Текст книги "Под покровом небес"

Автор книги: Пол Боулз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Вам грустно, – сказал Смаил.

– Нет, отчего же, – он поднял глаза, тоскливо улыбнулся и вновь вернулся к созерцанию стакана.

– Жизнь коротка. Il faut rigoler[9]Note9
  Нужно забавляться (фр.).


[Закрыть].

Порт не выдержал; настроение не располагало его сейчас к застольному философствованию.

– Да, я знаю, – отрезал он и вздохнул.

Смаил сжал ему руку. В глазах у него появился блеск.

– Когда мы уйдем отсюда, я отведу вас к своему другу.

– Я не хочу видеть его, – сказал Порт. – Но спасибо за приглашение.

– Да вы и вправду грустите, – рассмеялся Смаил. – Это девушка. Красивая как луна.

У Порта замерло сердце.

– Девушка, – машинально повторил он, не отрывая глаз от стакана. Внутренняя дрожь, которую он ощутил, смутила его. Он посмотрел на Смаила.

– Девушка? – сказал он. – Вы хотите сказать – шлюха.

Смаила его слова задели.

– Шлюха? О, друг мой, вы не знаете меня. Я не повел бы вас к шлюхе. C'est de la saloperie, ça![10]Note10
  Это мерзость! (Фр.)


[Закрыть] Она мне друг, очень изящная, очень красивая. Когда вы познакомитесь с ней, сами увидите.

Музыкант перестал играть на лютне. Из кафе зазывали участников игры в лото: «Ouahad aou tletine!Arbaine!»[11]Note11
  Тридцать один! Сорок! (Арабск.)


[Закрыть] Порт спросил:

– Сколько ей лет? Смаил заколебался:

– Около шестнадцати. Шестнадцать-семнадцать.

– Или двадцать – двадцать пять, – насмешливо предположил Порт.

Смаил вновь почувствовал себя оскорбленным.

– Что значит «двадцать пять»? Говорю же: ей шестнадцать-семнадцать. Вы не верите мне? Послушайте. Вы познакомитесь с ней. Если она вам не понравится, вы просто заплатите ей за чай и мы уйдем. Вас это устраивает?

– А если она мне понравится?

– Ну, тогда она в вашем распоряжении.

– Но я заплачу ей?

– Естественно. Порт расхохотался:

– И вы еще утверждаете, что она не шлюха. Смаил наклонился к нему через стол и с выражением величайшего терпения произнес:

– Послушайте, Жан. Она танцовщица. Просто она из пустыни и здесь всего лишь несколько недель. Как она может быть шлюхой, если она не зарегистрирована и не живет в веселом квартале? А? Как? Вы заплатите ей, потому что отнимете у нее время. Она танцует в веселом квартале, но у нее нет там ни комнаты, ни постели. Она не шлюха. Так идем или нет?

Порт долго размышлял, разглядывая небо, сад и террасу кафе, прежде чем ответить:

– Хорошо. Идем. И теперь же.

5

После того как они вышли из кафе, ему показалось, что они идут более или менее в том же направлении, откуда недавно пришли. Людей на улице стало меньше, в воздухе похолодало. Они долго шли через Касбу, а потом внезапно вышли через высокие ворота на открытую возвышенность за стенами города. Здесь стояла тишина и звезды были хорошо видны. Неожиданная приятная свежесть и облегчение, которое он испытал, вновь оказавшись на открытом воздухе, вне нависающих над ним домов, побудили Порта отложить занимавший его вопрос: «Куда мы идем?» Но когда они продолжили идти вдоль какого-то напоминавшего парапет сооружения у края глубокого, сухого рва, он наконец озвучил его. Смаил неопределенно ответил, что девушка живет с друзьями на окраине города.

– Но мы уже на окраине, – возразил Порт.

– Да, это окраина, – сказал Смаил.

Он явно уклонился от прямого ответа; по-видимому, его нрав переменился опять. Наметившаяся было близость осталась в прошлом. Для Порта он вновь превратился в анонимную темную фигуру, что возвышалась над ним на куче мусора в дальнем конце улицы и курила ярко вспыхивавшую сигарету. Ты еще можешь отказаться. Остановись. Сию же секунду. Но совместный ровный ритм их шагов, переступающих через камни, влек его дальше. Парапет сделал широкий изгиб, и земля внизу резко ушла вниз в еще большую темноту. Ров закончился где-то около сотни шагов назад. Теперь они стояли высоко над краем открытой долины.

– Турецкая крепость, – Смаил постучал пяткой по камням.

– Послушайте-ка, – начал Порт зло, – куда мы идем?

Он вгляделся в неровные очертания гор, черневших перед ними на горизонте.

– Туда, вниз, – Смаил махнул в сторону долины. Минуту спустя он остановился. – Здесь ступеньки.

Они перегнулись через выступ. К стене крепилась узкая стальная лестница, у которой отсутствовали перила; она вела под резким углом прямо вниз.

– Неблизкий путь, – сказал Порт.

– О да, это турецкая крепость. Видите огонь там, внизу? – Он показал на слабое алое мерцание почти прямо под ними. – Это шатер, где она живет.

– Шатер?

– Там нет домов. Только шатры. Много шатров. On descend?[12]Note12
  Мы спускаемся? (Фр.)


[Закрыть]

Смаил начал спускаться первым, прижимаясь как можно ближе к стене.

– Держитесь за камни, – сказал он.

Когда они достигли нижней ступеньки, он увидел, что неяркий отблеск исходил от догорающего костра, разведенного на открытом месте между двумя большими шатрами кочевников. Смаил вдруг неожиданно замер и прислушался. Уловив что-то в неразличимом гуле мужских голосов, он удовлетворенно пробормотал: «Allons-y»[13]Note13
  Пойдем (фр.).


[Закрыть].

Лестница кончилась. Под ногами была твердая почва. Слева от себя Порт увидел темный силуэт большой цветущей агавы.

– Подождите здесь, – шепнул Смаил.

Порт собрался было закурить, но Смаил злобно ударил его по руке.

– Нет! – прошипел он.

– Да в чем дело? – начал Порт, взбешенный признаками секретности.

Смаил исчез.

Прислонясь к холодной каменной стене, Порт ждал, когда прервется монотонная приглушенная беседа и последует обмен приветствиями; но ничего не произошло. Непрерывный поток невыразительных голосов продолжался как ни в чем не бывало. «Должно быть, он пошел в другой шатер», – решил Порт. Одна из сторон расположенного поодаль шатра колыхалась в розовых отблесках костра; дальше за ним простиралась тьма. Он сделал несколько шагов вдоль стены, надеясь увидеть вход в шатер, но тот смотрел в противоположную сторону; он прислушался к звукам голосов внутри: ничего. И вдруг он услыхал прощальную реплику Кит, брошенную, когда он выходил из комнаты: «В конце концов, это твоя забота, а не моя». Слова эти и сейчас не сказали ему ничего особенного, но он вспомнил тон, с каким она их произнесла: в нем соединились обида и вызов. И все из-за Таннера. Порт встал как вкопанный. «Он ухлестывал за ней», – вслух прошептал он. Он резко повернулся и направился к лестнице. Одолев первые шесть ступенек, он остановился и огляделся. «Что я могу сделать посреди ночи? – подумал он. – Я пользуюсь этим как предлогом для того, чтобы сбежать, потому что мне страшно. Какого черта, он никогда ее не получит».

Какая-то фигура метнулась в просвете между шатрами и бесшумно подбежала к основанию лестницы.

– Жан! – шепнула она. Порт замер.

– Ah! ti es là![14]Note14
  А, вы там? (Фр.)


[Закрыть] Что вы там делаете наверху? Спускайтесь!

Порт медленно спустился. Смаил отступил на шаг, освобождая ему дорогу, и схватил за руку.

– Почему мы шепчемся? – прошептал Порт. Смаил сжал ему руку.

– Ш-ш! – сказал он ему в самое ухо. Прошмыгнув мимо высоких зарослей чертополоха, они обогнули ближайший шатер и по камням пробрались ко входу в другой.

– Разуйтесь, – скомандовал Смаил, снимая сандалии. «Ну уж дудки», – подумал Порт.

– Нет, – вслух сказал он.

– Ш-ш! – Смаил втолкнул его, оставшегося в обуви, внутрь.

Середина шатра была достаточно высокой для того, чтобы там можно было стоять, не пригибаясь. Источником света служил огарок свечи, укрепленный возле входа на сундуке, так что весь низ шатра утопал в полумраке. На земле без всякой системы были разбросаны куски соломенной циновки; повсюду в полном беспорядке валялись вещи. Никто в шатре их не ждал.

– Садитесь, – сказал Смаил, изображая хозяина. Он очистил самый большой кусок циновки от будильника, консервной банки из-под сардин, от ветхого, немыслимо засаленного рабочего комбинезона. Порт сел, уперев локти в колени. Рядом с ним на рогоже стоял эмалированный ночной горшок с отбитыми краями, наполовину заполненный темноватой жидкостью. Кругом валялись куски черствого хлеба. Он закурил сигарету, не предложив Смаилу, который опять занял место у входа, поглядывая наружу.

И вдруг она вошла – стройная, диковатая девушка с большими темными глазами, в ослепительно белой одежде. Белоснежный, похожий на тюрбан головной убор стягивал ее волосы назад, подчеркивая индигового цвета татуировку на лбу. Как только она ступила в шатер, она застыла на месте, уставившись на Порта с выражением, которое напомнило ему молодого бычка, когда тот выходит на залитую светом арену. На ее лице читались смущение, испуг и покорное ожидание.

– А вот и она! – все еще приглушенным голосом сказал Смаил. – Ее зовут Марния.

Он чуть помедлил. Порт поднялся ей навстречу и взял ее за руку.

– Она не говорит по-французски, – объяснил Смаил. Без тени улыбки она мягко коснулась пальцами руки

Порта и поднесла эти пальцы к своим губам. Поклонившись, она сказала пониженным почти до шепота голосом:

– Ya sidi, la bess âlik? Eglès, baraka 'laou'fik[15]Note15
  О, Господи, все ли в порядке с тобой? Садись, благослови тебя Аллах (арабск.).


[Закрыть].

С грациозным достоинством и исключительной сдержанностью движений, она открепила от сундука зажженную свечу и прошла в дальний конец шатра, где свисавшее с потолка шерстяное одеяло образовывало нечто вроде алькова. Прежде чем скрыться за завесой, она повернула к ним голову и, призывая жестом следовать за собой, сказала: «Agi! Agi menah!»[16]Note16
  Иди! Иди с нами! (Арабск.)


[Закрыть] Мужчины прошли в альков, где поверх невысоких ящиков был положен старый тюфяк в попытке устроить некое подобие гостиной. Возле импровизированной кушетки стоял маленький чайный столик, рядом с которым лежала на циновке стопка комковатых диванных подушечек. Девушка поставила свечу на голую землю и принялась раскладывать подушечки на кушетке.

– Essmah! — обратилась она к Порту. А затем к Смаилу: – Tsekellem, bellatsi[17]Note17
  Разреши… Говори (арабск.).


[Закрыть].

Потом она вышла. Тот рассмеялся и тихо напутствовал ее:

– Fhemtek![18]Note18
  Понял тебя! (Арабск.)


[Закрыть]

Девушка заинтриговала Порта, но его раздражал языковой барьер, а еще больше злило то, что Смаил может запросто общаться с ней в его присутствии.

– Она пошла за огнем, – сказал Смаил.

– Понятно, – сказал Порт, – но почему мы должны говорить шепотом?

Смаил скосил глаза в сторону входа.

– В соседнем шатре мужчины, – пояснил он.

Вскоре она вернулась, неся в глиняном горшке горячие угли. Пока она кипятила воду и готовила чай, Смаил занимал ее разговором. Ее ответы были неизменно чинными, а голос сдавленным, но с приятными модуляциями. Порту показалось, что она больше похожа на юную монахиню, чем на танцовщицу в кафе. В то же время он ни на йоту не доверял ей, довольствуясь тем, что сидел и восхищался изящными движениями ее ловких, красновато-коричневых пальцев, разрывавших стебли мяты на мелкие кусочки и опускавших их в маленький заварочный чайник.

Попробовав чай несколько раз и найдя его вкус наконец удовлетворительным, она протянула каждому из них по стакану, опять села на корточки и с серьезным видом стала пить свой.

– Садитесь сюда, – сказал Порт, похлопав по кушетке рядом с собой. Знаком показав, что ей вполне удобно и здесь, она вежливо поблагодарила его. Сосредоточив все свое внимание на Смаиле, она вновь вовлекла его в долгую беседу, во время которой Порт прихлебывал свой чай и пытался расслабиться. Его охватило тягостное чувство, что вот-вот, через какой-нибудь час, наступит рассвет, что время потрачено впустую. Он с тревогой посмотрел на свои часы; они остановились на двух минутах второго. Но ведь время-то шло. Сейчас наверняка было уже гораздо больше. Марния задала Смаилу вопрос, подразумевавший, судя по всему, Порта.

– Она хочет знать, слышали ли вы историю о Мимуне, Утке и Айхе, – сказал Смаил.

– Нет, – ответил Порт.

– Goul lou, goul lou[19]Note19
  Здесь: Продолжай (арабск.).


[Закрыть], — сказала Марния Смаилу, призывая того продолжать.

– Есть три девушки родом с гор, из места неподалеку от родных краев Марнии, и зовут их Утка, Мимуна и Айха. – Не сводя с Порта больших ласковых глаз, Марния медленно покивала головой в знак одобрения. – Они отправляются искать счастья в Мзаб. Большинство девушек с гор отправляются в Алжир, Тунис или сюда, чтобы заработать денег, но эти девушки больше всего на свете хотят только одного. Они хотят пить чай в Сахаре. – Марния продолжала кивать; она следила за рассказом исключительно по названиям мест, которые упоминал Смаил.

– Понятно, – сказал Порт, который понятия не имел, смешная эта история или трагическая; он был вынужден внимательно слушать, чтобы вовремя сделать вид, что он по достоинству оценивает рассказ – так, как она от него явно того ждала. Он лишь хотел, чтобы рассказ был коротким.

– Мужчины в Мзабе все, как один, уродливые. Девушки танцуют в разных кафе Гардайи, но им всегда грустно; они по-прежнему хотят пить чай в Сахаре, – Порт опять взглянул на Марнию. Выражение ее лица было абсолютно серьезным. Он снова кивнул. – Так проходит много месяцев, и они все еще в Мзабе, и им очень, очень грустно, потому что мужчины там все уродливые. Страх уродливые, как свиньи. И они платят бедным девушкам недостаточно денег, чтобы те могли отправиться пить чай в Сахару. – Всякий раз, когда Смаил произносил слово «Сахара», выговаривая его на арабский манер с сильным ударением на первом слоге, он прерывался и мгновение медлил. – И вот однажды появляется Таргуи. Он высокий и красивый, он на прекрасном мехари; и он обращается к Утке, Мимуне и Айхе и рассказывает им о пустыне, в которой живет, о своем крае, и они слушают его с широко открытыми глазами. Потом он говорит: «Станцуйте для меня». И они танцуют. Потом он занимается любовью со всеми тремя и дарит серебряный слиток Утке, серебряный слиток Мимуне и серебряный слиток Айхе. На рассвете он садится на своего мехари и уезжает на юг. И после этого им становится очень грустно, и мужчины в Мзабе кажутся им еще уродливее, и в мыслях у них один высокий Таргуи, который живет в Сахаре.

Порт закурил; затем, заметив выжидательный взгляд Марнии, протянул ей пачку. Она взяла сигарету и грубыми щипцами элегантно поднесла пылающий уголь к ее кончику. Тот мгновенно загорелся, после чего она передала сигарету Порту, взяв в обмен его. Он улыбнулся ей. Она едва заметно поклонилась.

– Так проходит много месяцев, а у них все еще не хватает денег, чтобы отправиться в Сахару. Они сохранили свои серебряные слитки, потому что все трое влюблены в Таргуи. И им всегда грустно. Однажды они говорят: «Мы так и закончим свои дни – всегда грустные, не выпив чая в Сахаре, – так что нам все равно надо ехать, пусть и без денег». И они складывают свои деньги, добавляют к ним серебряные слитки и покупают заварочный чайник, поднос и три стакана и билеты на автобус до Эль-Голеа. И там у них остается совсем мало денег, и они отдают их баххамару, который ведет свой караван на юг Сахары. И они идут вместе с караваном. Однажды вечером, на закате, дойдя до великих барханов, они думают: «Теперь мы в Сахаре; приготовим чай». Выходит луна; все мужчины, кроме часового, спят. А часовой сидит с верблюдами и играет на флейте. – Смаил пошевелил пальцами перед своими губами. – И вот, Утка, Мимуна и Айха тихо уходят, неся поднос, чайник и стаканы. Он хотят найти самый высокий бархан, чтобы оттуда можно было увидеть всю Сахару. Тогда они приготовят чай. Они идут долго-долго. Утка говорит: «Я вижу высокий бархан». И они идут к нему, и взбираются на вершину. Там Мимуна говорит: «Я вижу другой бархан. Он гораздо выше, оттуда будет видно все как на ладони до самого Ин-Салаха». И они идут к нему, и он действительно гораздо выше. Но когда они забираются наверх, Айха говорит: «Смотрите! Вон самый высокий бархан. Оттуда мы сможем увидеть Таманрассет, где живет Таргуи». Уже взошло солнце, а они все еще продолжали идти. В полдень им стало очень жарко. Но они дошли до бархана и стали подниматься на него. Они взбирались и взбирались, и когда забрались на самый верх, то очень устали и сказали: «Немного отдохнем, а потом приготовим чай». Но сначала они расставили поднос, чайник и стаканы. Потом они легли и уснули. А потом, – Смаил сделал паузу и посмотрел на Порта, – много дней спустя мимо проходил другой караван, и один человек заметил что-то на вершине самого высокого бархана. И когда они подошли посмотреть, то нашли Утку, Мимуну и Айху; девушки лежали там в тех же позах, в каких легли спать. И все три стакана, – он поднял свой маленький чайный стакан, – до краев были полны песка. Вот так они выпили чай в Сахаре.

Наступило долгое молчание. Это был явно конец истории. Порт посмотрел на Марнию; она по-прежнему кивала головой, не сводя с него глаз. Он решил отважиться на замечание.

– Это очень грустная история, – сказал он. Она тут же переспросила у Смаила.

– Gallik merhmoun bzef[20]Note20
  Здесь: Он сказал тебе: очень (арабск.).


[Закрыть], — перевел Смаил.

Она медленно прикрыла глаза, не прекращая кивать.

– Ei оиа![21]Note21
  Да! (Арабск.)


[Закрыть] – сказала она, открыв их снова. Порт быстро повернулся к Смаилу:

– Послушайте, уже очень поздно. Я хочу договориться о цене. Сколько я должен ей заплатить?

Смаил выглядел возмущенным.

– Нельзя вести себя так, будто вы имеете дело со шлюхой! Ci pas une putain, je t'ai dit![22]Note22
  Это шлюха, я же тебе говорил! (Фр.)


[Закрыть]

–  Но если я останусь с ней, то я ей заплачу?

– Естественно.

– Тогда я хочу договориться о цене сейчас.

– Друг мой, я не могу сделать этого для вас. Порт пожал плечами и встал:

– Я ухожу. Уже поздно.

Марния быстро переводила взгляд с одного мужчины на другого. Затем, очень ласковым голосом, она сказала несколько слов Смаилу. Тот нахмурился, однако покинул шатер.

Они легли на кушетку. Она была очень красивой, очень послушной, очень сообразительной, и тем не менее он ей не доверял. Она не согласилась раздеться полностью, но в деликатных жестах ее отказа он уловил предельную уступчивость, добиться которой требовалось лишь время. Будь у них время, она доверилась бы ему; этой же ночью он мог получить только то, что с самого начала воспринималось как должное. Он поразмыслил над этим, пока лежал, глядя в ее невозмутимое лицо, вспомнил, что через день-два отправляется на юг, мысленно призвал удачу и сказал себе: «Лучше что-то, чем ничего». Марния перегнулась и пальцами затушила свечу. На какое-то мгновение воцарилась полная тишина, полный мрак. Потом он почувствовал ее пальцы у себя на шее и прикосновение губ ко лбу.

И почти сразу же вдалеке завыла собака. Сначала он не услышал воя, а когда услышал, тот встревожил его. То была неподходящая музыка для такого момента. Вскоре он поймал себя на том, что воображает, будто Кит молча наблюдает за ним. Фантазия подействовала: скорбный вой перестал его отвлекать.

Не более чем через четверть часа он приподнялся и, заглянув за завесу, всмотрелся в колыханье шатра: было еще темно. Вдруг ему захотелось уйти. Он сел и стал собирать одежду. Две руки незаметно подкрались опять и обвились вокруг его шеи. Он решительно отстранил их, подарив на прощанье пару игривых шлепков. Затем появилась только одна рука; вторая скользнула к нему под пиджак, и он почувствовал, как его грудь отзывается на ее поглаживанья. Какое-то едва уловимое ложное движение заставило его дернуться и схватить ее кисть. Ее пальцы уже сжимали бумажник. Он выхватил его и толкнул ее обратно на кушетку.

– А-а! – завопила она, очень громко.

Он вскочил и с шумом бросился пробираться сквозь отделявшую его от выхода груду вещей. На этот раз она крикнула отрывисто. В соседнем шатре послышались голоса. Порт выбежал наружу, все еще держа бумажник в руке, резко повернул влево и помчался к стене. Он дважды упал, один раз споткнувшись о камень, другой – потому что земля под ним неожиданно ушла вниз. Поднявшись после второго падения, он увидел мужчину, который приближался с одной из сторон, чтобы отрезать его от лестницы. Мужчина хромал, но очень быстро приближался. Ему удалось успеть первым. На протяжении всего пути вверх ему казалось, что кто-то у него за спиной вот-вот схватит его за ноги. Его легкие были сплошным кульком боли, готовым лопнуть в одну секунду. Перекошенный рот зиял, зубы стучали, и с каждым вдохом между ними со свистом врывался воздух. Наверху он обернулся, схватил большой валун, который никак не мог оторвать от земли, наконец каким-то чудом поднял и обрушил вниз. После чего сделал глубокий вдох и побежал вдоль парапета. Заметно светлело; безукоризненно серая ясность разливалась по небу, поднимаясь из-за лежавших на востоке низких холмов. Ему не убежать далеко. Кровь пульсировала у него в голове и в шее. Ему никогда не добраться до города. Со стороны дороги, уводившей из долины, высилась стена, которую ему никогда не преодолеть. Но вот впереди, шагах в двухстах, в ней показался небольшой пролом, а состоявший из слипшейся грязи и камней скат служил отличной приступкой. Очутившись по ту сторону, он повернул в направлении, откуда только что приковылял, и, задыхаясь, стал поспешно карабкаться вверх по склону холма, усеянного плоскими каменными плитами. То были мусульманские надгробья. Наконец он присел, уронив голову на руки и отдавая себе отчет сразу в нескольких вещах: боль в голове и груди, где-то по дороге выроненный бумажник, громкий стук сердца, который, однако, не помешал ему минуту спустя расслышать внизу на дороге возбужденные голоса преследователей. Он поднялся и, пошатываясь, пошел вверх, перешагивая через могилы. Наконец он достиг точки, откуда холм обрывался в противоположную сторону. Здесь он почувствовал себя в большей безопасности. Но с каждой минутой приближался рассвет; его одинокую, бредущую по холму фигуру будет легче теперь заметить издали. Он вновь пустился бегом, на этот раз вниз по склону, все время в одном и том же направлении, пошатываясь и не поднимая головы из страха упасть; так продолжалось довольно долго; наконец кладбище осталось позади. Он добрался до возвышенности, покрытой кустами и кактусами; отсюда открывалась вся местность. Он забрался в кусты. Было необычайно тихо. Небо побелело. Время от времени он высовывался из своего укрытия и осматривал окрестности. Так что когда взошло солнце, он увидел, выглянув между двумя олеандрами, как его алые лучи отражаются на искрящейся солью себхе, на многие мили раскинувшейся между ним и горами.