Текст книги "Вишенка. 1 том"

Автор книги: Поль де Кок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Сначала все кричат, затем мало-помалу успокаиваются, оставшиеся невредимыми актеры выбираются из экипажа, чтобы оказать помощь упавшим товарищам. Благородный отец отделывается легким повреждением глаза; Пуссемар тоже особо не пострадал, однако госпожа Гратанбуль попала головою в кадку с патокой. Трое вытаскивают ее оттуда. Оригинальное зрелище: мать Альбертины, оставив в кадке свой чепчик и парик, явилась всем бритая и покрытая патокой. В первую минуту раздался громкий смех.

– Какая великолепная негритянка! – воскликнул Кюшо. – Смотрите, господа, как ей патока к лицу.

– Дураки вы такие, вытирайте же меня поскорее, пока не заели мухи, и так уже кусают!

– Упокойся, матушка, – и Альбертина обратилась к торговцу: – Дайте мне что-нибудь, чем бы обтереть эту патоку.

– Погодите, сударыня. – Он жестом подозвал стоявших на улице мальчишек. – Вот эти молодцы обожают патоку, надо видеть, с каким аппетитом они ее едят, даже вылижут всю бумажку, потерпите минутку, они вас всю очистят.

– Славная мысль! – рассмеялся Дюрозо. – Что ж, Гратанбуль, позволишь ли мальчишкам облизать твою голову?

– Все, что хотите, лишь бы меня избавили от этого!

Скоро мать Альбертины оказалась окружена толпой детей, все стараются пробраться к ней, становится тесно, между мальчишками завязывается драка, госпожа Гратанбуль в свою очередь наделяет их пинками, потому что они от жадности кусают ее за ухо. Наконец на помощь матери пришла Альбертина с ведром и губкой, она смыла остатки патоки, а воду вылила на мальчишек.

Пока все это происходило, актеры осведомились о лучшей гостинице, поставили Вертиго на ноги, благородный отец отлепил от левого глаза черносливинку, и все отправились в путь, наградив потерпевшего убыток торговца бесплатным билетом.

– А красив наш въезд в Немур! Не знаю, достанем ли мы здесь много денег, но мы уже произвели фурор.

XIII. ПАРИК – РЕПЕТИЦИЯ – БАРАБАН

Актеры легко нашли себе номера, гостиница оказалась достаточно велика и мало заполнена народом.

Дюрозо и Монтезума отправились на поиски зала для спектакля, потом – за разрешением к мэру. Пуссемар, позаботившись о Вертиго, затем пошел разыскивать любителей для составления оркестра.

Гранжералю поручили составление и напечатание афиш. Дамы занялись приготовлением нарядов.

Вишенка совсем в чаду, все окружающее ей кажется сном, но поцелуи Анжело напоминают ей о действительности.

– И я завтра буду играть!

– Да, милая, у тебя прелестная роль.

– Я ее не знаю. Мне ее не выучить до завтра.

– Два слова только надо произнести; «Полночь и всегда».

– Полночь и всегда?

– Кажется, это можно запомнить.

– Да, если нужно сказать только это.

– Ничего более. Вот в чем состоит вся пьеса: молодой человек приезжает в гостиницу, находившуюся в лесу, с ним лакей, хозяйка любезно их принимает, но она находится в сообществе разбойников, которые обкрадывают и часто даже убивают путешественников, останавливающихся в ее гостинице.

– Боже, что же было с молодым человеком?

– Его спасла молодая девушка, которой приказывали притворяться немой. Это твоя роль, я буду путешественник, ты увидишь, что у нас пойдет хорошо, ты мне будешь делать знаки, стараясь дать мне понять об угрожающей опасности.

– Понимаю.

– Я тебя буду учить.

– У меня нет костюма.

– Тебе не надо другого, ты будешь играть роль трактирной служанки.

– Значит, я останусь тем, чем была.

– Ты будешь прелестна, тебе обеспечен полный успех, ты в сто раз красивее всех наших дам.

– Это их бесит. О! Если не я, они не позволили бы тебе играть. Но будь спокойна, я тебе проложу дорогу.

– И будете всегда меня любить.

– Непременно, а ты?

– Я думаю.

– Ты не уверена в этом.

– Все, что произошло, случилось так быстро, что я еще не убедилась вполне в том, что это истина.

– Милая Вишенка, в жизни всегда быстрое решение самое лучшее, первое побуждение самое искреннее.

– Да, но не приди вы тогда на сеновал, я не уехала бы с вами.

– Итак, я должен благодарить небо, что за тобой пошел, разве тьг жалеешь об этом?

– К чему повели бы теперь сожаленья?

– Мне хотелось бы тебя видеть веселой, счастливой.

– Еще я не успела дать себе сознательный отчет в своем счастье.

– Дитя, не размышляй об этом, чтоб быть счастливой, пользуйся без оглядки слепо жизнью, живи минутой, не забывая, что нужно жить, пока есть молодость, и сама подчиняйся влеченью сердца.

– Да так ли все это?

Вместо ответа Анжело поцеловал Вишенку; а у нее в мозгу стучало: лишь бы не оправдались слова солдата!

Монтезума вернулся, восхищенный театром: сцена большая, резонанс прекрасный. Он уже успел сделать вдоль и поперек сцены гигантские антраша, не задев кулисы.

Дюрозо принес разрешение мэра, стало быть, можно рассылать афиши. Мэру предоставлена лучшая ложа.

– Но, а как тебе показалось, можно ожидать успеха, любят ли здесь музыку, театр?

– Музыку, кажется, любят – слышал на улице шарманку, а у парикмахера музыкальная шкатулка.

– Но знаете ли вы, – восклицает Гратанбуль, – что я никого из вас не буду одевать, пока вы мне не дадите нового парика. – Она пожимает плечами. – У меня нет ни малейшего желания ходить в повязке.

– Полно, матушка, заниматься пустяками, на что тебе парик, не хочешь ли ты побеждать сердца мужчин?

– Отчего же нет? Хорошо тебе называть это пустяками, а если бы твои косы остались в патоке, что бы ты запела?

– Это было бы весьма грустно.

– Успокойтесь, Гратанбуль, вы получите парик, отправляйтесь только в склад театральных костюмов и выбирайте там себе любой.

– О каких театральных костюмах говоришь ты, хвастушка, где они? Разве не знаешь, что каждый из нас имеет свои наряды.

– Извините, у Пуссемара есть чемодан, в котором уложены вещи, принадлежащие всей труппе. Есть там и парики.

– Пуссемар придет, тогда посмотрим, а теперь пора обедать, не оставаться же нам без обеда.

– Пойдем прежде осмотрим театр. Проведем репетицию.

– Без парика я не пойду.

Пуссемар явился с самым мрачным видом: он избегал весь город и нашел только четырех любителей – четырех барабанщиков из национальной гвардии.

– Как, тыне нашел ни одной скрипки, ни одного духового инструмента? – изумилась Элодия.

– Ничего, кроме четырех барабанов!

– Вот странный оркестр, как это он исполнит три оперы-буф?

– Хорошо, что мы назвали пьесу «День в походе». Тут барабаны на своем месте.

– Положим, но как быть с другой пьесой?

– В ней есть воры, а где есть воры, там барабанный бой не помешает.

– Хорошо, а что же мы сделаем с «Мещанским свиданием». Это веселенькая пьеса, тут барабаны ни при чем.

– В пьесе «Воры в шутку, или Любовь и страх» оркестр будет бить тревогу, и вы увидите какой это нагонит на всех страх. Этот милый Пуссемар на все найдет средство.

– Придут ли барабанщики на репетицию?

– Непременно. Приходите через час в театр. Меня не оркестр беспокоит, а наша бедная Вертиго.

– А что с ней?

– Ее сильно ошеломили.

– Пойдемте на репетицию.

– Минуту погодите, дайте мне парик, Пуссемар, говорят, у вас хранятся всякие театральные принадлежности.

– Все к вашим услугам, госпожа Гратанбуль, но помните, что у нас вещей немного и те нужны актерам.

– А мне, стало быть, не нужно? Не буду я вам без парика сидеть в будке суфлера, где из-под полу страшно дует, я не желаю простудиться. Ну, показывай мне поскорее твои богатства.

Общее богатство труппы заключалось в небольшом сундучке, наполненном жестяными саблями, кинжалами, розовыми венками, бутылками, стаканами, диадемами из фальшивых камней, картонными пирогами, лепными курами и индейками. Нашлись и три парика – рыжий, напудренный и, наконец, третий огромный, черный, напоминающий времена Людовика XIV, парики адвокатов, мировых судей и мольеровских маркизов. Госпожа Гратанбуль сначала выбрала напудренный с локонами, но он оказался мал, пришлось довольствоваться придворным париком прошлого столетия, с тем чтобы не измять его, так как он может понадобиться кому-нибудь на сцене.

Парик ей не понравился, однако Альбертина принялась уверять ее, что она в нем имеет вид прелестной Ниноны.

Теперь все отправились в театр на репетицию. Прохожие останавливались, провожая их взглядами, мальчишки кричали вслед.

– Чего эти повесы бегут за мной, – говорит госпожа Гратанбуль, бросая вокруг себя взгляды, полные негодованья, – не думают ли они меня опять лизать?

Ей отвечают взрывом хохота.

– Они смотрят на тебя, потому что на тебе такой чудной парик, они ничего подобного в Немуре не видали, – пояснила Альбертина.

Декорация состояла из гостиной, леса и площади. Гостиную вынуждены обратить в тюрьму «Дезертира».

– В таком случае, – заметил Монтезума, – вместо того чтобы сказать «Он в тюрьме», вы скажете: «Он был отведен в городское управление, которое ему заменило тюрьму».

– Но действие происходит в деревне?..

– Что же из этого? Ведь есть же тюрьма в нашей деревне, отчего же не быть там ратуше.

– Для того, чтоб играть «Два слова» нужна обстановка крестьянского дома, – заметил Анжело.

– Мы поставим лес.

– Да, но это не дом… ведь мне надо быть запертым и искать случая выбраться.

– Там есть перегородка, которую мы как-нибудь пристроим в лесу, завесим кулисами, и она нам заменит дом.

– Чего же мы ждем и не начинаем репетицию?

– Я жду своих барабанщиков.

– Пуссемар, когда я буду петь «Возможно ли огорчать того, кого любишь», пожалуйста, играй один на скрипке, я не хочу петь при барабанном бое.

– Если мне придется исполнять роль тюремщика, то я уже не смогу участвовать в оркестре.

– Если не будет скрипки, то я не играю, не думаете ли, что я стану петь, когда барабаны будут бить: трах, трах, трах! Благодарю покорно.

– Господа! – воскликнул Гранжерал. – Я жертвую собой для общей пользы – я беру роль тюремщика.

– Хорошо, Гранжерал, ты славный малый, твой поступок достоин человека, служившего у нотариуса.

– С условием, я требую, чтоб выставили на афише «По случаю болезни предназначенного в тюремщики актера роль эту исполнит Гранжерал».

– Изволь.

– Вот, кажется, и барабанщики идут.

Действительно, четверо молодцов, двое в военной форме и двое в штатском, перескакивая через скамейки, поспешили на сцену. Пуссемар, став по место дирижера, кричит:

– Раскладывайте ваши ноты на пюпитры, господа. Отметьте карандашом те места, когда вам придется барабанить.

– Мы не знаем нот. Сделайте нам знак, когда нужно будет барабанить, мы поймем.

– Хорошо, слушайте, я начинаю увертюру, начало – тихо и без барабана.

Пуссемар играет на скрипке, при условном знаке раздается треск барабанов, заглушающий скрипку, но Монтезума уверяет, что это не портит гармонии.

Вообще увертюра нравится актерам, никогда еще не слыхавшим на сцене такой шумной музыки, даже Гратанбуль высунула голову из своей будки и прокричала музыкантам:

– Братцы, великолепно, вы меня растрогали до слез, если так пойдет наша музыка, то успех будет несомненный. Я вас поцелую после спектакля.

– Какой добрый господин, – говорят музыканты, принявшие госпожу Гратанбуль за мужчину, но тем не менее у нас нет желанья целоваться с этой львиной гривой.

– Все согласны, что «Дезертир» идет как по маслу.

Начинают другую пьесу, в которой дебютирует Вишенка. Анжело принялся учить ее входить, выходить, стоять, бегать, наконец показал азы мимики. Молодая девушка оказалась не лишена понятливости, она ловка, грациозна, и ее черные глаза будут еще больше блестеть при освещении. Только ее слишком часто пробирал смех. Все мужчины сошлись в едином мнении, что Вишенка сыграет отлично. Женщины же заявили, что надо усилить барабанный бой при ее появлении.

Пьеса «Мещанское свидание» репетировалась второпях: барабаны били как им вздумается, исключая тех мест, где они звучали заодно со скрипкой. Наконец репетиция закончилась, и все, весьма довольные барабанщиками и собой, отправились гостиницу в ожидании завтрашнего триумфа; вот только госпоже Гратанбуль на улице снова досталось из-за парика.

Анжело вел Вишенку под руку:

– Ты сыграешь хорошо, ты восхитительна… Не бойся, я тебе ручаюсь за успех, только постарайся не хохотать так часто и помни, что в тех местах, где ты должна бояться за мою жизнь, надо быть печальной.

– Милый мой, это не моя вина, как посмотрю на госпожу Гратанбуль, так и хочется смеяться.

– Хорошо, что она не должна тебе суфлировать, не смотри на нее. Что, не довольна ли ты, что я увез тебя из той глуши, в которой ты прозябала?

Вишенка улыбается, и нерешительно произносит:

– Да… да… я довольна.

XIV. КОММИВОЯЖЕР

В день знаменитого спектакля в гостинице, где жили актеры, остановился проезжий – мужчина лет тридцати четырех, высокий, крепкого сложении, обладатель новых перчаток, трости, пенсне и шляпы, своими размерами оставивших моду далеко позади. На нем был надет сюртучок, туго стягивающий его талию, из кармана которого виднелся кончик фулярового платка, клетчатые панталоны, заметные за версту, и красные сапоги. Если судить людей по их одежде, как это по большей части делается, то по костюму этого франта было видно, что он обладал хорошими средствами, но имел дурной вкус. Лицо этого господина не отличалось привлекательностью. Блондин, с сильно выпуклыми глазами, он имел приплюснутый нос, как у негра, тонкие губы и острый подбородок. Однако вся эта видимая неблаговидность его особы не мешала ему иметь самое высокое понятие о своей красоте и иметь уверенность, что все женщины разделяют это мнение.

Войдя в гостиницу, он бросил на стол целый сверток визитных карточек и, обращаясь к хозяину, прокричал:

– Вот, братец, тебе мое имя и фамилия. Я Фромон, проезжий приказчик продавца самых лучших вин, принявший эту должность больше из удовольствия, чем из необходимости. Да ты должен же меня знать, в прошлом году я здесь останавливался. Вели теперь подать завтрак, живее! Все, что есть лучшего, в особенности вино, я знаток, понимаешь.

– Вы здесь остановитесь, сударь?

– Конечно, я проживу в вашем городе три дня, если не очень соскучусь.

– Не соскучитесь, сударь, к нам приехала труппа актеров и сегодня вечером дают представленье.

– Тем лучше, я люблю театр. Откуда эти актеры?

– Кажется, из Парижа, сударь. Это первоклассные таланты столицы, взявшие отпуск.

– Вероятно, отставку. Все-таки посмотрим, лишь бы были хорошенькие актрисы.

– Актрисы все хорошенькие, сударь, исключая двух, но это, верно, матери или тетки.

– Стало быть, там две старухи, а сколько молодых?

– Четыре, сударь.

– Гм… есть из чего выбрать, а где они все остановились?

– Здесь же, сударь, в моей гостинице.

– О, это прекрасно.

И приказчик устремился к зеркалу, чтобы поправить волосы, воротник, галстук, подтянуть помочи и осмотреть панталоны, хорошо ли они обрисовывают его ноги. Довольный собой, он, вынимая сигару, приказал хозяину:

– Подайте огня.

– Вот, сударь.

– Я здесь обедаю, поставьте мне прибор, чтоб было два граненых стакана для мадеры, бордо и для шампанского бокал… Теперь я иду по делам, снесите мой чемодан в одну из лучших комнат, и чтобы все было через час готово. Позволяю вам трубить по всему городу о той чести, которую я оказал вам, остановившись в вашей гостинице.

– Слушаюсь, сударь.

Хозяин поспешил накрыть ему на стол в общем зале, однако вместо двух поставил пять стаканов, думая про себя, что лишнее не помешают.

Актеры между тем компанией отправились гулять по городу, заходя в лучшие кафе, громко рассуждая о прелести предстоящего спектакля и о том успехе, которым пользовались эти представления в величайших городах Франции. Подобные разговоры всегда привлекают внимание ротозеев и вообще публику, посещающую кафе-рестораны. Сразу начались толки о том, что приехали великие артисты, которые едва ли дадут более одного представления, потому надо пользоваться случаем и поспешить в театр. Это называется: пустить пыль в глаза, составить себе огласку, но такая дипломатия везде в ходу, в мире политическом, коммерческом, финансовом, литературном. Прочтите последний лист газеты, где печатаются объявления, прочтите любую афишку, наклеенную на углах самой отдаленной улицы, и скажите, где только не пускают мыльных пузырей?

Спрашивается: отчего же и странствующим актерам не воспользоваться этим средством?

Госпожа Гратанбуль осталась в гостинице одна, с тем чтоб перечесть пьесы, которые придется подсказывать вечером: она отправилась к трактирщику попросить у него щепотку табаку, но, проходя через столовую, остановилась, пораженная великолепием прибора и количеством стаканов.

– Ишь какой славный прибор! Для кого это?

– Для проезжего, который здесь остановился. Он, уходя, заказал обед и сейчас вернется.

– Мне нечего вас спрашивать, комильфотный ли этот господин, сейчас видно уже по тому, что, если у него стоять пять стаканов вокруг тарелки, тот не может же быть шалопай какой-нибудь. Это верные признаки порядочности. У него должна быть и карета?

– Да, он приехал в дилижансе, но занимал купе.

– Я так и знала, а как приятно ездить в купе… и я ездила, и какие милые воспоминания у меня после этого оставались… Что, проезжий этот молод?

– Да, еще молодой человек и собой красавец.

– Я была в этом уверена, судя по прибору, он, верно, красивый малый, у кого стоит пять хрустальных стаканов за прибором, тот, наверное, красавец.

– И щеголь какой, у него пенсне.

– Каково! У него, верно, много и еще кое-чего найдется, может быть это какой-либо иностранный князь, путешествующий инкогнито?

– Нет, это коммивояжер.

– Чем же он торгует, бриллиантами?

– Нет, вином.

– Ну, это все равно, по-моему, даже последнее лучше первых, по крайней мере для меня. Я пойду наверх и надену полегче платье, а то мне в этом душно, мой парик меня нестерпимо греет. Ах! Славный прибор. Знаешь ли, дружок, во времена Клопотенского я всегда обедала так, но к несчастью, дочь моя не умеет ничего надолго удержать за собой!

Через несколько минут Фромон вернулся и сел на стол; излишек стаканов его не удивил, он только высказал сожаление, что не застал в зале актрис. Между тем в зал снова спустилась мать Альбертины, на ней пунцовый пеньюар со шлейфом, на голове огромный завитой в локоны парик, под мышкой сверток театральных брошюр, одним словом, она напоминала судью, который несет во дворец для подписи смертные приговоры.

Изумленный, Фромон обратился к прислуживающему ему мальчику:

– Кто это такой, полицейский комиссар?

– Нет, сударь, – актриса.

– Это актриса, что ты врешь, любезный!

– То есть она мать одной из актрис.

– Тогда другое дело.

Приказчик поклонился госпоже Гратанбуль, она присела перед ним, как в менуэте. Появившиеся Элодия, Зинзинета, Альбертина и Вишенка поспешили в свои комнаты, успев все-таки ответить любезным поклоном.

– Господи боже мой! Что вы так спешите? – обратилась к ним госпожа Гратанбуль.

– Как не спешить, ничего не готово к спектаклю. И мы в городе этом не нашли чего нам нужно…

– Наши костюмы не будут готовы, если ты нам не поможешь.

– Я сейчас буду в вашем распоряжении.

– С ними всегда та же история, – пояснила Гратанбуль Фромону, – я их знаю хорошо, всегда слышится одно и то же… мой костюм не готов! У меня нет того или другого… я не хочу играть… а вечером как ни в чем не бывало все идет отлично…

Коммивояжер обратил особое внимание на Вишенку, которая проходила по залу с Альбертиной, выказывавшей большую дружбу молодой дебютантке, чтоб возбудить зависть Элодии и Зинзинеты.

– Сударыня, вы тоже принадлежите к труппе, дающей сегодня вечером представление?

– Да, сударь, имею эту честь…

– Эти дамы очень красивы, в особенности одна из них… та, которая вошла последняя, молодая особа с черными глазами.

– Это моя дочь.

– Если у нее кроме красоты есть и талант, то можно вас поздравить…

– У нее большой и замечательный талант…

– Это дитя – баловень природы, очаровательная личность…

– Какое у нее амплуа?

– Она может исполнить все, что захочет, но в особенности неподражаемая в эксцентричных ролях!..

– А! Неужели!..

– Если бы вы ее только видели в Фретильене…

– Она играет роль Жазеты?

– Да, но играет по-своему, уже эта роль неузнаваема…

– Сударыня, позвольте мне выпить за ваше здоровье?

– С удовольствием, позволяю и желала бы вам ответить тем же…

– Будете ли столь любезны принять от меня стакан мадеры с бисквитом?

– Я не могу отказать столь приличному человеку…

Коммивояжер, обрадовавшись случаю познакомиться с актрисами, принялся подливать вино в стакан Гратанбуль, который она поспешно опорожняла.

– Вы нам сделаете честь, вероятно, и будете на спектакле?

– Как же, сударыня, постараюсь сделать себе это удовольствие… Это, должно быть, все пьесы новые. Когда я проживал в Париже, то часто бывал в театре, но ни одной из этих пьес не видел.

– Почти, почти что новые…

– «Расстрелянный любовник» – это опера?

– Настоящая опера.

– А «Немая, которая говорит»?

– Это тоже, у нас идут все оперы…

– А ваша дочь сегодня участвует?

– Еще бы, разве без ее участия может быть хороший сбор?.. Она играет в двух пьесах; вы ей покровительствуйте, мой милый.

– Я уверен, что она не нуждается в этом… но буду ей весьма аплодировать. Предлагаю вам шампанского.

– Охотно принимаю… где вы будете сидеть, мой красавец?

– Я всегда беру место ближе к сцене.

– Мы постараемся вас там поместить.

Путешествующий коммивояжер угощал госпожу Гратанбуль в изобилии разными винами и ликерами, а она ни от чего не отказывалась и не обращала внимания на частые напоминания трактирного гарсона, что ее ждут наверху.

– Скажи им, что я сейчас приду, еще успею, ведь я их одеваю, я и отвечу за все…

– Вы их одеваете! – восклицает Фромон.

– Да, и самое трудное – шнуровать им корсеты. Все хотят быть хорошо затянутыми, и у меня даже от этого часто пальцы болят… Не то моя дочь! Ей нечего затягиваться…

– Она мне показалась очень тоненькой, стройной…

– Да, как я была когда-то…

В дверях опять замаячил гарсон.

– Оставь меня в покое, сейчас приду… надо же и подкрепить силы перед сегодняшним трудом. Видишь ли, дружок, я у них на все руки, так и жду, что в один прекрасный день заставят меня танцевать.

– Ну не задерживаю вас, идите наверх. До свидания, до сегодняшнего вечера. Прошу передать вашей дочери, что у нее прибавился еще один обожатель.

– Ты бросишь ей букет, мой дружок?

Я об этом уже подумал. Останетесь довольны… до свидания.

Коммивояжер поспешно встал из-за стола и направился к выходу, сопровождаемый криком госпожи Гратанбуль:

– Брось ей, голубчик, еще стихи… Гранжерал их прочтет… он хорошо читает, выучился у нотариуса.

– Сударыня, вас требуют наверх.

– Ах! Как ты мне надоел, мальчишка, налей-ка мне еще рюмочку, за счет этого красавца… у него будет, чем заплатить… я за него поручусь, скорее нежели за себя.

Гратанбуль выпила рюмочку, потом другую и третью и, наконец, заснула за столом.