Текст книги "Иисус. Жизнеописание"

Автор книги: Пол Джонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Глава 4
Что проповедовал Иисус и почему

Иисус проповедовал без малого три года – странствуя по юго-восточной Галилее и посещая Иерусалим. Поначалу Его служение сосредоточилось в Капернауме, на берегах Галилейского моря, откуда Иисус наведывался в Иерусалим и в некоторые земли Самарии. Примерно через полтора года Он исходил Галилею вдоль и поперек, посетил Назарет и другие селения. После этого Спаситель отправился на восточное побережье Галилейского моря и сызнова обошел все галилейские селения. Третье путешествие включало в себя посещение Тира, Сидона, Десятиградия, Кесарии Филипповой. Под конец Своего служения Иисус побывал в Перее, в Иудее и снова в Галилее – затем последовал торжественный вход в Иерусалим, где Спасителя вскоре схватили и распяли.

Иисус проповедовал непрерывно. Даже во время путешествия Он продолжал учить Своих спутников. Не сохранилось достоверных сведений о том, что Он читал проповеди подобно священнослужителям или проповедовал по некоему расписанию. В сущности, не следует говорить, что Иисус «проповедовал». Точнее будет сказать: учил. Учил, как Его подвигал Дух Святой – часто в ответ на то, что Он слышал и видел, часто в ответ на заданный вопрос. Он учил и в синагогах – в тех, где служители относились к Нему дружелюбно, – или прямо под открытым небом. Таким образом, Иисус не был связан чем-то вроде нынешней академической программы, предписывающей, чему и как учить. Он все время был занят работой и все же находил время побеседовать, причем отнюдь не о пустяках. Его поучениям чужда суетность. Конечно, Иисус, будучи по сущности Своей не только Человеком, но и Богом, находился вне времени и пространства. Он мог останавливать время – и делал это, мог уничтожать узы, налагаемые пространством. И особенно в тех случаях, а это бывало часто, когда желал помолиться где-нибудь на горе или холме, вне пространства и времени. А в остальное время Иисус поучал Своих апостолов даже за трапезой: общительный и жизнерадостный, Иисус предпочитал проповедовать, когда слушавшие, будучи совершенно спокойны, наслаждались едой и дружеской беседой. По моим подсчетам, за три года Своего служения Иисус читал наставления перед собравшейся толпой последователей не менее четырехсот раз, а еще чаще Он делал это, если выдавалась возможность, в непринужденной обстановке. В редкие дни отдыха, что иногда выпадали Ему, Спаситель рыбачил на великом озере, по берегам коего проповедовал. Ученики тоже рыбачили – они хорошо помнили свое прежнее дело. Иногда Иисус ложился на корме и засыпал.

Чему же учил Иисус? У Него не было того, что мы назвали бы «системой» или «учебной программой». Единственный способ познать Его учение – прочесть все Евангелия – причем не единожды, – пока сущность этого учения не проникнет в душу. В древности на Ближнем Востоке, за многие столетия до рождения Христа, когда из первобытной дикости только начинало подниматься цивилизованное общество, вера и страх перед богами служили орудиями воспитания – и возникали сложные своды законов, помогавшие поддерживать порядок, поскольку не было в те времена еще ни «парламентов», ни «конституционных органов». Религиозные правила подкреплялись ворохами добавочных наставлений: их писали священнослужители, книжники, законоведы. Особенно это касалось иудеев, чьи религиозно-правовые понятия восходят к Моисею или даже к Аврааму. К тому времени, когда родился Иисус, иудеи разрабатывали свод своих правовых обязанностей уже добрых два тысячелетия. За это долгое время Бог успел сделаться в их сознании чем-то неясным, далеким и грозным – а вот законы были действительностью: повсеместной и гнетущей.

Иисус был своего рода «революционером», изрядно преобразившим все иудейские религиозные понятия. Иудаизм переставал быть верой законодательной и карающей: карать больше приличествовало римскому кесарю и его легионерам. Теперь в Бога верили согласно велению сердца и душевному влечению. Спаситель вовсе не отвергал иудейских законов как таковых. Он лишь выделил из них нравственные понятия, а все прочее оставил без внимания. Вместо законов он говорил о Царстве Божием или Царстве Небесном. Истинно верующий – не тот, кто повинуется всем законам, но тот, кто, переродившись духом своим, войдет в Царство Небесное. Бог стал не далеким, устрашающим Яхве, а Отцом.

По сути, в учении Христа вся человеческая раса была «чадами Божиими». Чаще всего Иисус обращается к Создателю, говоря «Отец» или «Отец Небесный». По словам Луки (11: 2–4), когда ученик спросил его, как молиться, Иисус научил его молитве «Отче наш», известной с тех пор как Молитва Господня. Это удивительно сжатое и емкое, сердечное обращение – не к невидимому Божеству, восседающему где-то на высокой горе, а к родному Существу, Отцу сплоченной семьи. Позже, накануне Страстей Господних, в Гефсиманском саду, Иисус обращается к Богу с более долгой, более отвлеченной молитвой «Отче наш», текст которой полностью приводится в семнадцатой главе Евангелия от Иоанна. Иисус всегда учил Своих последователей: хоть наш мир и был сотворен Господом, хоть он и прекрасен во многих отношениях, хоть благами его можно наслаждаться и пользоваться в разумных пределах, а все же он изрядно отличается от Царства Божьего. Этот мир чужд человеку. Мы не можем чувствовать себя здесь вполне уютно, нам словно чего-то недостает, мы утратили нечто важное.

Как же обрести утраченное и снова почувствовать себя «единым целым»? Этого невозможно добиться, просто повинуясь бесконечным законам и даже творя добро, сколь бы похвально это ни было. Все зависит от милости Бога, Чей Сын был и олицетворением и орудием искупительной жертвы. Земную жизнь дулжно посвятить самосовершенствованию: пусть каждая душа стремится уподобиться Господу, насколько это возможно для человека. Задача эта сделалась проще, а цель достижимее – именно потому, что Сын Божий воплотился Человеком.

Суть учения Христа в воссоединении человека с Богом. Важен не мир сам по себе: он есть лишь эпизод во времени и пространстве; важны обитающие в мире люди: их пребывание на земле временно, их цель – возродиться для вечной жизни и соединиться с Богом. Уже в преддверии смерти Иисус молился за своих преданных последователей: «Я уже не в мире, но они в мире, а Я к Тебе иду. Отче Святый! соблюди их во имя Твое, тех, которых Ты Мне дал, чтобы они были едино, как и Мы» (Ин. 17: 11).

В глазах Иисуса преданные Ему чужды этому миру: «…они не от мира, как и Я не от мира», эта фраза настолько важна, что Спаситель повторяет ее несколько раз (Ин. 17: 14, 16). А затем добавляет (17: 20–26):

«Не о них же только молю, но и о верующих в Меня по слову их, да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, таки они да будут в Нас едино, – да уверует мир, что Ты послал Меня. И славу, которую Ты дал Мне, Я дал им: да будут едино, как Мы едино. Я в них, и Ты во Мне; да будут совершены2 воедино, и да познает мир, что Ты послал Меня и возлюбил их, как возлюбил Меня. Отче! которых Ты дал Мне, хочу, чтобы там, где Я, и они были со Мною, да видят славу Мою, которую Ты дал Мне, потому что возлюбил Меня прежде основания мира. Отче праведный! и мир Тебя не познал; а Я познал Тебя, и сии познали, что Ты послал Меня. И Я открыл им имя Твое и открою, да любовь, которою Ты возлюбил Меня, в них будет, и Я в них».

Иисус произносит эту прекрасную сокровенную молитву, преклонив колени. Моисей учил иудеев молиться стоя и вслух, воздев руки, устремляя взор к некоему неумолимому Божеству, что восседает едва ли не где-то на Гималайских вершинах. Иисус ввел обычай при молитве уподобляться ребенку, доверчиво преклоняющему колени у ног родителя. Молиться следует молча, искренне и втайне. Для Иисуса очень важно, как именно произносится молитва. Его учение разрушило все прежние представления. Христос перевернул мир – ранее притворный и порочный, – показал, каким он должен быть на самом деле. Когда Спаситель учил своих апостолов и весь народ, как следует поступать, происходила ошеломительная переоценка ценностей. Он изложил ряд наставлений, известных как заповеди Господни. Эти наставления отчасти звучат в Нагорной проповеди (Мф. 5: 3–12), отчасти в Проповеди на равнине (Лк. 6: 20–23). Эти заповеди следует соотносить и с другими наставлениями Иисуса, что приводятся во всех Евангелиях и могут служить верующему человеку путеводителями по жизни, со всеми ее насущными нуждами. Мир и впрямь перевернут: на смену гордыне, честолюбию, корысти, жажде власти, денег и наслаждений пришли бедность и смирение.

Не следует забывать: края, в которых проповедовал Иисус, были землей противоречий и противоположностей – подчас и диких, и свирепых. Долгое и в хозяйственном отношении успешное царствование Ирода Великого многим принесло изрядный достаток, а кое-кому – и сказочное богатство. Уничтожение пиратов, расширение торговли, незыблемость новой Римской империи позволяли купцам быстро сколачивать огромные состояния. Рачительные земледельцы тоже из года в год получали достойные доходы. Однако, как говорил Иисус, «нищих всегда имеете с собою» (Мф. 26: 11, Мк. 14: 7, Ин. 12: 8), а хозяйственное процветание привлекало бесконечное количество пришельцев с севера и востока; в итоге повсюду возникали бедняцкие селения. Евреи помогали своим неимущим – тут они всегда были куда более совестливы, чем другие народы, – а все же нищих, калек, прокаженных, слабоумных и душевнобольных оставалось несметно. Более того, даже благотворительность превратилась в источник спеси и гордыни. Иисус всегда подчеркивал: не само благодеяние важно, каким бы впечатляющим и добродетельным ни выглядело оно, а чувства, за ним стоящие. Он видел, как преуспевающий человек, ставший филантропом, превращался в надменное чудовище. Точно так же бедность могла принести с собой подлость, низость и жестокость. Иисус же искал «нищих духом» – новое понятие, введенное Им в обиход. Им обозначались люди, чьи помыслы были выше повседневных благ, а разум – попросту чужд корысти, наживе и накопительству.

Таким образом, в главе пятой Евангелия от Матфея сказано: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное» – эту заповедь блаженства Иисус называет первой. И далее: «Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся. Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут. Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят. Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими. Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное» (5: 3–10). Лука повторяет суть этого учения, но добавляет еще целый ряд предостережений, относящихся к тем, кто жаждет преуспеяния в земной жизни.

Многие из них будут благоденствовать, но только в этом мире, не в ином. «Напротив, горе вам, богатые! ибо вы уже получили свое утешение. Горе вам, пресыщенные ныне! ибо взалчете. Горе вам, смеющиеся ныне! ибо восплачете и возрыдаете». Иисус особо предупреждает этих людей: «Горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо!» (Лк. 6: 24–26). Это означает, что их поступки, речи, помыслы в основе своей фальшивы.

Это учение казалось и совершенно новым, и весьма суровым; непросто было следовать ему. Ни в Ветхом Завете, ни в священной литературе древнего Ближнего Востока не найти ничего подобного. К тому же, по словам Луки, Иисус дополнил его еще более сложными заветами и правилами: «…любите врагов ваших, благотворите ненавидящим вас, благословляйте проклинающих вас и молитесь за обижающих вас. Ударившему тебя по щеке подставь и другую, и отнимающему у тебя верхнюю одежду не препятствуй взять и рубашку» (6: 27–29). Но более всего Учитель предостерегал не осуждать других людей: «Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете» (Лк. 6: 37).

В этом поучении Иисус особо подчеркивает: по-настоящему важны отнюдь не внешние действия, но внутренние чувства и порывы. В многозначительном отрывке, который приводит Матфей (5: 21–48; 6: 1–34) Иисус настаивает на том, что злые чувства, не обузданные вовремя, ведут к серьезным грехам. Еще древними сказано: кто убьет, тот подлежит суду, утверждал Учитель. «А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду». Негоже ругать и оскорблять другого человека и «кто скажет: “безумный”, подлежит геенне огненной». Посему «примирись с братом твоим» и «мирись с соперником твоим скорее, пока ты еще на пути с ним». Конечно, прелюбодеяние греховно, всякий это знает. «А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем». Не следует клясться; Иисус предостерегает от клятв. Речь должна быть простой и понятной: «да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого». Сказано было: «люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас». Он просил Своих слушателей поступать именно так, «да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных». «Итак, будьте совершенны, – продолжает Иисус, – как совершен Отец ваш Небесный». Милостыню следует подавать тайно, «не труби перед собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди». «У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая». Не молись на улицах, но «войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему». «Также, когда поститесь, не будьте унылы, как лицемеры», но ведите себя как обычно – приносить жертву, как и молиться, нужно втайне.

Бренности и бессмысленности преходящего земного мира в проповедях Спасителя часто противопоставляется незыблемость Царства Небесного. «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут, ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше». Не заботьтесь о еде, питье и одежде: «Душа не больше ли пищи, и тело одежды?» «Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом», и пошлет вам необходимое. «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам. Итак, не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний самбудет заботиться о своем: довольно для каждогодня своей заботы» (Мф. 7: 19–21, 25, 32, 33–34).

Многие из высказываний Иисуса, которые приводят Матфей и Лука, знакомы нам с раннего детства. Но в Его время они поражали новизной, вызывали изумление, гнев, страх, сомнение – и смятение. Проповеди, произносимые Иисусом в полях, заставляли мужчин и женщин думать и спорить. Марк рассказывает нам, что Иисуса однажды спросили: какая заповедь наиважнейшая? Спаситель ответил словами из Второзакония Моисеева: «…возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостию твоею». А потом добавил из Левита: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мк. 12: 30, Мф. 22: 37, Лк. 10: 27). Иисус был первым, Кто свел две эти ветхозаветные заповеди воедино, ставя их во главу угла праведной жизни – «на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» (Мф. 22: 40). Книжник, задавший этот вопрос, изумился новому толкованию и с восторгом записал, что ответ Иисуса «есть больше всех всесожжений и жертв». На это Иисус ответил: «…недалеко ты от Царствия Божия» (Мк. 12: 28–34). Далеко не все книжники были слепы и глупы, Иисус всегда мог отметить достойных.

Когда один законник спросил Иисуса «а кто мой ближний?» (Лк. 10: 29), он ответствовал: всякий человек. Он превратил сострадание, которое время от времени испытывает каждый из нас, во всеобъемлющее учение о любви. Спаситель учил любви к человечеству в целом. Греческое слово philanthropia(филантропия, человеколюбие), обозначающее это понятие, с тех пор сильно поизносилось и порядком испачкалось от частого и не всегда правильного употребления. А во времена Иисуса его как понятия не существовало вообще. Мысль о любви ко всему роду человеческому никому не приходила в голову – будь то греки или варвары, иудеи или иноверцы. Сострадание – любовь – было у всех весьма избирательно. Греков учили ненавидеть варваров, иудеев учили ненавидеть иноверцев и самарян. Римляне презирали покоренные ими народы. Все свободные мужчины и женщины ненавидели и опасались рабов. Аристотель, пожалуй самый утонченный и просвещенный человек того времени, считал рабов всего лишь «одушевленными машинами». В этом отношении весь умственный, общественный и расовый климат во времена Христовы был непримиримо враждебен учению Спасителя. Иисус попал в общество, в котором богобоязненных евреев учили, а они, в свой черед, учили других, что иноверцы, не знающие их закона, прокляты. Иисус же стремился пояснить: сострадание беспредельно, в буквальном смысле этого слова. Иначе это не сострадание, а лицемерие. Милосердие теряет всякий смысл, ежели проявляется избирательно. И тут звучит еще одна заповедь, столь же важная, как любая из десяти заповедей – или все они вместе взятые. Бог безупречен – и Бог возлюбил всехлюдей. Посему любой, различающий людей – или, того хуже, презирающий их – из-за национальности, расы, вероисповедания, мировоззрения, возраста, пола, рода занятий или прошлых прегрешений, тому нет пути в Царство Божье. Напротив, Небесные врата будут замкнуты для него.

Главная причина позднейшего всемирного распространения христианства кроется в том, что Иисус был своего рода «универсалистом». «Я… всех привлеку к Себе», – говорит Он (Ин. 12: 32). «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную. Ибо не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был чрез Него» (Ин. 3: 16–17). И во всеобъемлющей миссии Спасителя не было никаких запретов и ограничений. Когда Он давал последние наставления Своим апостолам, то не указывал никаких географических, общественных, национальных или расовых ограничений. Учитель велел им: «идите по всему миру» (Мк. 16: 15) и «научите все народы» (Мф. 28: 19).

Этот «универсализм» был присущ Иисусу с вочеловечения и до самого распятия. Его Матерь была иудейкой по рождению, но Отец Его, Господь Бог, был выше всяких различий между людьми. У Него не было ни дома, ни страны, ни расы, ни черт, которые привязывали бы его к определенному племени, народу или месту. Он принадлежал Царству вне времени и пространства. Любовь объединяла Его со всеми людьми. Он был воплощением человеколюбия, и Его жертва на кресте стала высшим актом любвеобилия и во дни земной Его жизни, и во все времена: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15: 13). Друзьями же Он считал всех до единого. Не было ничего недоступного для людей в Иисусовом учении – самом всеобъемлющем из бывших когда-либо. Ни до, ни после Спасителя никто столь тепло, уверенно и естественно не принимал в объятия весь род людской.

Глава 5
Поэзия и притчи, вопросы и молчание

Вполне понятно, что учение Христа находило отклик в человеческих душах. Где бы Он ни появлялся за три с половиной года Своего проповеднического служения, толпы народа собирались послушать Его. Не то чтобы Его учение пользовалось всеобщим вниманием – во многих отношениях, конечно, пользовалось, хотя звучало сурово и требовательно, призывало к добродетели и самопожертвованию, – а дело было в том, что проповеди Спасителя звучали поистине завораживающе. Он часто обращался к толпе под открытым небом, но всякий мог отчетливо слышать каждое произнесенное слово. Голос Его, звучный и внятный, успокаивал людей, речи не утомляли и не навевали скуки. Правду сказать, Иисус был не столько оратором или проповедником, сколько поэтом. Он думал и говорил, как поэт – образами, сравнениями и метафорами, что навеивала сама окружавшая природа. Когда Он говорил, перед внутренним взором слушателей возникали яркие, понятные картины. Христа возможно звать поэтом добродетели, певцом праведности, менестрелем божественной любви. Речь Его звучала песней рапсода, когда же Он проповедовал, слова сплетались то в палинодию, то просто в изумительные стихи.

Не случайно в Евангелии от Луки, в главе, описывающей рождение Иисуса, представлены три стиха. Это Magnificat– Песнь Пресвятой Богородицы (1: 46–55), Benedictus, или Песнь Захарии (1: 68–79), и Nunc Dimittis– «Ныне отпущаеши», духовное прощание старца Симеона, служителя храма Иерусалимского (2: 29–32). Все три стихотворения положены на музыку, исполняются многими народами христианского мира. Однако поэзия Иисуса – это скорее поэзия слова, а не рифмы, хотя иногда в ней прослеживается некий ритм. Так, в заповедях блаженства, приведенных Матфеем (5: 3–12), филологи отмечают примеры того, что ученые-стиховеды зовут синтетическим параллелизмом: вторая строка любого двустишия дополняет и разъясняет смысл первой. А в главе 11-й Евангелия от Матфея (28–30), в прекрасном гимне труду, заметен четкий ритм. Осмелюсь привести весь отрывок разбитым на стихотворные строки более дробно, чем в евангельском тексте:

 
Придите ко Мне,
все труждающиеся и обремененные,
и Я успокою вас;
возьмите иго Мое на себя
и научитесь от Меня,
ибо Я кроток и смирен сердцем,
и найдете покой душам вашим;
ибо иго Мое благо и бремя Мое легко.
 

Слова Иисуса иногда представляют собою сплав поэзии и прозы, как, например, в этом отрывке (Мф. 8: 20):

 
Лисицы имеют норы
и птицы небесные – гнезда,
а Сын Человеческий
не имеет где приклонить голову.
 

У Иоанна (21: 18) читаем следующий отрывок о старости:

 
Когда ты был молод,
то препоясывался сам
и ходил, куда хотел;
а когда состаришься,
то прострешь руки твои,
и другой препояшет тебя,
и поведет, куда не хочешь.
 

И даже там, где нет ритма и форма повествования вполне прозаична, – даже там слова Иисуса отличаются особой поэтичностью, богаты метафорами, сравнениями. В каждых десяти строчках Его проповеди можно найти некий удивительный, незабываемый образ, который до сих пор часто используют в своих произведениях писатели всего мира. Неодушевленные предметы оживают, животные приобретают черты, присущие человеку, а сам человек часто приобретает достоинство, глубину и вдохновенность благодаря блестящей образности слога Иисусова. Мы слышим о «живой воде» (Ин. 4: 10) и о «слепом, который водит слепого» (Лк. 6: 39). Иисус жаждет собрать чад Иерусалима вместе, «как птица птенцов своих под крылья» (Лк. 13: 34). А вот чудный образ простого пахаря, который должен сеять «денно и нощно», и «как семя всходит и растет, не знает он» (Мк. 4: 27). Иисусу нравились одинокие деревья, растущие в пустынных местах – олива, смоковница, виноградная лоза; Он с любовью и благодарностью вкушал их плоды. Иисус рассуждает о конце лета, о богатом урожае. Ему дороги корни, ветви и листья – Иисус сравнивает их с людьми. При помощи слов Иисусу удается вызвать в воображении некую живую картину. Создаваемые им фразы стали неотъемлемой частью литературы, примерами поэтических приемов: «Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит» (Ин. 3: 8). А у Матфея (11: 7) он вопрошает: «…чту смотреть ходили вы в пустыню? трость ли, ветром колеблемую?» А когда Иисус говорит: «…предоставь мертвым погребать своих мертвецов» (Мф. 8: 22), он добавляет поразительное замечание: «…не мир пришел Я принести, но меч» (Мф. 10: 34), что снова заставляет задуматься. Иисусу близок образ огня: «Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!» (Лк. 12: 49). «Ибо всякий огнем осолится, и всякая жертва солью осолится» (Мк. 9: 49). Еще один полюбившийся образ – соль: «Соль – добрая вещь; но ежели соль не солона будет, чем вы ее поправите?» (Мк. 9: 50; ср. Лк. 14: 34, Мф. 5: 13). Своих учеников он называет «солью земли» (Мф. 5: 13). И еще мы узнаем о соли, брошенной в навоз. Снова и снова говорит Иисус о красоте природы, о том, что Бог и «траву полевую… одевает» (Мф. 6: 30), о лилиях, столь божественно прекрасных, что «Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них» (Мф. 6: 29; Лк. 12: 27). Превосходный стих в Евангелии от Луки: виноградарь жалеет свою смоковницу и умоляет хозяина не рубить дерево лишь за то, что оно вот уже три года не приносит плодов: «господин! оставь ее и на этот год, пока я окопаю ее и обложу навозом, – не принесет ли плода; если же нет, то в следующий годсрубишь ее» (Лк. 13: 7–9).

Иисус часто сравнивает Свою миссию с чашей, которую Господь вручил Ему и которую должно испить до дна. Он использует эту метафору трижды (Мф. 20: 22; Лк. 22: 20; Ин. 18: 11). Как я уже отмечал, Учитель постоянно говорит о пастухе и его овцах – этот образ мы встречаем чаще других простых сельских образов. Так, Он описывает, как пастух сгоняет овец в стадо ради безопасности, как оберегает от волков. Настоящий пастух отличается от простого наемника: знает каждую свою овцу, а овцы узнают пастуха, идут на его голос. И если овцы разбегаются и некоторые могут потеряться, то истинный пастырь оставляет стадо, чтобы найти отбившуюся овцу, и радуется искренне, когда находит ее. «Я есмь пастырь добрый, – говорит Иисус, – и знаю Моих, и Мои знают Меня» (Ин. 10: 14; ср. Ин. 10: 11, Мф. 9: 36, 18: 12, 26: 31; Лк. 15: 4). Он также говорит: «Я свет миру» (Ин. 9: 5). Свет и его противоположность, тьма, – излюбленные образы, которые Спаситель использует с большой страстью и силой. Он пришел в мир, по Его словам, «…делать дела Пославшего Меня, доколе есть день; приходит ночь, когда никто не может делать» (Ин. 9: 4). Все Евангелие от Иоанна, с самой первой строчки, – не что иное, как эпическая поэма в прозе, прославляющая свет. В этих строках «свет» сравнивается с познанием Божественной истины, «Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир» (Ин. 1: 9). На протяжении всей проповеднической деятельности Иисуса мы наблюдаем поразительные противопоставления света истины – тьме невежества, тьме зла, тьме врага рода человеческого. Иисус всегда стремился исцелить незрячего, ибо даровать прозрение – вот основная цель Его служения. А «видеть», «знать», признавать истину и следовать ей – вот основа Его учения.

В Евангелии от Иоанна также со всей очевидностью показано, что в учении Иисуса прослеживается непрерывная связь между словом, светом и жизнью. Иисус пришел в этот мир, чтобы проповедовать слово: «…слушающий слово Мое и верующий в Пославшего Меня имеет жизнь вечную и на суд не приходит, но перешел от смерти в жизнь» (5: 24). Иисус неизменно утверждает: то, что мы зовем телесной смертью, – лишь «сон». Настоящей смертью должно считать грех. В противоположность этому «жизнь» есть грядущее Царство Небесное – вневременное, вечное. В самом начале Евангелия от Иоанна возникает емкая, исключительно важная метафора, описывающая свет: «В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков» (1: 4). Это и поэтический, и философский образ. Иисус, проповедующий высокую нравственность, уверен: любое человеческое существо, несмотря на все грехи и все слабости, бессознательно стремится к истине. Тому свидетельством – Слово, Логос, то есть Сам Иисус. Слово истины привлекает чад Божьих, они тянутся к свету, как железо к магниту, – а грубые камни остаются недвижимы. Любить свет – значит любить истину. Эту глубокую философскую мысль, как ни странно, без труда постигают простые, необразованные люди – главным образом, именно потому, что она выражена столь поэтично.

Свет и тьма: Евангелия служат своего рода словесными подмостками, на коих мысль Иисуса выступает особенно ярко, словно представленная художественным приемом chiaroscuro– светотенью, где контраст меж темным и светлым особенно заметен. Мы видим постепенный переход от легких проблесков зари к ослепительному свету; клубятся облака, постепенно сгущающиеся в тяжелые грозовые тучи, освещаемые вспышками молний; потом они рассеиваются – и тьма, воистину сатанинская, наконец уступает лучам – таким ярким, пронизывающим, каким и дулжно быть лучам Божественного сияния. Противостояние тьмы и света, постоянно подчеркивавшееся в проповедях Иисусовых, достигает наивысшего напряжения в полумраке Тайной вечери, в сумерках Гефсиманского борения, во тьме Распятия и, наконец, в заре занимающегося третьего дня – за коей вспыхивает наконец ярчайший свет Воскресения Господня. Рассматриваемая в этих живых метафорах вся земная жизнь Христа есть воплощение Света, его роста, распространения и приятия, его угасания и его чудесного воспылания в вечный негасимый огонь.

В этом и заключается поэтичность учения Иисуса. Но кроме того, Спаситель – прекрасный рассказчик. Особое место в Его проповедях занимают притчи. Притчи столь неотъемлемо важны для Нового Завета, Иисус настолько часто прибегает к этим кратким иносказаниям, что Его иногда называют Создателем этого жанра. На самом деле притчи появлялись и в других древних ближневосточных текстах. Есть несколько подобных рассказов и в Ветхом Завете. Учителя, приходившие до и после Иисуса, тоже говорили притчами. Но их целью было объяснять сложные тексты: притчи служили всего лишь орудием скучных, бесконечных нравоучений, именовавшихся «толкованиями». Притчи же Иисусовы заставляют слушателей мыслить, задумываться, углубляться в тайны вероучения. Тайны эти открывает человеку Бог, они оставались бы загадками, если бы не воля Божья. Высочайшие, запредельные понятия притча излагает простым, доступным языком. Иногда Иисус объясняет, почему прибегает к притчам. Так, Марк предположил, что Иисус отличал Своих духовно образованных учеников от прочих людей, собравшихся послушать Учителя: «Без притчи же не говорил им, а ученикам наедине изъяснял все» (Мк. 4: 34). Обращаясь к избранным ученикам, Он говорил: «вам дано знать тайны Царствия Божия, а тем внешним все бывает в притчах». Этот эпизод, в котором знание рассматривается как некое достояние, содержит довольно сложный для понимания отрывок: «Ибо кто имеет, тому дано будет, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет» (Мк. 4: 11, 25). Эта фраза кажется необоснованной и даже несправедливой, если рассматривать ее как иносказание, относящееся к земному достатку. Но Иисус говорит о способности разуметь. Способный разуметь услышанное и увиденное получит знание больше прежнего, а неспособного уразуметь следует сперва избавить от прежних ложных понятий – отнять их, – дабы человек возмог учиться заново.