Текст книги "Сломанный клинок. Дети морского царя"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 38 страниц)

7

«Хернинг», когг с черным корпусом, вышел в море из Мариагер-фьорда.

Парус поймал попутный ветер, и «Хернинг» резво побежал по волнам, взяв курс на север. Тоно, Эяна и Кеннин поспешили сбросить с себя одежду – отвратительные грубые тряпки, которые сковывали движения и раздражали кожу. Братьям и сестре пришлось одеться как людям и ходить в одежде по Хадсунну в течение нескольких дней, когда они встречались с капитаном «Хернинга» Ранильдом Грибом. Шестеро матросов из команды когга радостно завопили при виде белого сиявшего в лучах солнца тела Эяны, единственную одежду которой составляли пояс с кинжалом да пышная грива медно-рыжих волос. У шестерых парней, закаленных в схватке с врагами и привычных к тяжким невзгодам и неожиданным ударам судьбы, были задубевшие от соленых ветров, загорелые лица, одеты матросы были в шерстяные рубахи, кожаные куртки и штаны, засаленные и грязные.

Седьмым в команде был восемнадцатилетний юноша по имени Нильс Йонсен.

Он приехал в Хадсунн два года тому назад, решив наняться юнгой на какое-нибудь судно. Нужно было помогать матери-вдове и младшим братьям и сестрам. Мать Нильса арендовала крохотный земельный участок и едва сводила концы с концами. Однако плавал Нильс недолго – корабль, на который его взяли юнгой, пошел ко дну. По милости Всевышнего никто из команды не погиб, но, вернувшись в Хадсунн, Нильс был вынужден снова искать работу. Не найдя ничего лучшего, он нанялся на корабль Раняледа Гриба. Нильс был красивый стройный парень, с белыми как лен волосами и ярко-синими глазами, которые смотрели на мир открыто и весело. Но сейчас Нильс едва не плакал.

– Какая красивая… – прошептал он, глядя на Эяну.

Восьмым на судне был капитан. Он сразу спустился с кормовой надстройки и подошел к матросу, которые стоял у румпеля и правил «Хернингом».

Ранильд был недоволен рулевым и собирался задать тому хорошую выволочку. На корабле было две высоких надстройки, на корме и на носу, ниже между ними проходила палуба, посередине судна стояла матча, которую удерживали прочные тросы. Два выходившие на палубу люка вели в трюм. Возле мачты помещался груз, кроме того груза, который находился в трюме. Сейчас возле мачты лежал валун красного гранита, размером не менее трех футов в поперечнике и весом около тонны. Рядом с ним высилась груда якорей и множество свернутых круглыми бухтами канатов и тросов.

Тоно, Эяна, Кеннин и Ингеборг стояли у релинга и смотрели на все более отдалявшийся берег Ютландии, над которым поднимались невысокие зеленые холмы. День был ослепительно ясным, яркие солнечные блики плясали по сине-зеленым горбатым спинам волн. Ветер гудел в снастях, деревянные крепления корпуса скрипели и стонали, когда штевень корабля, словно огромный моржовый клык, вспарывал высокие волны. В небе, казалось, кружила метель – несметное множество чаек с пронзительными криками носилось в синеве, рассекая воздух белыми крыльями. Пахло соленой водой и просмоленным деревом.

– Эй, вы! – гаркнул Ранильд. – А ну, приведите себя в приличный вид!

Кеннин хмуро поглядывал на капитана. Почти весь вчерашний день ушел на долгие, обстоятельные и подробные переговоры с этим человеком. Дети Ванимена с трудом выдержали скучный, нудный торг, который пришлось вести в душной задней комнатенке дрянной портовой гостиницы. Теперь же их возмутила грубость Ранильда, который злобно ощерился на них, словно хищный зверь. Подобным тоном никто еще не позволял себе разговаривать с детьми морского царя.

– Кто ты такой, чтобы учить нас приличиям? – раздраженно бросил Кеннин.

– Полегче, Кеннин, – негромко предостерег Тоно младшего брата. Сам он испытывал к хозяину судна ничуть не большую симпатию, однако держался спокойно и невозмутимо в отличие от порывистого Кеннина.

Капитан Ранильд Гриб был, невысок ростом и широк в кости. У него были сильные руки и могучая грудь. Стальные черные волосы на темени уже поредели, на грубом лице со щербатым ртом и блеклыми серыми глазами выделялся перебитый нос. Длинная черная борода спускалась до круглого, как лохань, толстого брюха. Одет Ранильд был так же, как и все матросы в его команде, но из оружия, помимо копья, у него были еще нож и короткий меч. В отличие от босоногих или обутых в тяжелые башмаки матросов капитан носил кожаные сапоги с широкими голенищами.

– В чем дело? – спросил Тоно. – Может быть, вам, Ранильд, и нравится носить грязные тряпки и не снимать эту ветошь, пока она не превратится в засаленные вонючие лохмотья. Как говорится, дело вкуса, Причем же здесь мы?

– Не «Ранильд», а «господин Ранильд»! Слышишь ты, водяной! – Капитан схватился за рукоять меча. – Мои предки были помещиками, земвладельцами, а твои в то время жили среди окуней и салаки. Я знатный благородный человек, разрази меня гром! Судно принадлежит мне, я согласился нести все расходы и издержки в этом плавании и, клянусь Всевышним, или вы подчинитесь моим требованиям, всем до единого, или будете болтаться на рее!

В тот же миг кинжал, брошенный Эяной просвистел в каком-нибудь дюйме от плеча Ранильда.

– Прежде мы повесим тебя за твою вшивую бороду, – пригрозила дочь морского царя.

Матросы схватились за ножи. Ингеборг бросилась между Эяной и Ранильдом.

– Что вы делаете! – закричала она. – Хотите перерезать друг друга?

Господин капитан, без водяных вам не добыть золота со дна моря. А они без вашей помощи не смогут поднять на корабль сокровище и доставить его в Данию. Христом Богом прошу, опомнитесь!

Ранильд и Эяна отступили, но ни капитан, ни девушка о примирении не помышляли. Ингеборг продолжала чуть спокойнее:

– Кажется, я понимаю, из-за чего вспыхнула ссора. Господин Ранильд, ведь эти трое – дети чистой морской стихии. А им пришлось несколько дней жить в городе, улицы там пыльные, кругом копоть, грязь, духота, ночевали они в душных зловонных ночлежках, а там же полчища клопов и блох. Вот они и расчесали себе кожу до крови, наша грубая одежда им непривычна, раздражает кожу, царапает тело. А вы, Тоно, Эяна и Кеннин, все-таки должны послушаться и сделать то, что вам велят. Потому что хоть и грубо капитан с вами разговаривает, но он желает вам добра.

– Желает добра? Не понимаю, – удивился Тоно.

Ингеборг жарко покраснела и, потупившись, крепко стиснула на груди руки. Однако ответила она почти бесстрастно:

– Вспомните о вашем уговоре с капитаном. Господин Ранильд тогда потребовал, чтобы ты, Эяна, ходила па кораблю одетая, а не в чем мать родила. Ты тогда не пожелала подчиниться, но я сказала, что… лучше будет, если ты выполнишь требование капитала. На том и порешили. Ты такая красивая, Эяна, в тысячу раз красивей смертной девушки. Если ты будешь щеголять голышом и дразнить своей женской прелестью матросов, до добра это не доведет. Разве ж смогут они смотреть на тебя спокойно?

Мы вышли в море и плывем навстречу смертельной опасности. Нельзя допустить, чтобы между нами разгорелась вражда.

Эяна усмехнулась – Мне даже в голову такое не пришло, – сказала она и вдруг вспыхнула.

– Неужели снова напялить это отвратительное вонючее тряпье! Зачем?

Почему я должна прятаться, от каких врагов скрываться? Да лучше убить матросов. Нас четверо, как-нибудь сумеем управлять кораблем.

Ранильд хотел было что-то сказать и уже открыл рот, но Тоно его опередил:

– Пустое дело, сестра. Выслушай меня. Мы сможем избавиться от ненавистных шерстяных тряпок, как только минуем Альс. Там спустимся на дно моря и отыщем себе какую-нибудь привычную и удобную одежду на развалинах нашего Лири. И тогда сбросим эту гнусную засаленную ветошь.

Итак, мир был восстановлен. Матросы, правда, по-прежнему похотливо поглядывали на Эяну и после того, как дети Ванимена оделись в платье, которое нашли на развалинах подводного города; переливающаяся всеми цветами радуги короткая туника Эяны, сшитая из рыбьей чешуи в три слоя, слишком соблазнительно облегала высокую грудь девушки и едва прикрывала бедра. Однако после стычки с капитаном Эяна стала осторожнее и слушалась советов Ингеборг.

Простая женщина из рыбачьего поселка, Ингеборг любила в одиночестве гулять по лесам, где шныряли бродяги и разбойники с большой дороги.

Это она отдала Эяне свою одежду, чтобы дочь морского царя могла поехать в Хадсунн. Это ей удалось заинтересовать Ранильда предстоящим плаванием. После разговора с капитаном она встретилась с детьми Ванимена на берегу Мариагер-фьорда и привела в гостиницу, где их ждал Ранильд. В конце концов сделка состоялась, Ранильд и Тоно ударили по рукам. Капитан с грехом пополам убедил матросов, что дело им предлагают выгодное. Угрюмый, изможденный и бледный Олаф Овессен, второй человек на судне после капитана, не колебался ни минуты, для него деньги решали все, всю свою жизнь он подчинил одной страсти – жажде наживы. Матросы Торбен и Лейв заявили, что в их жизни сотни раз бывали куда худшие передряги, от смерти не уйдешь, а чем гибель в борьбе с морским чудовищем хуже любого другого конца? Палле, Тиг и Сивард тоже с легкостью приняли предложение капитана. Лишь один матрос из команды Ранильда Гриба, тот, что был боцманом до Олафа Овессена, отказался участвовать в опасном плавании, и тогда на освободившееся место матроса взяли Нильса Йонсена, хоть и был он желторотым юнцом.

Никто из матросов не спрашивал Ранильда, что стало с бывшим боцманом «Хернинга». Судьба этого моряка была неизвестна, никто ничего не знал, более того, здесь была какая-то тайна, тем, кто что-то слышал о боцмане, священник строго-настрого запретил болтать на этот счет.

Боцман бесследно исчез, словно никогда его и не было на свете.

В первый день плавания «Хернинг» благополучно миновал коварные банки и грозные грохочущие буруны Каттегата, обогнул мыс Скаген и, пройдя Скагеррак, вышел в Северное море. Кораблю предстояло обогнуть с севера Шотландию, пройти мимо западного побережья Ирландии и плыть далее на юго-запад в ваодах Атлантического океана, «Хернинг», вне всякого сомнения, был превосходным парусником, и все же плавание предстояло долгое, капитан предполагал, что оно займет не менее двух недель, да и то, если ветер будет попутным. С Божьей помощью «Хернинг» проделал путь до того места в океане, где предположительно лежал на дне Аверорн, как раз за две недели.

Корабль не имел никакого груза, кроме того, что находился на палубе. В трюме, где спали матросы, было достаточно свободных спальных мест, но дети морского царя не могли даже подумать без отвращения об этом душном грязном логове, в котором кишели крысы и воняло потом и немытым человеческим телом. Они предпочли спать на палубе. Ни одеял ни спальных мешков им не требовалось, соломенные тюфяки их прекрасно устраивали. Все трое часто ныряли в море и плавали вокруг корабля, порой исчезали в глубине и по несколько часов не показывались на поверхности.

Однажды Ингеборг сказала Тоно, что ей тоже хотелось бы спать ночью на палубе, но Ранильд приказал ей ночевать в трюме и в любой момент быть готовой к тому, что кто-нибудь из матросов пожелает с нею переспать.

Тоно покачал головой.

– Люди – это грязный сброд, – заметил он.

– Твоя младшая сестра теперь тоже одна из них, – ответила Ингеборг. – А про свою мать Агнету ты что, забыл? А отец Кнуд и твои друзья из Альса?

– Верно… И ты тоже, Ингеборг, ты не такая. Когда вернемся домой…

Ах нет, ведь мне придется покинуть Данию.

– Да. – Ингеборг отвела взгляд. – Здесь в команде есть один хороший парень, юнга. Его зовут Нильс.

Нильс был единственным из всех матросов, кто еще не переспал с Ингеборг. Он держался с ней неизменно приветливо и почтительно. Тоно и Кеннина словно какая-то сила удерживала от того, чтобы лечь с Ингеборг на койку в трюме; по-видимому, им претило делить эту женщину с грязными матросами, которые ничуть не походили на ее прежних клиентов, честных рыбаков и землевладельцев. Тоно и Кеннин плавали в море наперегонки, спорили, кто глубже нырнет, играли с тюленями и дельфинами.

Нильс украдкой то и дело поглядывал на Эяну и, если не был чем-нибудь занят, смущенно и робко ходил за ней по пятам, как привязанный.

Остальные матросы разговаривали с детьми морского царя сквозь зубы, да и то лишь по необходимости. Они молча принимали свежую рыбу, которую те ловили для команды, и никогда не благодарили. Разговаривая с Ингеборг, они называли братьев и сестру не иначе как чертовым отродьем, бездушными тварями, выродками.

– Как ты думаешь, – спрашивали они, – тяжкий мы совершим грех, если перережем водяным глотки? Перво-наперво с девкой ихней голоногой позабавимся вволю, а уж потом и ее и обоих братцев ножом пощекочем.

Ранильд оставался более или менее невозмутимым. Он, как и матросы, сторонился Эяны, Тоно и Кеннина, поскольку его не слишком настойчивые попытки выказать доброжелательность встретили отпор. Тоно и хотел бы завязать с капитаном сносные отношения, однако все, о чем бы ни говорил Ранильд, было либо омерзительно, либо смертельно скучно, лицемерить же Тоно никогда не умел.

А вот Нильс Тоно нравился. Разговаривать им почти не случалось, поскольку Тоно по характеру был замкнутым и молчаливым и раскрывался лишь в те редкие минуты, когда пел свои песни. К тому же по возрасту Нильсу больше годился в приятели Кеннин. Вскоре выяснилось, что им есть о чем поговорить. Нильс и Кеннин рассказывали друг другу о своем прошлом, обменивались шутками, смешными историями. Днем команда занималась тем, что привязывала дополнительные канаты к уже готовым гигантским сетям. Нильс и Кеннин обычно работали рядом друг с другом и, не обращая внимания на хмурые лица матросов, весело смеялись и болтали.

– Клянусь тебе, это правда! Свистнул рак, честное слово.

– Ну и ну! А вот послушай, что я расскажу. Я тогда еще совсем мальком был, и вот повел я как-то раз нашу корову – у нас несколько коров было – к быку, в стадо нашего родственника. А по дороге проходили мы мимо водяной мельницы. Иду я и вижу, что мельничное колесо завертелось. У коров-то глаза слабые, не то что у людей, и вот буренка, скотина несчастная, видит впереди что-то такое большущее стоит на краю луга и ревет. Решила, что это бык – она ж к быку шла, про быка небось только и думала. Ну и как припустится бежать, а я за ней. Бегу, кричу, да вдруг веревку-то и упустил из рук… Но я ее живо поймал, можешь не сомневаться. Разглядела наша коровушка, что не бык там стоит и ревет, а просто мельница работает, и сразу вся ее прыть куда-то подевалась.

Стояла себе и ждала как миленькая, а уж вид у нее был – будто надутый пузырь вдруг проткнули ножом, и весь воздух из него вышел.

Смирнехонько меня дождалась, а после всю дорогу еле тащилась, будто не к быку ее ведут, а на бойню.

– Ха-ха-ха! Ну, это что! Вот ты послушай, как мы моржа дрессировали.

Представляешь, надели на него царскую мантию моего отца!..

Эяна часто присоединялась к Нильсу и Кеннину и веселилась вместе с ними. Свойств и привычек слабого пола она была начисто лишена, чем резко отличалась даже от своих не слишком скромных соплеменниц, не говоря уж о земных девушках, Длинные рыжие волосы Эяна носила просто распущенными, нй колец ни ожерелий не признавала, не любила она и наряжаться в роскошные одежды и надевала их только в дни торжеств и празднеств. Больше всего на свете она любила охотиться на морского зверя и плескаться в волнах прибоя где-нибудь в шхерах. Людей с их земной жизнью Эяна, в сущкости, презирала, однако несмотря на это часто выходила на берег и бегала по лесам, и тогда слышен был крик безудержной радости, которая переполняла Эяну при виде цветов, оленей и белок, свега и сверкающих на солнце ледяных сосулек на ветвях или пламени осенней листвы. Некоторые – немногие – люди нравились Эяне.

Среди них был и Нильс. Эяна не позволяла себе никаких любовных отношений с братьями; эту христианскую заповедь Агнета крепко-накрепко внушила своим старшим детям, прежде чем покинула морское дно и вернулась к людям. Народ лири и с ним многочисленные дружки Эяны уплыли неизвестно куда, парни из Альса остались в Дании, которая была уже далеко.

День и ночь погонял корабль попутный ветер, то легкий ветерок, то порывистый резкий норд-ост. Наконец, впереди показалась суша. По мнению Тоно и капитана Ранильда, то были Оркнейские острова. «Хернинг» подошел к ним под вечер. Стояла тихая погода, дул свежий бриз. На небе взошла полная луна, спустилась ясная летняя ночь. Было так светло, что «Хернинг» мог, не дожидаясь утра, уверенно пройти через проливы архипелага. Эяна хотела тоже поплыть с ними, но старший брат возразил: нужно было, чтобы кто-то из них троих остался на корабле на случай какого-нибудь непредвиденного бедствия, вроде нападения на пловцов акул. Они стали тянуть жребий, и Эяна вытащила короткую соломинку, пришлось ей остаться на корабле. В течение несколькнх минут она изливала свою досаду в ругани и проклятиях, ни разу не повторив дважды одно и то же ругательство. Лишь после этого Эяна немного остыла.

Итак, она осталась на палубе одна. Ближайший люк был открыт, но Эяна не могла этого видеть, так как его закрывал угол паруса. Под навесом кормовой надстройки в тени стоял у румпеля рулевой. Все остальные члены команды, знавшие, что в морских делах можно всецело положиться на лоцманов-водяных, давно храпели в трюме.

Все, кроме Нильса. Он поднялся на палубу и подошел к Эяне. Ее туника переливалась в лунном свете, свет озарял белос лицо, плечи и ноги девушки, блестел ва волнистых волосах. Лунный свет чисто омыл палубу и проложил дрожащую дорожку по легким волнам от белых бурунов пены возле борта корабля до самого горизонта. Волны мягко ударяли в корпус «Хернинга», и Нильс, стоя босиком на палубе, чувствовал их слабые толчки, поскольку, войдя в пролив, корабль замедлил ход и продвигался вперед очень осторожно и тихо. Бледно-бурый днем, парус при свете луны белел в вышине, словно заснеженная горная вершина. Скрипели снасти, шумел ветер и что-то невнятно и сбивчиво бормотали волны. Воздух был очень теплым, высоко-высоко в небесах мерцали звезды, терявшиеся в светлой мгла.

– Добрый вечер, – робко сказал Нильс.

Эяна улыбнулась, взглянув на смущенного паренька.

– Садись, посиди со мной, – предложила она.

– Вы… Вы позволите немного побыть с вами?

– Конечно, отчего же нет. Садись. – Эяна показала туда, где среди каких-то больших тяжелых предметов, размещенных вдоль обоих бортов, виднелись бухты канатов.

– Как жаль, что я не с братьями сейчас, не в море… Разгони мою тоску, Нильс.

– Вы… Вы очень любите море?

– А что, кроме моря, стоит любви? Тоно воспел море в стихах. Вряд ли я сумею пересказать его поэму по-датски, ну ладно, попробую. Играет оно и искрится в светлом сиянии солнца, в серебряном свете луны, под ливнем и ветром, и в тихий безветренный день. Чайки над волнами кружат, и кружится голова от нежности ласковых волн. В глубинах его золотисто-зеленых всюду покой и прохлада. Воды его плодородны, несметны богатства, обильны угодья. Морская стихия, кормилица щедрая мира, защитница и колыбель всего, что живого есть на Земле. А в сокровеннейших темных глубинах морских скрыта от света дневного страшная чудная тайна – лоно, родившее самое море. Дева и Матерь, Владычица сил волшебства примет однажды бренное тело мое… Нет, не то, – Эяна резко тряхнула головой. – Это невозможно перевести.

Наверное, когда ты размышляешь об огромных лросторах земли, о великом круговороте времен года, о… Марии, облаченной в одежды цвета небесной лазури… Может быть, тогда ты представляешь себе, как мы…

Ах, я и сама-то не знаю, что хочу сказать.

– Не верю я, не верю, что у вас нет души! – воскликнул Нильс.

Эяна только пожала плечами, от ее меланхолического настроения уже не осталось и следа.

– Говорят, наш род в давние времена жил в добром согласии с богами.

Так было всегда, с древнейших времен. Но мы никогда не поклонялись каким-нибудь божествам и никогда не устраивали богослужений, Хоть убей, не понимаю я этого. Зачем богу мясо жертвенных животных или золото, если он – бог? И какое ему дело до того, как мы живем? Разве наши обычаи и нравы имеют какое-то значение для божества? Неужели наше нытье и униженные мольбы могут хоть в малой степени повлиять на божественный промысел?

– Эяна, мне невыносима мысль, что после смерти ты обратишься в ничто, исчезнешь без следа. Это уму не постижимо. Прошу тебя, прими христианство!

– Ха! Уж скорее ты, Нильс, сможешь жить в море. Не в том смысле, что я возьму тебя в наше подводное царство. Отец знает волшебные заклинания, которые для этого необходимы, но ни мне, ни братьям они неизвестны.

Эяна положила руку на плечо Нильса. Юноша от волнения так сжал кулаки, что ногти впились в ладони.

– А я бы с радостью забрала тебя к нам, Нильс, – печально продолжала Эяна. – Ненадолго, не навсегда. Только чтобы ты увидел и узнал все, что я люблю.

– Ты… Ты так добра..

Нильс подняяся, чтобы уйти, но Эяна его задержала.

– Пойдем, – улыбнулась она. – Здесь под навесом надстройки я сплю. Там темно. Идем же.

– Что? – Нильс совершенно растерялся. – Но ведь ты… Ведь…

Она тихо засмеялась глуховатым воркующим смехом.

– Не беспокойся. Мы, женщины лири, знаем одно особое заклинание.

Благодаря ему нам можно не бояться забеременеть, если мы этого не хотим.

– Но… Только ради удовольствия? С тобой? Нет.

– Ради большего, чем простое удовольствие, Нильс.

Все так же мягко, но настойчиво рука Эяны властно повлекла за собой Нильса.

* * *

Тоно и Кеннин недаром вызвались быть лоцманами корабля в проливах Оркнейского архипелага. В это время года здешние воды были небезопасны. Едва отплыв на некоторое расстояние, братья заметили подводный риф и предупредили о нем рулевого, затем они предотвратили столкновение «Хернинга» с перевернутой лодкой, вероятно, сорвавшейся здесь когда-то с буксира. Ранильд был очень доволен работой лоцманов и встретил братьев дружелюбной улыбкой, когда те поднялись на борт корабля.

– Управились с Божьей помощью. Молодчина! – Он положил руку на плечо Кеннина. – А ведь твари вашей породы могли бы хорошие деньжата зашибать в королевском военном и торговом флоте.

Кеннин сбросил с плеча руку Ранильда и ответил посмеиваясь:

– Деньжата, деньжонки… Да я и за гору монет не соглашусь жить среди вонищи, которой несет от тварей твоей породы!

Ранильд бросился на него с кулаками. Тоно успел заслонить собой брата.

– Покончим с этим, – сказал он. – Есть договор, вы делаете свое дело, мы – свое. Как будем делить добычу, тоже решено. Не будем нарушать условия договора и вмешиваться в чужие дела. И для вас и для нас это самое лучшее.

Яростно чертыхаясь, Ранильд ушел. Матросы злобно ворчали и мрачно смотрели на братьев.

Вскоре после этого происшествия Нильса неожиданно окружили четверо матросов. Это случилось на кормовой надстройке. Матросы издеватальски хохотали и кривлялись, но Нильс не отвечал на грязные намеки и насмешки. Тогда матросы вытащили ножи и пригрозили, что прирежут Нильса как барана, если он будет молчать и не поделится свежими впечатлениями о том, как провел время с голоногой водяной девкой.

Впоследствии эти четверо сказали, что все было просто шуткой. Но это было позднее. А тогда Нильс отчаянно бросился на им, вырвался, кубарем скатился по трапу с надстройки и побежал на нос. В закутке под носовой надстройкой устроились, чтобы немного отдохнуть, Эяна, Тоно и Кеннин.

Стоял ветреный, ясный день, на горизонте белели два или три паруса, в небесах реяли чайки – верный признак того, что близко был берег.

Спящие проснулись мгновенно, как пробуждаются ото сна звери.

– Опять что-то случилось? – спросила Эяна, подойдя к Нильсу, и вытащила из-за пояса стальной кинжал. Такие же кинжалы были у Тоно и Кеннина. Перед тем как отправиться в плавание, Эяна дала Ингеборг скромное золотое украшение, которое отыскала на дне моря под развалинами замка Лири, и попросила обменять золото на нержавеющее стальное оружие.

Тоно и Кеннин подняли гарпуны, встав справа и слева от Эяны и Нильса.

– Они… Ах… Они… – Нильс то бледнел, то заливался краской, язык его не слушался.

Торбен, Палле и Тиг бросились в атаку, впереди бежал Олаф Овессен, боцман. Капитан и Ингеборг в это время спали в трюме, Лейв стоял у руля, Сивард находился в вороньем гнезде на мачте и глядя вниз подбадривал своих дружков воинственными возгласами и свистом. Матросы остановхлнсь в нескольких шагах от нацеленных в них гарпунов. Олаф прищурился и оскалил длинные желтые зубы.

– Ну ты, сучка водяная! Выбирай, кому быть следующим!

Серые глаза Эяны потемнели, как небо перед штормом.

– Ты, кажется, посмел высказать какую-то грязную мысль? Если такой подлый кобель, как ты, вообще способен мыслить, – сказала она.

– Этой ночью Тиг стоял у руля, – злобно прорычал Олаф. – А Торбен сидел в вороньем гнезде. Они видели, как ты повела к себе этого сопляка, и слышали, как вы с ним возились и шушукались.

– Какое тебе дело до моей сестры? – взорвался Кеннин.

Олаф погрозил ему корявым кулаком.

– А такое, что мы за все это время ни разу и пальцем к ней не притронулись, как подобает благородным людям. Но коли она легла с сопливым мальчишкой, то пускай спит и с остальными!

– Это еще почему?

– А потому! В этом деле все должны быть на равных, понял? Да по какому такому праву эта морская сучка вообще привередничает? Выбирает, видите ли, – Олаф осклабился. – Сперва со мной, слышишь, Эяна? Не пожалеешь, с настоящим-то мужиком оно куда как лучше, верно тебе говорю.

– Катись подальше, – дрожа от ярости ответила девушка.

– Их трое, – сказал Олаф, обернувшись к матросам, – слабак Нильс не в счет. Лейв, закрепи-ка румпель и иди сюда. Эй, Сивард, слезай живее!

– Что вы намерены сделать? – спокойно спросил Тоно.

Олаф поковырял пальцем в зубах.

– Да ничего особенного, ты, рыба. Видать, и ты и твой братец – слюнтяи. Так что свяжем вас по рукам и ногам на часок-другой, а больше ничего. Ты не забыл про наши ножи и копья? Учти, нас-то шестеро.

Шестеро! Сестричка еще спасибо скажет! – Олаф утробно заржал.

Эяна взвизгнула, как бешеная кошка.

– Прежде вас шестерых засосет Черный ил! – гневно крикнул Кеннин.

Нильс едва ударживался от слез, одной рукой он прижал к себе Эяну, в другой у него было копье. Тоно оттеснил Нильса и сестру назад. Ни один мускул не дрогнул на его лице.

– Это ваше окончательное решение? – не повышая голоса спросил он.

– Ну да.

– Понятно…

– Вы оба и она, вы бездушные двуногие звери. У зверья нет никаких прав.

– О, права завоевывают… Говорить с вами бесполезно. Ну что ж. Ты хотел полнить удовольствие, Олаф? Получай!

Тоно метнул гаркун. Боцман с жутким воплем повалился на палубу, корчась в судорогах. Гарпун вонзился ему в живот. Хлынула кровь, боцман вопил и завывал от адской боли. Тоно подскочил к нему, вырвал гарпун и, подняв оружие, двинулся на матросов, за ним Кеннин, Эяна и Нильс.

– Не убивайте их! – крикнул Тоно. – Помните, они нам нужны!

Нильсу не пришлось сражаться – друзья оказались быстрее. Кеннин железной хваткой обхватил Торбена поперек живота и с яростным криком пнул Палле ногой в пах. Тоно уложил Тига, плашмя ударив гарпуном по голове. Эяна подпустила Лейва поближе – он готовился наброситься на нее сзади – и, быстро развернувшись, сделала ему подножку. Лейв с грохотом покатился по трапу в трюм. Сивард пустился наутек. Все было кончено.

Но тут из люка с отчаянным воплем выскочил Ранильд. Двое подростков, девчонка и лишь один взрослый парень – и все-таки капитану пришлось признать, если не искренне, то, по крайней мере, на словах, что боцман Олаф сам виноват в своей гибели. Ингеборг как бы невзначай заметила, что теперь матросам достанется его доля добычи, В конце концов было заключено нечто вроде перемирия. Тело убитого боцмана спустили за борт, привязав к ногам камень, который взяли из балласта. Покойник на борту – плохая примета, он может накликать ка судно беду – так, во всяком случае, считали товарищи погибшего.

После этого трагического события и сам Ранильд и все матросы совершенно прекратили всякое общение е детьми морского царя и обращались к ним в стучае крайнейй необходимости. Нильса они также словно не замечали, меж тем как юноша потерял покой и сон, день и ночь он терзался мыслью о том, что поднял оружие на своих братьев во Христе. Мучаясь угрызениями совести, Нильс не смел даже подойти к Эяне и лишь смотрел на нее издали с тоской и любовью. А Эяна смеялась, иногда походя трепала Нильса по щеке, но мысли ее блуждали где-то далеко, да и сама она лишь изредка оказывалась теперь рядом с Нильсом.

Однажды Ингеборг разыскала Тоно и, улучив минуту, когда никто не мог их услышать, рассказала о том, какие разговоры ведут между собой матросы. Оказывается, они вовсе не собираются отдать трем ненавистным компаньонам причитающуюся им долю добычи, после того как золото будет поднято со дна моря на корабль. Сама Ингеборг из осторожности притворилась, будто бы водяные ей противны до омерзения, и говорила матросам, что подружилась с бездушными тварями лишь для виду, вроде того, дескать, как охотник подманивает горностая, чтобы поймать в силок и содрать драгоценную шкуру.

– Твои предостережения для меня не новость, – сказал Тоно. – Будем начеку. Когда поплывем обратно, придется днем и ночью не смыкать глаз.

– Внимательно поглядев на Ингеборг, Тоно удивился. – Что с тобой? У тебя совершенно измученный вид.

Она усмехнулась.

– С рыбаками в Альсе было легче.

Тоно погладил ее по щеке и сказал:

– Когда вернемся – если вернемся, конечно – ты будешь свободной. А если не вернемся, обретешь наконец покой.

– Ах, черт побери, – устало ответила Ингеборг, – я здесь с вами не ради свободы и не ради покоя. Но сейчас кончим разговор, Тоно, не то они догадаются, что мы заодно.

С утра до вечера сестра и братья были заняты неустанными поисками: нужно было найти в открытом море то место, где лежали на дне развалины древнего Аверорна. Дети морского царя с легкостью находили дорогу в море, где бы они ни странствовали, безошибочное чувство пространства и умение ориентироваться подсказывало им правильный путь. Но сейчас все трое были в растерянности, так как точное местоположение Аверорна было им неизвестно. Каждый день они, ныряли в море, проплывали по многу миль в поисках Аверорна, расспрашивали встречных дельфинов.

Объясняться с этими морскими сплетниками было непросто, потому что дельфины не говорили на языке лири, и Тоно надеялся рано или поздно повстречать в океане кого-нибудь, кто хотя бы отдаленно походил бы на племя лири или был ему сродни.

Путем расспросов и самостоятельных поисков они иаконец выяснили, в какую сторону следует плыть. Получая все более точные сведения, дети морского царя вели корабль к цели.