такой крутой, что его сердце было готово выскочить из груди. Слабое тяготение при здешнем разреженном воздухе не облегчало жизнь человеку его возраста. Пришлось передохнуть на площадке четвертого этажа, прежде чем взяться за молоток, за столетия отполированный руками посетителей, и постучаться в дубовую дверь.

– Добрый день, – бесстрастно приветствовала его Татьяна Тэйн, отворив дверь.

Десаи поклонился:

– Добрый день, моя госпожа. Очень любезно с вашей стороны согласиться на разговор со мной.

– Разве у меня был выбор?

– Безусловно.

– Ну так его не было, когда ваши агенты контрразведки потащили меня на допрос. – Голос девушки оставался бесстрастным, и это огорчило Десаи: гнев, по крайней мере, давал бы надежду на установление хоть какого-то человеческого контакта.

– Именно поэтому я хотел встретиться с вами у вас в университете, профессор Тэйн, – чтобы подчеркнуть добровольность беседы. К тому же, как мне кажется, вы не были арестованы – не так ли? Офицеры просто сочли, что вы готовы им помочь, как и положено законопослушной гражданке, – Десаи с трудом удержался, чтобы не сказать «подданной Его Величества».

– Ну что же, вы можете не опасаться насилия с моей стороны, комиссар. Вы действительно пришли без охраны?

– Да, конечно. Кому есть дело до шоколадного толстячка в мешковатой мантии? Кстати, где я могу ее оставить?

Татьяна показала ему вешалку в передней. Все здесь было невообразимо архаичным. Конечно, первые поселенцы были слишком бедны, чтобы оборудовать свои жилища автоматикой: да и впоследствии жизнь оставалась достаточно трудной, и знейцы сохранили презрительное отношение к «штучкам имперских неженок». По комнате гуляли ледяные сквозняки, которых хозяйка в своем простом легком костюме как бы и не замечала.

Десаи внимательно посмотрел на девушка. Она была высокой и тоненькой, с курносым носиком на овальном лице, тонкими бровями и карими глазами, пухлым ртом, белоснежной кожей, темными волосами до плеч.

«Типичная представительница старой университетской семьи, – подумалось ему. – Рано начала научную карьеру, кажется замкнутой и поглощенной своим предметом, но наверняка не тепличное растение: как и все они, проводит много времени в экспедициях, и в здешних пустынях, и в джунглях Дидоны. Говорят, блистательный лингвист, уже многого достигла в расшифровке языков дидонцев. Конечно, это она пробудила в Айваре Фредериксене интерес к литературе и истории Терры, хотя его явно увлекают в основном подвиги древних борцов за свободу. Девушка как будто имеет больше здравого смысла, такая серьезная, может быть, без особого чувства юмора, – как раз подходящая невеста для сорвиголовы».

Все эти сведения Десаи почерпнул из досье Татьяны. Больше там ничего не было – контрразведке приходилось следить за слишком многими энейцами. Вот ведь и от Айвара Фредериксена, казалось бы, не следовало ожидать особых неприятностей – а что он натворил…

Татьяна провела Десаи в гостиную. Каменные стены были украшены выцветшими гобеленами, на полу лежал потертый ковер, большую часть комнаты занимали книжные шкафы, аппаратура для звукозаписи и лингвосемантического анализа. Немногочисленная мебель была старой, но удобной – массивное дерево, кожаная обивка. На письменном столе среди фотографий родных Десаи заметил портрет Айвара с дерзкой улыбкой на лице. Над столом висели две превосходные стереофотографии – на одной был изображен житель Дидоны, на другой – Эней, как он виден из космоса, – смесь рыже-красного, зеленого, голубого, с ослепительно белой полярной шапкой. Ее работа, ее дом.

Раздалась тонкая трель. Татьяна подошла к клетке, в которой сидела мышь-летяга.

– Ох, я совсем забыла – сейчас время обеда. – Девушка насыпала зверьку семян и погладила его. Ответом была новая мелодичная трель.

– Могу я полюбопытствовать, как его зовут?

Девушка, казалось, была удивлена вопросом.

– Э-э… Злопастный Брандашмыг.[8]8
  Злопастный Брандашмыг – фантастический зверь, персонаж «Алисы в Зазеркалье» и «Охоты на Снарка» Льюиса Кэрролла.


[Закрыть]

Десаи снова поклонился:

– Простите меня, моя госпожа. У меня было неверное представление о вас.

– Что?

– Впрочем, ерунда. Когда я был мальчишкой и жил еще на Рамануджане, у меня был любимец – местный зверек по кличке Черепаха Квази…[9]9
  Черепаха Квази – персонаж «Алисы в Стране чудес» Льюиса Кэрролла.


[Закрыть] Скажите, пожалуйста, подходит ли мышь-летяга для семьи, где есть маленькие дети?

– Ну, это зависит от детей. Зверька нельзя мучить.

– Это ему не угрожает. Наша кошка умерла, не вынеся климата Энея, так и не узнав, что ее могут дернуть за хвост.

Девушка напряглась.

– Эней гостеприимен не ко всякому пришельцу. Присядьте, комиссар, и расскажите наконец, что вам от меня нужно.

Кресло, в которое он опустился, было слишком высоким, чтобы человек его роста чувствовал себя в нем уютно. Татьяна удобно расположилась напротив – она была выше Десаи сантиметров на десять. Десаи хотелось курить, но попросить на это разрешения он счел неуместным.

– Что касается Айвара Фредериксена, – не выдержала девушка, – я могу повторить вам только то, что уже сказала вашим агентам: я ничего не знала о тех действиях, которые ему приписываются, и не знаю, где он может находиться.

– Я знаком с содержанием того вашего интервью, профессор Тэйн, – Десаи тщательно подбирал слова, – и я верю вам. Контрразведка тоже поверила. Они ведь не прибегли к допросу под наркотиками, не говоря уже о психозондировании.

– Ни один энейский полицейский не имеет права даже предложить такое.

– Но на Энее было восстание, и теперь планета оккупирована, – мягко напомнил Десаи. – Как только лояльность по отношению к Империи будет восстановлена, энейцы получат обратно свою автономию. – Видя, как зажглись возмущением глаза Татьяны, он тихо добавил: – Лояльность, о которой я говорю, означает не больше, чем внешние проявления уважения к трону в качестве символа доброй воли. Лояльность к Империи означает прежде всего мир – мир в условиях, когда планета может быть уничтожена целиком, а восстание унесет тысячи жизней. И именно об этом я и хочу поговорить с вами, а вовсе не об Айваре Фредериксене.

Татьяна смотрела на Десаи с удивлением и недоверием:

– И что же, по-вашему, я могу тут сделать?

– Возможно, и ничего. Но надежда на хоть какой-то намек, указание, проблеск света все же есть – ради этого я и обратился к вам с просьбой о конфиденциальном разговоре. Подчеркиваю – с просьбой. Вы не сможете мне помочь, если помощь не будет добровольной.

– Чего же вы все-таки хотите? – прошептала она. – Могу только повторить – я не вхожу ни в одну организацию революционеров и никогда не входила… если не считать секретарской работы в милиции во время борьбы за независимость. О том же, что происходит теперь, я не знаю ровным счетом ничего. – В ней снова заговорила гордость. – А если бы знала, то скорее покончила бы с собой, чем предала бы Айвара или его дело.

– Но ведь вы могли бы просто поговорить со мной об этом – Айваре и его деле?

– Но что?.. – ее голос затих.

– Моя госпожа, – начал Десаи, с беспокойством вслушиваясь в собственные слова: убедительно ли для нее они прозвучат? – Я чужой на зашей планете. Мне, конечно, приходится встречаться с сотнями энейцев, моим подчиненным – с тысячами, но пока что это не привело к взаимопониманию. Мне очень помогли бы ваши история, литература, искусство, но сам я почти не имею для них времени, а обзоры, подготовленные другими, практически бесполезны. Одно из основных препятствий к пониманию – ваша гордость, ваш идеал железной самодисциплины, ваше уважение к собственному внутреннему миру: даже в беллетристике вы избегаете излияний чувств. Я знаю, что энейцам присуши все обычные человеческие эмоции, но мне неизвестно, как здесь, на Энее, они проявляются. Каково ваше самоощущение? Единственные люди, с кем я хоть в какой-то мере могу найти обший язык, – это некоторые горожане: предприниматели, управляющие, новаторы, – космополиты, которых деловые интересы связывают с наиболее развитыми частями Империи.

– Богатеи из Паутины, – ехидно улыбнулась Татьяна. – Да, их понять легко: они готовы на что угодно ради прибыли.

– Ну, здесь вам изменяет объективность. Да, конечно, некоторые из них беспринципные оппортунисты. Но разве такие никогда не встречаются среди землевладельцев или в университетских семьях? Неужели вы не можете себе представить предпринимателя или финансиста, искренне считающего сотрудничество с Империей благом для своей планеты? И почему вы не хотите задуматься: а что, если он прав? – Десаи вздохнул. – По крайней мере признайте: чем лучше мы, представители Империи, будем понимать вас, тем больше вы от этого выиграете. Более тоге, взаимопонимание может оказаться жизненно важным. Если бы… скажу вам откровенно, если бы я раньше знал наверняка то, что мне становится ясно только теперь, – как важны для энейцев Мемориал Мак-Кормака и традиция владения личным оружием, – может быть, мне и удалось бы добиться отмены непопулярных указов губернатора сектора. Тогда, возможно, мы не спровоцировали бы вашего жениха на тот отчаянный поступок, в результате которого он оказался вне закона.

На лице девушки отразилась боль.

– Возможно, – прошептала она.

– Мой долг, – продолжал Десаи, – любой ценой обеспечить мир. Это значит – установить закон и порядок и позаботиться о том, чтобы они сохранились, когда терранские войска покинут Эней. Но что для этого нужно сделать? И как? Следует ли нам, например, полностью изменить существующие структуры? Следует ли лишить всякого влияния землевладельцев, чей милитаризм, возможно, и был причиной восстания, и создать парламент, избираемый на основе всеобщего голосования, без всяких цензов и привилегий? – Наблюдая за сменой выражения на лице Татьяны, Десаи начинал лучше ее понимать. – Вы шокированы? Возмущены? Стараетесь убедить себя, что столь драконовские меры все-таки не будут приняты?

Десаи наклонился вперед.

– Моя госпожа, – произнес он, – среди тех грустных истин, которым меня научила история человечества, да и мой собственный опыт, есть такая: ужасающе легко направить потерпевшее поражение и подвергшееся оккупации государство по любому пути. Это случалось так много раз. Иногда два победителя, исповедующие разные идеологии, делили побежденного между собой, и две половинки начинали ненавидеть друг друга, становились фанатичными в гораздо большей степени, чем их хозяева.

Десаи почувствовал головокружение и должен был несколько раз глубоко вздохнуть, прежде чем смог продолжить:

– Конечно, оккупационные войска могут быть выведены слишком рано или не выполнить свои функции в должной мере. Тогда сохранится прежнее устройство, хотя и в искаженном виде. Но это значит «слишком рано» и «не в должной мере»? И к чему следует стремиться? Моя госпожа, в окружении губернатора есть люди, считающие, что безопасность сектора альфы Креста достижима только при условии превращения Энея в копию Терры. Я считаю такие взгляды не только ошибочным – ваша культура уникальна и ценна, – но и смертельно опасным. Что бы ни говорили апологеты психодинамики, я думаю, что, если столь гордый и деятельный народ подвергнется радикальной хирургической операции, последствия могут оказаться непредсказуемыми.

Я хочу ограничиться минимальными изменениями. Может быть, окажется достаточным, если просто укрепить торговые связи с центральными системами Империи – тогда сохранение мира станет для Энея жизненно важным. Я не знаю. Я тону в океане отчетов и статистики, а когда всплываю на поверхность, вспоминаю древнее изречение: «Если народ будет петь песни, сочиненные мной, то совершенно неважно, кто напишет законы». Так не поможете ли вы мне понять ваши песни?

В комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь завываниями ветра за окном и тихими трелями мыши-летяги. Наконец Татьяна стряхнула с себя задумчивость:

– На самом деле вы просите о сотрудничестве, комиссар. О дружбе.

Десаи нервно рассмеялся:

– Я согласен просто на разрешение расходиться во мнениях с вами. Конечно, я и мечтать не могу о таком количестве откровенных разговоров с вами, как мне хотелось бы, – точнее, как мне было бы нужно. Но если вы, молодые энейцы, снизойдете до того, чтобы подружиться со своими ровесниками – морскими пехотинцами, техниками, космонавтами, – вы увидите, что они вполне порядочные люди, страдающие от изоляции, много знающие, много видевшие…

– Ну, не знаю, возможно ли такое. И уж точно не по одной моей рекомендации. Да я и не стану это рекомендовать, пока ваши ищейки охотятся за моим любимым.

– Вот как раз это я и хотел с вами обсудить. Не местоприбывание Айвара или его планы – совсем другое: как вызволить его из ловушки, в которую он угодил по собственной милости? Я был бы искренне рад даровать ему полное прощение. Остается только придумать, как это осуществить на деле.

Несколько секунд Татьяна ошеломленно смотрела на Десаи, потом медленно произнесла:

– А ведь я верю вам – вы на самом деле этого хотите.

– Без сомнения. И я скажу вам почему: мы, имперские бюрократы, имеем агентов и осведомителей, не говоря уже о разнообразной подслушивающей аппаратуре, так что мы не совсем уж слепы и глухи. Мы способны оценить события и лежащие в их основе скрытые течения. Нечего было и надеяться скрыть от народа, что Айвар Фредериксен. Наследник, будущий Архонт Илиона, возглавил первое открытое и преднамеренное выступление против властей со времен Мак-Кормака. Теперь на его соратников, убитых, раненых или арестованных, смотрят как на мучеников, а на самого Айзара, тем более что ему удалось скрыться, – как на знамя свободы, как на законного правителя, если хотите, – который еще вернется. – Улыбка Десаи была бы мрачной, если бы его пухлое лицо было способно на такое выражение. – Вы, наверное, обратили внимание на то, что его семья выразила лишь формальное сожаление по поводу «прискорбного инцидента». Нам, представителям власти, приходится быть очень осторожными и старательно избегать всякого давления на Архонта.

До Десаи, который так и не привык к разреженной атмосфере Энея, звуки доходили как сквозь подушку. Он с трудом расслышал шепот девушки:

– Что могли бы вы сделать… для Айвара?

– Если он – и так, чтобы никакие сомнения в этом были невозможны – по своей собственной воле заявит, что изменил свое мнение, признает, вовсе при этом не заискивая перед Империей, что Эней только выиграет от сотрудничества с властями, – ну тогда, я думаю, возможна не только амнистия для него и его соратников, но и некоторые изменения в сторону большего самоуправления.

К Татьяне вновь вернулась осторожность.

– Если вы рассчитываете, что это послужит наживкой, чтобы выманить его…

– Нет! – нетерпеливо прервал ее Десаи. – Такого рода предложения не делаются во всеуслышание. Сначала требуется конфиденциальная подготовка, иначе все действительно будет выглядеть как подкуп. К тому же, повторяю, я не думаю, что вам известно, где его найти или что он вскоре свяжется с вами. – Комиссар вздохнул. – Но может быть… Я ведь уже говорил вам: основная моя цель – выяснить, в свойственной мне неуклюжей и нерешительной манере, что же все-таки движет им. Что движет всеми вами? Существует ли надежда на компромисс? Каков лучший для Энея и Империи путь выхода из всей этой трясины?

Снова Татьяна долго молчала, обдумывая его слова; потом спросила:

– Не хотите ли перекусить?

Бутерброды и кофе пришлись кстати. Сидя в крохотной кухоньке Татьяны – внтриловом куполе, опирающемся на спины каменных драконов древней башни, – они могли любоваться несравненным видом на сады, строения, шпили и укрепления университета, к дальше – на Новый Рим, сверкающий Флоун с зеленью по берегам и уходящую к горизонту рыжую шкуру пустыни.

Десаи вдохнул аромат кофе – позволения закурить он так и не решился попросить – и вернулся к прежней теме:

– Ситуация с Айваром парадоксальна: по вашим словам, он скептик, а тем не менее вот-вот окажется харизматическим правителем глубоко религиозного народа.

– Что? – Десаи уже потерял счет поворотам их разговора, изумлявшим его собеседницу. – Да нет же. Мы, энейцы, никогда не были религиозны. Не забудьте, сама колония па Энее возникла как научная база для изучения Дпдоны. – Татьяна откинула волосы со лба и после паузы продолжала: – Ну конечно, верующие всегда были, особенно среди землевладельцев… Пожалуй, это тенденция возникла давно, еще до Снелунда, как реакция на декаданс Империи, хотя тяготы последних лет ее усилили – люди все больше ищут утешения в церкви. – Девушка нахмурила брови. – Только они не находят там того, что ищут. Вот и Айвар тоже… Он рассказывал, что подростком был очень религиозен, а потом понял, что доктрина церкви несовместима с научным знание: – так что вера не может предложить ничего, кроме набора успокоительных слов, а ему совсем не это было нужно.

– Придя сюда, чтобы вы меня просветили, я не должен бы рассказывать вам, что на самом деле представляют собой энейцы, – ответил Десаи. – С другой стороны, у меня такой разнообразный опыт… Ладно, как вы посмотрите на такое объяснение: энейское общество всегда строилось на вере: вере в драгоценность знаний, которая и привела к возникновению здесь колонии; вере в право на жизнь и обязанность бороться за нее, ведь в Смутные Времена Энею пришлось особенно тяжко; вере в служение, честь, традиции, которая и сделала энейское общество таким, каково оно есть. Трудные для вас времена вернулись, и люди реагируют на них по-разному: некоторые, как Айвар, отвечают еще большей эмоциональной привязанностью к существовавшей общественной системе, другие ищут убежища в сверхъестественном. Но в любом случае энеец стремится к служению чему-то великому.

Татьяна задумалась.

– Пожалуй, вы правы. Может быть. Я не думаю, правда, что термин «сверхъестественное» здесь применим, разве что только в очень узком смысле. Лучше сказать «духовное». Например, я скорее назвала бы космогнозис философией, а не религией. – Она еле заметно улыбнулась. – Мне положено это знать – я сама поклонница космогнозиса.

– Кажется, я припоминаю… Это учение в последнее время стало ведь очень модным в университетской общине?

– Которая, учтите, включает множество разных людей. Да, комиссар, вы правы. Это не просто причуда.

– И какова же доктрина?

– На самом деле никакой четкой доктрины нет. Космогнозис не объявляет себя откровением, это просто способ нащупать путь… к пониманию, к единству. Изначально интерес ко всему этому вызвала работа с дидонцами. Вы ведь догадываетесь, почему, не правда ли?

Десаи кивнул. Перед его глазами всплыла виденная им фотография: в рыже-красном дождевом лесу, под вечно затянутым облаками небом стояло существо, которое было триединым. На плоских и широких плечах четвероногой особи, похожей на единорога, восседали покрытый перьями птероид и мохнатый примат с хорошо развитыми руками. Оба они имели длинные хоботки и соединялись ими с большим животным: у них было общее кровообращение, и «единорог» ел за всех троих.

Но триада не была связана навечно; каждый ее член принадлежал к своему собственному независимо размножающемуся виду и многие функции осуществлял сам по себе. Это касалось и мышления. Дидонец – хииш – не был в полном смысле слова разумен, пока все его три части не соединятся. При этом сливались в единое целое не только системы кровообращения: три нервные системы объединялись тоже, и три мозга вместе оказывались чем-то большим, чем сумма трех составляющих, взятых по отдельности.

Насколько большим – не знал никто. Не исключалось, что это и невозможно было бы описать ни на одном понятном человеку языке. Соседний с Энеем мир был столь же окутан покровом тайны, как и в облачном. То, что общины дидонцев оставались технологически отсталыми, ничего не доказывало: по геологическим меркам, Терра была такой же всего мгновение тому назад, а условия жизни там давали гораздо больше возможностей открыть и использовать законы природы. Невообразимые трудности общения с дидонцами – даже после семи столетий усилий люди не продвинулись дальше пиджин-диалекта – тоже не доказывали ничего, кроме трюизма: что разум дидонцев бесконечно далек от человеческого.

Да и как дать определение такому разуму, если он оказывается результатом объединения трех существ, каждое из которых обладает собственной индивидуальностью и воспоминаниями и может оказываться частью самых разных триад? И что такое личность – или даже душа, – если эти бесконечные перестановки делают воспоминания бессмертными, передавая их из поколения в поколение, когда тела, испытавшие то, что стало воспоминанием, уже давно мертвы? Как много разных рас, культур, черт личности может существовать в этом мире перетекающих друг в друга на протяжении столетий бесконечно разнообразных мозаик? Чему люди могут научиться у дидонцев, а они – у людей?

Если бы не эта приманка – Дидона, – может быть, люди никогда бы и не колонизовали Эней. Он был так далеко от Терры, так беден, так суров – хотя и более гостеприимен, чем сестра-планета, но сам по себе малопритягателен. К тому времени когда терране освоили бы все более соблазнительные миры, Эней, скорее всего, был бы уже обжит ифрианцами, которым он подходил гораздо больше, чем Homo sapiens.

А насколько подходил он Строителям, все эти неисчислимые века тому назад, когда еще не появились дидонцы, а на Энее катили волны океаны?..

– Простите меня. – Десаи понял, что замечтался. – Я отвлекся. Да, мне случалось размышлять о… о соседях, – вы ведь так их называете? Влияние такого соседства на ваше общество должно быть огромным – не только в плане неиссякаемых возможностей для исследований, но и как… как пример.

– Верно, особенно в последнее время, когда, как нам кажется, в некоторых случаях удалось достичь настоящего понимания, – ответила Татьяна. В ее голосе зазвучала увлеченность. – Вы только подумайте: такой необыкновенный образ жизни, и мы оказались здесь, чтобы наблюдать… и размышлять. Может быть, вы правы, комиссар: мы здесь, на Энее, стремимся к возможности преодолеть ограничения человеческой природы. Но также возможно, что мы правы в этом своем стремлении, – Татьяна широким жестом показала на небо. – Что мы такое? Искры, разлетающиеся от костра Вселенной, чье возникновение – бессмысленная случайность? Или дети Бога? Составляющие, инкарнации божества? А может быть, семя, из которого Бог еще только должен родиться? – Немного спокойнее девушка продолжала: – Мы, поклонники космогнозиса, считаем – туг вы правы, нас вдохновили дидонцы с их непостижимым единством, с их поверьями, стремлениями, поэзией, мечтами, как ни мало мы можем это все понять, – мы считаем, что Вселенная стремится стать чем-то большим, нежели она есть, и что долг тех, кто достиг высшего уровня, помогать своим менее развитым собратьям…

Взгляд Татьяны устремился к фрагменту стены – чему-то, бывшему когда-то чем-то… – сколько столетий ни миновало, это что-то все еще сохраняло свою индивидуальность.

– Как это делали Строители, – закончила она, – или Старейшие, как их зовут землевладельцы, или… впрочем, у них много имен. Те, кто пришел раньше нас.

Десаи вскинул голову.

– Не хотел бы оскорблять ничьих религиозных чувств, – произнес он с запинкой, – но, если говорить по существу, хотя существование древней космической цивилизации, оставившей следы во многих мирах, несомненно, трудно все-таки переварить энейское представление о том, что ее представители перешли на высшую степень духовного развития, а не просто вымерли.

– Но что могло бы уничтожить такую цивилизацию? – с вызовом ответила Татьяна. – Не кажется ли вам, что даже мы, человечество, со всеми своими слабостями и недостатками, теперь уже распространились так широко, что нас невозможно полностью уничтожить? Или, если мы исчезнем, разве не останется инструментов, произведений искусства, синтезированных материалов, окаменевших костей – следов, по которым нас можно было бы опознать и через миллионы лет? Так почему же Строители должны были нам в этом уступать?

– Ну, – не уступал Десаи, – можно себе представить и такое: короткий период экспансии, когда на чужих планетах создавались лишь научные базы, без настоящей колонизации этих миров, потом упадок материнской планеты…

– Это только предположения, – прервала его Татьяна. – На самом деле вы просто не можете найти черную кошку в темной комнате, потому что ее там нет. Я же думаю, и этот взгляд многие мои коллеги разделяют, что Строителям просто не нужно было больше того, что они уже имели. К тому времени, когда они появились на Энее, они уже переросли надобность в материальном могуществе. Думаю, что они перестали нуждаться и в тех строениях, что мы теперь видим, – поэтому они их и покинули. И пример дидонцев – многие в одном – показывает нам путь, по которому пошли Строители; более того, они могли дать толчок такому направлению эволюции на Дидоне. Теперь же, в избранный день, они вернутся – ради всех нас.

– Мне приходилось слышать о таких идеях, профессор Тэйн, но…

Татьяна устремила на Десаи пылающий взгляд:

– Но вы полагаете, что тот, кто это придумал, свихнулся. Тогда как насчет вот чего: на Энее сохранилось больше, чем в других местах, руин сооружений Древних: в окрестностях моря Орка, на Маунт Хронос. Их никогда не исследовали так, как они того заслуживали, – сначала из-за того, что преобладали другие интересы, потом из-за того, что они оказались заселены. Но теперь… ох, конечно, это всего лишь слухи, слухи, вечно приносимые ветром пустыни… но все-таки теперь говорят о предтече…

Девушка почувствовала, что сказала, пожалуй, слишком много, и снова спряталась в свою раковину бесстрастности.

– Пожалуйста, не считайте меня фанатичкой. Назовите это надеждой, сном наяву. Согласна, у нас нет доказательств чего-либо, уж не говоря о божественном откровении. – Десаи почувствовал злорадство в ее улыбке. – И все же, комиссар, что, если существо, опередившее нас на миллионы лет, сочтет, что Терранская Империя нуждается в усовершенствовании?

Десаи вернулся в свой кабинет так поздно – рабочий день уже кончался, – что собрался было отложить все дела и отправиться домой: первый раз за несколько недель ему удалось бы увидеть своих детей еще не спящими. Но только из этого, конечно, ничего не вышло: его ожидало срочное сообщение. Секретарь-компьютер, будучи машиной, не сказал Десаи, что следовало бы оставить, уходя, номер телефона, по которому с ним можно связаться. Вызов исходил от главы контрразведки.