Текст книги "Вишенка. 2 том"

Автор книги: Поль де Кок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Появление Сабреташа отрывает молодую женщину от ее мыслей. Он входит в ее комнату, говоря:

– Что такое? Я сейчас встретил Леона, который мне сказал, что его-Агата больна. «Ах, черт возьми, – подумал я, – надо пойти разузнать, в чем дело». Но, боже мой! Это расстроенное лицо… Что с вами, дитя мое?

Вишенка, бросившись на шею старому солдату, лепечет рыдая:

– Друг мой, я погибла!..

– Погибла! Как?.. Что такое? Придите в себя, дитя мое, чего вы так испугались?

– Мой муж ожидает с часу на час, возможно сегодня, одного из своих друзей. Он его любит как брата.

– Он мне это рассказывал. Ну, что ж?

– Ну… этот друг… это… тот… молодой человек, с которым я однажды встретилась в парке Сен-Клу, который привез меня в Париж…

– Почему вы думаете, что это он?

– Его зовут Гастоном.

– Многих так зовут… Имя это, конечно, не так обыкновенно, но все же много есть и Гастонов.

– Гастон Брумиер… эти именем подписано письмо друга, которое мне прочитал Леон. И мне помнится, что это же самое имя стояло на карточке, которую мне подал тогда тот молодой человек.

– Вы, может быть, ошибаетесь. Наконец, столько имен, похожих одно на другое.

– Нет, нет, я не ошибаюсь, это он… он самый… он возвращается из Константинополя, я поминаю, что и тот мне говорил, что он едет в Турцию.

– Положим, что это он, дитя мое. Прошло четыре года с тех пор, как он вас видел… вы теперь совсем уже не та, что прежде. Тогда вы были совсем молоденькой девушкой, худой, тонкой. Теперь же вы пополнели, у вас другая осанка, иные манеры. Этот молодой человек вас не узнает!

– О, нет! Нет… он меня узнает!

– Нет, говорю я вам. Если он честный человек, он не может, не должен вас узнать.

– Но он искренний друг моего мужа.

– Тем более! Но если, наконец, он будет так глуп и так подл, что начнет рассказывать. Что скажет он вашему мужу такого, чего бы мы ему уже сами не рассказали?

– Да. Я знаю, но горе, но краска стыда, которая покроет чело Леона. О! Вот когда он раскается, что женился на мне… Из великодушия он, может быть, будет скрывать от меня свои мучения, свои сожаления… но разве, вы думаете, я их не угадаю?.. Ах, вы теперь видите, что я составлю его несчастье, и это приводит меня в отчаяние.

– Никогда не следует отчаиваться, потому что этим горю не поможешь. Ободритесь!.. Не падайте духом. Быть может, молодой человек, которого вы ожидаете, совсем не тот, который вы думаете… а если это он… то я здесь… и не буду дремать.

ХХХXIII. ВОЗВРАЩЕНИЕ ПУТЕШЕСТВЕННИКА

Поддерживаемая увещаниями Сабреташа, Вишенка старается возвратить себе спокойствие и твердость духа. Когда муж приходит осведомиться о ее здоровье, она уверяет его, что ей гораздо лучше, и сходит с ним в гостиную, но бледность лица и томный взгляд изобличают ее тайные страдания.

Сама госпожа де Фиервиль заметила болезненное состояние Вишенки и удостоила спросить, что с нею. Молодая женщина отвечала так, как делают многие, когда не желают или не знают причины своей болезни. Она приписала все действия дурной погоде. Бедная погода! Сколько раз ты была в ответе за промахи докторов! Так легко обвинять тех, кто не может защищаться.

– Как это досадно, что ты заболела именно в ту минуту, когда мы ожидаем приезда Гастона… мне так хочется тебя с ним познакомить, – говорит Леон. – Я надеялся устроить вместе с ним какую-нибудь прогулку…

– Вы пойдете гулять без меня, – отвечает Вишенка, силясь улыбнуться.

– Без тебя? Ни за что! Как ты можешь думать, что я пойду бегать по полям, когда ты нездорова. Мы будем сидеть с тобою.

– Это не покажется веселым твоему другу.

– Почему же? Он будет рассказывать о своем путешествии, своих приключениях. С ним, вероятно, случилось множество презанимательных историй, потому что он, и живя в Париже, всегда любил разные похождения. Я помню, за некоторое время до его отъезда в Константинополь он мне рассказывал, что страстно влюбился в одну женщину, которую он увлек и которую потом никак не мог отыскать.

Слушая слова Леона, Вишенка чувствует, что готова упасть в обморок, она смотрит на Сабреташа, который спешит заговорить:

– С молодыми людьми всегда бывают различные приключения. Сколько, бывало, у нас их рассказывалось в полках… А в Африке, так там их было еще больше… Черт возьми… извините, сударыня… они оканчивались иногда весьма трагически… Бедуины не любят шутить.

– В обществе я встречалась раза два с господином Гастоном Брумиером, – говорит Леону госпожа де Фиервиль, – он мне показался большим ветреником, чрезвычайно легкомысленным в своих суждениях.

– Вы слишком строго к нему относитесь, тетушка. Гастон очень откровенен и никогда не скрывает своих недостатков. По-моему, это достоинство. Но в свете, конечно, многие предпочтут этому притворство и фальшивое благоразумие. У каждого свой вкус. Что касается меня, то я ненавижу притворство.

В ответ на эти слова госпожа де Фиервиль сжала губы и за весь вечер не сказала больше ни слова.

Следующий день проходит, а Гастона все еще нет, и Вишенка думает: «Если бы он переменил намерение, Если бы что-нибудь могло его задержать, но это была бы отсрочка, рано или поздно, пришлось бы с ним познакомиться. Господи! Если бы я могла измениться… постареть на десять лет… но тогда Леон больше бы не любил меня, и я слишком дорогою ценой купила бы свое спокойствие».

На другой день, когда все сидели за обедом, вдруг послышался во дворе топот лошадиных ног и щелканье бича, к крыльцу подъехала почтовая карета. Леон вскакивает из-за стола и бежит к окну, говоря:

– Я уверен, что это Гастон… да… да, это он… вот он выходит из кареты! Бегу к нему и сейчас приведу его к вам… прикажите поставить еще один прибор.

Леон уходит из столовой, Вишенка дрожит и едва имеет силу сидеть на своем месте; она смотрит на Сабреташа, который старается своими взглядами ободрить ее.

Слышны поспешные шаги на лестнице. В столовую входят Леон и его друг.

– Вот он, вот он, наконец, этот господин, которого мы ожидали с таким нетерпением, – говорит Леон.

Глаза Вишенки опущены, она не смеет взглянуть на приезжего.

– Прошу извинения, что я являюсь к вам в дорожном платье… это вина Леона… он не хотел позволить мне пойти переодеться, и я не мог не уступить желанию друга, которого я так давно не видел. Он положительно уверял меня, что вы не будете на меня за это сердиться…

– Да-да, тебя извиняют, в деревне не соблюдают всех этих тонкостей… позволь представить тебя моей жене… она теперь немного нездорова… но, несмотря на это, будет очень рада с тобой познакомиться.

Вишенка узнала голос Гастона; ей не нужно более смотреть на него, чтобы удостовериться, что это он.

– Милая Агата, вот мой лучший друг, Гастон Брумиер, – говорит Леон, подводя своего друга к жене.

Волей-неволей приходилось Вишенке взглянуть на того, кого ей представляли; поступить иначе значило бы выдать себя. Вишенка делает над собою усилие и поднимает глаза на Гастона; она встречается с его взглядом, устремленным на нее; она произносит несколько вежливых слов, старается сказать еще что-нибудь, но… глаза ее закрываются, и она падает без чувств на стул.

Внезапный обморок Вишенки помешал Леону заметить смущение и волнение, выразившееся на лице Гастона при виде особы, которой его представляли. Леон занят только своей женой, он подбежал к ней вне себя, восклицая:

– Агата! Милая Агата! Боже мой! Она нас не слышит, помогите мне, тетушка, что надо делать?

– Я полагаю, что, прежде всего ее следует перенести в ближайшую гостиную и положить там на диване.

– Успокойтесь, – говорит Леону Сабреташ, – успокойтесь, это скоро пройдет. Вы знаете, она уже несколько дней нездорова.

– Да, да, бедная моя Агата. Милый Гастон, ты извинишь меня, не правда ли?

И, не дожидаясь ответа своего друга, Леон берет на руки жену и несет ее в ближнюю гостиную, где кладет ее на диван.

Госпожа де Фиервиль тоже следует за больной. Являются горничная с различными спиртами, а профессор Гишарде приносит два полных графина с водою, взятые им с обеденного стола. Скоро легкая краска показывается на щеках молодой женщины, и, открыв глаза, она говорит мужу:

– Прости меня, я тебе доставляю столько хлопот.

– Вот что значит, что ты два дня тому назад не захотела призвать доктора, если бы ты тогда за ним послала, ты не была бы теперь больна. Но я вас не буду более слушаться, сударыня. Ты должна теперь отправиться в свою комнату и лечь в постель.

– Хорошо, если только это не будет тебе неприятно.

– Неприятно… почему? Потому, ты думаешь, что к нам теперь приехал Гастон? Неужели ты думаешь, что с друзьями церемонятся. Для меня важнее всего ты. Я сейчас же отнесу тебя в твою комнату.

– Но я могу и сама дойти, друг мой.

– Я тебя более не слушаюсь.

И Леон, взяв Вишенку на руки, уходит, сопровождаемый двумя горничными и господином Гишарде с графинами воды в руках.

Госпожа де Фиервиль возвратилась в столовую, где находился Сабреташ, наблюдавший за Гастоном, невольной причиной всей этой суматохи.

Гастон все стоял на том же месте, задумчивый, неподвижный. Счастливое, веселое лицо его сделалось мрачно, даже сурово. Его, по-видимому, преследовала какая-то неотвязная мысль. «Ужасно, если он узнал ее», – подумал Сабреташ.

– Милостивый государь, – сказала госпожа де Фиервиль, входя в столовую, – племянник мой просит вас извинить его. Он понес жену свою в ее комнату. Он сейчас придет.

– Я надеюсь, что Леон не будет стесняться меня. Как теперь себя чувствует госпожа Дальбон?

– Лучше, она очнулась… но ей нужно спокойствие…

– Да, – сказал Сабреташ, подчеркивая каждое слово. – Племянница моя уже несколько дней больна… она хотела себя пересилить… но, черт возьми!.. Когда надо беречь себя, она нисколько о себе не заботится.

Гастон, не обращавший до этой минуты никакого внимания на Сабреташа, оборачивается к нему и, смотря на него с любопытством, спрашивает:

– Вы дядя госпожи Дальбон, милостивый государь?

– Да, с вашего позволения… я служил двадцать пять лет Родине, состарившийся служака, как говорили в былое время, но который еще и теперь может пригодиться…

Речь дяди Агаты удивила Гастона, но он не сделал никакого замечания и опять погрузился в свои размышления.

Госпожа де Фиервиль, слушая Сабреташа, пожимала плечами, но не говорила ни слова. Положение этих трех особ было довольно затруднительно.

Гастон спрашивал себя, не была ли это игра его воображения, когда он смотрел на жену своего друга. Госпожа де Фиервиль находила странным внезапный обморок Вишенки и видимое замешательство Гастона Брюмиера; она подозревала, что тут крылась какая-то тайна, и намеревалась узнать ее. Сабреташ старался угадать по лицу молодого человека его намерения, если он узнал Вишенку.

Возвращение Леона и господина Гишарде положило конец этим натянутым отношениям.

– Как, любезная тетушка, вы еще не садились за стол? Милый Гастон, – говорит он, сжимая руку своего друга, – надо наверстать потерянное время. Жена не хочет, чтоб мы голодали, ей лучше, гораздо лучше.

– Это был только обморок, – сказал господин Гишарде, ставя оба графина на стол, – небольшой отдых принесет ей большую пользу.

– Племянница моя совсем пришла в себя? – спросил Сабреташ.

– Совершенно. Агата теперь чувствует только сильную слабость, и я не думаю, чтобы она была в состоянии сойти сегодня вниз. Ты уж извини, милый Гастон! Она и сама очень сожалеет, что заболела, именно в то время как ты приехал. Мне тоже это весьма досадно. Это набросило тень на наше счастье.

– Я надеюсь, ты не смотришь на меня как на постороннего, любезный Леон. Самое главное в эту минуту – это здоровье твоей жены. Может быть, ты бы желал теперь быть возле нее?

– Нет, нет, ведь все прошло, она отдохнет немного. Сядемте обедать, печали прочь, будем праздновать приезд Гастона, а завтра и Агата разделит с нами нашу радость.

Все сели за стол, но, несмотря на все усилия хозяина дома оживить общество, гости его проявляли сдержанность. Госпожа де Фиервиль была угрюма более обыкновенного; Сабреташ неспокоен; добрый господин Гишарде грустил, что ученица его не будет в состоянии играть вечером на фортепьяно; наконец, Гастон был до того растерян, что часто отвечал невпопад на вопросы своего друга, так что тот заметил, смеясь:

– Знаешь ли, милый Гастон, что твое путешествие в Турцию тебя очень изменило! Вместо прежней ветрености у тебя такой важный, задумчивый вид.

– Что делать!.. Всегда усвоишь себе что-нибудь от жителей той местности, где поживешь.

Я заразился молчаливостью от турок, но я надеюсь, что она во Франции у меня пройдет.

– Послушай, милый друг, ведь ты приехал к нам надолго, не правда ли? Впрочем, ты обещал мне в своем письме, в том только случае оставить нас, если я прогоню тебя… Берегись!.. Ты состаришься в «Больших дубах».

– Любезный друг, – отвечал Гастон со смущением, – я очень знаю, что ты никогда меня от себя не прогонишь… я останусь у тебя… сколько смогу… Это зависит от известий, которые я получу из Парижа.

– Хорошо, очень хорошо! Ты уже ищешь предлог покинуть меня, потому, что, приехав сюда, нашел жену мою больною. Беспокойные лица… и думаешь, что пребывание в моем доме не совсем приятно.

– Ах, Леон, какого ты дурного обо мне мнения. Я полагал, что ты лучше меня знаешь… Если бы я предполагал, что у тебя горе, и я в состоянии его усладить, вот тогда бы надо было меня гнать от тебя, потому что я иначе бы не уехал.

– Я пошутил, Гастон. Неужели ты думаешь, что я сомневаюсь в твоей дружбе?.. Но зачем тебе было говорить, что ты ждешь известий из Парижа? Господа, предлагаю выпить за полное выздоровление моей жены!

Все мужчины опорожнили свои бокалы, одна госпожа де Фиервиль не прикоснулась к вину. После обеда Леон пошел на минутку к Агате, чтобы узнать, как она себя чувствует.

– Какой он хороший муж, – говорит господин Гишарде.

– Да, он обожает свою жену! – восклицает Сабреташ. – Но и племянница моя тоже его страстно любит.

– Так это примерное супружество? – спрашивает Гастон.

– Да, милостивый государь, вот уже почти два года как они женаты, и до сих пор ни одно облачко не омрачало их счастья.

Госпожа де Фиервиль во время этого разговора смотрела в окно и делая вид, что не обращает никакого внимания на то, что говорится.

Леон возвратился от своей жены совершенно спокойный, довольный; она чувствовала себя хорошо и только из одной предосторожности не сходила вниз. Когда закончили пить кофе, Леон, взяв под руку Гастона, отправился с ним в сад. После такой долгой разлуки у друзей было много о чем поговорить.

Очутившись с Гастоном в одной из аллей сад, а, Леон начал:

– Если бы приехал к нам месяцами тремя раньше, Гастон, ты нашел бы здесь самое полное счастье… увидел бы счастливейшее супружество на земле.

– Разве теперь оно более не существует?

– О, нет, Агата и я, мы все так же любим друг друга, но пока на нас не упала с неба, как град на цветы, эта тетушка, которую ты видел… Госпожа де Фиервиль! Ты, кажется, был прежде с ней знаком. Ты знаешь, что она женщина гордая, насмешливая, души сухой, холодной… ничего общего с моей Агатой, которую она возненавидела прежде, нежели ее узнала.

– Почему же и за что она ее возненавидела?

– Потому что я женился, не посоветовавшись с ней, потому что я вступил в брак с девушкой без имени, без состояния, которую прежде можно было назвать гризеткой. Да, милый Гастон, тебе, чье сердце так хорошо понимает мое, тебе я все могу рассказать. Да, я женился по любви, я сделал то, что многие назвали бы безумием или глупостью. Потому что для этих людей богатство выше всего. Но жена моя прелестна, она любит меня, употребляет все усилия, чтобы сделать меня счастливым, не имеет другой мысли, других желаний, только разделяет мои. Порицаешь ты меня за это супружество?

– Если оно составляет твое счастье… если ты ни разу не раскаялся с тех пор, как женился…

– Я! Раскаялся в том, что женился на Агате?! Ах, друг мой, когда ты ее узнаешь, ты будешь завидовать моей судьбе.

– Но где же ты познакомился с… с твоей женой?

– Это целый роман. Пойдем, сядем вон в той рощице, я тебе все расскажу.

– Милый Леон, я, может быть, задал тебе нескромный вопрос? Ты имеешь полное право не отвечать мне на него.

– Помилуй! Что такое ты говоришь! Ты совсем отуречился! Если бы у тебя были огорчения, если бы ты был влюблен в кого, разве ты мне не рассказал бы все? Разве ты больше не тот, что был? Не мое второе я? Если в мое отсутствие кто-нибудь оскорбит меня, разве ты не станешь, как прежде, драться за меня? Если будут оскорблять честь мою, разве ты больше не сочтешь это оскорблением своей чести? Нужно ли мне припоминать тебе наши юношеские годы… Когда ты приходил ко мне и говорил: «Леон, ты сегодня должен стреляться на пистолетах, вот в таком-то месте», не спрашивая у тебя причины дуэли, я шел, уверенный, что если ты так решил, то это необходимо. Я шел драться, как бы ты пошел сам, если бы я тебя попросил. Когда друзья находятся между собою в подобных отношениях, у них не может быть тайн друг от друга.

Гастон, слушал, вздыхая, в то время как Леон припоминал все доказательства их дружбы, затем проговорил, подавляя свое волнение:

– Я не изменился, Я все тот же. Расскажи мне, как ты познакомился со своей женой.

– Прогуливаясь верхом на Елисейских полях. Она же часто ходила в Нелье с этим славным Сабреташем.

– Со своим дядей?

– Он ей не дядя. Моя бедная Агата – ребенок, брошенный в гостинице, в которую зашла ее кормилица, отправлявшаяся с ней в Париж. В этой гостинице кормилица ее внезапно умерла. Не нашли никаких бумаг, касавшихся девочки, которая до семнадцати лет и жила в этой гостинице. Бедное дитя! Какая ее судьба! Она, может быть, дочь богатых родителей, которые, вероятно, тщетно ее везде отыскивали.

– Действительно, странная судьба, – повторил Гастон.

– Что делала моя бедная Агата с тех пор, как оставила гостиницу, до того времени, пока встретилась со мной, – продолжал Леон, – я не могу тебе этого сказать, Гастон, потому что это история ее жизни, а не моей, но что я хочу тебе рассказать, это то, что она не хотела меня обманывать, когда я предложил ей мою руку, она отказала мне, говоря, что недостойна любви, которую она разделяла. Она призналась мне во всем, как признаются только своему духовнику, для того, чтобы я забыл ее, изгнал образ ее из моего сердца….

– Это хорошо… это благородно… – говорит Гастон, сжимая руку своего друга. – Тот, кто не обманывает, стоит прощения… Дальше… продолжай….

– Дальше? Ну, я хотел, как говорят, быть благоразумным, я сделал, что мог, чтобы забыть эту бедняжку, которая, рыдая, умоляла меня не думать больше о ней. Тщетные усилия. Образ ее меня не покидал. Я нанял квартиру в том самом доме, где жил Сабреташ. Я забыл тебе сказать, что этот старый ветеран был ее опорой, защитником, отцом, и без него она бы давно погибла. Это человек редкой честности, и ради этого всегда можно извинить его солдатские выражения в разговоре. Наконец, я опять посватался за Агату и получил вторичный отказ. Тогда я с ума сошел от любви и горя и слег в маленькой квартире, нанятой мною, чтобы быть поближе к ней. Случай и сострадание привели ее ко мне. Она меня узнала, увидела, что жизнь моя в ее руках, и перестала колебаться, согласившись стать моей женою. С этой минуты любовь наша становится только крепче и сильней. Агата не любит свет, и мы поселились в этом поместье. Приезд моей тетки – единственное облачко, затемнившее наше счастье. Однако ты приехал к нам, и мне ничего более не остается желать.

Лицо Гастона окончательно прояснилось, и, с любовью смотря на друга, он произнес:

– Все, что случилось, к лучшему, милый Леон, ты будешь счастлив в своем супружестве, и гораздо более, нежели те, которые женятся на великосветских барышнях, воспитанных в модных пансионах, которые вместе с богатым приданым приносят с собою привычку к роскоши и удовольствиям, разорительную для мужа. Ты дал своей жене общественное положение, и она это знает. Она любит тебя, следовательно, постарается воздать тебе счастьем за все, что ты для нее сделал.

– Теперь твоя очередь, Гастон, верно у тебя найдется, что мне рассказать.

– Право, нет. В Турции мои приключения были непродолжительны; я не вынес оттуда особенных воспоминаний и не думаю, чтобы оставил там кого-нибудь, кто бы грустил обо мне.

– Но в Париже… до своего отъезда… три с половиной года тому назад… ты рассказывал мне, что разыскиваешь одну молодую девушку. Ты говорил, что это очень оригинальное происшествие, но так и уехал, не поделившись со мной.

– Боже мой! Это было похоже на все любовные похождения… Теперь припоминаю, какая-то белошвейка. Я с ней встретился в театре, она мне назначила свиданье, однако не пришла. Вот и все.

– Так твое сердце свободно, тем лучше, ничто не будет тянуть тебя в Париж.

– Свободно!.. Не совсем. Я ухаживаю теперь за… одной дамой… вдовушкой… не могу ничего сказать тебе больше.

– Как, негодный! Но ты всего восемь дней как вернулся.

– Да… но я познакомился с ней в самый день моего приезда, потому не могу остаться здесь у тебя так бы долго, как хотел.

– Зачем же было писать совершенно иное?

– А потому, что, когда я писал тебе, мы с ней поссорились, но перед моим отъездом к тебе помирились.

– Прекрасно, милостивый государь! Вижу, что ты у нас не долго пробудешь… ветреник! Но пойдем в гостиную, моя почтенная тетушка придет в негодование, если мы здесь дольше пробудем. Вот я был бы рад, если бы она отправилась в Париж! Но она и не думает. Не могу поверить, чтобы ей было у нас весело, но она остается, желая сделать неприятное мне и Агате.

Гастон следует за своим другом, думая: «Бедная молодая женщина. Это я причина ее болезни. Она никогда не привыкнет меня видеть, но я нашел теперь повод, чтоб не оставаться здесь долго».

Когда друзья вошли в гостиную, Сабреташ вздохнул свободно, видя, что лицо Леона весело и спокойно.

Госпожа де Фиервиль тоже наблюдает за Леоном, и ей досадно, что она ничего не видит, не находит пищи для своих пересудов.

Вскоре пришли сказать, что приехал доктор, за которым посылал в город Леон, он спешит отвести его к жене, говоря:

– Это только из предосторожности, но лучше посоветоваться с доктором раньше, нежели позднее.

– Отличный муж! – восклицает господин Гишарде.

– Да, – отвечает Гастон, – но, кажется, у него отличная жена!..

– Это правда, – спешит ответить Сабреташ, чувствуя желание расцеловать Гастона. – Агата достойна любви. Подобный отзыв от дяди может показаться пристрастным, но позднее вы сами увидите, что это только правда.

– Я в этом уверен, милостивый государь.

Госпожа де Фиервиль, которую, вероятно, не занимал этот разговор, взяла свечу и ушла к себе.

Леон пришел от жены очень довольный: доктор сказал, что нездоровье госпожи Дальбон незначительно и что ей нужно одно спокойствие.

Мужчины провели вечер очень приятно. Принесли пунш. Гастон рассказал о нескольких своих похождениях в Турции, Сабреташ – в Африке, и, когда пробило одиннадцать часов, все удивились, что время прошло так быстро. Так как с ними не было госпожи де Фиервиль, то Гастон вспомнил несколько довольно фривольных анекдотов, а Сабреташ приправлял свои истории энергичными солдатскими выражениями.

На другой день старый солдат решил поговорить с Вишенкой наедине. Увидев, что Леон пошел в сад, он поспешил в ее комнату, она еще была в постели.

– Не бойтесь более ничего, дитя мое, – сказал он ей, – и не опасайтесь присутствия господина Гастона, я в нем теперь уверен. Он узнал вас, в этом уж нельзя сомневаться, но он не даст этого заметить ни одним словом.

После завтрака Вишенка сошла в гостиную. Она знала, что в это время госпожа де Фиервиль находилась еще в своей комнате. Ей казалась, что в отсутствие этой дамы свиданье с Гастоном будет для нее менее затруднительно.

Усадив жену на диван, Леон пошел за Гастоном, который играл в бильярд с Сабреташем и господином Гишарде.

– Жена моя в гостиной, – говорит он своему другу, – поди, познакомься с ней, вчера ты не успел сказать ей и двух слов.

Гастон, стараясь скрыть, что происходит в его душе, следует за Леоном.

Полулежа на диване, бледная, дрожащая Вишенка, ожидая его прихода, мысленно ободряет себя: «Смелее!.. Живя в свете, надо уметь скрывать свои чувства».

И она приветливо улыбается Гастону, которого подводит к ней муж.

– Привел познакомиться с тобой Гастона, моя милая Агата, – говорит ей Леон, – он надеется, что ты сегодня не встретишь его так, как вчера.

Гастон кланяется ей с таким почтением, что опасения ее начинают исчезать, и говорит ей:

– Я был в отчаянии, что вы заболели, упали в обморок в минуту моего приезда.

– Но ты в этом не виноват, – отвечает Леон, – не думаешь ли ты, что жена сделает тебя ответственным за все обмороки, которые могут с ней случиться?

– Надеюсь, нет. Если бы я думал, что присутствие мое причиняет малейшее беспокойство, я бы тотчас удалился, даже от моих лучших друзей.

Эти слова и вид, с которым они были произнесены, окончательно успокаивают Вишенку, и она отвечает Гастону:

– Милостивый государь, друг моего мужа всегда будет здесь любимым гостем. Счастье Леона была и есть моя единственная мысль. Он рад вас видеть. Я разделяю все его чувства.

– Знаете что? – сказал, смеясь, Леон. – Вы похожи на двух посланников, которые должны заключить какой-нибудь важный договор. Какой церемонный тон! Какая дипломатическая тонкость в разговоре! Ухожу от вас, вы слишком умны для меня. Надеюсь, когда вы познакомитесь поближе, вы не будете выражаться подобным языком.

Леон уходит из гостиной, и Вишенка остается одна с Гастоном Брумиером. Ужасная минута для молодой женщины, потому что она не знает, как станет обращаться с ней тот, который знал ее в дни ее несчастья.

Несколько минут проходят в молчании, минуты, показавшиеся весьма длинными для Вишенки, не смевшей заговорить первой. Наконец Гастон начал разговор тем, что стал хвалить окрестности, восхищаться прекрасными видами «Больших дубов», потом перешел к рассказам о своих путешествиях, о странных турецких обычаях, о жизни французов в Константинополе. И во все время разговора ни разу ни словом, ни намеком не коснулся своей встречи с молодою женщиной в Сен-Клу. Она слушала его все с большим и большим удовольствием и перестала бояться. Чтобы успокоить ее совершенно, Гастон старался не встречаться с ее взглядом. Вишенка со своей стороны тоже опускала глаза, когда он на нее глядел.

Скоро к ним присоединились Леон и Сабреташ, последний выразительно посмотрел на Вишенку, и она, улыбаясь, протянула ему руку. Они поняли друг друга… лицо старого солдата просветлело, и когда госпожа де Фиервиль явилась в гостиную, то очень удивилась, нашедши там только веселые лица.

– Кажется, нездоровье госпожи… Дальбон не имело никаких последствий? – говорит она, сжимая губы.

– Нет, милая тетушка, – отвечал Леон, – моя жена выздоровела… и вы, вероятно, так же как и мы, в восторге от этого.

– Я всегда думала, что в ее болезни не было ничего особенного, – пробормотала госпожа де Фиервиль.

«Вот тетушка, которая постарается расстроить ее счастье, – говорит себе Гастон, рассматривая госпожу де Фиервиль. – Бедная Вишенка… право, жаль!.. Она должна быть так счастлива… так удивлена своим новым положением, для которого, странно сказать, она как будто создана. Нет, я не буду разрушать ее блаженство… Стыд и срам тому, кто рассказывает о слабостях женщины… к тому же я овладел ею нечаянно, она не сама отдалась мне».

В конце вечера, перед тем как она сбиралась уйти к себе, Вишенка, улучив минуту, сказала тихонько Сабреташу:

– Вы его верно оценили, друг мой, он человек добрый и благородный, я более его не опасаюсь.

– Могло и так случиться, что я обманулся, что он не узнал вас, – отвечал Сабреташ.

– О нет, друг мой, он узнал меня, потому что никогда не смотрит на меня пристально… если бы было иначе, он не боялся бы, что я покраснею, встретившись с ним взглядом.