Текст книги "Горбун, Или Маленький Парижанин"

Автор книги: Поль Анри Феваль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 44 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

2. ВОСПОМИНАНИЯ ДЕТСТВА

Мне еще не довелось жить в стенах города. Когда мы издалека увидели колокольни Памплоны, я спросила, что это такое.

– Это церкви, – ответил мой друг. – Там, милая моя Аврора, ты увидишь много людей, красивых сеньоров и прекрасных дам, но утратишь цветы и сады.

Поначалу я не жалела ни о цветах, ни о садах. Меня возбуждала мысль, что я увижу множество красивых кавалеров и прекрасных дам. На улице за высокими угрюмыми домами не было видно неба. У моего друга было немножко денег, и он снял нам комнатку. Я стала узницей.

В горах и в усадьбе у меня были свежий воздух, деревья в цвету, луга и мои сверстники. Здесь я оказалась замкнутой в четырех стенах; за окнами – серые дома и угрюмая тишина испанского города, в доме – одиночество. Мой друг Анри уходил утром, а возвращался вечером. Он приходил с почерневшими руками, грустный. Только мои ласки способны были вызвать у него улыбку.

Мы были бедны, нашей пищей был черный хлеб, и все же мой друг находил иногда возможность приносить мне шоколад, это испанское лакомство, и другие сладости. В такие дни на лице его сияла счастливая улыбка.

– Аврора, – сказал он мне как-то вечером, – в Памплоне меня зовут дон Луис, а если вас спросят, как вас зовут, отвечайте – Марикита.

До сих пор я знала только, что его имя – Анри. Я ни разу не слышала от него, что он – шевалье де Лагардер. Узнала я это совершенно случайно. И благодаря этому поняла, что он сделал для меня, когда я была совсем маленькой. Думаю, он не хотел, чтобы я знала, как я ему обязана.

Таков, матушка, Анри: воплощение благородства, самоотверженности, великодушия и отваги, граничащей с безумием. Если бы вы только познакомились с ним, вы полюбили бы его так же, как я.

Но тогда я предпочитала, чтобы он был не столь деликатен, а с большей охотой отвечал бы на мои вопросы.

Он сменил имя – почему? Он, такой прямодушный и гордый! Меня преследовала мысль, что в этом повинна я. Я непрестанно твердила себе: «Это из-за меня, я приношу ему несчастья».

А вот как я узнала, каким ремеслом он занимался в Памплоне, и заодно его настоящее имя, которое он носил во Франции.

Как-то вечером в тот час, когда он обыкновенно возвращался домой, в нашу дверь постучались двое мужчин. Я как раз ставила на стол деревянные тарелки. Скатерти у нас не было. Я решила, что это мой друг Анри, и побежала открывать. При виде двух незнакомых людей я в страхе попятилась. Никто ни разу после нашего приезда в Памплону не приходил к нам. Оба гостя были высоки ростом, с закрученными усами и лицами, желтыми, словно после перенесенной лихорадки. Из-под плащей у них выглядывали длинные, тонкие рапиры. Один был старый и страшно болтливый, второй молодой и неразговорчивый.

– Добрый вечер, прелестное дитя, – обратился ко мне старший. – Не здесь ли живет дон Энрике?

– Нет, сеньор, – ответила я.

Оба наваррца переглянулись. Молодой пожал плечами и буркнул:

– Дон Луис.

– Дьявол меня побери, почему же дон Луис?! – воскликнул старший. – Я и хотел спросить: дон Луис!

Я молчала, и тогда он обратился к своему спутнику:

– Входите же, дон Санчо, дорогой племянник! Входите! Мы подождем здесь дона Луиса. Не беспокойтесь о нас, душенька. Мы тихонько посидим. Присаживайтесь, племянник мой дон Санчо. М-да, этот идальго живет весьма скромно, но это не наше дело. Не закурите ли вы сигару, племянник мой дон Санчо? Нет? Ну, как вам угодно.

Племянник дон Санчо не произнес ни слова. У него была длинная лошадиная физиономия. Время от времени он потирал себе ухо, словно мальчишка, оказавшийся в затруднительном положении. Дядюшка, которого звали дон Мигель, закурил пахилью6363
  Пахилья – сигара, в которой табак завернут в кукурузный лист (исп.).


[Закрыть] и, пуская клубы дыма, болтал с полнейшей невозмутимостью. Я же умирала от страха, что мой друг станет меня бранить.

Услышав его шаги на лестнице, я побежала ему навстречу, но у дона Мигеля ноги были длиннее, и он опередил меня.

– Заходите же, дон Луис! – закричал он с лестничной площадки. – Мой племянник дон Санчо уже полчаса как ждет вас. Gracias a Dios!6464
  Слава Богу! (исп.).


[Закрыть] Я счастлив познакомиться с вами, и мой племянник дон Санчо тоже. Меня зовут дон Мигель де ла Кренча. Я из Сантьяго, что близ Ронсеваля, где погиб отважный Роланд. Мой племянник дон Санчо происходит из тех же мест и носит ту же фамилию. Он сын моего брата дона Рамона де ла Кренча, старшего алькальда Толедо. От всего сердца целуем вам руки, сеньор дон Луис, Santa Trinidad6565
  Пресвятая Троица (исп.).


[Закрыть], от всего сердца!

Племянник дон Санчо поднялся, но не промолвил ни слова.

Не доходя до площадки, мой друг остановился. Он нахмурил брови, лицо у него было обеспокоенное.

– Что вам угодно? – осведомился он.

– Да войдите же! – пригласил его дон Мигель, учтиво посторонившись, дабы дать ему проход.

– Первым делом я хочу представить вам моего племянника дона Санчо.

– Что вам угодно, черт вас возьми! – топнув ногой, крикнул мой друг.

Когда он бывал такой, меня всегда бросало в дрожь. Взглянув на лицо моего друга, дон Мигель невольно попятился, но мгновенно овладел собой. Этот идальго обладал счастливым характером.

– Сейчас я скажу, что нас привело к вам, – объявил он, – коль уж вы не в настроении беседовать. Наш родич Карлос де Бургос, сопровождавший в девяносто пятом году посольство из Мадрида, узнал вас у аркебузира Куэнсы. Вы – шевалье Анри де Лагардер.

Анри побледнел « опустил глаза. Я думала, он скажет, что идальго ошибся.

– Первая шпага в мире! – продолжал дон Мигель. Человек, которого никто не в силах победить. Не отрицайте шевалье, я уверен в том, что говорю.

– Я не отрицаю, – мрачно произнес Анри. – Но как бы вам не пришлось дорого заплатить за то, что вы проникли в мою тайну.

И он захлопнул дверь на лестницу. Дылда дон Санчо затрясся всем телом.

– Por Dio!6666
  Помилуй Бог! (исп.).


[Закрыть] —воскликнул дядюшка дон Мигель, не потерявший самообладание. – Мы заплатим, сколько вы пожелаете, сеньор шевалье. Мы пришли к вам с карманами, набитыми… Племянник, выкладываем la bolsa!6767
  Кошелек, деньги (исп.).


[Закрыть]

Племянник дон Санчо, стуча зубами, молча выложил на стол две полных пригоршни двойных пистолей, столько же

добавил дядюшка.

Анри с удивлением смотрел на них.

– Хе-хе! – хмыкнул дядюшка, пересыпая золотые монеты. – Столько, небось, не заработаешь, полируя эфесы шпаг у мастера Куэнсы! Не беспокойтесь, сеньор шевалье, мы здесь не для того, чтобы вызнавать ваши тайны. Мы вовсе не намерены выведывать, почему блистательный Лагардер унизился до ремесла, которое портит белизну его рук и вредно для груди. Не правда ли, племянник?

Племянник неуклюже поклонился.

– Мы пришли, – объявил словоохотливый идальго, – чтобы рассказать вам про одно семейное дело.

– Слушаю вас, – промолвил Анри. Дон Мигель уселся и закурил сигарку.

– Да, семейное дело, – повторил он, – просто семейное дело. Не правда ли, племянник? Надобно вам знать, сеньор шевалье, что все мы в нашем роду отважны, как Сид, чтобы не сказать больше. Помню, как-то повстречал я в Бискайе двух идальго из Толосы. Представьте себе двух здоровенных малых. Впрочем, эту историю я расскажу вам как-нибудь в другой раз. Речь не обо мне, а о моем племяннике доне Санчо. Мой племянник дон Санчо почтительно ухаживал за одной красивой девицей из Сальватьерры. Хотя он хорош собой, богат и неглуп, девица долго не могла принять решение. Наконец она ответила взаимностью, но представьте себе, сеньор шевалье, отнюдь не моему племяннику. Я верно говорю, племянник?

Молчаливый дон Санчо что-то буркнул в знак подтверждения.

– Ну, вы же понимаете, – усмехнулся дон Мигель, – два петушка и одна курочка – это всегда драка! Город у нас небольшой, и оба молодых человека все время встречаются. В голове у них огонь. Мой племянник, выведенный из себя, поднял руку, но ему недостало, сеньор шевалье, быстроты, и пощечину получил он. Нет, вы вообразите, – возмущенно воскликнул дядюшка, – Кренча получает пощечину! Смерть и кровь! Не правда ли, племянник мой дон Санчо? За такое оскорбление можно отомстить только сталью!

Рассказывая все это, дон Мигель посматривал на Анри, щурясь одновременно и грозно, и добродушно.

Право, только испанцы способны сочетать в себе и Живоглота6868
  Сказочный персонаж, живьем пожирающий детей.


[Закрыть], и Санчо Пансу.

– Но вы пока еще не сказали, что вам угодно от меня, – заметил ему Анри.

Несколько раз он бросал взгляд на лежащую на столе кучу золота. Мы были так бедны!

– Ну, разумеется, разумеется, – подхватил дядюшка дон Мигель, – сейчас мы все объясним. Не правда ли, племянник мой дон Санчо? Никто из Кренча никогда не получал пощечину. Такое произошло впервые в истории. Поймите, сеньор шевалье, Кренча – это львы, и особенно мой племянник дон Санчо, но…

После «но» он сделал паузу.

Лицо моего друга Анри прояснилось, и он опять взглянул на кучу двойных пистолей.

– Кажется, я понял, – сказал он, – и готов к услугам.

– В добрый час! – воскликнул дон Мигель. – Клянусь святым Иаковом, шевалье, вы достойнейший человек!

Племянник дон Санчо утратил свою флегматичность и с довольным видом потер руки.

– Я знал, что мы сговоримся! – продолжал дядюшка. – Дон Рамон не мог обмануть нас. А этого мерзавца зовут дон Мамиро Нуньес Тональдилья, он из деревни Сан-Хосе. Ростом он невысок, бородатый, плечи вздернутые.

– Мне ни к чему все это знать, – прервал его Анри.

– Ну да, ну да! Но ошибки, черт меня побери, не должно быть! В прошлом году я пошел к зубодеру из Фонтарабии. Вы помните, племянник мой дон Санчо? Я заплатил ему дублон, чтобы он вырвал мне больной зуб. Так этот негодяй взял деньги и вместо больного вырвал у меня совершенно здоровый зуб.

Я заметила, что мой друг нахмурился, брови у него сдвинулись. Но дядюшка дон Мигель не обратил на это внимания.

– Мы платим, – тараторил он, – и желаем, чтобы работа была исполнена точно и как следует. Ведь это справедливо? Дон Рамиро – рыжий и носит серую шляпу с черными перьями. Каждый вечер около семи он проходит мимо таверны «Три мавра», что находится между Сан-Хосе и Ронсевалем.

– Достаточно, сеньор, – прервал его Анри. – Мы не поняли друг друга.

– Как это? – удивился дядюшка.

– Я думал, речь идет о том, чтобы научить дона Санчо держать в руках шпагу.

– Santa Trinidad! – вскричал дядюшка. – Да в роду Кренча все отличные фехтовальщики. Мальчик в зале фехтует, как архангел Михаил, но во время дуэли может всякое случиться. Вот мы и подумали, что вы согласитесь подождать дона Рамиро Нуньеса в таверне «Три мавра» и отомстить за честь моего племянника дона Санчо.

На сей раз Анри ничего не ответил. Но ледяная улыбка, появившаяся у него на устах, выражала такое презрение, что племянник и дядюшка смущенно переглянулись. Анри указал пальцем на лежащие на столе золотые монеты. Не говоря ни слова, дон Мигель и дон Санчо собрали их и рассовали по карманам. После этого Анри вытянул руку в сторону двери. Племянник и дядюшка, сжавшись, не смея надеть шляп, бочком проскользнули мимо него. По лестнице они помчались так, словно он за ними гнался.

В тот вечер мы ужинали черствым хлебом. Анри ничего не принес, и наши деревянные тарелки остались пустыми.

Я была слишком маленькой, чтобы понять весь смысл этой сцены. И тем не менее она произвела на меня живейшее впечатление. Я долго еще вспоминала, каким взглядом смотрел мой друг Анри на золото этих двух наваррских идальго.

Мой возраст и одиночество, в каком я тогда жила, не позволили мне в ту пору узнать, что значило имя де Лагардер и какая слава шла за ним. И все же это имя находило во мне отзыв. Мне слышался в нем звук боевой трубы. Я помнила ужас моих похитителей, когда Анри, сражаясь один против семерых, бросил им в лицо это имя. Позднее я узнала, каким был некогда шевалье Анри де Лагардер. И это опечалило меня. Его шпага играла жизнью мужчин, а его каприз играл сердцами женщин. Да, это опечалило, очень опечалило меня, но все равно я не стала его меньше любить.

Дорогая матушка, я ведь почти не знаю жизни. Быть может, другие девушки не похожи на меня. Но я, когда узнала, как много он грешил, еще сильней полюбила его. Мне казалось, что он нуждается в моих молитвах за него. И мне казалось, что я занимаю в его жизни очень много места. Ведь он так переменился с тех пор, как стал моим приемным отцом!

Не обвиняй меня в гордыне, матушка, но я чувствовала, что это я была причиной его мягкости, его целомудрия и добродетельности. Я, наверно, неправильно выразилась, написав, что стала еще сильней любить его, нет, я стала любить его по-другому. Когда он по-отцовски целовал меня, я краснела, а, оставаясь в одиночестве, тихонько плакала.

Но я забегаю вперед и рассказываю тебе о совсем недавнем…

В Памплоне мой друг Анри начал учить меня грамоте. У него почти не было времени для этого и не было денег, чтобы купить мне книжки, потому что работал он каждый день подолгу, а платили ему очень мало. Он тогда был всего лишь подмастерьем и только учился искусству, которое прославило его по всей Испании под именем Синселадор, то есть Резчик. Он был медлителен и неловок. Хозяин все время бранил его.

Он, бывший конный гвардеец короля Людовика XIV, надменный молодой человек, убивавший за одно-единственное невежливое слово, за косой взгляд, терпеливо сносил упреки и ругань испанского ремесленника! Ведь у него была дочка! Когда с несколькими мараведи, заработанными в поте лица своего, он возвращался домой, он был счастлив, как король, потому что я улыбалась ему.

Матушка, окажись на вашем месте другая, она с сожалением усмехнулась бы, но я уверена: вы здесь оброните слезу. У Лагардера была одна-единственная книжка – старинный «Трактат об искусстве владения шпагой» мэтра Франсуа Делапальма из Парижа, присяжного фехтмейстера, обладателя дипломов Пармы и Флоренции, члена Мангеймского Фехтовального союза и Академии della scrima6969
  Фехтования (итал.).


[Закрыть] в Неаполе, наставника его королевского высочества Дофина и проч. и проч., с приложением «Описания разнообразных изящных ударов и уколов, используемых при нападении в поединке на шпагах» Джино Марио Вентуры, также члена Неаполитанской Академии della scrima, дополненного и исправленного Ж. Б. Деламбр-Сольксюром, преподавателем фехтования в кадетском корпусе; издано в Париже в 1667 г.»

Не удивляйтесь моей памяти. То были первые строки, которые я прочла по складам. Я запомнила их, как катехизис.

Мой друг Анри учил меня читать по этому старинному трактату по фехтованию. Я никогда не держала в руках шпагу, но я преуспела в теории: я знаю третью и четвертую позицию, простой отбой шпаги, первую и вторую позицию, знаю, как мгновенно парировать удар, как нанести удар с парады; знаю полный и сложный отбой, укол с полуповоротом, удар простой и наотмашь, прямой удар; знаю разные финты и как отвести свою рапиру от рапиры противника.

А азбуку я узнала, как только мой друг Анри сумел скопить пять дуро, что купить мне «Саламанкский букварь».

Но поверьте мне, матушка, книга – это было не главное. Все зависело от учителя. Я очень быстро научилась разбирать нелепые фразы, написанные троицей невежественных учителей фехтования. Да и что мне было до жестоких принципов искусства убивать? Мой друг Анри учил меня грамоте ласково и терпеливо. Он держал книгу, у меня в руке была соломинка, которой я указывала на каждую букву и называла ее. И это был не труд, а удовольствие. Если я прочитывала правильно, он целовал меня. Потом мы оба опускались на колени, и он произносил вечернюю молитву. Поверьте, он был для меня словно мать, нежная, заботливая мать! Он одевал меня, расчесывал волосы. Его полукафтан износился, но у меня всегда были красивые платьица.

Однажды я увидела, как он с иголкой в руке пытается зашить дыру, которую я продрала на юбке, О, не смейтесь, не смейтесь, матушка! Это делал Лагардер, шевалье Анри де Лагардер, человек, перед которым самые грозные бойцы опускали или бросали шпаги!

По воскресеньям он заплетал мне волосы, убирал их в сетку, начищал до золотого блеска медные пуговицы на моем корсаже, надевал мне на шею стальной крестик на бархатной ленточке, его первый подарок, и вел меня, принаряженную и безмерно гордую, в церковь доминиканского монастыря в нижнем городе. Там мы слушали мессу: из-за меня и ради меня он стал набожным. После окончания службы мы покидали унылый и угрюмый город. Ах, как благодатен был свежий воздух для наших легких! Каким лучистым и ласковым было солнце!

Мы шли по пустынным полям. Он хотел быть соучастником моих игр. Он был ребенок в гораздо большей степени, чем я.

В середине дня, когда я чувствовала усталость, он уводил меня в густую лесную сень. Он садился у подножья дерева, и я спала у него на руках. А он бодрствовал, отгоняя от меня комаров и других крылатых кровососов. Иногда я притворялась спящей и сквозь прищуренные веки наблюдала за ним. Его взор все время был устремлен на меня, он покачивал меня и улыбался.

Мне достаточно лишь прикрыть глаза, чтобы снова увидеть таким моего друга, моего отца, моего благородного Анри! Полюбите ли и вы его, матушка?

После сна или перед сном, это зависело от моего каприза, потому что я была королевой, мы обедали на траве, съедали немножко черного хлеба, накрошенного в молоко. Вспомните, матушка, свои самые изысканные пиршества. Вы потом мне расскажете про них, потому что я ведь ничего не знаю. Но я убеждена, что наши пиры были стократ сладостней, чем ваши, и эти хлеб и молоко казались мне бальзамом пополам с амброзией. Радость сердца, невинные ласки, звонкий беспричинный смех, милые ребяческие глупости, песенки, чего только тогда не было! И, разумеется, игры. Он хотел, чтобы я выросла большой и крепкой. А потом мы отправлялись в обратный путь, шагали, весело болтая, и лишь иногда беседа прерывалась, оттого что .мне хотелось сорвать цветок, порхающую бабочку или погладить белую козочку, которая блеяла у дороги, словно требуя, чтобы ее приласкали.

В этих беседах он безотчетно формировал мой ум и душу. Он тайком читал в моей душе и, обучая меня, преображался в женщину. От него я узнала о Боге, узнала историю избранного Богом народа, узнала о чудесах, происходящих на небе и на земле.

Иногда в такие часы я пыталась расспрашивать его о своих родителях, очень часто говорила ему про вас, матушка. Он грустнел и ничего не отвечал. Однажды только он мне сказал:

– Аврора, обещаю вам, вы узнаете свою мать.

Надеюсь, что обещание, которое он так давно дал мне, будет исполнено; нет, я уверена в атом, потому что Анри никогда не обманывает. И если верить тому, что говорит мне мое сердце, этот миг близок. О матушка, как я вас буду обожать! Но я хочу закончить рассказ о своем образовании. Еще долго после того как мы покинули Памплону и Наварру, он сам давал мне уроки. Других учителей, кроме него, у меня не было.

То была не его вина. Когда же проявился его замечательный талант художника, когда каждый испанский гранд готов был на вес золота приобрести у дона Луиса, Синселадора, эфес шпаги его работы, Анри сказал мне:

– Дорогая моя девочка, вы должны получить образование. В Мадриде есть прославленные пансионы, в которых молодых девушек учат всему, что должна знать женщина.

– А я хочу, чтобы моим учителем всегда были вы! – ответила я ему.

Он улыбнулся и промолвил:

– Милая Аврора, всему, что я знал, я вас уже научил.

– В таком случае, дорогой друг, – воскликнула я, – я не хочу знать больше, чем вы!

3. ЦЫГАНКА

Матушка, я часто плачу с тех пор, как выросла, но все равно веду себя, как ребенок: улыбка у меня не ждет, когда высохнут слезы.

Читая мою бессвязную болтовню, воспоминания о сражении, историю про двух идальго, дядю дона Мигеля и племянника дона Санчо, о моих первых уроках по трактату о фехтовании, рассказ о моих скудных детских развлечениях, вы, быть может, скажете: «Она сумасшедшая!»

Да, правда, от радости я схожу с ума, но и горе у меня тоже бывает бурным. Радость пьянит меня. Я не знаю, что такое светские удовольствия, да мне они и не интересны; меня влечет то, что радует сердце. Я весела, ребячлива, меня все развлекает, как будто я никогда не ведала страданий.

Нам пришлось уехать из Памплоны, когда мы стали жить уже не в такой бедности. Анри даже сумел скопить немножко денег, и это оказалось очень кстати.

Думаю, мне было тогда лет десять.

Как-то вечером он возвратился встревоженный и озабоченный. А я еще усилила его тревогу, рассказав, что какой-то человек, закутанный в темный плащ, стоял и кого-то караулил на улице под нашим окном. Анри не стал ужинать. Он приготовил оружие и оделся так, словно собрался в дальнее путешествие. Наступала ночь, и Анри велел мне надеть суконный корсаж и зашнуровать башмачки. Взяв шпагу, он вышел. Я была в сильном волнении. Уже давно я не видела его таким возбужденным. Вернувшись, он собрал свои и мои пожитки.

– Мы уходим, Аврора, – сказал он мне.

– Надолго? – поинтересовалась я.

– Навсегда.

– Как! – воскликнула я, взглянув на наше скудное имущество. – Мы все это бросим?

– Да, бросим, – с грустной улыбкой подтвердил он. – Только что я нашел на углу одного бедняка, который станет нашим наследником. Он безумно обрадовался. Что поделать, таков мир.

– И куда же мы идем? – спросила я.

– Это известно одному Богу, – ответил он, стараясь выглядеть веселым. – В путь, Аврора, нам пора.

Мы вышли.

И здесь, матушка, я вынуждена поведать вам одну ужасную вещь. Мое перо на миг было замерло, но я не хочу ничего скрывать от вас.

Мы спустились с крыльца, и я заметила посреди улицы какой-то темный предмет. Анри хотел увести меня к городским воротам, но он нес наши пожитки, поэтому я ускользнула от него и подбежала к предмету, привлекшему мое внимание. Анри крикнул, желая остановить меня. Я никогда не посмела бы ослушаться его, но было уже поздно. Я распознала под плащом очертания человеческого тела, и мне показалось, что я узнаю плащ таинственного караульщика, который весь день ходил под нашими окнами. Я приподняла плащ. Да, под ним лежал тот самый человек, которого я видела днем. Он был мертв, весь в крови. Я рухнула, словно сама получила смертельный удар. Значит тут, неподалеку от меня, произошла схватка: ведь Анри, выходя, взял с собой шпагу. Анри снова рисковал из-за меня жизнью… Я была убеждена, что из-за меня.

…Я проснулась среди ночи. Я была одна, по крайней мере, я решила, что я одна. Комната была еще бедней, чем та, которую мы покинули; одна из тех комнат, что находятся на вторых этажах испанских усадеб, принадлежащих бедным идальго. Снизу, вероятней всего из общей комнаты, доносились вполне явственные голоса.

Я лежала на кровати с позолоченными колонками на тюфяке, покрытом драной холстиной. Сквозь незарешеченные окошки в комнату лился лунный свет. В окне напротив кровати я видела, как от ночного ветерка трепещут листья двух больших пробковых дубов. Я тихо позвала Анри, но ответа не было. В тот же самый миг я увидела, как он подполз по полу к кровати и встал у изголовья. Анри сделал мне знак молчать и шепнул:

– Они настигли нас и сейчас находятся внизу.

– Кто? – спросила я.

– Друзья того, кто был накрыт плащом. Того убитого! Я задрожала всем телом, и мне показалось, что я опять лишаюсь чувств. Анри сжал мне руку и сказал:

– Только что они подходили к дверям и пытались их открыть. Я сунул руку в кольца вместо засова. Они не догадались, что помешало им открыть дверь, и спустились вниз за ломом, чтобы взломать ее. Скоро они вернутся.

– Анри, мой друг, но что вы им сделали? – воскликнула я. – Почему они так ожесточенно преследуют вас?

– Я вырвал у этих волков добычу, которую они хотели растерзать, – ответил он.

Меня? Да, меня! Я поняла это, и мысль об атом надрывала мне душу. Я была причиной всему, я сломала ему жизнь. Этот человек, такой красивый, недавно еще такой блистательный, теперь вынужден был скрываться, словно преступник. Он пожертвовал ради меня всей своей жизнью. Почему?

– Отец, дорогой отец, – сказала я ему, – бросьте меня здесь и, умоляю вас, спасайтесь!

Он поднес мою руку к губам и шепнул:

– Сумасшедшая! Если они меня убьют, вот тогда мне придется покинуть тебя, но пока еще они до меня не добрались. Вставай!

Я попыталась подняться, но была слишком слаба.

Потом я узнала, что мой друг Анри, изнемогая от усталости, нес меня, потерявшую сознание, от самой Памплоны до этого уединенного дома, где он попросил приюта. Хозяева были бедны. Они отвели нам комнату, в которой мы сейчас и находились.

Только Анри улегся на солому, которую приготовили для него, как вдруг услышал топот лошадиных копыт по дороге. Лошади остановились у дома. Анри мгновенно понял, что сон придется отложить на следующую ночь. Он бесшумно отворил дверь и тихо спустился по лестнице на несколько ступенек.

Внизу в общей комнате шел разговор. Идальго в лохмотьях объявил:

– Я – дворянин и своих гостей не предам! Анри услышал, как прозвенела пригоршня золота, брошенного на стол. Идальго-крестьянин умолк.

Голос, знакомый Анри, приказал:

– За дело, и кончайте быстрей! Анри в один миг вернулся в комнату и, как мог, закрыл дверь. Потом он бросился к окну посмотреть, есть ли возможность бежать. Ветви двух больших пробковых дубов почти касались незарешеченного окна. Дальше луг, а за ним сквозь деревья серебрилась в лунном свете река Арга.

– Как ты бледна, Аврора, – сказал Анри, когда я встала, – но ты храбрая и поможешь мне.

– Да! – воскликнула я в восторге, что смогу быть ему полезной.

Он подвел меня к окну.

– Сумеешь опуститься в огород по этой лестнице? – спросил он меня, указывая на пробковый дуб.

– Да, – ответила я, – если только ты обещаешь скоро присоединиться ко мне.

– Обещаю, милая Аврора. Очень скоро… или никогда, – добавил он шепотом, поднимая меня.

Я была, в полном смятении, ничего не понимала, и это было к счастью. Анри открыл окно, когда на лестнице снова послышались шаги. Я ухватилась за ветви дуба, а он бросился к двери.

– Когда спустишься вниз, – успел он мне шепнуть, – брось в комнату камешек, это будет мне сигнал, и сразу же беги вдоль изгороди к реке.

А по лестнице поднимались. Анри вместо отсутствующего засова продел в дверные кольца руку. Дверь пытались открыть, дергали, толкали, но рука Анри держала ее, словно то был стальной брус.

Я еще сидела на ветке у окна, когда услышала, как под дверь вогнали лом. Я хотела увидеть, что будет дальше, и осталась.

– Спускайся! Спускайся! – крикнул мне Анри.

Я подчинилась. Внизу я подняла камешек и бросила его в окно. И в этот миг услышала, как наверху раздался глухой треск. Видно, это взломали дверь. У меня отнялись ноги, и я стояла не в силах сдвинуться с места. В комнате прозвучали два выстрела, затем на подоконнике показался Анри. Он спрыгнул вниз и оказался рядом со мной.

– Несчастная! – воскликнул он. – Я думал, что ты уже убежала. Они будут стрелять.

Анри подхватил меня на руки. Из окна несколько раз выстрелили. Я почувствовала, как мой друг вздрогнул.

– Вы ранены? – вскрикнула я.

Он был уже посреди сада, но вдруг остановился и, весь залитый лунным светом, повернулся к злодеям, что в окне перезаряжали оружие, и дважды прокричал:

– Лагардер! Лагардер!

Затем он перелез через изгородь и добежал до реки. Нас преследовали. Арга в том месте стремительна и глубока. Я искала взглядом какую-нибудь доску, но Анри, все так же держа меня на руках, бросился в воду. Для него река не была препятствием. Одной рукой он поднимал меня над головой, а второй греб. Через несколько секунд мы были на другом берегу.

Наши враги совещались.

– Они поедут искать брод, – шепнул мне Анри. – Мы еще пока не спасены.

Он согревал меня, прижимая к груди: я вымокла и дрожала. Мы услыхали, как кони поскакали по противоположному берегу. Наши враги искали брод, чтобы переправиться через Аргу и преследовать нас. Они рассчитывали вскоре настичь нас. Когда топот копыт затих вдалеке, Анри вошел в воду и вновь переплыл Аргу.

– Ну вот мы и в безопасности, Аврора, – сказал он, выходя на берег на том же месте, где бросился в реку. – Теперь тебе нужно обсушиться, а мне сделать перевязку.

– Я так и знала, что вы ранены! – вскричала я.

– Пустяка Пошли. Он направился к дому предавшего нас идальго. Муж и жена сидели в комнате на первом этаже и, смеясь, беседовали, а между ними стояла жаровня с горящими углями. Свалить мужа наземь и связать его вместе с женой по рукам и ногам было для Арни делом нескольких секунд.

– Замолчите! – приказал он хозяевам, так как они решили, что он вернулся прикончить их, и испускали жалобные крики. – Раньше я просто поджег бы вашу хибару, как вы того и заслуживаете. Но сейчас я не причиню вам зла, и благодарите за это вашего ангела-хранителя.

Говоря это, он положил руку на мою мокрую голову. Я хотела помочь ему сделать перевязку. У него была рана на плече, и при каждом движении она изрядно кровоточила. Пока моя одежда сохла, я сидела, завернутая в его плащ, который он, спасаясь бегством, оставил в комнате наверху. Я нащипала корпии и перевязала ему рану.

Он сказал:

– Мне ничуть не больно, ты исцелила меня. Землепашец-идальго и его жена лежали, не шелохнувшись, словно мертвые. Анри прошел к ним в комнату и вскоре спустился со скудным нашим скарбом. Около трех ночи мы покинули этот дом верхом на большом старом муле, которого Анривзял в конюшне; он оставил за этого мула две пригоршни золота на столе, Уходя, он обратился к хозяевам:

– Если они вернутся сюда, передайте им привет от шевалье де Лагардера и скажите: «Господь и Пресвятая Дева оберегут сироту. Сейчас Лагардеру недосуг заниматься вами, но час пробьет!»

Старый мул оказался куда лучше, чем можно было подумать, судя по его виду. На рассвете мы были в Эстрелье и оттуда пустились в путь с неким arriero7070
  Погонщик мулов (исп.).


[Закрыть], намереваясь добраться до Вургоса в обход гор. Анри хотел как можно дальше уйти от французской границы. Его враги были французами.

Он решил до Мадрида нигде не останавливаться.

У нас, бедных детей, огромный простор для фантазии. Когда дело касается наших родителей, о которых мы ничего не знаем, наше воображение работает без остановки. Матушка, вы, наверное, очень богаты? И раз вашу дочь так упорно преследуют, надо думать, вы занимаете очень высокое положение?

Если вы действительно очень богаты, вы и представить себе не можете это наше длительное путешествие по древней и благородной земле Испании, выставляющей напоказ под ослепительным сиянием небес свою спесивую нищету. Нищета дурно действует на душу человека. Я знала это, хоть и была мала. Это рыцарственное племя победителей мавров ныне пребывает в упадке. Изо всех своих давних прославленных достоинств они сохранили только драпирующуюся в лохмотьях смехотворную надменность.

Пейзажи там великолепны, а жители являют собой унылых ленивцев, да к тому же еще отвратительно нечистоплотных. Вот вдали проходит поэтического вида девушка, грациозно несущая корзину фруктов, но вы видите не ее лицо, а толстую маску из грязи. В этой стране много рек, но Испания еще не открыла для себя, как должно использовать воду.