Текст книги "Артур, Билл и другие (Все о мышах)"

Автор книги: Питер Кроукрофт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Кроукрофт Питер
Артур, Билл и другие (Все о мышах)

Питер Кроукрофт

АРТУР, БИЛЛ И ДРУГИЕ (ВСЕ О МЫШАХ)

Перевод с английского И.Г. Гуровой

Под редакцией и с послесловием

Доктора биологических наук Н.П. Наумова

Январь 2003 г.

Оригинальная метка подразделов внутри глав с помощью текстового отступа заменена на "* * *". Добавлены "Примечания выполнившего OCR", которые вместе с примечаниями переводчика и редакции выполнены единым списком в виде всплывающих сносок.

Приведенные в конце глав соответствующие списки литературы вынесены в отдельный файл (Literature.doc), как и послесловие к книге (Afterword.doc). Старинная форма представления ссылок сохранена как памятник.

Большинство таблиц автора имеют относительно простой вид и в книге не нумеруются. В электронной версии они также оставлены в тексте. Две сложные таблицы (табл. 1 и 2) в виде *.gif включены в каталог FIGS_TABLES, куда вошли и файлы с иллюстрациями автора.

Качество фотографий (переведенных в файлы *.jpg) в книге очень плохое, причем это, скорее всего, обусловлено неважным исходным материалом. П. Кроукрофт был вынужден, по-видимому, фотографировать мышей и их "домики" так, чтобы не нарушить условия своих опытов, пугая животных (т.е., не использовать вспышку, снимать при особом приглушенном свете и т.п.).

Книга написана очень хорошо: живым языком и прямо "из души". В то же время, это практически полноценное научное исследование. Из отменного послесловия доктора биологических наук Н.П. Наумова (послесловие имеет самостоятельную ценность) видно, что и на него труд П. Кроукрофта произвел весьма большое впечатление.

Конечно, основной материал книги представляет особенный интерес для специалистов-биологов (причем самых разных направлений). Автору удается затронуть многие профессиональные "струнки" и, порой, вызвать ностальгию о прошедших временах. В то же время, и просто небезразличному к природе читателю книга может быть очень интересна (такому читателю даже не обязательно изучать иллюстративный материал и данные, представленные в таблицах). Более того, это старое исследование, насколько я могу судить, до сих пор может быть полезно и тем, кто профессионально занимается защитой от мышей запасов продовольствия. Книга П. Кроукрофта вполне способна послужить пособием и сельским жителям, постоянно сталкивающимся с проблемой мышей в своей жизни.

Полагаю, что данный перевод работы П. Кроукрофта на русский язык представляет собой библиографическую редкость: издавался он один раз и, поскольку, несмотря на наличие всех выходных данных, тираж не указан (такого я не встречал более ни для каких книг времен СССР), то остается предполагать, что выпустили как бы "сигнальный тираж". И более не печатали.

Тем не менее не следует думать, что труд Питера Кроукрофта (1922-1996), изданный в далеком 1966 г. и увидевший свет на русском языке в чуть менее далеком 1970 г., потерял свою актуальность. На Западе его переиздают до сих пор. Вот анонс книги, взятый из сети (перевод мой):

MICE ALL OVER

by Peter Crowcroft

Availability: Out of Print – Limited Availability

Used new $75.00

Edition: Unknown Binding

АНОНС КНИГИ от 14.12.1999

О мышах и людях

Работа Питера Кроукрофта, посвященная исследованию поведения мышей, является одновременно и остроумным, и глубоко научным трудом, который может быть полезен как академическим ученым, так и рядовым читателям. Тем, кто интересуется мышами – как животными, живущими в наших домах, как объектами научного исследования, или как теми и другими, понравится книга, в которой Кроукрофт рассказывает о своих научных целях и об их успешном достижении. Читателю будет интересно узнать об экспериментальных "мышиных домиках" и об опытах по изучению общественного поведения мышей в сформированных автором социальных группах. Стиль изложения Кроукрофта ясен; его интерес к предмету передается читателю, у которого после прочтения книги остается глубокое впечатление об этих маленьких, но очень сложных существах.

АННОТАЦИЯ РЕДАКЦИИ (1970 г.)

Питер Кроукрофт – известный английский зоолог, специализирующийся на исследованиях грызунов и насекомоядных.

В живой, чрезвычайно популярной манере он делится с читателями результатами собственных наблюдений за мышами, рассматривает их поведение, структуру популяций, закономерности размножения и другие не менее важные проблемы экологии этих грызунов, так часто доставляющих людям серьезные неприятности.

Редакция научно-популярной н научно-фантастической литературы

ГЛАВА ПЕРВАЯ

– Что у тебя в руке?

– Это просто мышь, Джордж.

Много лет назад я по поручению английского министерства сельского хозяйства и рыболовства занялся наблюдениями над мышами. Для этого мне пришлось стать чиновником. Председателем комиссии, определявшей мою пригодность для государственной службы, был некий мистер Сноу впоследствии сэр Чарлз Сноу, а ныне лорд Сноу. Теперь, когда у меня осталось только одно честолюбивое желание – написать хороший роман об ученых, я усматриваю в этом обстоятельстве перст судьбы, хотя никому другому оно, вероятно, не покажется интересным. Мне представлялось, что, оставив научно-исследовательскую работу и вступив в коридоры власти, я тут же начну писать о людях. Но из моих робких попыток ничего не получается, так как моя память перегружена воспоминаниями о мышах. И прежде чем писать о людях, я должен написать о мышах, чтобы избавиться от этого наваждения.

Нижеследующий отчет о моих "мышиных" исследованиях слишком долго протомился в духовке. Задуман он был как серьезный труд, посвященный домовой мыши, но после долгого периода затянувшегося приживления (это, возможно, объясняется тем, что я австралиец) получилась популярная книга для любителей естественной истории. Но если эта книга и не обретет широкой известности, то все-таки, написав ее, я такой ценой высвобожу мои мысли, слишком уж глубоко увязшие в проблемах домовой мыши.

Наиболее популярные книги о животных написаны вовсе не о животных. Это книги о людях – о тех, кто ловит животных, о тех, кто живет бок о бок с животными, или еще о каких-нибудь людях. Научное содержание таких книг нередко приближается к нулю. Но если произведение о подобных животных-оборотнях хорошо расходится, его автор становится авторитетом в вопросах, касающихся настоящих животных. Сами авторы в этом не виноваты это часто ставит их в неловкое положение. Но как бы то ни было, в результате они подкладывают зоологии порядочную свинью (я чуть было не написал – "мышь"). К несчастью, писать научно-популярные книги по зоологии куда труднее, чем научные труды, и мало кому из нас хочется за это браться. Нет способа вернее погубить свою репутацию, чем написать скверную книгу. Плохой научный труд не так опасен, потому что судить о том, плох он или нет, может лишь горстка людей, причем никто из них не будет заседать в отборочных комиссиях, с которыми тебе, возможно, придется иметь дело в будущем.

Я должен заранее предупредить читателя, что книга о мышах, конечно, не может быть столь же увлекательной, как книга о крупных млекопитающих, вроде львов, леопардов, человекообразных обезьян или выдр. Леопард у вас на коленях или выдра в вашей ванне – это куда интереснее, чем мышь у вас в штанине. Завязать настоящую дружбу с мышью невозможно просто потому, что она слишком мала; у нее для этого не хватает серого вещества мозга. Ни одна мышь не признает в вас Мышь-Великана, хотя выдры Гэвина Максвелла и видели в нем Великую Белую Выдру. Мышь можно напугать, но предложить ей дружбу нельзя. Если вы хотите познакомиться с ней поближе, вы должны следить за ней так, чтобы она об этом не подозревала.

И все-таки чем дольше я наблюдал мышей, тем больше я замечал в их поведении элементов, имеющихся и в поведении моих собратьев-людей, и тем понятнее становились мне оба вида. И повинен в этом был не столько ползучий антропоморфизм, сколько пробуждение чуткости, которой мне прежде не хватало, способности испытывать сочувствие и сострадание. Ведь в страшном положении мыши в мире есть что-то до жути знакомое.

* * *

Белая лабораторная мышь изучена и эксплуатируется, как ни одно другое млекопитающее1, однако домовая мышь – возможно потому, что встречается она очень часто и водится повсеместно, – оставалась практически вне поля зрения английских зоологов вплоть до 1939 года, когда началась война. Хотя было известно, что Mus musculus наносит значительный урон продовольственным запасам, уничтожая и загрязняя их, меры борьбы ограничивались ежегодной "неделей истребления крыс" и беспорядочным применением ловушек и ядов, которое опиралось на чисто эмпирические идеи или просто на давно сложившиеся поверья.

Потери зерна не учитывались, и английские фермеры мирились с таким жертвоприношением Аполлону2, предпочитая не расходовать денег на борьбу с мышами. Однако, когда немцы окружили Англию кольцом блокады, вопрос встал уже не о стоимости уничтоженного зерна, а о необходимости доставлять ему замену из-за моря. Впрочем, мышам, возможно, все равно удалось бы и дальше оставаться в тени, если бы Чарлз Элтон, глава Бюро популяций животных (Оксфордский университет), не избрал исследование грызунов в качестве темы, позволявшей наилучшим образом увязать работу Бюро с нуждами войны.

История борьбы с грызунами в Англии и административные изменения, к которым привели в основном именно изыскания Бюро, изложены Элтоном в предисловии к многотомному труду "Борьба с крысами и мышами", вышедшему в 1954 году в издательстве "Кларендон Пресс". В третьем томе (редактор Г.Н. Саузерн) подробно описываются исследования домовой мыши и не только сообщаются данные о величине ущерба, причиняемого мышами, но и перечисляются причины, затрудняющие борьбу с ними.

Возможно, если бы на смену войне с Германией не пришла "холодная война", мыши вновь утратили бы важность с экономической точки зрения и правительственные учреждения прекратили бы их организованные преследования. Однако тогда было признано, что сохранение стратегических пищевых запасов остается национальной необходимостью и в дни мира.

Поскольку после окончания войны Бюро вернулось к своим экологическим исследованиям, обязанность вести изучение вредных грызунов и разрабатывать меры борьбы с ними перешла к секции грызунов отдела борьбы с вредителями при Министерстве сельского хозяйства и рыболовства. Функции этого отдела были в основном административными, и в его обязанности, в частности, входила защита от вредных насекомых и грызунов стратегических продовольственных запасов, хранившихся на так называемых "буферных складах"

На этих складах благодаря усилиям министерских специалистов по борьбе с грызунами крысы почти не заводились, однако с домовыми мышами не было никакого сладу и они причиняли значительные убытки. Главным было даже не то, что они поедали зерно, а то, что они портили мешки. Зерно высыпалось из дыр, и штабели мешков обрушивались. К тому же джутовые3 мешки стоят недешево, да и за то, чтобы собрать просыпавшееся зерно, также приходится платить.

Штат секции грызунов был очень мал, а его внимания требовали отнюдь не только мыши. Основные свои усилия секция сосредоточивала на крысах и кроликах, так как с государственной точки зрения эти зверьки представляли бoльшую угрозу, чем мыши, и, если учесть субсидии местным властям, обходились государству намного дороже. Однако в 1951 году был учрежден пост специалиста по мышам, и меня спросили, не желаю ли я его занять. Наиболее подходящим кандидатом я был потому, что работал в Бюро под руководством Саузерна, чьи исследования мне теперь предстояло использовать и дополнить.

Друзья предсказывали, что мне не понравятся ни мои новые обязанности, ни ограничения, которые налагает на человека государственная служба. Однако мои обязанности мне понравились, а мое начальство – сначала доктор Джон Ивенс, а потом доктор Юон Томас – предоставляло мне для их выполнения большую свободу. Как я убедился, "бюрократизм" государственной службы в значительной мере сводится к выполнению правил, без которых не может успешно функционировать ни одна большая организация. К тому же я скоро проникся симпатией к людям, чьи обязанности состоят в том, чтобы претворять парламентские законы в каждодневную будничную действительность. Я стал замечать, что начинаю наблюдать и за ними, а не только за мышами. Но в этой книге я намерен писать только о мышах.

* * *

Став чиновником, я скоро обнаружил, что превратился в удобную мишень для любого человека, которому приходило желание задать головомойку нашему министру или правительству. Раньше я и не подозревал, сколько неудовлетворенных жизнью людей находят разрядку своей ипохондрии, критикуя какое-нибудь государственное учреждение и изливая свое негодование в письмах в газеты или к членам парламента от своего округа. Эти письма обычно содержат вопросы, но ответы на них редко интересуют их авторов ведь, получив ответ, они вынуждены искать новый повод для волнений.

В газеты приходило немало раздраженных писем по поводу моей работы, которую их авторы называли пустым переводом денег. Если бы письма были адресованы мне – а узнать мой адрес было совсем нетрудно, – я мог бы объяснить пишущим, почему эта работа стоила затрачиваемых на нее денег. Или я хотя бы растолковал им, что она – не более пустой перевод денег, чем большинство исследований, которые проводятся в университетах и тоже на государственные средства, но тем не менее, как правило, не вызывают у графоманов такого возмущения. Научные исследования обладают одной странной особенностью: у них есть привычка рано или поздно оказываться полезными для кого-то или для чего-то, даже если никакой непосредственной пользы они как будто не приносят. Моя работа с домовой мышью теперь имеет почти такое же прямое отношение к проблемам воздействия радиоактивности на популяционную наследственность, как и к проблеме борьбы с грызунами-вредителями.

Мыши – прекрасная пища для репортерского остроумия, и газетчики очень скоро почувствовали, что из интереса нашего отдела к мышам можно извлечь броский материал. В целом репортеры оказались симпатичными людьми, и, когда я подробно объяснил им цель моей работы, они не стали меня слишком клевать. Даже Питер Симпл из "Дейли телеграф" оставил свою обычную сокрушающую иронию и написал обо мне в самом милом тоне. "В то время, когда наши лучшие умы занимает ракета с ядерным зарядом и дальностью полета пять тысяч миль, – писал он, – есть что-то умилительное в той непреклонности, с какой наше государство занимается исследованиями обыкновенных мышек". Авторы писем в газеты были более прямолинейны: "За свои шесть с лишним десятков лет я наслышался о множестве способов транжирить общественные деньги, но этот дает сто очков вперед любому из них".

Письмо, которое доставило мне самое большое удовольствие, было, однако, написано не графоманом, а неким известным землевладельцем, проживающим в своем поместье. "Сколько налогоплательщиков знает, например, о том, – вопрошал он редактора "Гэмпшир кроникл", – что наше оплывшее министерство сельского хозяйства, рыболовства и пищевых продуктов додумалось до того, что учредило станцию наблюдения за мышами? Есть ли предел их сумасшествию?" Мне очень понравился эпитет "оплывшее".

Когда в палате общин был задан вопрос о моей деятельности, представитель министерства ответил: "Станция наблюдения за мышами на Ругэмском аэродроме предназначена для изучения поведения и других биологических аспектов домовой мыши в условиях, аналогичных тем, которые существуют на зерновых складах и в хлебных ригах, в целях улучшения методов борьбы с вышеуказанными грызунами в подобных– местах" ("Хэнсард", 6 февраля 1956 года). Но к этому времени все было уже кончено, и мышиный дом прекратил свое существование. Таким образом, упоминания в палате лордов я удостоился только шесть лет спустя, когда ушел из Британского музея (отдел естественной истории), но это, как говорится, другая мышь.

* * *

Поскольку проводимые мною исследования должны были способствовать разрешению практических проблем борьбы с мышами в зерновых складах, свою "полевую работу" мне следовало вести в закрытом помещении. По зерновым складам меня возил закаленный борец с мышами, мистер Чадли, ведавший в нашем отделе подготовкой специалистов по уничтожению грызунов. Мистер Чадли сразу завоевал мою любовь, когда в первом же складе сделал стойку, понюхал воздух и объявил управляющему: "М-м-м. У вас тут есть мыши!" Слабый запах ацетамида чувствовался повсюду, а когда мы обследовали темные проходы между высокими штабелями, то обнаружили кучки обгрызенных зерен и экскременты. Сами мыши пребывали под надежной защитой гигантских штабелей.

Система хранения зерна и муки в джутовых мешках, сложенных штабелями, обеспечивает мышам самый лучший из возможных мышиных миров. Собственно говоря, если кто-нибудь решит спланировать мышиный рай, он создаст именно такие штабели. Зерно обеспечивает домовым мышам естественную и питательную пищу. Даже высушенное для хранения, оно дает им достаточно влаги, чтобы они могли спокойно жить и размножаться. Просветы между мешками соединяются в ходы и укрытия самого подходящего размера, а мешки сделаны из материала, идеально подходящего для гнезда. Если бы кто-нибудь нарочно решил обеспечить мышам полную безопасность как от специалистов по истреблению грызунов, так и от тех, кто хочет наблюдать их поведение, ничего лучше этих штабелей он все равно не придумал бы. Можно просидеть всю ночь внутри такого склада и не увидеть ни единой мыши.

Конечно, если бы склады кишели мышами, я мог бы и в них почерпнуть кое-какие полезные сведения, но дни мышиных буйств остались в прошлом: что бы там ни утверждали заядлые критики деятельности министерства сельского хозяйства, но усилия его специалистов по истреблению грызунов не остались втуне. И проблема – весьма мучительная – заключалась в поисках средств борьбы при невысокой зараженности, от которой никак не удавалось избавиться окончательно. Обычно мышей на складе было достаточно для создания потенциальной опасности, но недостаточно для того, чтобы изучать их, хотя бы даже и без непосредственного наблюдения за ними. А я, разумеется, не мог потребовать, чтобы люди, обязанные истреблять мышей, на некоторое время прекратили свою работу, дабы я попробовал собрать сведения, полезность которых вовсе не гарантировалась заранее. Я был в положении человека, который в час пик пытается остановить на шоссе машину, чтобы его подвезли.

Раз прямых наблюдений над мышами в буферных складах вести было нельзя, я попытался собрать некоторые сведения косвенным путем. Например, у нас не было ясного представления о передвижениях отдельной мыши. Для того, чтобы разложить отравленные приманки наиболее эффективным способом, требуется знать "район деятельности" животных. Если есть мыши, которые постоянно остаются возле гнезда и, следовательно, никогда не приближаются к подносикам с отравленным угощением, значит, на складе всегда может существовать очажок будущего заражения. Исследования Саузерна (1954) указывали, что домовые мыши, обеспеченные надежным укрытием и кормом в избытке, передвигаются очень мало. По его оценке, минимальный район деятельности таких мышей не превышал даже 30 квадратных метров. В трехмерной среде это было равносильно нескольким кубическим метрам штабеля. Я попробовав получить хоть какие-нибудь данные, отлавливая мышей живыми.

В теории эта методика очень проста. Мышей ловят в ловушки, не причиняющие им вреда, метят, чтобы их можно было узнать впоследствии, выпускают, а потом глядят, где они снова попадутся. Место повторной поимки указывает минимальный район их передвижений. "Минимальный" потому, что, попав в ловушку, мышь на эту ночь прекращает дальнейшие передвижения. До тех пор еще никто не проводил такого изучения домовой мыши в подобных условиях, так как во время войны не существовало подходящих ловушек. Однако Бюро разработало удобный тип ловушки в связи с исследованиями образа жизни полевок (Microtus), и ловушки эти выпускала теперь "Лонгворт инструмент компани". Известная "лонгвортовская" ловушка была изобретена не неведомым знатоком млекопитающих по фамилии Лонгворт, а доктором Д.Г. Читти и мистером Д.А. Кемпсоном.

Ближайший склад, в котором мыши были обнаружены, но еще не "обработаны", находился в Рэтлсдоне – бывшем аэродроме в Суффолке. Ангары и другие служебные строения разной формы и величины использовались под склады зерна и фуража. И моя полевая работа с мышами началась в мрачном помещении, которое мое воображение населяло отзвуками голосов и шагов призрачных лётных экипажей. Там находилось сто тонн кукурузы в мешках и неизвестное количество домовых мышей на свободе.

Вечером во вторник я поставил шестьдесят ловушек и проверял их каждые двенадцать часов до утра субботы. Помечено было двадцать пять мышей и пять из них были пойманы, причем некоторые более одного раза. Места их вторичной поимки и характер передвижений показаны на рис. 1 (Fig_1.gif). Конечно, о реальной подвижности данных мышей это говорит еще очень мало, но, во всяком случае, ясно, что некоторые мыши переходят из одного штабеля в другой.

Этот предварительный отлов производился для проверки "мышиной привады". Крысоловы старой школы, услугами которых продолжают пользоваться органы местного самоуправления, обычно до небес превозносят старинные тайные рецепты, полученные по наследству от прадедов-колдунов. Кому-то из наших сотрудников удалось выведать у пожилого деревенского крысолова один такой рецепт, и его передали мне для проверки. Вот состав смеси:

Ассафетида в порошке – 2 грана

Родиевое масло – 3 драхмы

Лавандовое масло – 1 скрупул

Анисовое масло – 1 драхма

Растереть Ассафетиду с Анисом. Потом добавить Родий, хорошенько перемешать и добавить Лаванду4.

Мышиная привада испытывалась следующим образом: шестьдесят ловушек были расставлены попарно и либо в левую, либо в правую (это решалось броском монеты) капалась смесь. Таким образом, каждой мыши предоставлялось на выбор войти в ловушку, смазанную привадой, или в несмазанную. Свободы выбора лишались только те мыши, которые явились бы к ловушкам, когда в каждой паре одна была бы уже занята. Впрочем, мне ни разу не пришлось столкнуться с тем, чтобы обе ловушки в паре были заняты одновременно.

Разумеется, я был бы очень рад установить, что мышиная привада действительно приваживает мышей. Она была бы нам чрезвычайно полезна. Но, увы, она скорее их отваживала. Из тридцати пойманных мышей четыре находились в ловушке с привадой, а двадцать шесть – в чистых. Очевидно, если применять эту смесь без надлежащих заклинаний, она действует как отличный мышиный репеллент.

Я несколько раз ставил такие опыты с ловушками, но вскоре убедился, что этот метод ничего не даст для решения проблемы. Для того чтобы собрать какие-то данные о передвижениях мышей и их численности, мне приходилось трястись сотни километров в холодном фургоне (в казенных машинах запрещена установка отопительных приборов5), добираясь до склада, по слухам зараженного мышами, проживающими в недрах продовольственных запасов, над которыми я не имел никакой власти. Управляющий складом обычно не мог предсказать заранее, когда именно будет отгружаться очередная партия зерна. И вот я ловил и метил мышей, а приезжая вторично, обнаруживал, что исследуемого штабеля больше не существует. Как-то я расставил ловушки, получив клятвенные заверения, что штабель на следующий день будет на месте, а утром на склад явились рабочие с отбойными молотками ломать бетонный пол, и от вибрации все ловушки захлопнулись. Заставить же заинтересованных лиц подчиняться моим требованиям было бы равносильно попытке остановить машину на шоссе, повалив поперек него дерево потолще.

Вести наблюдения над мышами я, безусловно, мог бы только в том случае, если бы они и окружающая их среда находились под моим контролем. О том, чтобы получить в свое полное распоряжение один из складов, не приходилось и мечтать. Хотя их сумрачная тишина необычайно располагала к работе, мне следовало с ними распроститься и поискать что-нибудь другое. Надо было найти место, где мыши могли бы жить, не тревожимые никем, кроме меня.

Подыскать свободное помещение в Лондоне или его окрестностях – вещь весьма трудная. Эти районы много раз обшаривались многими людьми и по многим причинам. Помещений не хватало для людей, не то что для мышей. Я решил поискать где-нибудь подальше от столицы, и снова меня заинтересовали брошенные аэродромы. А вдруг где-то пустует хорошее здание, почему-либо не занятое под склад? Гуще всего сеть аэродромов в годы войны была в восточных графствах, и потому я начал интенсивные розыски в Норфолке и Суффолке.

И вот однажды на аэродроме вблизи города, облагодетельствованного изящным названием Ай, я углядел высокое здание, торчавшее над бочкообразными "ниссенами"6. Под склад его не заняли, потому что оно было невелико и неудобно спланировано. К входной двери вели ступеньки, а за дверью, под прямым углом к ней, сразу начиналась другая лестница, ведущая вниз, – грузчика с мешком зерна на спине это вряд ли прельстило бы. Еще одна лестница вела к площадке, откуда уже по железной пожарной лестнице можно было взобраться на второй этаж.

Когда я залез в комнату на втором этаже, я понял, что это здание почти готовый мышиный дом. В центре комнаты находилось возвышение со смотровым отверстием. Я немедленно представил себе, как буду смотреть сквозь него на ничего не подозревающих мышей в нижнем помещении. Лучший наблюдательный пост трудно было бы придумать нарочно. Однако тут имелась одна трудность: добираться в Ай из Лондона было довольно сложно.

Однако, подумал я, если военно-воздушным силам понадобилось такое странное сооружение на одном аэродроме, возможно, они найдутся и на других. Я попросил местного инспектора по грызунам, чтобы во время своих объездов он поглядывал, не обнаружится ли такое здание где-нибудь еще, и сам тоже продолжал поиски. Оказалось, что эти двухэтажные сооружения имелись на ряде аэродромов, и я узнал, что они называются "бомбовые тренажеры". Под мусором на полу нижнего этажа я обнаружил белый круг. Это был экран, на котором курсанты наблюдали свои мишени и на который они сбрасывали свои расчетные бомбы. Отдельными деталями эти здания отличались друг от друга, но их внутренние размеры всегда были одинаковыми, а пол нижнего этажа – цементным и безупречно ровным.

Самый лучший бомбовый тренажер подыскал для меня мистер Ньюлендс – наш человек в Бери-Сент-Эдмендс. Он находился в Ругэме, в нескольких милях от Бери по дороге в Ипсуич, возле буферного склада. Слишком поздно я узнал, что такое же здание было и в Рэтлсдоне, где я гулял по вечерам, когда ставил ловушки на мышей. Но тогда я смотрел по сторонам другими глазами.

Ругэмский бомбовый тренажер был в отличном состоянии. На возвышении для проекционного аппарата сохранились крепления и несколько смазанных блоков. На полу верхнего помещения валялись большие топографические карты отдельных районов Суффолка, дохлые воробьи, экскременты летучих мышей и мириады дохлых и полудохлых мух. Внизу под таким же сором тускло просвечивал белый круг. Требовалось только соорудить у подножия лестницы загородку из листового железа, после чего, получив ведро со шваброй, электроэнергию для освещения и малую толику живых мышей, я уже мог браться за дело.

ГЛАВА ВТОРАЯ

– Посадить бы тебя в клетку вместе с миллионом мышей, радуйся тогда сколько душе угодно!

Я решил начать с самого простого: сидеть сложа руки и наблюдать за подопытным животным по нескольку часов подряд, чтобы как следует с ним познакомиться. Зря потратив массу времени на возню с инфракрасным освещением и немецким инфракрасным прицелом, который позволяет видеть в темноте, я только потом вспомнил, что, по наблюдениям сотрудников Бюро, крысы вели себя в тусклом красном свете вполне естественно. Поглядев на мышей в инфракрасном и в видимом красном свете, я скоро убедился, что красный свет нисколько не мешает им спокойно заниматься своими делами более того, их как будто не тревожил даже тусклый свет обыкновенных вольфрамовых лампочек. После этого по стенам были развешаны красные лампочки, которые давали скудное, но ровное освещение, вполне достаточное для того, чтобы вести наблюдения с помощью сильного бинокля.

Что касается обстановки, в которой предстояло жить моим мышам, то, по моему мнению, следовало по мере возможности воссоздать условия зернового склада. Но если бы я сложил для них штабель из мешков, то видел бы их только изредка. Штабель обеспечивал им обилие корма, единообразие среды и прекрасное укрытие. Однако это последнее его свойство меня не устраивало, а потому я создал для своих мышей, так сказать, двухмерный штабель, засыпав пол зерном и расставив по нему маленькие укрытия.

Пол был временно разделен на квадраты с помощью коротких деревянных реек, разложенных на покрашенном цементе. После этого внутри каждого квадрата были по-особому положены дополнительные рейки. Все квадраты отличались друг от друга, но для каждого было использовано одинаковое количество реек. Пшеница была насыпана вдоль реек, как щебень, которым укрепляют железнодорожные шпалы. В результате мыши получали разметку для ориентировки и пищу в любом месте, где бы они ни оказались, а я возможность точно воспроизводить на схеме их передвижения.

На рис. 2 (Fig_2.gif) показано первоначальное расположение реек, причем в центре каждого квадрата помещались ящичек-гнездо из перспекса и поилка. Срезанный правый нижний угол показывает загородку, отделяющую входную дверь и лестницу на второй этаж. Помимо мышенепроницаемой, металлической стенки, этот угол отделялся от остального помещения тяжелыми черными занавесками. По полу я разбросал клочки ваты для гнезда, и помещение было готово к приему мышки-счастливицы. В смутном красном свете нижний этаж выглядел очаровательно. Выкрашенный белой эмалевой краской пол поблескивал между линиями реек, укрепленных золотистым пшеничным зерном. Даже жалко было пускать туда мышь.

Я не хотел изучать напуганную мышь, а потому поймал ее в маленькую клетку, открыть которую можно было, потянув за веревочку. Клетка была осторожно спущена на пол первого этажа и открыта. Теперь мышь могла выйти, когда ей заблагорассудится, а я был готов терпеливо ждать этого момента. Экспериментальных животных надо как-то обозначать. Это была мышь А, и я назвал ее Артуром.

Когда клетка с Артуром была открыта, произошло то, что происходило затем со всеми последующими мышами, безразлично, были ли они самцами или самками. Уже через несколько секунд Артур медленно вылез на пол, пробежал несколько шагов и точно тем же путем возвратился в клетку. Там он тотчас повернулся и опять побежал тем же путем, но на этот раз немного дальше. В результате он очутился возле стены. Пройдя вдоль нее несколько шагов, он повернулся и прежним путем возвратился к клетке.