Текст книги "Ездовые собаки-друзья по риску"

Автор книги: Поль-Эмиль Виктор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

7. Война 1914—1918 годов

Сверхсекретная миссия

Я описал жизнь Скотти Аллена, поскольку то, что в ней связано с собаками, весьма показательно. Однако не следует думать, что Скотти – некий зарубежный полярный герой, не имеющий никакого касательства к нам, французам. Мы должны быть благодарны ему за то, что он сделал для нашей армии в годы, когда мы очень нуждались в помощи, – в годы первой мировой войны.

Он выполнил для нас сверхсекретную миссию вполне в его духе, так как дело шло о собаках и нартах.

В начале 1915 года представитель французского правительства был послан в Ном, чтобы уговорить Скотти поставить собак для фронта. Высшее французское командование испытывало большие затруднения с транспортом зимой в глубоких снегах Вогезов. Было нарушено снабжение самыми необходимыми боеприпасами, в том числе для тяжелого оружия, хотя использовали все: лошадей, ослов, мулов, автомашины и людей. Тогда подумали о ездовых собаках и сразу же о Скотти Аллене, ведь слава его гремела на весь мир.

В августе 1915 года ответственным лицом за это дело назначили капитана Моффле, который жил на Аляске до войны. Ему поручили набрать четыреста собак и доставить их на театр военных действий с полным снаряжением. Капитан Моффле после тяжелого ранения приходил в себя в Канаде и остался в Монреале, чтобы организовать приемку собак, а его помощник, лейтенант Хаас, также знакомый с Арктикой, отправился в Ном. Приехав в Сиэтл, он послал Скотти шифрованную телеграмму с просьбой безотлагательно приобрести сотню собак со снаряжением. Переписка велась шифром не столько с целью соблюдения военной тайны, сколько для того, чтобы цены на собак не вздулись.

Скотти, перенесший незадолго до того воспаление легких, уже несколько месяцев не выходил из дома, и, когда он стал посещать эскимосские селения, это никого не удивило. Его радушно принимали как старого друга, каким он и был, и заводили оживленные разговоры о собаках, о нартах, о гонках.

Когда лейтенант Хаас прибыл на борту «Сенатора», осталось лишь собрать закупленных собак. На другой день после его приезда были уже готовы сто шесть собак с нартами, упряжью и двумя тоннами сушеной рыбы.

Все население Нома высыпало на улицы смотреть на это зрелище. Шли горячие споры о том, как Скотти их поведет: подобное затевалось впервые. Чтобы отвести столько псов к месту погрузки попарно, требовалось около пятидесяти человек. Но Скотти придумал другой способ. Он взял канат длиной немногим более ста метров с 53 кольцами, укрепленными на расстоянии 1,6 метра друг от друга. Когда баржа, которая должна была перевезти собак с набережной на пароход, стоявший в бухте на якоре, оказалась при отливе на сухом месте, Скотти привязал собак попарно к кольцам, а впереди, чтобы обеспечить контроль, поставил 28 собственных псов (все – потомки Бальди).

Ничего подобного никогда не видели: сто шесть псов, запряженных попарно с помощью каната длиной более ста метров!

Если бы канат лопнул или соседние собаки передрались между собой, это окончилось бы бедой. Но бежавшие впереди во главе со Спотом были на высоте. Гигантская упряжка тронулась в путь. Собаки тащили тяжелую повозку, запряженную двумя лошадьми, чья забота была не везти, а придерживать повозку. В повозке – добрый десяток весело визжащих девушек, чьи крики и смех действовали на псов возбуждающе.

Несмотря на старания кучера заставить лошадей идти как можно медленнее, несмотря на противодействие самих лошадей, которых собаки прямо-таки волокли, несмотря на затянутые до отказа тормоза, небывалая упряжка двигалась так быстро, что кучер испугался, стал кричать и жестикулировать под смех толпы и визг девушек. Но погрузка на баржу прошла в конечном счете без всяких осложнений и заняла только три часа.

Америка еще не вступила в войну, и этот собачий отряд был, безусловно, первым ее войсковым соединением, участвовавшим в ней (ведь собаки-то были американские!). Поэтому Скотти был вынужден держать все в секрете. Даже своей жене он не мог сказать, что уезжает во Францию. Интересующимся он говорил, что едет по делам в Квебек, а зимой навестит семью в Калифорнии.

Плавание до Сиэтла продолжалось девять дней без всяких происшествий. Из Ванкувера поезд должен был доставить собак в Квебек – тяжелый путь длиной в три тысячи километров.

Два пульмановских вагона были переделаны специально для собак, у каждой было свое место. Пересадка с парохода на поезд прошла без затруднений. Были предусмотрены частые остановки поезда, чтобы дать псам возможность пробежаться – необходимое условие для сохранения их здоровья.

Особенно боялся Скотти нескромности журналистов, поэтому пошел на хитрость: когда поезд приближался к Монреалю, он соскочил на ходу и взял в предместье такси, чтобы провести в городе день спокойно.

Велико было удивление Скотти, когда вечером он услышал громкие выкрики продавца газет, размахивавшего свежим номером:

– Все о Скотти Аллене и его волках, которые растерзают немцев!

Он купил газету. На первой странице было помещено интервью, якобы данное им. Между тем он не беседовал ни с одним журналистом и не давал никакого интервью!

«Прочтя первые строки, – рассказывал он впоследствии, – я почувствовал себя лучше и даже рассмеялся. Интервью было превосходное. В нем говорилось о моей жизни на Северо-Западе и на Аляске, о воспитании собак и о моем путешествии с ними на войну. Все – чистая правда и, вероятно, интересно для читателей. Откуда этот тип из «Стар» выудил столько сведений обо мне, я так никогда и не узнал. Но это интервью, которого я никогда не давал, было куда лучше всех печатавшихся раньше».

В Квебеке Скотти встретился с Моффле, тот сообщил последние инструкции: требовалось четыреста собак, а не сто. Итак, нужно было найти еще триста.

Скотти тотчас же бросился на поиски, разослал телеграфные запросы во все фактории Северной Канады, от Сен-Лорана до северного берега и Лабрадора. Меньше чем за две недели им было закуплено 350 собак, 60 нарт и пять тонн галет, изготовлена упряжь для всех псов.

Собак устроили в парке на территории выставки. Рядом находился полигон, где испытывались боеприпасы для канадской армии. Канонада гремела непрерывно, так что земля дрожала. Реакция животных была различной: одни молча прижимались к земле, другие пытались вырыть норы, чтобы спрятаться; большинство же принималось подвывать. Но через два дня они уже привыкли к грохоту, а некоторым псам он, видимо, даже нравился.

Главной заботой Скотти было подчинить собак весьма суровой дисциплине. В частности, требовалось отучить их от воя. Ни один капитан не взялся бы перевезти воющих собак через зону, где действовали немецкие подводные лодки.

Скотти поднялся на борт судна, предназначенного для обеспечения этого рейса, и обсудил с его капитаном условия плавания. Капитан хотел, учитывая возможный вой собак, поместить их на нижней палубе. Скотти воспротивился: там невыносимая жара, воздух будет портиться. Собак нужно поместить на верхней палубе и ежедневно ее мыть. Там они смогут дышать свежим воздухом.

Скотти обещал, что псы будут вести себя скромно, тихо, как и подобает воспитанным животным. Но капитан знал повадки ездовых собак и не представлял себе, чтобы кто-нибудь мог заставить их молчать. Однако Скотти настолько великолепно проявил свое умение убеждать, что капитан согласился взять собак на борт «Помераньена». 450 «волков» сдержали обещание, данное за них хозяином, и не подавали голоса в течение всего плавания – достижение невероятное.

На палубе было поставлено 170 клеток вплотную друг к другу с двухметровым проходом между рядами. Клетки прикрепили к палубе, чтобы их не снесло за борт в случае шторма. Собаки были на привязи, но могли передвигаться, насколько позволяла длина цепочек. 70 клеток имели перегородки и предназначались для двух собак каждая, в остальных ста помещалось по три собаки.

Предвидя возможные потери во время столь длительного пути, Скотти приобрел больше собак, чем ему поручили (он вез 450 псов), но погиб только один, съев отравленную крысу.

У «Помераньена», старого пузатого корыта, капитанский мостик торчал на столбиках посередине корпуса. Перегруженный – осадка на четверть метра ниже максимально допустимой для открытого моря, он плавал словно бревно и в штормовую погоду изрядно зачерпывал воду.

Когда на широте Ньюфаундлендской банки внезапно налетел шквал, крепление части клеток позади капитанского мостика не выдержало, и клетки затеяли дикую пляску по палубе. Скотти боялся, что потеряет половину собак. Однако, кроме поломки нескольких клеток и ссадин, полученных парой псов, потерь не было. Поранившимся оказали медицинскую помощь, клетки починили и прикрепили к палубе попрочнее, а их обитателей водворили обратно. У собак, промокших и продрогших до костей, не было ни желания, ни сил даже скулить.

Команда была далеко не первоклассной, за исключением офицеров: ни один из «моряков» не умел даже вязать узлы!

Ежедневно британское адмиралтейство сообщало капитану шифром курс: нужно было идти зигзагами, чтобы избежать встречи с немецкими субмаринами. Ночью судно скользило бесшумно, без огней: все иллюминаторы затемнены, двери закреплены, чтобы не хлопали, и маскировались шторами. Порой замечали огни; были ли это рыбачьи суда или подводные лодки? Вахтенные нервничали и поднимали тревогу из-за пустяков; однажды ночью было три сигнала «Тревога!» без всякого повода. Лишь только пароход вошел в опасную зону, собаки каким-то чудом притихли. До этого иногда слышалось рычание, лязг цепочек. Теперь псы не ложились с наступлением темноты и не возились в клетках. Капитан не мог прийти в себя от удивления и заметил: «Слепой сказал бы, что на палубе ни одного пса». Для Скотти, горячо любившего собак, это было лишним доказательством их изумительного чутья. Его особенно волновала судьба четырехсот пятидесяти привязанных собак в случае, если судно будет торпедировано.

После двух недель плавания, похожего на рыскание вслепую, два минных тральщика встретили «Помераньен» и эскортировали его до Гаврского рейда. Там к нему подошел тяжело пыхтящий полицейский катеришко, и хриплый голос зарычал в рупор:

– Если вы не собираетесь на тот свет, то отведите вашу чертову лоханку в безопасную зону!

Эта зона была обозначена буями, поддерживавшими противолодочную сеть. На другое утро команда увидела в самой середине «безопасной зоны» торчавшие из воды мачты и дымовую трубу грузового судна, потопленного немецкой субмариной.

С чисто военной точностью ровно в десять часов утра два катера взяли «Помераньен» на буксир и отвели к набережной. Тотчас же был подан железнодорожный состав, и шесть «журавлей» принялись за работу. К полудню все было закончено; собак и людей поместили в здании бывшей бойни, где царил тошнотворный запах.

Организованность, четкость и быстрота разгрузки поразили Скотти. Он пошел проститься с капитаном судна. Тот искренне признался, что был не прав, когда при отплытии так пессимистически высказывался о собаках, и выразил восхищение тем, как Скотти их вымуштровал и держал в руках.

Они обменялись рукопожатием. Капитан отправлялся в 37-й рейс через зону, где шныряли подводные лодки. Когда Скотти заметил, что не завидует ему, капитан рассказал следующий анекдот.

Как-то шотландцы захватили немецкого шпиона. Его, как полагается, приговорили к расстрелу, и одному шотландцу было поручено отвести осужденного к подножию холма, где ожидал взвод, чтобы привести приговор в исполнение. Немец пожаловался, что ему приходится шлепать по грязи. «Ха! – ответил шотландец. – А я? Вы спуститесь вниз, и вам не нужно будет топать обратно. А я вынужден всю грязь, облепившую мои башмаки, тащить наверх».

На Вогезском фронте

Еще на борту судна каждый пес получил «удостоверение личности» – медную бляху, на одной стороне которой были выбиты его номер и кличка, а на другой – номер упряжки и номер места в ней. На сбруе каждой собаки также были указаны ее номер, кличка и номер упряжки, в которую она входила. Нарты были помечены номерами упряжек. Скотти предвидел все, хорошо зная, какой беспорядок возникает, если запрячь пса в первые попавшиеся нарты.

Он сформировал шестьдесят упряжек по семь собак, а два десятка собак оставил в резерве. Каждая упряжка состояла из головного вожака, правой крайней, левой крайней, правой центральной, левой центральной, правой задней и левой задней собак. Это был простейший способ запрягания, учитывавший неопытность французов.

В дни золотой лихорадки Скотти встречался с французами, эмигрировавшими на Аляску. Все это были парни хлипкие, небольшого роста, всегда взволнованные, нервные и болтливые, но говорить они могли, лишь когда руки у них были свободны. И он ожидал, что у него возникнет немало трудностей с пятью десятками альпийских стрелков, предоставленных в его распоряжение, но был приятно удивлен, увидев спокойных, серьезных, добросовестных молодых людей. Впрочем, впервые встретившись с собаками, они поначалу стали смеяться. Так вот каких зверюшек прислали с другого континента, чтобы выполнять работу, непосильную и для лошадей, и для мулов, и для людей!

Прежде всего Скотти велел им выкрасить белой краской столбы лагерной ограды и на каждом поставить номер – от первого до шестидесятого. К каждому столбу он привязал нарты с соответствующим номером, а на нарты положил упряжь, имевшую тот же номер. Наконец, лейтенант Хаас, уже ездивший на собаках по Аляске, объяснил со слов Скотти, что означают цифры на собачьих бляхах. Через час шестьдесят упряжек были запряжены в шестьдесят нарт без всякой неразберихи и ошибок – успех, достигнутый благодаря организаторскому таланту Скотти.

Начались тренировки. До обеда практиковалась одна половина упряжек, после обеда – другая. Альпийские стрелки, нисколько не боясь, учились обращаться с собаками, а собаки постепенно привыкали к новым хозяевам. А Скотти всегда был наготове: лишь только какой-нибудь пес начинал ворчать или огрызаться, его тут же отводили в конуру. Такая жесткая дисциплина содействовала установлению самого строгого порядка; удалось избежать того, чего Скотти больше всего боялся, – что всех собак перемешают.

Однажды ему пришлось съездить в Гавр, чтобы перед близящейся отправкой на фронт пополнить запас снаряжения – ремней, цепочек, карабинов. Покупки заняли больше времени, чем предвиделось. Подъезжая к лагерю, Скотти услышал страшный шум. Он мог иметь лишь одно происхождение: псы передрались. Скотти поспешно въехал в ворота и с испугом увидел посередине двора огромную груду визжащих, рычащих, грызущихся между собой собак, которые дали себе волю и спешили отыграться за слишком долгое хорошее поведение. Это была куча мала, но высотой с человека! Каждый пес старался вскарабкаться на самый верх, чтобы получить преимущество над остальными. Для этого он с разбега вскакивал на них, вцеплялся зубами в одного из находившихся ниже и всячески пытался сбросить его. Тот в свою очередь разбегался, вскакивал на кучу, из которой был изгнан, и веселая возня возобновлялась – веселая для тех, кто был сверху, но находившимся в самом низу приходилось туговато.

Как и те французы, которых Скотти знавал в дни золотой лихорадки, солдаты кричали, жестикулировали, пинали псов ногами и хлестали бичами, но это только разжигало их еще больше. Вероятно, они думали, что солдаты тоже участвуют в свалке и находят в ней такое же удовольствие. Во всяком случае псы прекрасно отдавали себе отчет в том, что их новые хозяева полностью утратили контроль над положением.

Понадобилось сначала избавиться от стрелков, еще более возбужденных, чем собаки, и подвергавшихся опасности быть искусанными. Но Скотти не говорил по-французски, а из солдат лишь несколько знали десяток английских слов. Скотти бросился к ним и потребовал, чтобы они немедленно развели псов по конурам.

– Твоя видеть, собака убежать, твоя привязать собака! – кричал он, невольно пуская в ход тот ломаный английский язык, каким говорят с туземцами.

Затем он стал посередине двора и, воспользовавшись минутным затишьем в рычащем хоре, щелкнул бичом и заорал знакомое псам «Э-гей!».

Они услышали и узнали его голос. Тотчас же ситуация изменилась: собаки, бывшие сверху, разбежались по конурам, подстегиваемые меткими ударами бича, заставлявшими их визжать от боли. Визг пострадавших посеял панику среди остальных, и куча драчунов растаяла, как снег на солнце. Вскоре на поле брани осталось лишь десятка три псов, не подававших признаков жизни. Потом они отдышались, кроме четырех, но и те в конце концов очнулись благодаря заботливому уходу солдат. Великое сражение закончилось без всяких жертв.

На другой день состоялся отъезд на Вогезский фронт.

По прибытии туда собак разделили на два отряда по две сотни с лишним голов в каждом.

Сначала собак использовали для подвозки боеприпасов на несколько вершин Вогезов, занесенных снегом. Ворчливому генералу, командовавшему этим участком фронта, были знакомы лишь те классические транспортные средства, о каких он получил понятие в военном училище; но, несмотря на свойственный всем офицерам скептицизм, он вскоре был вынужден признаться, что еще не видел столь эффективного средства для зимних перевозок.

Первым подвигом арктических собак была перевозка за четыре дня девяноста тонн боеприпасов на батарею, снабжение которой люди, лошади и мулы пытались наладить в продолжение целых двух недель, но так и не смогли доставить туда ни единого снаряда.

Затем с помощью собак было проложено тридцать километров телефонного кабеля и восстановлена связь с пунктом, отрезанным немцами. Разведывательные самолеты установили местонахождение этого пункта, но не могли оказать поддержку застрявшему там отряду. Благодаря телефонной связи и воздушной разведке удалось помочь отряду выйти из окружения и достичь линии фронта.

Альпийские стрелки стали хорошими каюрами и, несмотря на картечь, так увлекались спортивной стороной дела, что порой забывали про войну… Три пса, сыновья Бальди, были награждены военным крестом.

По окончании войны эти героические собаки доживали свой век, благоденствуя в роли домашних псов.

8. Профессиональные секреты

Поездки

Техника использования ездовых собак для полярных исследований развивалась и распространялась главным образом в промежутке между двумя войнами. Во время войны 1914—1918 годов собачьими упряжками пользовались, по большей части не будучи убежденными в их достоинствах; часто предпочитали живую силу людей, а также исландских пони. После войны 1939—1945 годов механические средства передвижения полностью вытеснили собачьи нарты[24]24
  Только некоторые английские экспедиции еще применяют их, да и то лишь в часы досуга.


[Закрыть]: гусеничные машины малой, средней и большой мощности (легкие тракторы весом от двух с половиной до пяти тонн, тяжелые вплоть до сорокатонных), аэросани, самолеты, вертолеты.

Но ничто никогда не заменит того чудесного чувства товарищества, взаимной преданности, какое испытывает настоящий каюр, отлично знающий своих собак, от которых он зависит, как и они от него, своих повседневных товарищей, на которых он может положиться, как и они на него. Ничто не заменит опьяняющей поэзии езды на нартах, когда микроскопические кристаллы льда блещут под солнцем в сухом и морозном воздухе Заполярья подобно золоченым гирляндам на елке.

Чтобы полностью насладиться редкостными впечатлениями, какие доставляет езда на собаках, поезжайте одни (но с такими собаками, которых вы знаете и которые вас знают). Чтобы ехать быстро и с полной отдачей сил, поезжайте одни; при групповой поездке скорость не превышает скорости самых медленных нарт.

Для длительного рейда вроде перехода через ледяную пустыню Гренландии, мне кажется, лучше всего такой состав отряда, как при нашем переходе в 1936 году: четыре человека, трое нарт; количество собак различно в зависимости от расстояния. Тогда один из участников – запасной и помогает другим в случае нужды или идет впереди, чтобы разведать трассу, определить направление и т. д. К знаниям, умениям и психологической устойчивости участника путешествия на собачьей упряжке через такую ледяную пустыню, как Гренландия, предъявляются те же требования, что и при всякой другой поездке, точно так же как для хождения на лыжах по этому ровному плато нужно не больше профессиональных умений, чем для обычного хождения на лыжах по пересеченной местности.

Если же маршрут пролегает по холмам, припаю, фьордам, обнаженным участкам земли или по леднику (что имеет место в большинстве случаев), необходимы весьма многообразные знания. Нужно уметь определять, достаточно ли прочен лед, чтобы выдержать вес нарт и ваш вес с учетом того, на лыжах вы или нет. Толщина льда в верховье фьорда и в его устье различна: из-за притока с земли пресной воды лед в верховье отличается от льда в устье, образовавшегося из соленой морской воды. Весной надо уметь «почуять», где находится лед, подточенный снизу течением или подтаявший сверху от солнечных лучей, отраженных торосами (обычно это бывает у оконечности мыса). Надо знать еще многое, о чем я охотно рассказал бы, но это заставило бы пуститься в подробности, конечно, интересные, но чересчур пространные для этой книги.

Вы правите собаками

Любой человек, имеющий шоферские права, может сесть за руль автомашины, будь то «ситроен», «роллс-ройс» или «ягуар». В зависимости от того, каковы у него рефлексы, насколько он осторожен, есть у него опыт или нет, он не попадет в аварию и будет водить машину более или менее долго.

Совсем иначе обстоит дело, когда правишь собаками, запряженными в нарты. В этом случае к человеческим качествам предъявляется больше требований.

Во-первых, следует иметь крепкое здоровье и быть очень выносливым. Ездить на собаках – это не значит спокойно сидеть на нартах и покрикивать псам на понятном им языке: «Вперед, направо, налево, стой!» При езде на собаках приходится часто на ходу спрыгивать с нарт, хвататься на лету за их задок, удерживаться, балансируя, на их полозьях, тормозить резким толчком ноги, откидываться всем корпусом назад или в сторону, чтобы удержать нарты в равновесии при спуске. А иногда надо толкать или тянуть их вместе с собаками, приподнимать резким рывком.

Хотя соответствующие физические данные и важны, к ним нужно добавить и другие, приобрести которые куда труднее.

Владеть бичом, делая точные и ловкие движения им, притом рассчитанные на психологию собак, так же трудно, как ловить рыбу спиннингом. Быть может, после целого года тренировки вы приобретете ловкость и точность. Но если вы не имеете понятия об умственных способностях собак вообще, не знаете каждую свою собаку в отдельности, то вам придется иметь дело с проблемами, которые встанут перед вами в самый неподходящий момент, и вы почувствуете себя совершенно беспомощными лицом к лицу с ними.

Есть существенная разница между психологическими особенностями каюра – мастера своего дела и просто хорошего каюра. Эту разницу можно сравнить с разницей между инструктором лыжного спорта, чье педагогическое умение заключается в советах «Делай, как я!», и таким инструктором, который анализирует ваши ошибки и промахи, объясняет ясно, точно, что вы должны делать.

Хороший каюр должен обладать следующими психологическими качествами: во-первых, терпением, во-вторых, терпением, в-третьих, терпением, в-четвертых, спокойным характером, в-пятых, спокойным характером, в-шестых, спокойным характером.

Остальное (по линии психологии) – дело опыта, который необходимо приобрести: подавать команды как можно реже – лишь в случае, если без них не обойтись и если они могут быть сразу выполнены; никогда не орать, командовать вполголоса; не ласкать собак на промежуточных остановках, ни на кратких, ни на длительных, и приберегать излияния нежных чувств до окончания дневного пробега.

Не балуйте псов, не потакайте им. Собаки как дети, быстро все понимают и, как дети, сумеют использовать ваши слабости.

Повторяю: ездить на нартах вовсе не означает комфортабельно восседать на них и беззаботно предоставлять собакам везти вас.

Я рассказал, как совершил с товарищами переезд на собаках через ледяную пустыню Гренландии. Теперь я выразился бы иначе: «перешел пешком, с собаками», потому что многие говорили нам: «Ах, это, наверное, было приятно!» А когда мы просили объяснить, как они представляют себе этот пятидесятидневный путь, они говорили о «прогулке» или «поездке», во время которой, очевидно, мы, укутавшись в теплые одежды, лежа на застланных мехами нартах, словно в люльке, катили, подобно русским боярам, на тройках зимой, как показывают в некоторых фильмах.

Вот, к примеру, выдержки из моих записей 1936 года. Я вторично зимовал тогда с эскимосами на восточном берегу Гренландии, в Кангерсетоатсиаке (по-эскимосски в «не очень большом фьорде») на севере Ангмагссаликского района, единственный белый среди двадцати пяти человек. Наша хижина была построена на мыске у входа во фьорд. За нею были долины и озера. Мы ходили туда на лыжах, чтобы охотиться на куропаток или переправляться на другой конец фьорда к северо-западу от нашего островка. На этой лыжне я тренировал свои упряжки, когда лед фьорда делался непрочным. Однажды после обеда произошло вот что (даю запись от 26 ноября 1936 года):

«Лыжня идет вниз между скалами от перевала до первого озерка. После довольно длинной крутой тропинки нарты выезжают на бугор, за которым крутой поворот. Слева – скала высотой свыше трех метров, справа – обрыв, до дна – метров двенадцать. Лыжня огибает скалу, потом спускается под прямым углом налево, в узкий проход, который нельзя прозевать: здесь нарты на полном ходу наклоняются направо, и тотчас же собаки тянут их налево, устремляясь в узкий проход. Значит, нужно как можно скорее перегнуться налево, налечь всей тяжестью тела на левый полоз нарт, чтобы они не перевернулись, и сразу же быстро откинуться, а то ударишься головой о скалу, нависшую в начале прохода.

Совершая этот спуск впервые, я, как и все мои спутники-эскимосы, искусственно затруднил собакам бег, подвязав одну из передних лап каждой. На другой день, уже зная лыжню, я позволил им бежать свободно.

Сегодня они взбежали на бугор галопом и одна за другой исчезали в проходе. Изо всех сил откидываюсь налево. Так, все в порядке! Нарты сохранили равновесие. Проезжаю бугор. Нарты слегка скособочились в сторону собак. Это ничем не грозит, так как сейчас нарты выпрямятся, и меня здорово тряхнет. Пытаюсь нагнуться еще больше внутрь кривой. Вот и ожидаемый толчок, но он так силен, что я слетаю с нарт не в силах удержаться. Нарты с размаха ударяются о скалу и останавливаются. Все постромки лопнули.

Я быстро поднимаюсь, так как Кристиан – эскимос, мой спутник и друг – недалеко (он осторожен и надел своим собакам путы). По другую сторону прохода между скалами мои псы несутся вскачь одни по тропе, ведущей прямо к хижине. Остановить их невозможно, крики бесполезны. Случись такое на припае, положение было бы серьезным и даже опасным.

Возвращаюсь на буксире нарт Кристиана».

Лагерь

Чтобы войти в роль человека, решившего сделать привал, и сделать его в удобном месте, где можно найти хворост для огня и деревья для других надобностей, попробуйте при этом представить себе, что вы много часов бежали рядом с нартами; что иногда вы тянули или подталкивали их, помогая собакам; что вы доведены до изнеможения и что тридцатиградусный мороз с «легким, освежающим ветерком» обжигает вам грудь; что от дыхания намерзают сосульки на ваших бровях, ресницах, усах, давно небритых щеках и одежде. Вы остановились на ночлег до захода солнца, так как умны и знаете правила игры. Итак, вы решили сделать привал. Но прежде чем улечься отдыхать, вам придется провести несколько довольно неприятных часов. Ведь для того чтобы разбить хороший лагерь, нужно много времени и труда, а на морозе, на ветру терпеливо, медленно и основательно что-нибудь делать – значит обрекать себя на немалые страдания.

Вот вы выбрали два дерева, между которыми можно натянуть палатку. Но прежде чем сделать это, надо хорошенько отряхнуть с деревьев снег, иначе, когда вы затопите печку, свалившиеся с веток пласты снега засыплют и печку, и палатку, и все остальное. Затем нужно с помощью лыжных палок разгрести слой чересчур рыхлого снега, лежащего на земле сверху, либо, если он слишком глубок, плотно его утрамбовать.

Пока вы распрягаете собак, ваш спутник нарежет тонких веток и раскидает их по снегу, как теплоизолирующую подстилку для спальных мешков.

Затем вы вместе ставите палатку. Боковые растяжки прикрепляют к кустам, если они есть, или к кольям, которые вы натешете и воткнете в снег параллельно бокам палатки. Если снег чересчур рыхлый, вы естественным способом оросите колья, чтобы они примерзли к снегу. Пока вы будете собирать и ставить колена труб для печки, ваш товарищ, снова вооружась топором, нарубит хворост и заготовит топливо: огонь в печке нужно разжечь как можно скорее.

Надо иметь достаточно дров, чтобы хватило не только на ночь и на утро, но и на то, чтобы сварить пищу вам и собакам. Затопив печку, вы ставите на нее набитые снегом котелки, чтобы получить воду, и с этого момента все будет хорошо: сколько бы вам ни пришлось еще трудиться снаружи, на морозе, на ветру, в сгущающейся темноте, вы сможете заходить в палатку погреться. А ведь работа только начинается.

Вы разведете неподалеку костер из длинных сучьев и, чтобы приготовить пищу для собак, повесите над ним котелок, набив снегом и положив нарезанную кусками рыбу.

Когда вода закипит, добавите рис и жир. Через двадцать – двадцать пять минут снимете котелок с огня, чтобы варево остыло (собаки никогда не едят горячее, иногда – теплое, а большей частью – холодное). Теперь надо снова набить снегом и котелок, и обе алюминиевые кастрюли, так как из тающего снега, даже если его утрамбовать, получается очень мало воды. Если повезет и отыщется лед, вода будет скорее. А если очень сильно повезет, достанете воду из-подо льда речки или озера. Иногда достаточно выстрелить отвесно в поверхность льда, чтобы из дырки заструился ручеек.

За это время ваш спутник подгребет снег к стенкам палатки, чтобы она прочнее держалась и ветер не проникал внутрь. Он нарежет зеленых веток и выстелет ими круглые ямки, вырытые им в снегу каблуками или с помощью лыжных палок. Это спальные места для собак, по одному на каждую. Он снимет с собак обувь, чтобы высушить ее у печки. Вы поможете ему, если у вас останется время, растереть собак в случае, когда пробег был длительным, проверить их лапы, удалить лед, намерзший между пальцами, заняться лечением ран. Вот тогда-то можно дать волю своей любви к псам и вознаградить себя за то, что вы воздерживались проявлять ее в пути.