Текст книги "Вишенка. 2 том"

Автор книги: Поль де Кок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

– Довольно, прошу вас. Вы достойны счастья и богатства, потому что ничего не забываете.

Пока Вишенка так разговаривала с господином Дюмарселем, в другой стороне гостиной госпожа Шалюпо бранила своего мужа, который ходил беспрестанно пить пунш.

– Вы опять пришли из буфета, Неморин?

– Я ходил освежиться.

– Освежиться! Да вы только и знаете, что пьете пунш.

– Это лучше освежает на балу, нежели вода со льдом.

– А когда вы перестанете смотреть на госпожу Дальбон?

– Как… что… когда?

– О, не стройте из себя дурачка… негодный волокита! С тех пор как племянница госпожи де Фиервиль вошла в гостиную, у вас глаза хотят выскочить. Это неприлично, нескромно, как вы смотрите на эту даму!

– Уверяю, вас, госпожа Шалюпо, что вы ошибаетесь… не могу же я спрятать глаза в карман.

– Это было бы гораздо лучше, нежели таращить их на всех женщин. Пригласите меня на какой-нибудь танец, я хочу с вами танцевать.

– Но я… потому что…

– Скорее идите… дайте руку… ведь говорю вам, это я хочу танцевать. Пойдемте, станем на места.

И госпожа Шалюпо утащила мужа танцевать кадриль.

Один молодой человек пригласил Вишенку, которая не посмела ему отказать, потому что Леон сказал ей, что если она не будет танцевать, то еще более обратит на себя общее внимание; случилось так, что она танцевала в одной кадрили с господином Шалюпо, который, смущенный присутствием госпожи Дальбон и насмешками своей жены, щипавшей его, как только он поглядывал на Вишенку, путал все фигуры, толкал дам и, наконец, кончил тем, что наступил на мозоль своей супруге, которая, прихрамывая, удалилась на свое место, еле сдерживая гнев.

Что же касается Вишенки, то она протанцевала кадриль скромно, грациозно и едва успела возвратиться на свое место, как сейчас же получила другие приглашения.

Близилась полночь; бал был в разгаре, залы полны гостей; госпожа де Фиервиль отлично умела занять своих посетителей, но лоб ее начинал хмуриться, взгляд беспрестанно обращался на часы; вдруг лицо ее просветлело – она увидела входившего Фромона.

Господин этот был одет чрезвычайно странно; видно было, что он рассчитывал произвести впечатление, и манеры человека, часто посещающего кофейни, вполне согласовались с его одеждой и действительно не могли не поразить людей хорошего общества. Вдобавок, боясь, что он недостаточно весел, и чтобы добавить храбрости, он выпил, как это делают молодые люди, отправляясь на бал.

Господин Фромон вошел в большой зал, задрав нос кверху, говоря громко и расталкивая всех, как это делается только на публичных балах, так что все спрашивали друг у друга, что это за человек, воображающий, вероятно, что он попал на бал в Мабиль… и от которого несет табаком, как от караульного.

Госпожа де Фиервиль поспешила навстречу к странному гостю.

– Вы приехали очень поздно, милостивый государь, я уже отчаялась вас видеть.

– Нужно же, сударыня, иметь время выкурить несколько сигар… но я непременно хотел быть на вашем балу. Черт возьми! Я не желал его пропустить… я имею на то свои причины… но это тайна… я не могу вам ее сказать.

– Я уважаю ваши тайны, но надеюсь, что сегодня вечером вам будет весело у меня.

– Да, сегодня у вас, кажется, довольно мило… по крайней мере, есть женщины. Но, идите, пожалуйста, к своим гостям, не церемоньтесь со мною; я тертый калач! Сам везде пройду… меня нечего представлять.

Госпожа де Фиервиль отошла от господина Фромона, не теряя его из виду; он начал тем, что стал брать стаканы с пуншем, разносимые слугами, потом, вооружившись лорнетом, отправился прогуливаться по залам, дерзко рассматривая всех дам и бормоча себе под нос:

– Посмотрим, правду ли мне сказало анонимное письмо… я должен здесь встретить женщину, которую знал прежде и которую давно желаю отыскать. Женщину… это очень неопределенно; я знал многих! Но ничего, посмотрим, поищем… Желал бы знать, какой черт мне это написал?

Танцы возобновились, Вишенка тоже танцевала кадриль, когда господин Фромон обратил на нее внимание. Увидев ее, он сначала замер от восторга. Молодая женщина была так хороша в своем бальном наряде, так грациозно танцевала, что он не мог наглядеться на нее, но по мере того, как он в нее все более и более всматривался, он узнавал эти глаза, губки, тонкую, чарующую улыбку и, наконец, сказал себе: «Ах, черт! Но, я знаю эту женщину! Ба!.. Да ведь это маленькая Вишенка… еще похорошевшая… это ее черты. Вероятно, это должна быть та самая дама, которую я видел в театре. Если это не моя маленькая плутовка, то это сходство удивительное. Впрочем, в присланной мне записке было сказано, что я встречу здесь одну свою старую знакомую. Стало быть, это она? Я сейчас в этом удостоверюсь: если это она, то мое появление будет иметь свое действие».

Едва окончилась кадриль, Фромон поспешил подойти к Вишенке и, кланяясь ей с любезностью, в которой проглядывала насмешка, проговорил:

– Будьте так добры, сударыня… позвольте мне пригласить вас на кадриль.

Вишенка подняла глаза на говорившего и содрогнулась от ужаса, потому что узнала в нем постоянно ее преследовавшего, ненавистного ей человека.

– Я уже приглашена, милостивый государь.

– Приглашены… это меня не удивляет… хорошенькие женщины всегда много танцуют; так позвольте вас просить на следующий танец.

– Я приглашена на несколько кадрилей, милостивый государь, и не знаю, останусь ли здесь довольно времени, чтобы их все протанцевать.

– Ах, черт возьми! Как это досадно… я должен непременно с вами танцевать.

Говоря все это, Фромон пристально смотрел на Вишенку и замечал с тайною радостью на лице ее смущение и ужас, который она тщетно старалась скрыть.

– Ну, прекрасная дама?.. Согласитесь протанцевать со мной кадриль.

– Повторяю вам, милостивый государь, что у меня и так много приглашений.

– Но, мне кажется, для старого знакомого… можно что-нибудь сделать.

– Я вас не понимаю.

– В самом деле, у вас короткая память… но я вас сейчас узнал; во-первых, по вашим прелестным чертам, потом, ваш голос совершенно меня удостоверил – вы Вишенка. Конечно, на вас уже не та одежда… но вы все та же.

– Повторяю, милостивый государь, что я вас не понимаю и совсем вас не знаю.

– Не знаете, сударыня! Так почему же мое присутствие вас так встревожило! Ах, кстати, мне есть нечто весьма важное вам передать… Анжело умер… знаете, тот, который так плохо исполнял роли в театре. Он умер в Англии, год тому назад. А-а, это вас взволновало; вы начинаете вспоминать.

Вишенка изо всех сил старалась казаться спокойной, чтобы быть в состоянии защищаться от этого человека, который нападала на нее; хотела призвать на помощь все свое мужество, чтобы уверить его, что он говорит не с Вишенкою, и чувствовала, как силы оставляли ее, а голова кружилась. В эту минуту господин Дюмарсель приблизился к молодой женщине, говоря:

– Что с вами? Вы бледны?.. Вам плохо?

– Да. Мне нехорошо, мне нужен свежий воздух. Умоляю вас, уведите меня отсюда, уведите.

И Вишенка, взяв руку господина Дюмарселя, удалилась с ним в другой зал.

– Так вот как… меня не хотят признать! – произнес Фромон, смотря на уходившую Вишенку. – Хорошо же… я ей устрою скандальчик!

И господин этот прошел вслед за молодой женщиной, не упуская ее из вида; она стала у окна и пила воду, которую ей подал господин Дюмарсель.

– Знаете вы эту хорошенькую женщину… вот ту… что стоит там у окна?

Тот, к которому он обратился, был господин Шалюпо, только что выпивший еще стакан пунша и не спускавший глаз с Вишенки, когда видел, что жена его за ним не наблюдает.

– Эту хорошенькую, женщину… которая стоит там у окна? Это госпожа Дальбон.

– Так!.. Но что это такое?.. Откуда взялась эта госпожа Дальбон?

– Как! Вы не знаете, что госпожа Дальбон – племянница госпожи де Фиервиль?

– В самом деле! Поздравляю ее с этим! Я ее хорошо знаю, эту хорошенькую брюнетку; у нее было много занятий… но прежде она не называлась госпожою Дальбон, а просто Вишенкою.

– Вишенка!.. Что такое вы говорите? – вскричал Шалюпо с испуганным видом. – Так я не обманулся… это она! Потому что я тоже хорошо знаю Вишенку.

– Мой милейший господин, одно, что я могу сказать вам, это то, что я держал эту женщину в своих объятиях.

– Я тоже держал эту прелестную женщину в своих объятиях.

– А я, господа, держу ее в своих объятиях каждый вечер, потому что я ее муж.

Эти слова были произнесены Леоном, который, отыскивая жену, услышал, как произносили ее имя, и остановился позади разговаривавших.

Узнав Дальбона, увидев его возле себя, господин Шалюпо весь позеленел и поспешил сказать:

– Как… например… все это одна шутка… не верьте ни одному моему слову… это неправда… это все пунш… Божусь вам, что я не знаю, что говорю!

Что касается Фромона, то, увидев молодого человека, с гневом на него смотревшего, он окинул его дерзким взглядом и воскликнул:

– Поистине, мне очень жаль вас… но если вы муж этой женщины… которая стоит там… то вы были кругом обмануты… и я не беру назад своих слов.

– Довольно, милостивый государь, довольно! – отвечал Аеон, хватая за руку Фромона, пожимая ее так крепко, что на ней остались следы его пальцев. – Жду вас завтра в восемь часов в Булонском лесу, и если вы осмелитесь не явиться…

– Не беспокойтесь, ябуду там и покончу с вами. У меня счастливая рука и навык к этого рода делам.

– Так до завтра, с нас будет довольно по одному свидетелю.

– Как хотите.

Покончив с Фромоном, Леон обернулся, ища Шалюпо, от которого он тоже хотел требовать удовлетворения, но Неморина уже более тут не было… он исчез… Леон хотел бежать его отыскивать, когда до слуха его долетел крик. Это вскрикнула Вишенка, увидавшая, что муж ее говорит с Фромоном, и упавшая без чувств на паркет, в ужасных конвульсиях. Забыв Шалюпо, Леон побежал к жене, которую уже поднял господин Дюмарсель и оказывал ей всевозможную помощь.

Госпожа де Фиервиль, видевшая издали все, что происходило, подошла поспешно к Вишенке, восклицая:

– Боже мой! Что такое случилось? Как, Леон, вашей жене сделалось дурно? В чем причина?

Но как вы сами взволнованы! Что произошло? Надо отнести вашу жену в мою комнату и послать за доктором.

– Нет, сударыня, нет, – отвечал Леон, быстро отталкивая свою тетку от Вишенки, – не у вас найдет помощь моя жена; прежде всего ее надо увезти из этого дома, куда, я теперь понимаю, почему вы так желали, чтобы она приехала сегодня вечером.

И Леон, взяв на руки жену, вынес ее из зала и с помощью господина Дюмарселя посадил в свою карету. Уходя, господин Дюмарсель бросил такой взгляд на госпожу де Фиервиль, что привел ее в ужас.

Все гости обступили хозяйку, желая узнать о случившемся. Вскоре и госпожа Шалюпо увеличила общее замешательство: она с криком вбежала, спрашивая о своем муже, говоря, что нигде не может его найти.

– Ах, боже мой, милая моя, зачем вы так пут аетесь, – говорит ей госпожа де Фиервиль. – Вероятно, господин Шалюпо почувствовал себя не совсем здоровым… не желал вам этого говорить… чтобы не заставить вас уехать с бала.

– Я знаю… что мой муж пил много пуншу, но если он не найдется… то я разберусь с вашей племянницей… которая ему вскружила голову.

– Кажется, жена моего племянника сегодня вечером перевернула у меня все вверх дном. После мы, вероятно, узнаем причину всех этих происшествий, но из-за этого не следует, чтобы мой бал прекратился… Прошу вас, господа, берите ваших дам, слышите, оркестр уже играет ритурнель… сейчас начнется кадриль.

Танцы возобновились, потому что в большом свете не принято заниматься делами, которые касаются только хозяйки дома… А Фромон вышел из дома госпожи де Фиервиль с тем же дерзким видом, как и вошел в него, и когда эта госпожа стала его отыскивать, чтобы подробно расспросить о случившемся, его давно уже не было.

Леон привез жену домой. Свежий воздух очень помог Вишенке, и сейчас она чувствовала только сильную слабость. Господин Дюмарсель, не оставлявший молодых супругов, предлагал съездить за доктором и привезти его. Но Вишенка на это не согласилась; она благодарила этого великодушного человека, расположение которого к ней не изменялось; он и теперь его доказывал ей. Леон тоже благодарил его, и господин Дюмарсель удалился, прося позволения явиться завтра, узнать о состоянии здоровья больной, на что молодые люди тотчас дали свое согласие.

Оставшись вдвоем с женою, Леон, видя, что Вишенка смотрит на него со страхом и боится заговорить с ним, проявил всю свою нежность и внимание.

Наконец Вишенка спросила у него дрожащим голосом:

– Друг мой… я видела, ты говорил на бале с одним человеком… Ах… человеком, всегда старавшимся мне вредить… Боже мой!.. Этот человек узнал меня… и хотя я говорила ему, что он ошибается… он тем не менее упорствовал в том, что знает меня. Ах, Леон… ты должен краснеть, имея такую жену… ты не должен любить меня. Однако же, прежде чем ты женился на мне, ты слышал, что сказал тебе Сабреташ… он должен был рассказать тебе об этом коммивояжере; об этом господине Фромоне, который предлагал мне свою любовь, когда я жила с актерами, и заставил потом освистать меня потому, что я не хотела его слушать…

– Я знаю все это, успокойся, моя Агата, и в особенности не думай, что я могу когда-нибудь перестать любить тебя… Пусть они говорят, что хотят, моя любовь всегда будет принадлежать одной тебе.

– Милый Леон! Но этот человек… этот Фромон… что он тебе говорил?

– Да почти ничего… Я услышал, как он рассказывал господину Шалюпо, что он тебя узнал; тогда я подошел к нему и спросил, где он познакомился с моей женою. Вопрос его смутил, и он пробормотал, что ошибся.

– И это все, что он тебе сказал?

– Положительно все.

– Леон… ты не обманываешь меня? Этот человек ничего более тебе не говорил?

– Ничего.

– Ах, когда я увидела, что ты говоришь, я думала, что я умру… я хотела бежать к вам… разлучить вас… и вдруг уж ничего больше не увидела вокруг себя.

– Отдохни, успокойся… и забудь происшествия этой ночи. Ах, друг мой, теперь ты видишь, что я не должна была выезжать в свет. Но как попал этот Фромон к твоей тетке?

– Тут кроется какое-то вероломство. Гастон был прав.

– И Сабреташ также… когда он нас предупреждал, чтобы мы остерегались.

Леон достиг, наконец, того, что развеял все опасения жены; удвоив к ней свою любовь и ласки, он возвратил ее душе спокойствие, и, утомленная всеми происшествиями ночи, Вишенка заснула на заре.

Видя, что она спит, Леон встал тихонько и прошептал, смотря на нее:

– Спи спокойно, бедная Вишенка!.. Ты… всю жизнь которой я знаю… потому что Сабреташ мне все рассказал… он хотел, чтобы мне было все известно, прежде чем ты будешь носить мое имя… чтобы я никогда не мог вас обвинить ни того, ни другого в том, что вы обманули меня. Ах! Я не раскаиваюсь, что соединил мою жизнь с твоею… Сердца твоего никогда не касался порок… До свиданья, милый ангел, я отмщу за тебя этому негодяю, который осмеливается до сих пор тебя преследовать… О! Если Господь справедлив, этот Фромон получит достойную награду за свои подлые поступки.

Придя в свой кабинет, Леон написал записку, которую положил в свой письменный стол, потом оделся, взял ящик с пистолетами и вышел тихонько из дому, не потревожив никого из своих слуг.

В шесть часов с половиною утра, едва упросив привратника того дома, где жил Гастон, отворить дверь, Леон дернул звонок квартиры своего друга и спросил у слуги, у себя ли его господин.

– Дома ли господин? – переспросил лакей. – Конечно, в этот час… О! Мой господин не встает так рано и, верно, теперь спит.

– Если так, то я пойду разбужу его.

– Позвольте, сударь, ведь господин спит.

– Поэтому-то я и хочу разбудить его.

И Леон, не слушая лакея, который хотел остановить его, вошел в комнату Гастона; этот последний уже не спал, шум разбудил его. Он, по-видимому, нисколько не удивился раннему визиту Леона.

– Извини, пожалуйста, милый Гастон, что я тебя потревожил, но важное дело, не терпящее отлагательства…

– Твое посещение не застало меня врасплох… я ожидал тебя; пари держу, что у тебя дуэль сегодня утром.

– Действительно так. Но кто тебе сказал?

– Никто, но я это предвидел: это последствие бала у твоей тетки.

– Да… ты был прав… это все она устроила… Боже мой! Что ей сделала Агата, почему тетка хочет погубить ее?

– С кем ты дерешься?

– Фромон, который выглядит обычным посетителем кофеен; всем чрезвычайно странно было видеть его у моей тетки.

– Вероятно, у госпожи де Фиервиль были важные причины, чтобы пригласить этого господина к себе на бал.

– Да!.. Теперь я догадываюсь. Это ужасно!

– Наконец, что же сделал этот человек?

– Подлец! Он указывал на мою жену… другому, которого я тоже знаю, где найти. Он говорил… Одним словом, Гастон, оскорбление так велико, что оно требует не только крови, но смерти этого человека.

– Хорошо. В котором часу вы должны стреляться?

– В восемь часов, в Булонском лесу.

– Я встаю и буду сейчас готов.

С этими словами Гастон вскочил с постели и, проворно одеваясь, спросил у своего друга, принес ли тот оружие.

В восемь часов без четверти молодые люди сели в карету, во время дороги друзья говорили мало; оба были погружены в свои размышления. Наконец Леон обратился к Гастону:

– Если судьба будет против меня… я написал мои последние распоряжения… ты найдешь мое письмо в письменном столе… я оставляю все мое состояние той, которую так люблю. Тебе поручаю, Гастон, быть исполнителем моей последней воли.

– Если ты будешь убит!.. Будь спокоен, Леон, я отомщу за тебя. Но я не хочу думать, чтобы честный человек пал под ударами мерзавца и негодяя.

– Ах, друг мой, подобное, однако ж, случалось, но, несмотря на это, уверяю тебя, что я не трушу перед этим господином.

Подъехав к Булонскому лесу, друзья вышли из кареты. Леон посмотрел на часы, еще не было восьми. Молодые люди остановились у опушки; погода была мрачная, холодная; нигде не видно было ни души.

Прошло еще семь минут. Показался наконец кабриолет, из которого вышли двое мужчин: это был господин Фромон и с ним длинный, худой господин, затянутый в пальто, как в футляр дождевого зонтика, с узким бледным лицом, украшенным бородою, как у сапера. Эта особа держала в руках две шпаги.

Господин Фромон приблизился к Леону со своим обыкновенным дерзким видом, небрежно раскачиваясь.

– Извините, милостивый государь… ноя, кажется, не опоздал… Нет еще восьми часов… В какую сторону мы пойдем?

– Прошу вас следовать за нами, господа.

– Следовать, то есть вам сопутствовать. Ламбурло, иди, любезный… попроворнее..

Леон направился к маленькой рощице и, выйдя потом на поляну, сказал, остановившись:

– Здесь нам будет хорошо.

– Да, недурно, как ты думаешь, Ламбурло?

Сухой и длинный человек отвечал одним кивком головы, но Фромон продолжал, обращаясь к Леону:

– Я вижу, милостивый государь, что вы принесли с собой пистолеты, а я принес шпаги… и так как я имею право выбирать оружие, то, если вам угодно, мы будем драться на шпагах.

– А на чем основываете вы свое право первым выбирать оружие? – спросил Гастон.

– Как на чем? Потому что не я, а меня вызвали на дуэль!.. Я его совсем не знал! Ничего ему не говорил. Вы, стало быть, не знаете дела? Я вам сейчас расскажу, если хотите… Секунданту должны быть известны все факты.

– Очень хорошо, милостивый государь, – прервал его Леон, – мой друг знает, в чем дело; я мог бы обратить ваши доказательства против вас же, потому что я был оскорблен… но я хочу скорее покончить; будем драться на шпагах, я согласен, и потом на пистолетах, если шпаги окажется недостаточно.

– Зачем уступаешь ты желаниям этого человека? – возмутился Гастон. – Он предлагает тебе драться на шпагах, потому что он, вероятно, силен в этом. Зачем даешь ты над собою преимущество этому дерзкому господину?

– Еще раз, потому что я хочу скорее все закончить. Снимайте платье, милостивый государь.

– Не беспокойтесь, мы знаем, как это делается. Ламбурло, подай нам шпаги, пусть мой противник выберет ту, которая ему понравится… они обе отличные.

Гастон осмотрел шпаги, который держал господин Ламбурло; они обе были одинаковой длины и одинаково легки; взяв одну из них, он подал ее Леону, говоря:

– Будь как можно спокойнее и хладнокровнее.

Но Леон так спешил драться, что, ничего не слушая, схватил шпагу, бросился на Фромона, крича:

– Становитесь в позицию, милостивый государь!

Фромон ожидал своего противника, стоя твердо, непоколебимо и весь сосредоточенный на поединке. Бой начался, стремительный, с одной стороны, и осторожный – с другой. Леон все нападал, противник же его только защищался. Гастон содрогнулся, видя, как друг его все более и более увлекался своим гневом. Действительно, воспользовавшись одной ошибкой, противник проколол его шпагой насквозь! Леон старался удержаться на ногах… продолжать бой, но шпага выпала из его рук, и он упал на грудь Гастона, поспешившего к нему на помощь.

– Это не могло кончиться иначе, – сказал господин Фромон, надевая сюртук и вытирая шпагу. – Господин Дальбон дерется, как сумасшедший… Не так следует биться на шпагах; Ламбурло, помоги этому господину отнести его друга… я вам пришлю сюда карету. Вы напрасно не привезли с собой хирурга, честь имею кланяться.

И господин Фромон очень спокойно удалился, Гастон же только и был занят одним Леоном в обмороке; он старался привести его в чувство и перевязал своим платком его рану. Наконец, с помощью господина Ламбурло, он посадил раненого в карету, сел сам возле него и повез его обратно, в Париж.

Вишенка спала еще, когда ее вдруг разбудил шум голосов; она позвонила своей горничной, которая явилась бледная, дрожащая.

– Что такое сделалось? Я слышала шум, как будто шаги многих людей? Где мой муж? – вскричала Вишенка.

Горничная молчала и опустила голову, чтобы скрыть слезы. В эту минуту Гастон отворил дверь и сказал Вишенке:

– Ваш муж дрался на дуэли и опасно ранен. Но успокойтесь, рана его не смертельна, сейчас хирург говорил мне, что отвечает за его жизнь.

– Ранен, ранен! О, боже мой… и это из-за меня! Я хочу его видеть. Я хочу идти к нему, Леон.

И Вишенка залилась слезами. Гастон подошел к постели и, взяв руку молодой женщины, нежно пожал ее, говоря:

– Если вы хотите, чтобы муж ваш выздоровел, то необходимо, особенно первые дни, оберегать его от всяких сильных ощущений. Одевайтесь и приходите к нему. Но крепитесь, не показывайте ему своего глубокого отчаяния. Рана его опасна, но, повторяю вам, мы его спасем. Я тотчас иду к нему.

Через несколько минут Вишенка, бледная, дрожащая, вошла в ту комнату, где положили раненого. Леон не мог говорить, но старался улыбнуться жене, как бы желая этим сказать: «Не плачь… я выздоровею».