Текст книги "Роковое наследство"

Автор книги: Поль Анри Феваль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 37 страниц)

XII
ПОД ВОДОЙ

Ирен Карпантье вновь опустилась на стул, силы оставили ее. В глазах ее застыли недоверие, изумление и мертвенный ужас.

– Неужели вы станете утверждать, что шевалье Мора принадлежит к преступному сообществу Черных Мантий? – спросила она, дрожа от волнения.

Спокойствие графини, казалось, лишь возросло при виде волнения, которое она возбудила своими словами.

– Я лишь излагаю факты, – тихо сказала она. – Их могут подтвердить Винсент Карпантье и Ренье – если, конечно, возникнет необходимость в подтверждении. Хорошо ли вы знаете свое сердце, милая девочка? Я думаю, нет. По-моему, вас околдовали, но, к счастью, не победили. Впрочем, я доверяю вам и предоставляю судить обо всем самой...

– Позвольте мне спросить вас, сударыня, – перебила графиню Ирен, – а хорошо ли вы знаете того, о ком мы говорим?

Графиня улыбнулась.

– Приятнее всего вам бы было услышать, что я его едва знаю. Как ревниво и как тревожно смотрели вы на меня из-за цветов на вашем окне! Ирен, вы еще так молоды, вы совсем еще дитя – а я уже успела состариться. Я же сказала, что гожусь вам в матери.

Маргарита говорила о своей старости, а меж тем красота ее сияла ослепительным, вызывающим блеском.

– Я очень хорошо знаю шевалье Мора, – продолжала она. – Да, поверьте, он для меня – раскрытая книга. И не ставьте мне в вину то, что я помешала вашей встрече. Когда я вошла в комнату, ваши глаза сказали мне, сколь жестоко вы обманулись в своих ожиданиях. Но не я виновата в отсутствии шевалье Мора. Сегодня вы ждали бы его понапрасну, ибо в этот вечер у него слишком много дел.

Ирен бросила на графиню Маргариту вопросительный взгляд, а та продолжала уверенным тоном:

– Однако мы отвлеклись от сути рассказа. Где я остановилась? Выскочил ли Ренье уже из фиакра? Еще нет. Ему лишь пришла в голову мысль, а вернее, ее ему подсказали. Пока товарищ Малу изображал страшную озабоченность, Ренье подумал: «Если я окажусь на свободе, я отправлюсь к Ирен». От замысла до поступка – один шаг.

И Ренье сделал этого шаг: он открыл дверцу и выпрыгнул на мостовую.

Мгновенно выздоровевший Малу тут же выскочил в другую дверцу, а его напарник уже бежал вслед за Ренье с криком:

– Убийца! Ловите убийцу!

На мосту в этот час было очень много народу: дело шло к вечеру, и рабочие расходились по домам. Ренье окружили со всех сторон, и он, затравленный, загнанный, вскочил на парапет моста и прыгнул в Сену...

– А я ничего не знала! – прошептала Ирен. – Он постоянно твердил мне: «Не говорите ни с кем, вы окружены врагами»...

– Граф Жюлиан был прав, утверждая это, – перебила ее графиня.

– Вы даже знаете, как его зовут? – изумилась Ирен.

– Граф Жюлиан был прав, однако же он забыл прибавить, что он и есть ваш самый главный враг.

– Как же вы его ненавидите! – воскликнула девушка.

– Да, я его ненавижу, – ответила Маргарита, спокойно и твердо глядя на Ирен своими прекрасными глубокими глазами. – И вы возненавидите его не меньше меня, когда узнаете всю правду.

– Никогда не поверю, что он способен причинить столько зла! – горячо ответила девушка.

– Столько зла! – повторила Маргарита. – А я ведь только начала свои разоблачения. И должна признаться, что сама знаю далеко не все. Многое сокрыто и от меня. Например, я могу лишь догадываться об истинной роли во всей этой истории его сестры, монахини...

– Матери Марии Благодатной! – воскликнула Ирен. – Но ведь она святая!

И тут же смущенно опустила глаза под сочувственным взглядом Маргариты. Вера ее была уже поколеблена, и чтобы вернуть себе уверенность в близких ей людях, Ирен приходилось делать над собой усилие.

– Я забыла вам сказать, – продолжала графиня, – что еще до отправки Ренье в префектуру комиссар очень удивился тому, что оба полицейских, прибывших с фиакром за преступником, совершенно ему незнакомы. Малу и его товарищу пришлось даже вытащить свои бумаги – они у них были, конечно же, в полном порядке. Думаю, вы слышали в детстве имя Лекока?

– Отец довольно часто произносил при мне это имя, – ответила Ирен.

– Ловкость подобных людей удивительна, – продолжала графиня. – У них зачастую два лица, два обличья. Господин Лекок был светским человеком, я принимала его в своем салоне. Он участвовал в благотворительной деятельности почтенного друга вашей семьи полковника Боццо. И вместе с тем он был одним из самых отъявленных негодяев, каких только видывал свет, и под кличкой Приятель-Тулонец являлся одним из главарей Черных Мантий. Это название не слишком напугало вас, милая девочка? Нет? Тем лучше. Многие в Париже не могут выговорить его без содрогания, я из их числа: Черные Мантии не раз калечили мою жизнь.

– Когда отец впадает в безумие, он всегда говорит о них, – прошептала Ирен.

– Ваш отец имеет основания их бояться. Но сейчас я упомянула о них единственно для того, чтобы объяснить эпизод с подставными полицейскими, орудующими прямо под носом комиссара. Господин Лекок всегда пользовался немалой властью в префектуре. Преступное сообщество, к которому он принадлежал, использовало полицию как свое орудие.

– Так неужели вы утверждаете, сударыня, что шевальеМора принадлежит к Черным Мантиям? – вновь спросила Ирен.

Вместо ответа графиня сказала:

– Дело этим двум мнимым полицейским было поручено не из легких. Недаром их выбирали с особым тщанием. Эпилептик Малу вскочил на парапет и рыбкой нырнул в реку под аплодисменты собравшейся толпы. Его товарищ избрал себе другую дорогу, поскольку, очевидно, был не таким хорошим пловцом. Он спустился по лестнице на набережную и только там бросился в волны.

Вода в Сене стояла высоко, течение было быстрым, и все-таки второй полицейский опередил двух пловцов. Он не сомневался, что, отдавшись на волю течения, сумеет перерезать беглецу путь.

Сумерки уже сгустились, и люди на набережной не могли как следует рассмотреть, что творится на середине реки. Но мне это известно. Вы спросите, откуда? Я отвечу: от самого Ренье.

Ренье, конечно же, знал, что его преследуют. В миг, когда он вынырнул на поверхность, чтобы глотнуть воздуху, он услышал громкий всплеск – это бросился в воду Малу. Но он предполагал, что у него только один преследователь, и к тому же был уверен, что преследуют его с единственной целью – поймать и доставить в префектуру.

По закону полицейский, преследующий преступника, отвечает за его жизнь и обязан оберегать от всякой опасности. Мысль о том, что его хотят убить, даже не приходила Ренье в голову.

Вы бледнеете, дорогое мое дитя, – проговорила графиня, с состраданием глядя на помертвевшую Ирен. – У меня тоже останавливалось сердце, когда я слушала этот ужасный рассказ. И если бы мне предложили выслушать его еще раз, я бы, наверное, не решилась на это мучительное испытание.

Течение быстро уносило Ренье, и он, далекий от мысли о предстоящем сражении, греб что есть силы, торопясь выиграть время и как можно быстрее достичь пустынного берега у моста Рояль.

Он миновал уже мост Сен-Пьер, где не было заметно ни малейшего оживления, поскольку весть о необычайном событии еще не успела долететь сюда.

Выплыв из-под моста, Ренье увидел, что впереди на воде что-то темнеет. Странный предмет, казалось, не двигался с места, покачиваясь на волнах; больше всего он напоминал бакен, который удерживают на поверхности при помощи груза, укрепленного на дне реки. Но на Сене нет бакенов.

Ренье инстинктивно свернул вправо и в тот же миг услышал за собой прерывистое дыхание своего преследователя. Он обернулся, но ничего не увидел. Не шумели на набережных и любопытные, которые поначалу бежали вдоль реки, желая узнать, чем же кончится погоня за преступником. Будь день в разгаре, толпа зевак возрастала бы с каждой минутой и мчалась до самого Шайо, а то и Сен-Клу, не желая лишить себя захватывающего зрелища. Но сейчас с каждой минутой становилось все темнее, а за мостом Рояль фонари попадались все реже и реже, так что середина реки оставалась просто-таки в непроглядной тьме. Да и сама погоня происходила настолько бесшумно и незаметно, что зеваки, некоторое время поглазев на Сену, постепенно утратили к беглецу всякий интерес.

Я уже говорила вам, что Ренье чуял за собой погоню, но до сих пор враг ничем себя не выдал. Когда Ренье находился примерно возле улицы Бельшас, слева от него плеснула вода и тут же вынырнула чья-то голова. Он узнал недавно виденный им темный предмет и тут же изменил направление. Преследователь же вновь ушел под воду, предварительно крикнув:

– Приступай, Малу! Вокруг никого нет! И Ренье почувствовал, что его схватили за обе ноги и потянули вниз. Он отбивался, сопротивлялся изо всех сил, но высвободиться не мог. Ни его ловкость, ни его молодость не помогли ему. Нападающий действовал столь стремительно и столь отточен был его стиль плавания, что Ренье совсем уже было распрощался с жизнью.

Жуткое путешествие по реке продолжалось не менее получаса, так что Ренье успел уже смертельно устать, однако в эту минуту он призвал на помощь все свое мужество. Ценой неимоверных усилий он высвободил свою левую ногу, в то время как правая по-прежнему оставалась зажата чьими-то железными пальцами. Враг крепко держал его, и он понял, что это обстоятельство, как ни странно, дает ему шанс спастись. Почувствовав, что противник вот-вот вынырнет, чтобы глотнуть воздуху, он решил воспользоваться этим. Обе руки Ренье были свободны, в легких был еще достаточный запас кислорода, и он нырнул как можно глубже, чтобы потом стремительно, как стрела, почти вертикально, вылететь на поверхность. Незримый преследователь оказался глубоко под водой, и его руки, сжимавшие щиколотку Ренье, невольно разжались.

На этом месте Ирен облегченно вздохнула.

– Нет, – сказала графиня, – до спасения было еще далеко. Сделав яростный рывок вперед, Ренье больно ударился обо что-то грудью. Камень? Скала? Но в Сене нет подводных скал. После второго удара Ренье понял: это нож дважды вонзился ему в грудь.

Не потеряйте сознания, моя дорогая, – прервала свой рассказ Маргарита и подхватила Ирен, которая медленно сползала со стула. – Вы же знаете, что Ренье, несмотря ни на что жив. Впрочем, не сомневаюсь, что причина вашего потрясения совсем иная. Вы наконец поняли, как чудовищно страшен негодяй, которого мы обе некогда числили в своих добрых знакомых.

Ирен выпрямилась, но ничего не сказала в ответ.

Графиня Маргарита продолжала:

– Течение стремительно приближало конец душераздирающей драмы, увлекая за собой три ее действующих лица. Раненый Ренье и два его преследователя миновали уже мост Согласия и плыли теперь среди безлюдных берегов, на одном из которых расположен Кур-ля-Рен, а на другом – улица, что ведет к площади Инвалидов и Марсову полю.

Здесь Ренье все-таки попытался позвать на помощь, но никакой помощи не подоспело, и он умолк, справедливо рассудив, что любое вмешательство обречет его побег на провал и вновь отдаст в руки закона.

Оцените, сколь хитры и коварны Черные Мантии, которые всегда заманивают обреченную ими на смерть жертву между Сциллой и Харибдой, так что ей всегда грозит и нож убийцы, и кара закона.

О-о, Черные Мантии – истинные мастера своего дела, они превратили преступление в искусство и превзошли все его тонкости.

Но в ночной тьме, посреди безжалостной реки дважды раненный Ренье обрел новую отчаянную силу. Крайность, в которой он оказался, послужила для него источником неисчерпаемой бешеной отваги и мужества. Речь теперь шла не о бегстве от преследования, но о борьбе с убийцами. Предстояло убивать, чтобы не быть убитым.

Когда Ренье рассказывал мне об этой битве, безмолвной и непримиримой, кровь стыла у меня в жилах; бледнел и он, прикованный к постели своими ранами.

Ренье – прекрасное, благородное существо, моя девочка. И как просто он сказал мне:

– Прежде чем обратиться с молитвой к Богу, я подумал о ней...

И он героически защищался и столь же героически нападал, потому что беспрестанно думал о вас.

Крепко сжатый кулак Ренье тяжело обрушился на голову Малу, который вынырнул на поверхность, чтобы глотнуть воздуху. Второго бандита наш друг схватил за горло, и напрасно тот пытался позвать на помощь своего напарника, напрасно молотил по воде руками и ногами: хватка Ренье не ослабевала; когда же его пальцы разжались, на дно Сены опустился труп преступника.

Ренье победил, но какой ценой! Он был совершенно обессилен, и воды реки несли его как жалкий обломок кораблекрушения; в конце концов они прибили его к правому берегу, к лестнице, что ведет к галерее Шайо, и там его слабый стон был услышан случайным прохожим.

В нескольких шагах от этого места, на улице Батай, находится лечебница доктора-психиатра Самюэля. Именно здесь Ренье и была оказана помощь, которая вернула его к жизни.

Графиня Маргарита умолкла. Ирен была бледна и недвижна, как мраморная статуя. Но мы знаем, что наружное спокойствие зачастую свидетельствует о сверхсильном эмоциональном шоке.

Несколько минут прошло в мертвом молчании. Наконец Ирен спросила:

– В этой лечебнице и находится до сих пор Ренье?

– Нет, – ответила графиня Маргарита, – он уже покинул лечебницу.

– И где же он теперь?

– У меня. В моем особняке де Клар продолжается его тяжкое и мучительно выздоровление. Нож Малу задел легкое.

– Так вы говорите, – начала нерешительно Ирен, – что нынче он в Париже?

– Именно так. Я не солгала вам ни единым словом.

– Куда я могу написать ему? Как и когда навестить?

– И написать, и прийти вы можете ко мне, в особняк де Клар.

XIII
МОГУЩЕСТВО МАРГАРИТЫ

Cнаружи царила тишина. Грушевая улица, которая и днем-то оживлялась лишь редкими шагами случайных прохожих, теперь, когда наступила ночь, могла послужить пристанищем разве что для призраков, обыкновенно обитавших на кладбище (его ворота давно закрыты и охраняются сторожевыми собаками), призраков, чье существование так упорно оспаривают философы.

В отличие от них, мирные обитатели кладбищенского квартала, люди, скептически настроенные по отношению ко многому в жизни, опасаются этого города мертвых и особенно побаиваются так называемой «верхней» его части, откуда так хорош вид на граничащие с ним поля.

Именно о «верхней» части издавна рассказывали всяческие истории. Так, отправившись в декабре 1847 года навестить могилу – тогда еще совсем свежую – моего друга и наставника Фредерика Сулье, я продолжал свою прогулку, бродя по живописному предместью, что примыкает к северо-восточной стене кладбища, и получил там некоторые (хотя и несколько туманные) сведения о призраках, обретающихся на Пер-Лашез.

Их сообщила мне худенькая светловолосая девочка лет десяти, которая пасла свою козу на лужайке, уже обреченной на гибель: со всех сторон ее окружали груды камней, предназначенных для будущего строительства.

Уже смеркалось. Девочка спросила меня, который час, и торопливо начала отвязывать козу, приговаривая:

– Пора, а то темняки сейчас придут. (Правильность написания слова «темняки» я не гарантирую.)

На мои расспросы, кого она называет «темняками», девочка ответила:

– Я про них ничего не знаю. Знаю только, что прижмутся они к стенке и «глазеют».

«Глазеют» – так говорят обычно о любопытных, что смотрят из окон или со своего балкона.

– А много их? – продолжал я свои расспросы.

– Тучи.

– И что же они делают?

– Я же говорю – «глазеют».

Судя по ее словам, призраки эти были не то чтобы совсем уж трусливые, но и не слишком отважные. Они жались к кладбищенской стене, устремив свои пустые глазницы на поля и пустыри, что окружали их тюрьму.

Моя маленькая собеседница больше ничего о них не знала.

Во времена, когда происходит история, о которой мы повествуем, в пустынных аллеях парижских кладбищ усилили собачью охрану, но, как я полагаю, вовсе не из-за «темников» и прочих призраков.

В Париже случилось неслыханное злодеяние, о котором долго еще будут помнить столичные жители. Многие, очень многие вздрагивают от ужаса при мысли об этом чудовище, совершившем уникальные в своем роде преступления, – о сержанте Бертране, обожателе покойниц: отвратительная страсть заставляла этого человека разрывать могилы.

И хотя сей ужасный донжуан чаще всего посещал кладбище Монпарнас, предосторожности были приняты и для всех остальных мест упокоения. На каждом кладбище с этих пор стали держать больших сторожевых собак.

...Ирен и графиня Маргарита сидели друг подле друга.

Ирен можно было бы счесть совершенно спокойной, если бы не бледность ее лица и темные круги под опущенными долу глазами.

Графиня молчала и казалась целиком погруженной в свои мысли.

Потом она встала, откинула муслиновую занавеску, что загораживала окно, и выглянула на улицу.

Луну застилали облака, так что окрестности были погружены в темноту. Едва-едва можно было рассмотреть деревья и памятники кладбища.

Отчетливо виднелась лишь могила полковника – белая на черном фоне.

Но графиня Маргарита вовсе не собиралась любоваться ею. Она пристально наблюдала за окном особняка Гайо – окном Щевалье Мора.

Ни единого лучика света не пробивалось сквозь закрытые ставни.

– Сударыня, – промолвила Ирен, – когда вы пришли ко мне, вы сказали, что будете говорить о моем отце.

Ни единого лучика, сказали мы, и мы не солгали. Однако же щель между створками ставней в окне шевалье Мора не была совершенно черной, а это значило, что в комнате все же горел свет.

Наверное, окно занавесили плотной шторой, чтобы было похоже, будто никого нет дома.

Маргарита подошла к Ирен и сказала:

– Я не забыла своего обещания, но, признаюсь, я надеялась услышать от вас хотя бы несколько добрых слов о Ренье.

– Чтобы что-то сказать, нужно сперва все хорошенько обдумать, – прошептала Ирен.

– Может, вы не поверили моему рассказу? – спросила графиня, садясь.

– Поверила, сударыня, – отозвалась Ирен. – Потому-то у меня так тяжело на сердце. Однако за вашим рассказом стоит многое, чего я не знаю. Вы нанесли тяжкий удар по моим чувствам, но вы не убили моей сердечной привязанности. Во всяком случае, я на это надеюсь...

Она поколебалась, но потом все-таки прибавила:

– Вдобавок я чувствую угрызения совести. Мне стыдно моих подозрений.

– У вас благородная и чистая душа, – сказала графиня, беря Ирен за руку. – И я не обманываюсь насчет трудности моей миссии. Вполне возможно, я должна была начать с другого. Вокруг вас и в самом деле есть тайна, о которой вы не имеете ни малейшего понятия. Знаю ли я о ней чуть больше вашего? На этот вопрос я отвечу позже. Мне еще многое нужно вам сказать. Прежде всего я должна объяснить, почему позволила себе, хотя и не имею на это ни малейшего права, присмотреться попристальнее к вашей жизни. Только из-за вас, поверьте, из-за вас одной заинтересовали меня ваш отец и ваш жених, хотя я и знала их обоих задолго до того, как впервые увидела вас. Вы слушаете меня?

Ирен, чье прекрасное лицо было печальным и задумчивым, ответила:

– Слушаю, мадам.

– Ваша несравненная красота, – продолжала графиня, – ваше прекрасное воспитание, которое так выделяет вас из среды, которая вас окружает, сразу привлекли мое внимание. Еще тогда, когда вы в первый раз принесли мне свою вышивку, я почувствовала к вам расположение, смешанное с самым искренним любопытством. Вас, простую работницу, и меня, богатую титулованную даму, сблизила случайность.

Графиня на секунду замолчала, заметив, что Ирен подняла глаза и смотрит прямо на нее.

– Да-да, я настаиваю, – проговорила затем Маргарита с искренней улыбкой, – что сблизила нас чистая случайность. Симпатия родилась позже. Но позвольте же мне продолжить. Выше всего я ценю в людях гордость и независимость, и я не решилась бы донимать вас вопросами и выяснять те или иные мелкие детали вашего прошлого. У меня была другая возможность узнать вашу историю – и я узнала ее.

– Это грустная история, – невольно пробормотала Ирен.

– С вашим отцом мы знакомы более двадцати лет, – продолжала Маргарита. – Около десяти лет мы с ним не виделись. Я допускаю, что студент Академии Искусств, окончивший курс в начале двадцатых годов, давно позабыл бедную девчушку, что подавала ему на стол в маленьком пансионе на улице Сен-Жак, где он обедал за сорок франков в месяц.

– Бедная девчушка – это вы, мадам?

– Нам понадобится не один вечер, дитя мое, если мы решим заняться историей моей жизни. Волею судеб я стала героиней множества авантюр и любовных приключений, к которым, однако, никогда не стремилась... Но речь сейчас не обо мне, а о вас и ваших близких. Так вот, подчиняясь внезапно охватившему меня страстному желанию узнать, могу ли я быть для вас полезной, я обратилась к своему оракулу – оракулу, который часто помогает мне... Извините, что я без спроса вторглась в вашу жизнь.

– Мне не за что вас прощать, мадам, – ответила Ирен с оттенком высокомерия в голосе, – потому что мне нечего скрывать.

– Это правда, – подхватила Маргарита, – сегодня вам скрывать нечего.

– Завтра ничего не изменит в моем прошлом.

– Как бы мне хотелось разделить эту вашу уверенность, дитя мое, – произнесла с волнением графиня.

Она наклонилась к Ирен и поцеловала ее в лоб. Затем, мгновенно переменив тон, продолжала:

– Вернемся же к моему оракулу. Я не колдунья, но в благотворительности есть что-то от волшебства, от магии, чья таинственная сила, безусловно, может изумить непосвященных. Проклят будет тот негодяй, который приведет эту силу в движение с дурными целями. Но я опять отвлеклась. Итак, вы не знаете ничего из того, о чем я хочу вам рассказать, и однако же вы ко всему этому причастны. Так дети знают все книги в родительской библиотеке: их вид им привычен и знаком, но они ни разу их не открывали. Из комнаты, где мы находимся, девочка моя, отлично видна одна могила на кладбище Пер-Лашез.

– Да, это могила полковника Боццо-Короны.

– Нужно ли рассказывать вам о том, что связывает вашу семью с памятью этого святого старца?

– Я знаю, что он был очень богат и что благодаря ему положение моего отца некогда изменилось в лучшую сторону.

– Скоро вы узнаете об этом все, что только захотите узнать. Мой муж и я помогали полковнику, который хотел, чтобы Винсент Карпантье нашел для себя новое занятие. Но сейчас я хочу поговорить с вами совсем не об этом.

Голос графини Маргариты зазвучал торжественно и едва ли не благоговейно.

– Изумительный человек, останки которого покоятся под этим белым камнем, основал – с весьма благородными целями, разумеется, – в высших сферах парижского света некое сообщество, и его деятельность отнюдь не прекратилась со смертью господина Боццо. Я не могу сказать, что полностью заменила полковника, ибо никто и никогда не сможет его заменить, но все-таки я осмеливаюсь утверждать, что именно мне удалось объединить членов семьи, главой которой был полковник.

– Как это великодушно с вашей стороны, – прошептала Ирен, удивляясь невольно тому любопытству, с каким она слушала графиню.

Маргарита улыбнулась.

– Многие надо нами смеются, – сказала она, – многие считают, что сейчас благотворительность не в моде. Но нам безразличны их насмешки. Мы чувствуем себя сильными и, хотя мы и стеснены в средствах, изо дня в день вершим свое дело – и величественное, и достойное... Да, благодаря Господу мы обладаем могуществом, которое позволяет нам видеть, что делается за закрытыми дверями домов – так, как если бы эти двери были стеклянными. Дар этот необходим нам, дабы бороться со злом и творить добро. Зло ненавидит нас и распространяет о нас клевету, уверяя, будто мы опасны для общества. Добрые же люди не в силах защитить нас, но, к счастью, на небе есть Бог, Всевидящий и Справедливый, и Он заботится о нашем процветании, ибо мы угодны Ему.

Мы объединены чистотой наших намерений и бескорыстием наших сердец, но, к сожалению, все в этом мире несовершенно, так что и среди нас можно встретить честолюбцев, эгоистов и даже стяжателей.

Однако их очень мало, поверьте! И не они определяют лицо нашего братства, которое живо лишь благодаря стремлению большинства к высокой и чистой цели.

Возвышенность нашей цели объединяет нас и умножает наши силы, она управляет нами и ведет нас по пути добра. Так стоит ли обращать внимание на отдельных мерзавцев? Мелкое и случайное зло растворяется в нашем общем стремлении творить добрые дела, и мы недоступны для темных сил.

Есть сообщество – прославленное и одновременно ненавидимое многими, – против которого упорно боролись и лучшие умы человечества, и короли, и даже целые народы. Я говорю об иезуитах. Я не собираюсь защищать или обвинять их, ибо они мне безразличны, однако же я восхищаюсь удивительной мощью братства, которое способно перенести, не дрогнув, удары, что погребли бы под собой не один десяток империй.

В земном мире истинной властью может обладать только сообщество единомышленников.

И это сообщество тем сильнее, чем дисциплинированнее его отдельные члены.

В наши времена разрушаются государства и шатаются троны, а народы, охваченные лихорадкой возмущения, стремятся к вседозволенности и непрерывно бунтуют. Почему? Да потому что каждый сражается только за свои интересы, сражается за себя против всех. Потому что каждый старается проторить лишь собственную дорогу и потеснить всех остальных. Потому что глупый дух противостояния и противоборства повсюду взял верх над мудрым духом объединения и соподчинения.

В своей слепоте и тупости люди утверждают, что это и есть борьба за жизнь.

И пробивают себе дорогу, расталкивая остальных, а те, в свою очередь, толкают этих, и побежденными полны все придорожные канавы.

И что же мы видим? Посреди этой сумятицы, посреди хаоса и раздора гордо высится наше сообщество – символ покоя, порядка и процветания. Мы уважаем иерархию, мы ценим преданность – и именно поэтому мутные бушующие волны вселенских волнений не в силах захлестнуть нас, и мы, подобно прославленной армии Александра Македонского, бестрепетно идем вперед.

Наши члены объединены в некие подобия боевых фаланг, где один всегда за всех, а все – за одного. Разнузданная и неорганизованная толпа не страшна нам... Однако, дитя мое, я вас, кажется, утомила? Вам все это кажется слишком сложным? Хорошо, тогда я буду говорить о себе – о том, как мне, маленькой и скромной служаночке из пансиона на улице Сен-Жак, удалось добиться власти и могущества. Пускай для большинства я – обычная богатая парижанка, но мне-то известно, как велика на самом деле моя незримая армия. Я уверена в своем воинстве и не сомневаюсь, что мне под силу решить задачи, перед которыми спасовал бы сам Луи-Филипп, нынешний король Франции!