Текст книги "Сын меча"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Будто прочитав ее мысли, Тоас вдруг наклонился к ее уху и прошептал:

– Не бойся, что тебя узнают. Люди из царского дома всегда так далеки от этих людей, что они не могут представить тебя без золотого балдахина и множества рабов.

Она попыталась говорить, но горло ее пересохло, и она смогла только кивнуть. Он заметил, как ее волосы светились на солнце иссиня-черным цветом. «Ради всех Богов, – подумал он, – какая приятная девушка!» И теперь, когда у него была только половина причитающейся ему платы, он мог бы поспорить, что в силе оставалась лишь половина его сделки. Но сначала они должны были выбраться из этого крысиного гнезда – города.

«Странная это страна – Египет», – продолжал он свои размышления. Он никогда не понимал ее. Египет был царем мира и его золотой казной, он был полон жизни, люди смеялись здесь чаще, чем в других местах, которые он знал. Египетские женщины были сладки и желанны, египетское пиво было кровью жизни. Но даже здесь носится тень смерти – пирамиды и сфинкс на Гизе, могилы в Долине Царей на том берегу реки, отвратительная темнота пещеры изготовителей мумий, изумительные колонны и колоссы, построенные в честь звероголовых богов, когтистая власть жречества, которое высасывало все ради своей жизни, не задумываясь о вечности. Эхнатон ненадолго позволил свету сиять над Египтом, и за его труды его памятники были теперь разрушены, а его имя проклято, и за его дочерью по улицам Фив гнались солдаты.

О, отец Нил, ты течешь, широкий и прохладный в великолепии зелени, и смех поселился среди твоих лотосов, а Ра, дарующий жизнь, качается на сияющих крыльях, заглядывая в глаза Солнцу. Но меж твоих траурных лент плавают крокодилы и едят тела убитых.

Тоас снова вспомнил огромный, продуваемый сквозняками коридор в горах Кипра и далекое голубое море, и солнечный свет, лившийся по ветреным склонам и разбивавшийся о волны на миллионы кусочков. Эх, хорошо было бы вернуться домой, если им когда-нибудь это удастся.

Дыхание его нагруженных ношей людей за спиной было тяжелым. С этим тоже приходилось считаться. Он не мог плыть, как в прежние времена, когда критский флот бороздил восточное море, – это были варвары Сирии, Кипра и мусор дюжины цивилизованных портов, и они считали, что было неправильно с его стороны рисковать их жизнями – до такой степени, что они сами подбивали его поднять якорь. И Анхсенамен – он вдруг с ужасом подумал о том, что случится с Анхсенамен.

«То самое, чего я и ожидал, – подумал он, криво усмехнувшись. – Только они грабители и свиньи, а я очень милый молодой человек».

Он начал думать, сколько человек из его команды могло бы помочь ему, если это понадобится. Но сначала – выбраться из Фив.

Они быстро шагали по докам, их ноги шлепали по камням, пока не подошли к причалу, где их ждал корабль критянина.

Это был огромная черная галера, вмещающая около сорока человек команды с закаленными душами. Там под узкой кормой была маленькая каюта, а нос и все остальное напоминало лотосообразную фигуру, обшитую потускневшим серебром. У Тоаса было много дел в это утро, он собирал своих людей по тавернам и публичным домам, возвращая их к жизни и отправляя на корабль. Но некоторых еще не было. Они смотрели на него сердито – разношерстная и шумная банда, в которой были критяне и киприоты, нубийцы и финикийцы, неописуемого вида разбойники, нищие, беглые рабы – и все с заточенным железом на поясах. Они были хороши в бою, который неумолимо приближался, но иногда быть у них капитаном значило примерно то же, что и жить в клетке с леопардами.

Тоас легко прыгнул с пристани на корму и посмотрел вниз на полуоткрытый корпус корабля.

– Мы уходим! – крикнул он.

Крепкий киприот толкнул корму.

– И мы так быстро продали весь наш товар?

– Да, – солгал Тоас, хотя этот груз еще лежал в трюмах. Даже половина вознаграждения, данного Анхсенамен, была больше, чем он ожидал получить от продажи награбленного финикийского добра. – И по хорошей цене, к тому же. Вы все получите свою долю, но сейчас мы должны уходить.

– Без празднования в Фивах?

– Будучи в Корсуне, когда мы уходили без Клыка, ты запретил брать на борт женщин, а теперь ты средь бела дня привел эту девушку… – Недовольное ворчание послышалось средь толпы угрюмых бородатых людей.

Тоас холодно посмотрел на них и вытащил свой окровавленный меч.

– Были неприятности, – сказал он, очень надеясь, то множество бездельников с дока не услышат его слов. – Мы получили хорошие деньги за наши товары, а затем я увидел возможность добавить еще немного и использовал ее. Но пришлось драться, и теперь мы немедленно должны покинуть Фивы.

– А женщина? – требовательно спрашивал киприот. – Женщина?

– Она и ее спутник, карлик, едут с нами к нам домой. Она заплатила за проезд, и никто не должен приставать к ней.

– А мы должны теперь перевозить платных пассажиров? – спросил насмешливый голос.

Тоас посмотрел вокруг, и рослый нубиец Ахмет, его друг, подошел и встал рядом с ним. В руке его зловеще сверкнул топор.

Капитан спокойно сказал:

– Мы отплываем сейчас же.

Члены команды посмотрели друг на друга и почесали бороды, вспоминая другие случаи, когда Тоас говорил таким тоном. Они принялись за работу.

Легкий ветерок подул по Нилу – с юга, с помощью благословенного Миноса, – и Тоас указал направление, куда плыть. Беспомощные паруса наполнились ветром, медленно подгоняя корабль в широкий грязный поток, и люди заняли свои места на скамьях гребцов. Скрипящие и брызгающие весла поднялись в воздух.

Критянин стоял, перевесившись через перила. Он снял свой бронзовый шлем, позволив ветру ерошить мокрые от пота волосы, и вдохнул сырой воздух. По обоим берегам реки лежали Фивы, неуклюжие хижины бедняков смешались с надменными домами благородных и божественных, а на западном берегу возвышалось невероятно огромное святилище Амена. Пелена дыма и пыли скрывала город, бесконечный рев приглушенно пульсировал в ушах. На западе виднелись необъятные массивы Ливийских гор, охраняющих Долину Царей, где лежат Великие Египта, – и муж девушки рядом с ним был всего лишь маринованным трупом, замурованным в камень и темноту. На востоке лежала меньшая цепь Аравийских гор, и ее вершин касались длинные лучи заходящего солнца, а нижние склоны казались голубыми от пыли, поднимающейся вверх.

Они ушли. Ради всех Богов, они ушли!

Он посмотрел на Анхсенамен. Она страшно устала, слегка дрожала, а под величественными глазами были темные круги, но она стояла прямо, совсем рядом с ним, глядя на запад, на солнце. Ветерок трепал ее тяжелые черные волосы и тонкую белую мантию, что была на ней.

Она что-то шептала, и он наклонился ближе, чтобы услышать. «Хвала тебе, свет мира, творец всего, тебе, кто с любовью смотрит на все народы людей и каждого из них по отдельности, о Атон…»

Он не выдержал и воскликнул:

– Но это же Бог твоего отца!

Она взглянула на него, и слезы затуманили ее глаза.

– Да, это Атон, бог, создатель всего мира, и он любит всех равно, единственный, кто говорил с моим отцом. Мы поклонялись ему с песнями и возлагали цветы на его алтарь, под небом в столице – Ахетатоне.

– Он теперь запрещен в Египте. Ты поклонялась Амену последние десять лет. Можешь ли ты хотя бы помнить бога, которому молились, когда ты была совсем маленькой девочкой?

– Я могу помнить его, и иногда я шептала ему молитвы даже в Фивах. Я поклонялась и Амену тоже, и я боялась. Но они убивают зверей в темных храмах этой единственной деревянной фигуры, созданной жрецами. – Она подняла голову. – Я бы бросила сейчас Амена и вернулась к Атону, который был со мной так давно.

Тоас покачал головой. Он сам не слишком разбирался в богах, ни в одном, ни в другом. Он отдавал должное, как обычно, божествам любой страны, в которой ему случалось бывать, и приносил жертвы Миносу за удачу своих путешествий, но больше затем, чтобы успокоить страхи людей, чем из-за собственной сильной веры.

– Ты можешь занять каюту, – сказал он. – Она забита грузом, но ты можешь найти себе немного одежды и постель на одном из сундуков. Пепи может спать за твоей дверью, если хочешь, а меня ты позовешь, если понадоблюсь.

– Ты думаешь, мы действительно сможем добраться до Кипра? – вздохнула она.

– Кто знает. Это зависит от того, как скоро Эй обнаружит, что тебя увели, и как скоро он решит, что ты уплыла вниз по реке с критским кораблем, который так подозрительно поспешно сегодня отчалил, а потом, это зависит от того, как быстро смогут плыть его люди и будет ли нам дуть попутный ветер. Он может погнать на смену рабов и вдвое превзойти нас числом, но при хорошем ветре или в открытом море я покажу пятки любым египетским кораблям. Мы должны постараться, вот и все.

– Ты откровенный человек, – сказала она, помолчав. – Но ты не видишь явной облавы. Для чего ты стараешься, Тоас?

– Чтобы вернуться на Кипр с головой на плечах, – щелкнул он языком и отвернулся, чтобы понаблюдать за гребцами.

К утру усилившийся ветер наполнил паруса, и Тоас позволил своим уставшим гребцам поспать. «Им позже понадобятся силы, – думал он, – возможно, ненамного позже, если войска фараона были недалеко позади».

Сам он дремал урывками, пока они всю ночь работали, и теперь чувствовал себя вполне выспавшимся. Он пошел на корму и сменил рулевого, который со вздохом свернулся на досках и вскоре отключился. Тоас дежурил на носу корабля, и, казалось, что он был единственным бодрствующим человеком на борту.

Забрезжил южный рассвет, прошел день, а затем вновь воцарилась тьма. Луна зашла, и только величественно кружащиеся звезды на небосводе освещали путь. Здесь и там на невидимых берегах поблескивал огонь, но они молча скользили мимо по воде, и огни потерялись из виду. Глядя вперед, вдоль корпуса корабля, он мог разглядеть неясную плоскость паруса, а река слабо блестела на одну-две сажени от берегов. Он стоял один в ночи, посреди звезд и безмолвия.

Было очень тихо, луна зашла. Только тихое и грустное шуршание ветра и плеск слабых волн нарушали тишину. Прохладный и сырой ветер трепетал вокруг Тоаса, подобно мантии. Его слегка знобило. Лишь одинокий протяжный лай собаки или вой шакала ненадолго нарушали тишину и смолкали; а иногда крокодил щелкал хвостом или бегемот колыхал поверхность реки шлепаньем и брызгами, звук которых далеко разносился в беззвучной ночи.

Кто-то шевельнулся в массе спящих людей, поворчал и хмыкнул во сне. Странно, как беспомощны даже сильнейшие на этой тенистой земле. Тоас вздохнул, и ветер поглотил этот слабый звук. Еще кто-то шевельнулся, вышел из каюты под ним и встал на свободное место, вглядываясь в Нил. Могла ли и Анхсенамен не спать?

– Иди сюда, – сказал он очень мягко, и ветер донес до нее эти слова вместе с журчанием воды и скрипом досок и канатов. – Иди сюда и поговори немного со мной.

Она стала подниматься по короткой лестнице, – ее белое платье светилось во мраке, – и вышла туда, где он стоял, – у руля. Когда она была близко, он мог разглядеть ее лицо и фигуру, черты, едва различимые из-за темноты.

– Где твой маленький друг? – спросил он, зная, что это не то, что нужно было сказать.

– Он спит. Бедный Пепи, он был так озабочен и так много работал. – Она оперлась на перила, не глядя на него, уставившись мимо реки на берег с неясными в темноте очертаниями. Немного погодя она засмеялась, ветер подхватил и разнес грустный слабый смех. – Странно или нет, что единственным другом царицы Египта будет горбатый раб?

Он не смог удержаться от грубой реплики:

– А теперь ты так несчастна для бедной царицы,

– Нет, больше нет. – Она чуть отодвинулась от него, но не ушла высокомерно, и он вспомнил, что она была, кроме всего прочего, очень молода. – Но грустно, когда у тебя нет предназначения в жизни.

– Это твой выбор, – заметил он, полуулыбнувшись. – Тебе может это не понравиться, ты знаешь. С тобой все может случиться.

– Но я еще буду жива, капитан Тоас.

– Ты боишься умереть?

– Нет… Да… О, я не знаю. Мои родители мало думали о том, что будет после смерти. Они говорили, что любящий Атон позаботится о нас. А потом они умерли, и жрецы Амена вернулись назад. – Она заговорила более высоким тоном, немного дрожа. – Они даже не позволили моему отцу, мертвому, мирно спать. Они достали его бренные останки из могилы, которую он выбрал, и положили его, в бесчестье, вместе с его матерью. Они никому не позволяют произносить его имя, разве что «этот преступник Эхнатон». Ничего не останется в память о нем, так что во времена, когда он умрет даже в ином мире, о нем, у которого не было ничего, кроме любви ко всему, что есть в мире, забудут. Они намекали, что если бы нам, Тутанхамону и мне, не нравились старые боги, нас бы не похоронили, наши души бездомно странствовали бы… О, я не знала, чему верить. Был ли Амен или Атон ненастоящим богом, или же все боги были ложью, а эта жизнь – короткой бессмысленной случайностью, или… – Она повернула к нему свое лицо, и в свете звезд блеснули слезы. – Тоас, во что ты веришь? Что считают правдой на Кипре?

Он покачал головой.

– Одни – одно, другие – другое. Что до меня, то у меня достаточно дел в этом мире, чтобы беспокоиться о мире ином.

– Но когда ты умрешь, что дальше?

– Кто-то рассказывал мне одно, кто-то – другое, но я никогда не слышал ничего из уст того, кто уже умер. Так что я подожду и посмотрю сам. Я говорю так, а вы, египтяне, слишком много думаете о своей последующей жизни. Ты цепляешься за эти мечты и получаешь от этого удовольствие, но забываешь обо всем остальном.

– Я так думаю. Это была хорошая жизнь, и я пытаюсь ее поддерживать. – Она неуверенно улыбнулась. – Я так старалась, но только я следовала этому, а весь ход вещей в этом мире изменился.

– Хм?

Она рассказала ему, как написала царю хеттов, сразу после смерти своего мужа, и предлагала брак одному из его сыновей.

– У меня было семьдесят дней или около того, пока они готовили мумию Тутанхамона. После этого я стала бы им не нужна. Но брак с дочерью фараона порождает притязания на трон Египта. Поступил так однажды старый Шуббилулиума… – И с торжественностью в голосе: – Что было бы не по силам объединенным Египту и Хеттскому царству! Чего бы не могли они сделать!

Он слегка присвистнул. Была ли это та испуганная девушка, которая чуть не упала в обморок во время драки у ворот дворца? Это дитя попыталось совершить такой поступок, что люди помнили бы десять тысяч лет!

Дочь фараона – потомок людей, которые прогнали варваров-гиксосов из государства, завоевали Сирию и заставили трепетать народы Азии, – ради всех богов, это что-то значило!

Он медленно сказал:

– Извини, моя госпожа. Я недооценивал тебя…

Она слабо и неуверенно засмеялась.

– О, давай забудем обо всем этом. Я больше не царица Египта, ты знаешь. Больше я – ничто.

– Ну… Ну, мы все в этом мире движемся вниз.

– Ты тоже? – Между ними неожиданно возникло непонимание.

– Да. Мой отец был из благородной семьи на Крите. Он ушел из дома, когда северяне сожгли Кноссос, и перебрался на Кипр, где подчинил себе самое мелкое сословие.

Помощник вассала в отсталой части земли варваров – ну, я никогда не знал ничего больше, только из рассказов, и я видел чернеющие руины критских городов, так что мне не на что жаловаться.

– Но почему ты стал…

– Пиратом? О, это доходное занятие в дополнение к торговым поездкам и земледелию на бедной почве у себя дома. Нельзя же навсегда осесть в родном краю, ты знаешь. – Его зубы сверкнули в темноте. – Кроме того, я совсем не пират. Я делаю то же самое, что должны были делать твои знаменитые предки, то же самое, что делал твой прадед Аменхотен в Сирии, а эгейские правители делают сейчас в северных континентальных землях, – я завоевываю себе царство. Мы разбойники только в том случае, если терпим неудачу.

И тут она громко засмеялась, с весельем, которое, как он думал, она навсегда утратила. Уже начинало немного светать, пасмурная серость разливалась в небе, звезды бледнели, а палуба была теперь сырой от росы.

Он смог разглядеть ее более ясно, это юное и стройное прекрасное создание, и вдруг сказал:

– Анхсенамен, мне естественно быть твоим врагом. Мне не нравится подвергаться опасности, которой можно избежать, а из-за тебя меня заставили рисковать кораблем, людьми и жизнью. И я не думаю, что сам я нравлюсь тебе больше. Но мнения могут меняться. Давай будем друзьями, хорошо?

Ее глаза расширились.

– Спасибо тебе, – прошептала она.

– Скажи Пепи, – усмехнулся Тоас. – Мне неприятно, что он, глядя на меня, пробует лезвие своего кинжала.

Вскоре она зевнула, потерла глаза, как девочка, и ушла обратно в каюту. Тоас сидел на веслах, глядя на восход солнца в белизне над великой равниной Египта.

– Доброе утро, мой господин Атон, – тихо произнес он. – Доброе утро.

* * *

…День прибывал, и движение на реке увеличивалось. Баржи и аравийские суда, морские галеры и лодки курсировали между маленькими деревнями и городами, которые теснились вдоль берегов. Подул ветер, и Тоас вернул своих недовольных людей на весла. Ему и Ахмету пришлось долго уговаривать двоих из них, и он чувствовал, как его преследуют сердитые взгляды команды.

– Сколько нам нужно времени, чтобы добраться до моря? – спросил Пепи, завтракавший сидя на корточках хлебом, водой и сушеной рыбой, которой всегда было в достатке на корабле Тоаса.

– Два-три дня от Фив, возможно, даже четыре, – ответил критянин. – Нужен ветер, помимо прочего.

– Хм. – Пепи метнул взгляд поверх голов работающих гребцов. Ахмет расхаживал взад-вперед по дорожке между скамьями с кнутом в руке. – Да, я могу представить себе, что мешает и кое-что еще.

Тоас понизил голос.

– Я почти приветствую атаку войск фараона. Тогда мои люди будут знать, что нам нужно выбраться из страны, и будут на моей стороне. Я не могу сказать им истинную причину нашего бегства, иначе они будут обвинять меня – и справедливо, – что я рискую их жизнями без их согласия и без поручения с их стороны найти им таким образом заработок. Кто-то наверняка предложит вернуть Анхсенамен за награду, и тогда возникнут проблемы.

– Я думал, что хозяин здесь ты, капитан, – раздраженно сказал Пепи.

– Только до тех пор, пока я могу иметь на них влияние. Это пираты, парень, а не сломленные духом наемники на Ниле. Я отдал бы душу за команду старого критского флота, но сейчас нужно заниматься не этим.

– Если мы выберемся, – сказал Пепи, – я воздам дары всем богам, просто чтобы быть уверенным, что тому единственному, кто помог нам, я отплатил. Я предложил бы больше одному маленькому идолу, который имеет огромную силу, но я оставил его в Фивах.

– Откуда ты знаешь о значении такой жертвы? Ты знаешь, существует много богов, а ты будешь беден, как ливийская мышь.

– У тебя много скота, да? Моя госпожа сказала, что ты будешь нашим другом.

– Не для этих глупостей, – резко ответил Тоас. Пусть карлик позлится.

Тоас встал и пошел вперед. Стало уже жарко, он обливался потом, вокруг жужжали мухи. Бессонная ночь тяжелила его веки. И день тянулся так бесконечно долго! Они медленно двигались по сверкающей на солнце воде, скрип и треск вёсел действовал ему на нервы, берега ползли мимо. Должен же быть ветер в этой проклятой стране?

Анхсенамен вышла и встала рядом с ним. Ее глаза были красными от слез, а голос – упавшим.

– Мы около Ахетатона, – сказала она.

– Что? – Он был очень сердит на нее, на солнце, на реку, на тяжело передвигающийся корабль и на весь проклятый мир.

– Ничего, – сказала она бесстрастным голосом. – Я просто хотела попрощаться с ним.

На горизонте появился город, и они проплыли мимо. Очень белым и красивым был Ахетатон, спящий между каменными скалами на берегах отца Нила. Поднимаясь вверх по реке, Тоас разглядывал его и размышлял о том, что это, наверное, самый прекрасный город из всех виденных им. Но Ахетатон был пуст, лишь несколько стариков жили там, как живые привидения на пустых улицах, а скоро и они умрут, ветры занесут город песком, и Ахетатон будет забыт.

– У нас был сад, – шептала девушка. – У нас было много садов, но этот я помню очень хорошо. Он был прохладным и зеленым, с высокими стеками, на маленьком озере росли лотосы и плавали дикие утки. Мы вместе гуляли там по вечерам: отец, мать, я и мои сестры. Отец кормил птиц, а раб играл на арфе и пел для нас. В Ахетатоне было больше смеха и доброты, чем где-либо я встречала с тех пор.

Тоас вытер пот с лица. На его глазах появились слезы. Они жгли ему лицо.

– Итак, прощай, Ахетатон, и спи спокойно, – сказала она. – Нет нигде города прекрасней тебя или прекрасней мечты, в которой ты живешь. Прощай, прощай.

Его слова казались язвительными:

– Да, прекрасная идея, эта самоотверженная доброта ко всему существующему, без сомнения в том, заслуживает оно жизни или нет. Такой яркий пузырь мог вырасти только в мозгу больного и ограниченного в свободе ребенка.

Она посмотрела на него с ужасом.

– Что ты имеешь в виду? – прошептала она. – Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что Эхнатон потерпел в своей стране неудачу и принес Египту разрушения, и это его вина, что сейчас нам приходится спасаться бегством, а по пятам идет смерть. – Его слова звучали тяжело, зло, бессердечно в жарком спокойном воздухе. – Пока Эхнатон жил в своих прекрасных садах и писал гимны солнцу, Азиру и Шуббилулиума, разделили его империю. Я видел, как пал Библос, я был мальчишкой, когда враг ревел у ворот и верный старый правитель взывал к фараону о помощи. Говорят, что Азиру писал на него клевету и Эхнатон слушал эту ложь охотнее, чем посылал людей, которые могли бы победить врагов его друзей. Обольщаясь любовью ко всему человечеству, он позволял людям, что любили его, быть разрубленными на куски, а их женам и детям – проданными в рабство. Города горели в огне, ожидая войск, которые он мог бы послать. Но нет, он любил всех, и Атон запрещал убивать. – Тоас зло усмехнулся. – Хотя я не думаю, что было бы нехорошо убивать муху, ужалившую фараона, или корову, мясо которой он ел, или тащить рабов из Куша и Сирии, чтобы они служили ему. – Он опустил руку на рукоятку меча. – Минос, Хоремхеб – лучшее, что случилось в Египте за пятьдесят лет!

– О, ты тоже… – она заплакала, но поборола рыдания и ушла с поднятой головой, царственно прямо держа спину.

«Наверное, это несправедливо, – устало подумал критянин. – Наверное, я должен перед ней извиниться. Но как эти люди могут не видеть правды? Неужели им нужны их золото и их придворные всю жизнь? К черту, Кноссос тоже был красивейшим городом!»

* * *

Солнце горело и катилось на запад. Тоас, проходя между скамьями гребцов, улавливал густую волну человеческой вони, пота, крови и глухих проклятий. Ненагруженная галера шла быстро, но ее скорость медленно падала по мере того, как люди уставали. В их глазах, устремленных на него, он видел кипящую ненависть.

В середине дня жара уменьшилась из-за порывов ветра. С севера – с севера! Томас вздохнул и выругался.

– Как будто нам не хватало несчастий, – проворчал он, обращаясь к Ахмету-нубийцу. – Сколько продлится этот ветер?

– Я думаю, он будет сильным. Смотри, по реке катятся слабые волны.

– Сдувая нас на адский путь. Готовься к битве.

Тоас пошел в каюту. Пепи и Анхсенамен сидели вместе в слабом полумраке около двери. Не говоря ни слова Тоас вошел, достал шлем и нагрудный панцирь и надел их. Когда он выходил, карлик вопросительно посмотрел на него.

– Ты так скоро ожидаешь войска? – спросил он упавшим голосом.

– Возможен мятеж, – ответил Тоас. – Люди мало знают, кроме того, что их жизни в опасности, хотя в этом нет их собственной вины, и что я использую их как рабов, а теперь еще и сильный ветер их противник. Если начнется драка, идите в каюту.

– А твое появление в доспехах не вызовет еще большего раздражения? – спросила Анхсенамен. Ее голос был так тих, что Тоас с трудом мог его расслышать, и она прятала от него глаза.

– Лучше живой раздражитель, чем мертвый миротворец, – проворчал Тоас. Весь его вид как бы говорил: «Твой отец это знал».

Он поднялся на палубу и стал смотреть вниз на длинный ряд гребцов. Солнце отражалось в бронзе его панциря; Анхсенамен отвела от него изумленные глаза, но его образ как будто застыл перед ней. Некоторое время все было спокойно, был слышен только скрип весел. Затем кто-то громко сказал, грубо и зло:

– Что это ты делаешь в доспехах, Тоас?

– Если я предпочитаю носить панцирь, это мое дело, – холодно ответил капитан. – Может быть, египтяне близко. Возможно, скоро всем придется надеть свои доспехи, пока мы сумеем оторваться от них.

Человек поднялся со скамьи. Это был восставший киприот Мегакль, большой и гневный человек со спутанными волосами, разбросанными по потному лицу. Его весло с грохотом выскочило из уключины, и остальные сбились с ритма. Люди, измученно спавшие между скамеек, тревожно зашевелились, сели и сонно смотрели вокруг.

– Возвращайся к работе, Мегакль, – сказал Тоас.

– Не раньше, чем получу несколько честных ответов, – заявил киприот. – Я хочу знать, почему мы таким образом бежим, кто эта женщина, которую ты похитил, и сколько тебе за это заплатили. Все мы хотим знать.

Они тревожно зашевелились на скамейках, что-то бормоча, доставая ножи, одни свирепо смотрели на Тоаса, другие – на Мегакля. Солнце жарило, ветер усилился, а корабль лениво дрейфовал по реке.

– Вернитесь к работе, вы! – Ахмет вышел к проходу между скамейками с секирой в одной руке и кнутом в другой.

Люди с изможденными бородатыми лицами всем своим видом выражали недовольство, и он опустил плеть.

– Нет! – Мегакль повысил голос. – Мы не твои рабы, Тоас, мы свободные моряки, которые имеют право говорить. Ради Аттиса, люди, будем мы еще терпеть его высокомерие? Если он, наконец, не скажет нам, почему мы бежим, тогда – за борт его!

Поднялся еще один моряк, и в неожиданном страшном испуге Тоас узнал одного из четверых, кто ходил с ним во дворец. Он выбрал их за надежность и обещал им высокую награду за это, но…

– Я был там, – сказал человек. – Я знаю. И мы не сможем избежать смерти, которая следует за нами, если продолжим идти этим сумасшедшим путем.

– Что это? – прорычал Мегакль, и ворчанье в глотках усилилось до нестройного рева. – Что это? Скажи нам, ради Аттиса!

– Она – дочь благородного, – крикнул Тоас, – но ей ничего не оставалось…

– Благородного, ха! – крикнул моряк. – Она – царица Египта, люди, вот кто она, и все войска фараона преследуют ее.

Последовало минутное молчание. Они не могли сразу осознать этот факт. Они стояли как застывшие дьяволы.

Тоас говорил громко.

– За перевозку ее в безопасное место – огромное вознаграждение, большее, чем мы могли бы получить за сотню поездок. Кто будет моим другом и останется сейчас со мной, будет богат.

Мегакль подскочил на своей скамейке.

– Против всего Египта? – вскрикнул он. – Убейте этого безумца, говорю я, убейте его и верните женщину обратно фараону за наши жизни и за то, что он нам заплатит!

Тоас вытащил меч, и в его голосе зазвучал металл:

– Останьтесь со мной теперь, товарищи, останьтесь со мной, и помогите нам спастись, или фараон, несомненно, со всех нас сдерет кожу с живых.

Ахмет свирепо оскалился и взмахнул своей секирой. Череп Мегакля раскололся, как гнилая дыня. Нубиец быстро отскочил назад к носу корабля, и тут же дюжина ножей сверкнула, направленная на него.

– Ко мне! – проревел Тоас. – Ко мне и к Ахмету все, кто хочет остаться в живых.

Один из моряков, ворча, поднялся к нему по лестнице. Тоас ударил его в грудь. Два других, попытавшихся последовать за ним, были атакованы сзади парой людей из партии Тоаса, находившихся на корме.

– Пепи! – крикнул Тоас. – Пепи, в каюте оружие!

Карлик был уже здесь, шатаясь под грузом мечей и щитов. Гнутый нож просвистел над его головой и воткнулся в мачту. В средней части корабля люди полезли под скамейки в сундуки за оружием.

– Сюда… Тоас, сюда…

Он обернулся и увидел Анхсенамен, подающую наверх пару луков и полный колчан стрел. Он коротко улыбнулся ей.

– Хорошо!

«Хорошо, дочь Аменхотепа!» – подумал он про себя.

Натягивая тетиву, он тщательно прицелился в неопределенную, колышущуюся группу моряков. Мятежник встал на скамейку, крича: «Смерть Тоасу!» – и упал, пораженный стрелой в горло. Двое людей, пытавшихся штурмовать предпалубу Ахмета, закричали от жужжания выпущенных стрел.

Люди двигались осторожно, спинами вдоль перил, ворча и расчищая себе путь клинками, но с обеих сторон мало кто был готов к битве. Полдюжины преданных капитану стояло на обоих концах корабля.

– Спускайся сюда, Ахмет! – позвал Тоас. – Спускайся и разбей их!

Сам он вскочил на скамейки и атаковал ближайшего мятежника. Бронзовый шлем ярко и жарко сверкал на солнце, удар – и противник с грохотом упал, пронзительно визжа. Тоас и его сплоченная группа дралась за дорогу по кораблю, чтобы соединиться у мачты с Ахметом. Моряки, случайно столкнувшиеся с ними, включая многих, кто громко кричал, и даже тех, кто дрался, сопротивлялись нерешительно и были быстро разоружены. Через несколько минут воцарился мир.

Анхсенамен поднялась на корму и посмотрела вперед. Было меньше смертей, чем она ожидала, но пять трупов перекатывалось по палубе, и много было раненых. Кровь забрызгала доски, и под жарким бормотанием ветра слышались стоны. Неуправляемая галера тяжело дрейфовала на юг.

Тоас подошел к Анхсенамен, улыбаясь и вытирая клинок.

– Ты все сделала хорошо, – сказал он. – Можно было подумать, что ты всю жизнь была царицей пиратов.

– Ты… я… Это было делом жизни и смерти для меня, ты знаешь, – прошептала она и хотела добавить, что его смерть тоже что-то значила бы для нее.

– И ты можешь решительно действовать в нужную минуту, – сказал он. – Анхсенамен, забудь мои слова, сказанные сегодня утром. Хорошо?

Она постаралась скрыть свое смущение:

– Как быстро ты подавил восстание!

Он покачал головой.

– Если им не дать времени на подготовку, то это только глупая толпа, которую несколько решительных людей могут быстро разогнать. Большую часть времени мы работали мечами. Нам скоро будут нужны все наши люди, – мрачно добавил он.

– Ты думаешь, они схватят нас, да?

– Очень может быть. С уставшими людьми, да пятью мертвыми, и еще ранеными, и этот проклятый ветер навстречу, и… Ну, офицер фараона может погрузить две сотни солдат в смены по пятьдесят человек – это вдвое или втрое больше, чем нас, – да еще и использовать их в работе наполовину меньше, чем вынуждены мы. Все, что позволило нам уйти так далеко, – это задержка, после которой они начали преследование и которая не может быть слишком продолжительной.

– И что случится, когда они догонят нас?

– Они возьмут нас на абордаж, конечно, если только мы не будем настолько сумасшедшими, чтобы раньше взять на абордаж их, а потом мы будем драться с ними врукопашную. Что еще случается, когда бывает битва кораблей, пока один не сожжет другой?