Текст книги "Дахут, дочь короля"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)

Глава первая

I

Над восточными холмами зарождался день и растекался по равнине. Он загорался на башнях Иса, и от этого они были похожи на свечи, погруженные в синеву, задержавшуюся на западном склоне. Воздух был прохладен, еще пропитан легкой дымкой. А под ним раскинулся мир, полный росы и длинных теней.

Был праздник Лугназад. Здесь тоже придерживались старых обычаев, но сейчас великие люди города пришли к своим собственным богам. Процессия мужчин в красных одеждах, предводитель которых нес в руках молот, взобралась на стену Верхних ворот. Они воздели руки и запели:

Поднялась солнца чаша,

Бриллиант Твоих твердынь.

И засияли пашни,

Твой дождь родил плоды.

Как щедрости залог

От мрака, зим, разгрома,

Ты уберечь помог

От Тора, бога грома.

О, неба воплощенье —

Всевышний наш Отец.

Ты – жертвоприношенье,

Начало и конец.

Знак вечного движенья

На небе не стереть.

Услышь, Господь, моленья,

Не дай нам умереть.

За их спинами, где во всей красе своей высоты сиял храм Белисамы, от Садов духов взмыли ввысь женские голоса.

Знаешь, где страсть, а где страх,

Видишь, где жизнь и где прах,

Юная, в зрелых летах

Или от горя седая.

Милость твоя велика!

Взор устремив свысока,

Дай нам приют на века,

Молитвам внимая.

Ты, как единая Жизнь,

Дико, свободно бежишь,

Праматерь святая.

Снова навек рождена,

Правишь над миром одна.

Заново воскрешена

Ты, Белисама…

Отлив едва начался, и морские врата Иса еще были закрыты. Тем не менее из города отчалил корабль. В надежде уплыть, пока не испортилась погода, капитан при свете луны отвел судно от берега и в ожидании рассвета бросил якорь. Не опуская паруса, корабль шлепал носом по волнам. Капитан вышел на палубу, зарезал черного петуха, кровью окропил мачту, бросил жертву за борт, воздел руки и заговорил нараспев.

Силы ветра и волн помогают нам плыть,

Но мы помним, что часто в безветрие правят;

Помним бурю, сгубившую доблестный флот,

Помним риф, разметавший его обломки;

И мы помним тех храбрых, ушедших на дно

Иль скалу убеливших своими костями;

Помним жажду, усталость и голод тупой,

И гниющую плоть, и беззубую челюсть;

Помним синие льды, беспощадных акул

И над пустошью вод одинокую птицу;

И мы помним белесый, слепящий туман,

Моря страшного мертвенное мерцанье;

Так как послано все это нам от Лера,

Да исполнится воля его святая.

Короля Иса, воплощения и верховного жреца Тараниса, в городе не было, потому что день был не настолько важен, чтобы прерывать ради него таинство, которое он должен совершить в полнолуние. С горсткой верующих он стоял во дворе Священного Места, возле Выборного Дуба, смотрел вверх па солнце и взывал:

– Приветствую тебя, Непобедимый Митра, Спаситель, Воин, Господин, рожденный навсегда… – Его речитатив заглушала тишина Леса.

На Форуме, в самом сердце Иса, в церкви, которая некогда была храмом Марса, проводили службу христиане, и их можно было по пальцам перечесть. Снаружи никто не слышал их тихой и торжественной песни.

II

С запада шел дождь. Свистел ветер. Наступала осень, с бурями и длинными ночами. Если люди не поторопятся отплыть в Эриу, они рискуют быть запертыми непогодой в Британии.

Двое мужчин сидело в таверне в Майе. Это было римское поселение чуть юго-западнее Вала, на заливе. Сидевшая за выпивкой плохо одетая парочка привлекала к себе мало внимания окружающих, хотя один из мужчин был необычайно огромен и красив, седина едва тронула светлые волосы и бороду. Нетрудно было догадаться, что это скотты. Но они не склонны были разговаривать и находились не в гостинице, где могут задавать вопросы. Кроме того, на квартирах располагался крошечный гарнизон и по улицам свободно разгуливали варвары: скотты, пикты, иногда саксы. Некоторые были наемниками на службе у Рима, а то и разведчиками, шпионами, осведомителями. Некоторые были торговцами, которые безо всякого сомнения больше провозили контрабанды, нежели вели открытый торг. Это не имело значения, кроме ссор, они ни во что стоящее не впутывались. У имперских экспедиционных войск хватало забот помимо того, чтобы патрулировать каждое убогое злачное местечко.

На столе между двумя скоттами оплывала и смердела сальная свеча. Излучаемый ею свет, как и свет ей подобных вокруг, был одинок, мрак разделял островки света словно звезды облачной ночью. Ниалл Девяти Заложников сжимал в руке чарку эля, такого который он не дал бы у себя дома лакать даже свиньям, если бы королям пристало держать свиней. Склонившись вперед, облокотясь на жирное, потрескавшееся дерево столешницы, он тихо спросил:

– Теперь ты абсолютно в этом уверен, да?

Вайл Мак-Карбри кивнул.

– Уверен, господин, – также вполголоса отвечал он. Скорее всего никто их больше и не понимал, но они остерегались ненужных случайностей. – Позже я расскажу вам обо всем целиком, о странствиях то в одном обличье, то в другом, все время в роли забавного чужеземца, который говорит на латыни как деревенщина…

– Расскажешь, когда будем в безопасности и некуда будет торопиться, – прервал его Ниалл. – А сегодня не выйдет. Проклятое тут место для встреч.

Это было лучшее, что они могли сделать. Ниалл, ведя войну, высаживался там, где считал возможным, и вторгался в глубь территории настолько глубоко, насколько хватало линии отступления. Ниалл не знал заранее, где проведет следующую ночь, в отличие от мирного странника Вайла. Установленным местом была Майя, не находившаяся под пристальным римским надзором; в прошлом ее обнаружили люди из Кондахта и Миды; заговорщики назначили встречу через четверть луны после равноденствия. Однако Вайлу пришлось два часа ждать, пока не приехал задержанный в дороге непогодой Ниалл.

Вайл пожал плечами.

– Как пожелает господин. Никто из тех людей, которых я расспрашивал, ни офицеры, ни рядовые, никто из них не получал сверху ни слова. Но сейчас мы не можем ждать, не так ли? Прошел слух, что, Рим будет вести военные действия еще сезон, надеясь к тому времени очистить Британию от таких, как мы. Но не дольше. К тому же они и не помышляют ударять по Эриу. Войска слишком нужны им по ту сторону канала.

Ниалл кивнул.

– Спасибо, дорогой, – сказал он. – Именно такие новости мне и были нужны. Это созвучно тому, что я узнал сам, совершая набеги. Когда мы отступали, они даже не решались на погоню. Римские войска не двинулись на Далриаду, ястребиное гнездо. Мы поймали дезертиров, и те сказали, что им не хочется идти из Европы на неведомую битву. О да это же ясно, что у себя дома нам нечего бояться Рима.

– Приятно слышать, тем более что беспокойство стоит того, чтобы знать…

Ниалл ударил кулаком по столу. Голос стал грубее.

– Я должен быть уверен уже сейчас. Я бы в жизни не стал так болтать, давая годам проскальзывать мимо… – Внезапно он встал. Грива коснулась потолка. – Идем, Вайл. Если тебе так хочется, допей эту лошадиную мочу и пойдем.

Моряк вытаращил глаза.

– Что? Снаружи свирепая ночь.

– А я настолько разозлен, что готов действовать. Флот расположен на северном побережье залива, в бухте, куда больше не заглядывают римляне, в двух днях пути отсюда. Если тронемся сейчас, минуем Лугувалий в темноте.

– Разумно, – согласился Вайл. Город являлся западным оборонительным пунктом Вала. Мужчины взяли плащи и зашагали прочь.

Для таких, как они, и дождь не был слишком холодным, и ночь не слишком темна. От колен до плеч их окутывали килты; на поясах висело по кинжалу и по мешочку, где было немного вяленого мяса и сыра: когда они очутились за римскими постами, никто не рискнул их окликнуть.

Они шли некоторое время, прежде чем Ниалл произнес:

– Мне нужно спешить, Вайл Мак-Карбри. Я слышу, как время лает сзади меня, свора собак, учуявших волка. Я ждал слишком долго. Надо повергнуть Эмайн-Маху, а потом и Ис.

III

В первый вечер Охотничьей Луны у кельтов творилось безумие. В Исе давно уже не существовало народного поверья, будто в этот день отворяются двери между мирами, – может, потому, что в Исе эти двери никогда не закрывались, – однако фермеры и садоводы торопились собрать последний урожай, пастухи отводили под крыши животных, а мореплаватели привязывали все суда, не стоявшие в доке. В городе это время становилось поводом необузданных пирушек.

Если погода была хорошая, то искрился огненный Фонтан. В масках, нелепых костюмах – оленя, лошади, козла, гоблина, гигантского раскачивающегося кожаного фаллоса; нимфы, ведьмы, русалки с развевающимися распущенными волосами, обнаженными раскрашенными грудями – на улицах резвилась пьяная молодежь. От работы освобождались все рабочие, и никто не обязан был кланяться господину или госпоже. Те, кто постарше и знатнее, некоторое время наблюдали зрелище, а потом удалялись предаваться развлечениям, которые они приготовили себе за стенами своих домов. Развлечения могли быть как пристойными, так и непристойными. Вино лилось рекой, гремела музыка, и никакая связь между мужчиной и женщиной не считалась преступлением, невзирая на то, кем могли оказаться их супруги.

Некоторые классы соблюдали приличия. Король, как обычно, вел в Лесу свою службу. Собравшиеся на берегу галликены, не имея возможности быть рядом с ним, устраивали банкет и возносили молитву за ту девятую, что была па Сене. Внизу, на Причале Скоттов, Перевозчики Мертвых запирали двери на засов, и их семьи проводили строгие обряды; они были слишком близки к неведомому, чтобы позволить себе что-то другое.

И все же все, все до единого, были язычниками.

Корентин оставил свет факелов и шум за спиной. Он отслужил мессу и отправил паству спать. Теперь священник остался один.

Он вышел за Северные ворота и через мыс Ванис направился по Редонской дороге. Под его длинными ногами похрустывала галька. Ночь была ясная, тихая и холодная, над землей мерцало множество созвездий:

Геркулес, Дракон, Кассиопея, Полярная Звезда на конце малой Медведицы. Высоко поднявшаяся в своем морозном нимбе луна затуманила Млечный путь. Изо рта вырывалось белое дыхание. Трава и кусты покрылись инеем.

Там, где за бывшей приморской станцией дорога поворачивала на восток, Корентин сошел с нее и двинулся на запад. Вскоре его взору открылось морс, громадное, темное, мерно дышащее. У ног его была могила. Надпись на надгробии хорошо сохранилась. Тот, кто здесь покоился, не был христианином, но прожил жизнь честного солдата. Это казалось не самым плохим местом, чтобы сделать остановку.

Корентин обратил к небу седую голову и руки.

– О Боже, – с болью в голосе воскликнул он, – Создатель и Хозяин Вселенной; Иисус Христос, Сын единственный, Бог и человек во едином, Который умер за нас и снова воскрес, чтобы мы жили; Святой Дух – смилуйся над бедным Исом. Не покидай его и его темноте. Не оставляй его вместе с демонами, которым он поклоняется. Они же хотят добра, Господи. Они не злые. Они только слепы и находятся во власти Сатаны. Больше всего на свете я хочу им помочь. Господи, помоги мне!

Помолчав, он склонил голову и закусил губу.

– Но если они не стоят чуда, – застонал он, – если спасенья нет и мерзость должна быть очищена, как в Вавилоне, – пусть это случится быстро, Господи, пусть это положит конец, пусть добрые люди и малые дети не попадут в рабство и не сгорят заживо, а сразу покорятся тому, что их ждет. Господи, помилуй. Христос, помилуй. Господи, помилуй.

Глава вторая

I

Этим заявлением короля Грациллония весенний Совет суффетов был обескуражен так, будто получил удар камнем осадной машины. Как римский префект он им поведал, что недавно получил официальное подтверждение своим ожиданиям. В этом году возросшие легионы Британии снова вступят в бой, хотя только на пару месяцев. Затем они вернутся на континент и двинутся на юг. В преддверии новых варварских вторжений, которые постоянно увеличивались по масштабам и жестокости, Грациллоний хотел, чтобы на верфях стало строиться больше военных кораблей. Но они не станут исанскими. Это было бы вызовом империи. Вместо этого он отдаст их под командование правителю Арморикскому. А их экипажи будут учить римских рекрутов управлять судами.

Назревал взрыв. Ханнон Балтизи, Капитан Лера, поднял крик, что жители Иса никогда не пойдут в услужение к таким хозяевам, христианским собакам, что запрещают им вести богослужения и даже не попросят у бога прощения, прежде чем вылить помойные баки в морс. Которин Росмертай, Распорядитель Работ, возразил, что эта программа подорвет все планы, нарушит договоры о строительстве торговых судов; в эти времена процветания существовала очередь на заказы. Боматин Кузури, представитель военного флота в Совете, спросил, было ли такое время, когда торговля, китобойство, работорговля или даже рыболовство окупались лучше, чем служба в вооруженных войсках империи?

Адрувал Тури, Повелитель Моря, заявил, что по поводу угрозы со стороны скоттов и саксов король прав. Они не насытятся грабежом Британии, а устремятся обратно к берегам Галлии. Но и Адрувалу была ненавистна мысль о передаче кораблей Риму. Да что такого Рим сделал для Арморики, если не считать, что он выпил из нее все соки? Не лучше ли будет накапливать силы дома – разумеется, тихонько – до тех пор, пока Рим не прикажет Ису лезть из кожи вон?

Сорен Картаги, Оратор Тараниса, произнес от имени Великих Домов, что, во-первых, если помочь христианам, то приблизится тот день, когда они придут навязывать своего бога силой; во-вторых, эта цена окажется больше, чем могут вытерпеть город или люди; и в-третьих, Грациллонию не следует забывать, что он король независимой нации, а не проконсул раболепной провинции.

Королева Ланарвилис, возглавлявшая в тот период галликен, обратила внимание на домашние беды, где тоже могли пригодиться и деньги, и труд. Неужели грядущая угроза поистине так велика, что с ней не справятся имеющиеся в наличии войска, как они в прошлом справлялись? Разве римляне еще не подавили своих врагов и не овладели Британией? На юге, ей казалось, тоже царил мир, Стилихон и Аларик Визиготский прекратили раздор и пришли к соглашению. Чем смотреть вперед со страхом, лучше увидеть перед собой восходящее солнце надежды.

Все, что противилось замыслам Грациллония, объединилось вокруг этих двух людей. Когда после нескольких трудных часов собрание разошлось, он отвел их в сторону и попросил пройти с ним во дворец и поговорить лично.

Там, в атрии, он едва заметно усмехнулся и вымолвил:

– Я бы сначала искупался и надел что-нибудь поудобнее. Как вы на это смотрите?

Сорен и Ланарвилис переглянулись.

– Нет, – проворчал мужчина, – мы пойдем в скрипторий и… все обдумаем.

– Спор чересчур накалился, – поспешно добавила женщина. – Ты привел нас сюда, чтобы мы могли урезонить друг друга и уточнить, чего хотим?

Грациллоний молча окинул их взором. Высокая, она стояла в своем голубом платье и белом головном уборе, но бедра казались шире прежнего, а над опавшей грудью сгорбились плечи. Шея выступала вперед, как у черепахи; под складками обвисшей желтоватой кожи щурились зеленые глаза. Он знал, как поблекли ее светлые волосы. Вместе с тем королева почти не утратила своей энергии и контроля над событиями.

Сорен за последние несколько лет сильно прибавил в весе; красное платье на животе растянулось, вышивка перекосилась. Такая же массивная грудь, на которой висел амулет Колеса, в волосах и бороде было полно седины; и когда он снял свою митру, под ней обнаружилась лысина. Хотя представлял он собой не менее внушительное зрелище, чем прежде. На Грациллония нахлынула грусть.

– Как пожелаете, – сказал он. – Я отдохну и распоряжусь о нашем ужине. Мы должны оставаться друзьями.

Отворяя дверь на лестницу, он обернулся и увидел, что они сидят рядом, лицом к лицу, колени к коленям, сомкнув руки. Застигнутые врасплох, гости вскочили и отпрянули друг от друга. Король сделал вид, будто ничего не заметил.

– Итак, – сказал он, – пришло время и чарке этого вина. Пререкания с консулами вызывают жажду. – Он подошел к маленькому столику, налил себе большой бокал и, перед тем, как повернуться к ним лицом, сделал глоток.

На широком лице Сорена сохранялось презрительное выражение. Ланарвилис сидела спокойно, скрестив на коленях руки, но с годами Грациллоний научился прочитывать печаль на ее лице. Он стоял только потому, что, даже приняв горячую ванну, чувствовал слишком сильное напряжение, чтобы расслабиться и сесть. Свет от свечей отбрасывал многочисленные тени, и казалось, что он стоял дальше, чем было на самом деле, потому что сумерки заполнили комнату и затуманили пасторальные фрески, словно отрицая возможность умиротворения.

– Позвольте говорить откровенно, – начал он. – Понятно, что я хотел бы склонить вас на свою сторону, чтобы завтра вы поддержали меня. После сегодняшней дискуссии вам это будет нелегко, поэтому я беру с вас слово, что о тех вещах, которые я собираюсь вам поведать, вы не расскажете никому.

– С чего это мы должны обещать? – спросил Сорен.

– Наберись терпения, – мягко попросила Ланарвилис. – Но прежде чем выдавать нам информацию, может, сначала скажешь, чего она касается? – обратилась королева к Грациллонию.

– У меня больше нет оснований верить, что варвары отступают, через несколько лет нас ждет нашествие. Уже в этом году в месяц Лигера напавшие с моря саксы заняли Корвилон. Они привозят с родины свой народ…

– Знаю, – огрызнулся Сорен, – а еще лаэты.

– И франки в Арморике, – ответил Грациллоний. – У Рима не было выбора. Я упомянул об этом, чтобы вы попробовали оценить последствия переселения. Но новости есть и похуже. Я прошу вас молчать, ведь если станет известно, из каких источников я черпаю сведения, для моих осведомителей это может оказаться роковым.

– В самом деле? – скептически спросил Сорен. – Знаю, ты беспокоишься по поводу северных скоттов и, несомненно, поступил мудро, что за ними проследил, но от пиратов, что обитают вдоль Британского побережья, как не было никакого вреда, так, видимо, и не будет.

Грациллоний покачал головой.

– Ошибаешься. Существуют куда более важные причины, по которым я наладил отношения с племенами северной Ибернии, нежели просто улучшение торговли. Это место прослушивается. Мои доносчики… и реальные шпионы находятся в постоянной опасности, но уже ясно, что они все время нужны. Вот, к примеру, король Конуалл, сам он на нас зуба не точит, но он закадычный друг северного короля Ниалла. Вдвоем они, вероятно, не станут создавать союз против Рима и Иса, но и друг друга не предадут. Теперь вспомни, я рассказывал тебе то, о чем недавно узнал, будто король Ниалл возглавлял грабительский флот, который мы уничтожили.

Сорен подумал:

– Кажется, припоминаю. И что это означает?

– Что он не мелкий военачальник. Я выяснил, что шестнадцать лет назад во время великого нападения на Римский Вал он был его руководителем. С тех пор, после постигшего его здесь несчастья, он много воевал у себя на острове. Из последних известий я убедился, что именно в этом году он намерен завершить и укрепить там свои завоевания. И что после? Думаю, он заглядывает вперед. И… ведь он так и не забыл боли, причиненной ему Исом. Он поклялся отомстить.

Нахмурясь, Сорен в раздумье подергивал бороду. Отважилась Ланарвилис.

– А он когда-нибудь сможет возглавить морские силы, способные действовать против наших? Что у скоттов есть в наличии, кожаные лодки да несколько галер? Где их дисциплина, где согласованные команды?

Грациллоний вздохнул.

– Дорогая, – обратился он к ней и увидел, что она едва заметно вздрогнула, – ты, как и слишком многие люди, склонна полагать, что раз варвары не сведущи во многих вещах, о которых знаем мы, значит они тупые. Ниалл своего шанса не упустит. Я заранее знать не могу, что он придумает; но будет лучше, если он забудет о нас. Этим летом я отправлю своего человека Руфиния обратно в Ибернию. Он должен будет разнюхать как можно больше из того, что там происходит; а ведь вы знаете, какой он хитрый. Надеюсь, вы оба понимаете, что это относится к темам, о которых лучше молчать. Она кивнула.

– Да, – неохотно согласился Сорен. – Но ты так и не объяснил, зачем Ису понадобится большая эскадра, если одну мы должны отдать Риму.

Грациллоний затаил дыхание.

– То, что мне придется вам сказать, с течением времени станет известно всем, – сказал он. – Однако для нас может быть уже слишком поздно. Ко мне попали сведения, которые все еще должны быть государственной тайной. Если мы повлияем на события, то должны будем сделать вид, что действуем по собственной инициативе. Иначе мои источники отсекутся, а вместе с ними и некоторые головы.

Сорен бросил на него пронзительный взгляд:

– Апулей Верон?

– Среди прочих. Он очень желает заполучить Ис. Я могу надеяться на ваше молчание?

Сорен колебался один миг.

– Да.

А Ланарвилис ответила:

– Ты ведь знаешь, что мне можно доверять. Король сделал еще один большой глоток, а потом крепко сжал кубок, словно это был край обрыва, и сказал:

– Отлично. Мир между Стилихоном и Алариком – это всего лишь лоскутное одеяло. Он не может тянуться бесконечно. Стилихон заключил соглашение из необходимости. В Африке назревают неприятности, и он должен как можно лучше защитить свои тыл, пока пытается решить там свои дела. В Британии командующий завершает кампанию не потому, что епархия получена, а потому, что на юге ему нужны войска. Они нужны ему для обороны от Восточной империи так же, как и от любых варваров. Тем временем Аларик со своим родом ждет только момента, когда он узнает, какой из двух Римов ему атаковать в первую очередь. Стилихон отдает себе в этом отчет. Он рассчитывает, что в ближайшие несколько лет призовет с границ еще больше солдат. В частности, Британия может лишиться союзников

– Ты уверен? – Прошептала потрясенная Ланарвилис.

Грациллоний резко кивнул.

– То, что я вам сейчас рассказал, в принципе, было бы довольно просто понять, если б вы немного поразмыслили над ситуацией. Такие моменты, как африканский вопрос или ожидание переправки легионеров, – все скрыто в письмах к высшим должностным лицам. Стоящие ниже умудряются их прочесть и ради собственной безопасности пускают словечко по ими же сплетенной сети. Двое или трое передали их слова мне. Хотя, в общем-то, неужели это такая неожиданность? Разве это не примерно то, чего мы для себя ожидали?

Королева вздрогнула. Сорен сморщился. Грациллоний продолжал:

– Будьте же вы дальновиднее в интересах наших детей и внуков. Если Рим падет, скотты и саксы хлынут в Британию, франки со своим родом в Галлию. Они расплодятся, как тараканы. А тут Арморика, малонаселенная и незащищенная. Сколько Ис протянет в одиночку на заброшенной оконечности полуострова?

В комнате воцарилось безмолвие. В окне сгущалась ночь. Пламя на свечах оплывало.

Наконец, склонив голову, Ланарвилис пробормотала:

– Твое слово непреклонно. Я посмотрю, какие у тебя там документы, но – да, пожалуй, надо подумать, как мне завтра изменить позицию.

И тут Сорен ударил по подлокотнику стула:

– Но ведь ты отдаешь Риму корабли! – воскликнул он, – Риму!

– Как же нам тогда их вообще построить? – Усталым голосом ответил Грациллоний. – У меня есть еще одно тайное предупреждение. Император-ребенок Гонорий жаждет каким-то образом отстоять свои права. Его опекун Стилихон желает ему угодить, если соглашение будет такое, какое позволит Рим. На самом деле Стилихон был бы рад любому движению, которое свяжет Запад, Восток, а также варваров. Подавить восстание в Исе было бы легче, чем изгнать языческих варваров в Корвилоне. Нет, мы не должны давать никаких оснований нас обвинять. А также быть слишком нужными Риму, чтобы не стать для него жертвенными животными.

Сорен выругался. Сразу после ужина он ушел.

– Мы достаточно поговорили, – сказал он, – лучше пойду домой.

Грациллоний метнул на него взгляд. Король своевременно отправил посланника сообщить жене Сорена, что его в этот вечер не будет.

– Я хочу… всем этим заняться, – продолжил Картаги и сердито добавил: – Я отвечаю за свои слова. Завтра я уговорю Совет внимательно рассмотреть твое предложение, изучить пути и средства. Но мне необходимо подобрать формулировки, тем более после той позиции, что я занял сегодня, да ведь? К тому же не забывай, что я еще не уверен в твоей правоте, но одно я знаю точно: не верю, что нам необходимо все, чего ты добиваешься. И все же доброй ночи, Граллон.

Он взял Ланарвилис за руку и чуть склонился.

– Доброго тебе отдыха, госпожа, – тихо проговорил он. Выпустив руку, он быстро заковылял к выходу по мозаичному полу атрия. Слуга поспешил открыть и кликнул мальчика, чтобы тот осветил уходящему дорогу…

– Приятных тебе сновидений, Сорен, – вздохнула ему вслед Ланарвилис.

«Плодотворные это были часы, – подумал Грациллоний, – а в завершение мирная трапеза». Он почти добился согласия, на которое рассчитывал. Дальше будут другие маневры, торги, компромиссы… В результате он мог получить лишь половину того, о чем просил, вот почему и просил так много… Может случиться так, что работа начнется вообще через год, поэтому он и говорит об этом так рано… «Да, – подумал он, – время сделало из грубоватого солдата истинного политика». И вдруг осознал, что думает на исанском языке.

Его пристальный взгляд вернулся к Ланарвилис. Он еще раз отметил: к ней время было менее благосклонно. Но она была и старше его на дюжину лет…

– Ты тоже хочешь уйти? – обронил он в тишину, которая показалась ему затянувшейся. – Я вызову охрану…

– Ты устал? – прозвучало в ответ.

– Нет. Все равно не высплюсь. Если у тебя есть еще желание поговорить, то я… я всегда ценил твой совет, Ланарвилис.

– Независимо от того, согласна я с тобой, или нет?

– Особенно когда не согласна. А то как же я буду учиться?

Она едва улыбнулась.

– Это говорит наш Грациллоний? Его не свернешь с выбранного пути. – Она потерла бровь. – Здесь внутри тепло. Может, выйдем, пройдемся недалеко?

Он понял. Она сильно потела, хотя и не обнаруживала других симптомов: перепадов настроения, судорог; движения становились неуверенными. Богиня вела ее к последним женским перекресткам.

– Конечно. К счастью, погода хорошая.

Они бок о бок пошли вперед. Сорену и впрямь не нужен был фонарь, светила полная луна. Если это совпадало с ее четвертью, король на законных основаниях уклонялся от ежемесячного пребывания в Лесу. На тропинки падал яркий серебристый свет, они петляли меж изгородей, подстриженных деревьев, клумб и беседок в обнесенном стеной саду. В это время года он был уже почти нагим; сучья и веточки отбрасывали путаницу теней. Воздух неподвижный, с морозцем. Под ногами мягко хрустели опавшие листья.

Как часто он бродил вот так то с одной, то с другой из своих женщин, начиная с той самой весенней поры, когда впервые проделал путь вместе с Дахилис.

– Тебе лучше? – спросил он немного погодя.

– Да, спасибо, – сказала она.

– А как поживает Юлия?

– Хорошо. Счастлива в послушничестве. – И выпалила с внезапной горечью: – А зачем ты спрашиваешь?

Опешив, он едва мог произнести:

– Зачем? хотел узнать. Она ведь моя дочь. И ты мне ее родила…

– Ты мог бы и встречаться с ней время от времени. Она была бы очень этому рада.

– Она милая девочка. Если б только у меня было время и для нее, и для всех моих девочек…

– Для Дахут оно у тебя находится.

Его словно ошпарило. Грациллоний остановился. Не удержи он королеву за руку, она бы шла дальше. Они глядели друг на друга в лунном свете.

– Ты ведь знаешь, Дахут пережила потерю, о которой даже не в состоянии говорить, – произнес он хриплым голосом. – Ей нужна помощь. Я придумываю жалкие развлечения и отдаю ей несколько часов, что могу украсть у людей, которые возмущаются мне вослед.

– У нее был почти год, чтобы оправиться, и почти все это время она была довольно жизнерадостна, – возразила Ланарвилис. Она посмотрела в темноту. – Ладно, не будем ссориться. Все-таки она – ребенок Дахилис, и сестры тоже ее любят.

Ее тон тронул Грациллония. Он взял женщину за руки. В его собственных ладонях они казались холодными.

– Ты хороший человек, Ланарвилис, – неловко произнес он.

– Все мы стараемся ими быть, – вздохнула она. – И ты старайся.

Потом внезапный порыв:

– Ты хочешь провести здесь ночь?

Как много времени прошло с тех пор, когда они в последний раз делили ложе? Год, а то и больше. А может, два? В порыве страсти он осознал, как мало обращал на нее внимания. Просто то и дело слышал от одной из Девяти, что Ланарвилис отказалась от своей очереди спать с ним. Время от времени это случалось с каждой из них, по одной из бесчисленных причин. Они как-то решали эту проблему между собой, а потом тихо ставили его в известность. Когда он наносил визит в дом Ланарвилис, они обедали, разговаривали, но она намекала на недомогание. Он без особого разочарования соглашался. В том, чтобы вернуться во дворец и ночевать одному, были и приятные стороны, если он не решал разбудить еще кого-нибудь. Гвилвилис всегда готова была ему угодить, его желала Малдунилис, явно не отказались бы и Форсквилис с Тамбилис.

Ее взгляд и голос были все такими же спокойными…

– Ты тоже хочешь меня?

– Ну, мы же хотели еще раз обговорить это дело, а ты… ведь ты прекрасна. – Смотря на нее в лунном свете, он отчасти сказал правду.

Она закрыла глаза, полные слез, и пробормотала:

– Да, давай попробуем еще раз.

Окно они оставили незакрытым и незанавешенным. Лунный свет крапинками освещал смятое постельное белье и неодетые тела.

– Прости, – произнес он, – я думал, что это доставит тебе удовольствие.

– Я тоже надеялась, – ответила она. – Это не твоя вина.

Все-таки некоторое время он пытался ее возбудить, до тех пор, пока Телец не сдержался и не удовлетворил своего желания. Из-за постоянного воздержания для нее акт оказался болезненным.

– У нас был беспокойный день, – сказал он. – Может, завтра утром?

– Нет, лучше будем отсыпаться. Встреча будет долгой.

– И все же…

– Будем искренними перед Богами и перед самими собой – я постарела.

«Бодилис моложе всего на год или два! – мелькнуло у него в голове. – А она была бы мне рада».

– С Сореном ты испытала бы другое? – голос был словно не его.

Ланарвилис открыла глаза и села.

– Что ты сказал?

– Ничего-ничего, – отозвался он, тут же пожалев об этом. – Ты права, нам действительно следует поспать.

Он уловил холодность в ее голосе:

– Ты осмелился вообразить… будто я и он… могли совершить святотатство?..

– Нет, ни за что на свете, конечно же, никогда. Грациллоний тоже сел, перевел дух, положил ей руку на плечо.

– Мне следовало молчать. Я молчал много лет. Но кажется, я вижу и слышу лучше, чем ты представляешь. Вы любите друг друга.

Она уставилась на него сквозь подсвеченную луной тьму.

Он криво улыбнулся.

– Почему это должно меня возмущать? Боги соединили ваши судьбы еще до того, как я достиг Иса. Ты была мне верна. Это все, о чем может просить центурион.