Текст книги "История с привидениями"

Автор книги: Питер Страуб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 4

– Нет, – продолжал Сирс, – я не отказался от мысли помочь Фенни Бэйту. Я считал, что испорченных детей не бывает, что его сделали таким плохое воспитание и убогая жизнь. На следующий день я приступил к его перевоспитанию и в обед попросил остаться со мной.

Другие дети вышли, оживленно переговариваясь – по-моему, они думали, что я его все-таки выпорю, – и тут я заметил, что в темном углу прячется его сестра.

«Я не трону его, Констанция, – сказал я. – Иди и ты сюда, если хочешь». Бедные дети! Я до сих пор вижу их, оборванных и напуганных. Они сжались на стульях, а я стал рассказывать все, что знал об открытиях: про Колумба, Кортеса и Нансена. Но на Фенни это не произвело никакого впечатления. Он знал, что мир кончается в ста милях от Четырех Развилок и что все люди живут в этом круге. «Кто сказал тебе такую глупость, Фенни? – спросил я, но он опять покачают головой. – Это родители?»

Констанция хихикнула совсем невесело. Я вздрогнул от этого ее смешка – он вызывал мысль о почти животном существовании. Конечно, так оно и было; но потом все оказалось гораздо хуже, гораздо страшнее.

Но тогда я в отчаянии вскинул руки и девочка, похоже, подумала, что я хочу ее ударить, и торопливо воскликнула: «Это Грегори!»

Фенни бросил на нее быстрый взгляд, и могу поклясться, что никогда не видел такого испуга. В следующий момент он вскочил и выбежал из класса. Я звал его обратно, но он без оглядки убежал прямо в лес. Девочка осталась в классе, но она тоже выглядела испуганной: «Кто такой Грегори, Констанция? – спросил я. – Уж не тот ли это человек, что крутится около школы? С такими вот волосами?» Едва я изобразил над головой спутанные волосы, как она вскочила и убежала так же быстро, как ее брат.

Но в тот день другие ученики признали меня. Они решили, что я побил обоих и таким образом восстановил справедливость. Вечером я был вознагражден если не большей порцией картошки, то во всяком случае одобрительной улыбкой Софронии Мэзер. Должно быть, Этель Бердвуд сказала матери, что из нового учителя выйдет толк.

Фенни и Констанция не приходили в школу два дня. Я винил себя в том, что вел себя с ними неосторожно, и во время перемены от волнения ходил взад-вперед по двору. Дети смотрели на меня, как на лунатика. Потом я услышал то, что заставило меня повернуться и подойти к группе старших девочек. Среди них была и Этель Бердвуд. Мне показалось, что она упомянула имя Грегори.

– Расскажи мне про Грегори, Этель, – сказал я.

– А кто это? У нас нет никого с таким именем.

Она в упор поглядела на меня, и я был уверен, что она в тот момент думала о традиции, по которой учитель сельской школы обычно женился на самой старшей из своих учениц. Эта Этель, дочь богатых родителей, была самоуверенной девочкой.

– Я слышал, как ты упомянула это имя.

– Вы, должно быть, ошиблись, мистер Джеймс, – сказала она медоточивым голосом.

– Не люблю, когда мне лгут. Расскажи мне о Грегори.

Конечно, они решили, что я угрожаю ей наказанием. Другая девочка поспешила ей на выручку.

– Мы говорили, что этот желоб сделал Грегори. Я взглянул на стену школы. Один из водосточных желобов был новым.

– Ладно, он больше не будет тут расхаживать, – заявил я, заставив их отчего-то расхохотаться.

В тот же день после уроков я решил отправиться в логово льва, то есть в дом Бэйтов. Я знал, что от деревни до него примерно так же, как от Милберна до дома Льюиса. Я прошел три-четыре мили, прежде чем понял, что заблудился. Домов мне по пути не попадалось, значит, дом Бэйтов стоял в глубине леса. Пришлось идти обратно и искать его там.

В итоге я сбился с дороги и потерял направление. Пробираясь через лес, я вдруг почувствовал, что за мной наблюдают – очень неприятное чувство, будто за спиной притаился тигр. А потом в тридцати ярдах от меня, на поляне, я увидел человека.

Это был Грегори. Он молчал, молчал и я. Он просто смотрел на меня взглядом, полным непередаваемой ненависти. Он мог бы убить меня в этом лесу и никто бы не узнал. И по его лицу я видел, что он готов к этому. Когда я уже думал, что он бросится на меня, он отступил и скрылся за деревом.

Я шагнул вперед. «Что тебе нужно?» – спросил я, но он не ответил. Я сделал еще шаг, потом еще. За деревом его не было: он словно растворился.

Я, еще дрожа, сделал несколько шагов в том же направлении и едва не вскрикнул, увидев перед собой бледную, оборванную девочку. Это была Констанция Бэйт.

– Где Фенни? – спросил я.

Она ткнула куда-то рукой. Тут он появился так же внезапно, «как змея из корзины», подумают я. На лице его застыло характерное тупо-виноватое выражение.

– Я искал ваш дом, – сказал я, и они так же молча указали мне куда-то. Среди деревьев я с трудом разглядел крытую толем хижину с одним грязным окошком. Тогда таких хижин было много, но эта была самой убогой из всех, какие я видел. Видит Бог, я никогда не презирал бедных, но в этой нищете было что-то действительно зловещее. Казалось, что живущие здесь люди не просто огрублены нищетой, но в самом деле непоправимо испорчены. Сердце мое сжалось, когда я увидел тощего черного пса, треплющего комок перьев, который еще недавно мог быть цыпленком. Теперь я понял, почему Фенни считали испорченным, – местным богачам достаточно было бросить один взгляд на его жилище.

Я не хотел туда идти. Я не верил в зло, но там чувствовалось именно зло.

Я повернулся к детям, смотревшим на меня тем же странным застывшим взглядом.

– Я хочу, чтобы вы завтра пришли в школу, – сказал я.

Фенни покачал головой.

– Но я хочу помочь вам, – я готов был произнести целую речь, сказать, что хочу спасти их, изменить их жизнь, избавить их от этого существования… но их взгляд остановил меня. В нем было что-то, что заставило меня вспомнить о взгляде таинственного Грегори.

– Вы должны завтра прийти в школу, – повторил я.

– Грегори не хочет, чтобы мы туда ходили, – сказала Констанция. – Он говорит, чтобы мы оставались здесь.

– Приходите, и пусть он тоже приходит.

– Я спрошу Грегори.

– Черт с ним! Приходите сами! – крикнул я и пошел прочь. Пока я не достиг дороги, меня гнал страх – я будто убегал от проклятия.

Вы можете спросить, чем это кончилось. Они не вернулись. Несколько дней все шло спокойно. Этель Бердвуд и некоторые другие девушки дарили мне сладкие взгляды и носили сэндвичи на обед. Я клал их в карман и съедал вечером после ужина у Мэзеров.

В воскресенье я отправился, как было договорено, в лютеранскую церковь в Футвилле. Это оказалось не так скучно, как я боялся. Пастор, старый немец Франц Грубер, оказался более тонким человеком, чем можно было судить по его внушительному животу или по тексту проповеди. Я решил поговорить с ним как-нибудь.

Когда Бэйты появились, они выглядели опустошенными, как пьяницы после бурной ночи. Это вошло в привычку: они пропускали два дня, потом три, и каждый раз выглядели все хуже, особенно Фенни. Он будто преждевременно состарился. Мне иногда казалось, что он мне ухмыляется, хотя у него вряд ли хватило бы на это ума. Теперь он на самом деле казался испорченным, и это пугало меня.

Однажды в воскресенье после службы я подошел к доктору Груберу и сказал, что хочу поговорить с ним. Он, должно быть, решил, что я собираюсь признаться в прелюбодеянии или чем-то подобном. Но тем не менее он любезно пригласил меня к себе в дом.

Мы с ним прошли в библиотеку, большую комнату, до потолка уставленную книгами. Я не видел столько книг с тех пор, как покинул Гарвард. Это действительно был кабинет ученого. Большинство книг было на немецком, многие на латыни и греческом. На полках стояли труды отцов церкви в тяжелых кожаных переплетах, комментарии к Библии, теологические сочинения. На полке над столом я с удивлением увидел работы Луллия, Фладда, Бруно и других, что можно назвать оккультизмом эпохи Возрождения. Дальше я разглядел даже несколько антикварных книг о колдовстве и сатанизме.

Доктор Грубер пошел в другую комнату за пивом и, вернувшись, увидел, что я разглядываю эти книги.

– Из-за этих книг, – сказал он со своим гортанным акцентом, – я и угодил в Фалмут. Надеюсь, вы не посчитаете меня старым чокнутым дураком при виде их.

Он рассказал мне свою историю, и все было, как я и предполагал, – он подавал большие надежды, сам писал книги, но из-за слишком пристального интереса к оккультным наукам ему велели прекратить исследования в этом направлении. Он ослушался и был сослан в самый глухой угол, какой могла отыскать лютеранская конгрегация.

– Теперь мои карты на столе, как говорят мои прихожане. Конечно, я никогда не говорю о герметических предметах в проповедях, но продолжаю их изучать. Вы можете идти или рассказать то, зачем пришли, это в вашей воле.

Такое пышное вступление несколько удивило меня, но я решил рассказать ему всю историю о Фенни Бэйте и Грегори. Он слушал с большим вниманием, и я понял, что он уже что-то слышал об этом.

Когда я закончил, он спросил:

– И все это случилось недавно?

– Конечно.

– И вы никому об этом не рассказывали?

– Нет.

– Я рад, что вы пришли именно ко мне, – сказал он и, достав из ящика стола гигантскую трубку, набил ее и начал попыхивать, глядя на меня своими горящими глазами. Я уже начал жалеть что пришел к нему.

– А ваша хозяйка никогда не давала вам понять, почему она считает, что Фенни Бэйт – «сама испорченность»?

Я покачал головой: – А вы что-нибудь знаете?

– Это известная история. Можно сказать, знаменитая в нашей округе.

– Так Фенни и правда испорчен?

– Да.

– А почему? Здесь какая-то тайна?

– Большая, чем вы можете вообразить. Если я вам расскажу, вы можете решить, что я сошел с ума, – его глаза стали еще более пронзительными.

– Если Фенни испорчен, то кто испортил его?

– Грегори, – ответил он. – Конечно же, Грегори. Он причина всего.

– Но кто такой этот Грегори?

– Тот, кого вы видели. Вы совершенно точно его описали, – он покрутил своими толстыми пальцами над головой, имитируя мои жесты перед Констанцией. – Да, так оно и есть. Но если бы вы знали больше, вы бы усомнились в моих словах.

– Но почему?

Он покачал головой, и я увидел, что руки его дрожат. Я подумал, уж не сумасшедший ли он в самом деле?

– У родителей Фенни было трое детей, – продолжал он, выпуская клуб дыма. – Грегори был старшим.

– Он их брат! Один раз мне показалось, что я улавливаю сходство, но… Но что в этом противоестественного?

– Это зависит от того, что между ними происходило.

– Вы имеете в виду что-то противоестественное между ним и Фенни?

– И сестрой тоже.

Я почувствовал приступ ужаса, вновь увидел бледное некрасивое лицо Грегори с волчьей ненавистью в глазах.

– Между Грегори и его сестрой?

– Именно.

– Он испортил их обоих? Тогда почему к Констанции не относятся так, как к Фенни?

– Помните, что здесь живут бедняки. Такие отношения между братом и сестрой… хм… не кажутся им чем-то противоестественным.

– Но между братьями… – я словно вернулся в Гарвард и дискутировал с профессором антропологии об обычаях какого-нибудь дикого племени.

– Кажутся. – О, Господи! – воскликнул я, вспомнив выражение преждевременной взрослости на лице Фенни. – И теперь он пытается от меня отделаться. Он видит во мне препятствие.

– Похоже, что так. И вы понимаете, почему.

– Он хочет оставить их себе? – Да. И навсегда. В первую очередь Фенни, судя по вашей истории.

– А что же родители?

– Мать умерла. А отец оставил их, как только Грегори подрос и начал его бить.

– И они живут одни в таком месте?

Он кивнул.

Это было ужасно: то место, казалось, окутывало проклятие, исходящее от самих детей, от их противоестественной связи с Грегори.

– А разве они сами не пытались избавиться от него.

– Пытались. Но как? – я подразумевал молитвы (я ведь говорил с пастором) или обращение к соседям, хотя я уже понял, что от соседей в Четырех Развилках помощи ждать было напрасно.

– Вы можете не поверить мне, поэтому я просто вам покажу, – он встал и жестом позвал меня за собой. Он казался очень возбужденным, и я подумал, что он испытывает так же мало удовольствия от моего общества, как и я от его.

Мы вышли из дома, пройдя по пути через комнату, где на столе стояла бутылка пива и тарелка – видимо, остатки его обеда.

Он захлопнул дверь и направился к церкви. Переходя улицу, он обратился ко мне, не поворачивая головы:

– Вы знаете, что Грегори был школьным плотником?

– Одна девочка что-то говорила об этом, – сказал я ему в спину. Что дальше – прогулка в лес? Что он хочет мне показать?

За церковью разместилось маленькое кладбище, и я, следуя за доктором Грубером, читал имена на массивных надгробиях прошлого века: Джозия Фут, Сара Фут и прочие потомки клана основателей городка. Эти имена ничего мне не говорили. Доктор Грубер стоял перед небольшой калиткой на краю кладбища.

– Сюда, – позвал он.

Ладно, подумал я, если ты так ленив, я открою сам, – и взялся за засов.

– Нет, – поправил он. – Просто взгляните вниз.

Я посмотрел. В голове могилы вместо камня стоял грубый деревянный крест, на котором кто-то написал имя: Грегори Бэйт. Я перевел взгляд на пастора и на этот раз не мог ошибиться: он смотрел на меня неприязненно.

– Этого не может быть, – промямлил я. – Я ведь его видел.

– Поверьте мне, учитель, здесь лежит ваш соперник. Во всяком случае, его смертная часть.

Я не мог сказать ничего, только повторил:

– Этого не может быть.

Он проигнорировал мою реплику.

– Однажды вечером, год назад, Грегори что-то делал на школьном дворе. Тут он заметил – во всяком случае, я так думаю, – что нужно починить водосточную трубу и полез вверх по лестнице. Тут Фенни и Констанция, видимо, увидели шанс избавиться от его тирании и оттолкнули лестницу. Он упал, ударился головой об угол здания и умер.

– А что они делали там вечером?

Он пожал плечами.

– Они всегда ходили за ним.

– Не могу поверить, что они сознательно убили его.

– Говард Хэммел, почтальон, видел, как они убегали.

Это он и нашел тело Грегори.

– Так никто не видел, как это случилось?

Никто, мистер Джеймс. Но всем это было ясно.

– А мне неясно.

Он пожал плечами.

– Что они делали потом? – спросил я.

– Убежали.

Им было ясно, что они сделали то, что хотели. У него была разбита вся голова. Фенни с сестрой исчезли на три недели, жили в лесу. Потом им пришлось вернуться. За это время Грегори похоронили, а почтальон рассказал всем, что он видел. Вот откуда общее мнение об испорченности Фенни.

– Но сейчас… – я смотрел на надпись на кресте, сделанную, очевидно, самими детьми.

Почему-то это казалось мне самым жутким.

– Да, сейчас. Сейчас Грегори требует их опять. И прежде всего хочет вырвать их из-под вашего влияния, – последнее слово он произнес с характерным немецким акцентом.

– Могу я помочь им?

– Боюсь, что нет.

– А вы, именем Божьим?

– Дело зашло слишком далеко. Моя церковь не верит в экзорцизм.

– Но вы сами…

– В зло. Я верю в зло.

Я отвернулся. Похоже, он думал, что я буду просить его о помощи, но когда я пошел прочь, он окликнул меня:

– Будьте осторожны, учитель.

Когда я возвращался домой, я с трудом верил, что на самом деле видел и слышал все это. Но я видел могилу, видел своими глазами метаморфозу, происходящую с Фенни, и, наконец, видел Грегори.

Где– то в миле от Четырех Развилок я столкнулся с доказательством того, что Грегори знает о моих намерениях. На одном из фермерских полей возвышался небольшой холм, и там я увидел его. Он стоял неподвижно, глядя на меня, и, казалось, мог прочитать каждую мысль в моей голове. В ту минуту я понял: все, что рассказал мне доктор Грубер, было правдой.

Все, что я мог – это не кинуться бежать. Он ждал, что я побегу, стоя там со скрещенными на груди руками и белым спокойным лицом. Я продолжал идти шагом.

За обедом я с трудом мог есть. Мэзер тут же заявил:

– Не ешь, нам больше достанется.

– Был ли у Фенни Бэйта брат? – спросил я его.

Он взглянул на меня с любопытством.

– Скажите, был?

– Был.

– И как его звали?

– Грегори, но я прошу не говорить о нем в моем доме.

– Вы боитесь его? – спросил я, потому что на лицах их обоих был ясно виден страх.

– Прошу вас, мистер Джеймс, – умоляюще сказала Софрония Мэзер.

– Никто не говорит об этом Грегори, – добавил ее муж.

– А что с ним случилось?

Он перестал жевать и отложил вилку.

– Я не знаю, от кого ты этого наслушался, но я вот что скажу: если был на свете проклятый человек, то это Грегори Бэйт, и то, что с ним случилось, должно было случиться. Вот и все, – с этими словами он запихнул в рот новую порцию, и обсуждение можно было считать законченным. Миссис Мэзер с постным видом уткнулась в тарелку.

Дети Бэйтов не появлялись в школе два или три дня, и мне уже начало казаться, что все это мне померещилось. Я погрузился в учительскую рутину, но часто вспоминал их, особенно бедного Фенни.

Однажды меня охватил ужас, когда я встретил в деревне Грегори. Это была суббота, и Четыре Развилки заполнились фермерами и их женами, приехавшими за покупками.

Каждую субботу деревня обретала почти праздничный вид – по крайней мере, по контрасту с унылыми буднями. По улицам разъезжали десятки повозок с веселыми детскими личиками, выглядывающими из них. Я узнал некоторых своих учеников и помахал им рукой.

Потом какой-то здоровенный фермер сдавил мне плечо и сказал, что я учитель его сына и что он хочет пожать мне руку. Я немного поговорил с ним и тут увидел за его спиной Грегори. Тот стоял возле почты и смотрел на меня – так же внимательно, как тогда, на холме. Во рту у меня пересохло; очевидно, это отразилось и на лице, так как отец моего ученика вдруг спросил, все ли у меня в порядке.

«Да– да», -сказал я, но, видимо, выглядел невежливым, продолжая упорно смотреть мимо него. Никто, кроме меня, не замечал Грегори; все просто проходили мимо, глядя сквозь него.

Я извинился перед фермером, сославшись на больной зуб, и повернулся к Грегори. За эти несколько секунд он исчез.

Я понял, что развязка близится и что он сам определит ее время и место.

На другой день Фенни и Констанция явились в школу. Они оба были бледные и вели себя так странно, что дети сторонились их еще больше, чем обычно. Они выглядели совсем больными, и я решил попытаться хоть как-то помочь им.

Когда уроки кончились, я попросил их остаться.

– Почему он позволят вам прийти сюда? – спросил их я.

Фенни пустыми глазами посмотрел на меня и спросил:

– Кто?

– Грегори, конечно.

Фенни потряс головой, будто отгоняя наваждение.

– Грегори? Мы давно уже не видели Грегори. Да, очень давно.

Я был просто поражен.

– Тогда что вы делаете?

– Мы ждем.

– Ждете?

Констанция кивнула, соглашаясь с Фенни.

– Ждем.

– Но чего? Грегори?

– Нет. Просто ждем.

– Грегори мы не видим, – сказал Фенни. Казалось, он на миг оживился. – Но он говорит с нами. Он говорит, что это все, что есть, и что ничего такого нет. Ничего, что вы говорили – насчет карт. Ничего нет.

– А что же есть?

– То, что мы видели.

– Что?

– То, что мы ждем.

– А что это?

– Это здорово, – сказала Констанция, положив голову на стол. – В самом деле здорово.

Я не понимал, о чем они говорят, но все это мне не понравилось. Я решил поговорить с ними об этом попозже.

– Ладно, я хочу, чтобы сегодня ночью вы остались со мной здесь. Я вас в обиду не дам.

Фенни так же безучастно кивнул, будто ему было все равно, а когда я взглянул на Констанцию, то увидел, что она спит.

– Хорошо. Потом мы найдем, где нам спать, а завтра я попробую подыскать для вас жилье в деревне. Вы не можете больше жить в лесу.

Фенни опять кивнул, и я увидел, что он тоже вот-вот заснет. Скоро они оба спали прямо за партами. В тот момент я был готов согласиться с ужасным утверждением Грегори, что нет ничего, ничего, кроме меня и этих двоих измученных детей в холодном школьном здании. Пока мы сидели там, солнце зашло, и в комнате стало темно. Я не мог встать и зажечь свет. Я обещал им найти жилье в деревне, но казалось, что до нее нужно идти много миль. И если бы я и дошел, я не представлял, кто согласится пустить их к себе. В такой обстановке я почувствовал себя таким же потерянным, как эти дети.

Наконец я встал и потянул Фенни за руку. Он проснулся мгновенно, как испуганное животное, и я с трудом смог удержать его на месте.

– Я хочу знать правду, Фенни, – сказал я ему. – Что случилось с Грегори?

– Он ушел, – сказал он так же безучастно.

– Это значит «умер»?

Фенни кивнул, приоткрыв при этом рот, и я опять увидел его ужасные гнилые зубы.

– Но он возвращается?

Он кивнул снова.

– И ты его видишь?

– Он видит нас. Смотрит и смотрит. И пытается трогать.

– Трогать?

– Ну, как раньше.

Я дотронулся до своего лба – он был горячим. Каждое слово Фенни отдавалось у меня в голове.

– Ты столкнул лестницу, Фенни?

– Он смотрит и смотрит, – повторил Фенни, словно этот факт заполнил все его сознание.

Я взял его руками за голову, чтобы заставить посмотреть в глаза, и в этот момент в окне появилось лицо его мучителя. То же бледное, ужасное лицо – он словно хотел помешать Фенни ответить на мой вопрос. Я почувствовал испуг и тошноту, но одновременно и какое-то странное удовлетворение от того, что сейчас все наконец решится. Я притянул Фенни к себе, пытаясь защитить его.

– Это он! – закричал Фенни, и от его крика Констанция упала на пол и заплакала.

– Ну и что? – крикнул я. – Он не тронет тебя, я с тобой! Он знает, что потерял тебя!

– Где он? Где Грегори?

– Там, – и я показал на лицо за окном.

Мы оба уставились в окно, но там не было ничего, кроме темного неба. Дикая радость охватила меня – я победил. Я схватил руку Фенни, но она бессильно упала. Потом он подался вперед, я подхватил его и только через несколько секунд понял, что я держу: это был труп. Его сердце остановилось.

– Вот и все, – сказал Сирс, глядя на своих друзей. – Грегори больше не появлялся. Я слег с лихорадкой и три недели провалялся на чердаке у Мэзеров. Когда я поправился, Фенни уже похоронили. Я собирался тут же уехать, но они удержали меня, и мне пришлось кое-как преподавать дальше. Под конец я даже научился использовать розгу, и меня считали очень хорошим учителем.

И еще одно. Когда я уезжал из Четырех Развилок, я впервые пришел на могилу Фенни. Он был похоронен за церковью, рядом со своим братом. Я смотрел на обе могилы, и знаете, что я чувствовал? Ничего. Пустоту. Как будто я не имел со всем этим ничего общего.

– А что случилось с сестрой? – спросил Льюис.

– О, с ней все было в порядке. Она была тихой девочкой и люди ее жалели. Я переоценил суровость той деревни. Кто-то взял ее к себе, и, насколько я знаю, они относились к ней как к родной дочери. Потом она вышла замуж и уехала из родных мест, но это было уже гораздо позже.