Текст книги "Необыкновенный кот и его обычный хозяин. История любви"

Автор книги: Питер Гитерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Чем комфортнее мне было с ним путешествовать, тем больше я начинал понимать, насколько могу ему доверять.

На причале имелся отличный недорогой ресторан «У Порки», о чьих превосходных жареных моллюсках я уже рассказывал. У ресторана имелось окошко, где еду продавали навынос, и вскоре я привык оставлять сумку Нортона – вместе с самим Нортоном – на одной скамейке возле судна и уходить за провизией. Очень рекомендую попробовать домашние румяные сдобные черничные булочки и запить их бутылочкой ледяного «Будвайзера». Как правило, отсутствовал я недолго, минут десять, но этого времени было достаточно, чтобы собралась небольшая толпа вокруг серого кота с висячими ушками, равнодушно лежавшего в сумке, дремавшего или пристально следившего за интересным попутчиком.

Нортон вел себя спокойно и послушно, если я просил его оставаться на месте. В итоге, когда способы транспортировки кота и область путешествий значительно расширились, я мог спокойно оставить Нортона на двадцать минут в зале ожидания аэропорта, пока сам уходил за журналом. А в ресторане посадить на соседний стул и не спеша поесть.

Но больше всего я горжусь тем, что сумел приучить Нортона к прогулкам по пляжу, подарив ему один из ярких моментов в его жизни. Коты почему-то не любят песок. Наверное, он слишком горячий для нежных подушечек их лап, может, их пугает вода или у них отбивают желание все эти футболки с надписью «Жизнь – это пляж», зонты и полотенца. В любом случае, Нортон не являлся исключением из правил.

Вот он идет по деревянному тротуару: надменная походка, самоуверенный огонек в глазах, взгляд как у человека, разгуливающего по городу и тыкающего пальцем в соседа со словами: «Здорово, Билл! Нам не хватало тебя на вчерашнем собрании в мэрии».

А вот он посреди пляжа, куда я его коварно посадил: съежившийся, дрожащий, несущийся прочь от набегающих волн, чтобы в ужасе притаиться среди дюн. Представьте Джимми Кэгни, когда его вели к электрическому стулу в фильме «Ангелы с грязными лицами». Нортон умирает трусом!

Я решил, что так дело не пойдет.

Когда ребенок учится ездить на лошади и падает с нее, что ему говорят в самую первую очередь? Забирайся обратно. Конечно, я никогда не потащу Нортона кататься на лошадях – хотя не могу утверждать это с полной уверенностью, – но я не видел причины, почему кот должен сторониться песка.

В свое оправдание скажу, я не из тех родителей, которые любыми средствами пытаются затащить своих детей на сцену. Иначе говоря, будь Этель Мерман жива, не играть ей у меня в мюзикле. ^[15]У Нортона есть все качества для участия в шоу, но мне даже не приходила в голову мысль, чтобы выставлять его напоказ или натаскивать на выполнение различных трюков. Они предназначены для других. А то, чего добивался я, было только для нас двоих. Кот обожал бродить и исследовать новые территории. Так почему он должен ограничивать себя, когда мог бы спокойно резвиться у кромки воды? И последнее: иногда я чувствую себя отцом девятилетнего сына, заставляющего бедного паренька брать уроки игры на пианино, говоря при этом: «Поверьте, он будет благодарен мне, когда подрастет».

Сначала я предоставил Нортону свободу действий, и он сбегал сразу, как только я опускал его на песок, стремясь к безопасной надежности земли и деревянного тротуара. Тогда я попробовал другую тактику: посадил кота на песок и удержал на месте, давая время привыкнуть к ощущениям. Нортон не сопротивлялся и не выглядел несчастным. Когда я отпустил его, то некоторое время он пребывал в нерешительности, понимая, что, вероятно, вся эта затея с пляжем не столь ужасна, как он представлял. Но затем кот прижался к песку и пробрался назад к по-настоящему надежной земле. Хотя в этот раз он и не бросился прочь, но и не остался, чтобы насладиться прекрасным видом.

Вскоре проблема сдвинулась с мертвой точки. Инстинкт подталкивал Нортона следовать за мной. Прежде я не вводил его в заблуждение, и у него не было причин считать, что хозяин решил начать это делать сейчас.

Через неделю Нортон уже спокойно прогуливался по пляжу, сохраняя свою традиционную дистанцию в пять шагов, и пусть он мяукал немного чаще и гораздо громче обычного, но он был там. Он избегал приближаться к воде, но уже не боялся подойти к ней, подождать, пока я или Синди расстелем и расправим полотенце, чтобы лечь на него, и полчаса покрутиться поблизости, особенно, если ему перепадала часть нашего ленча. Я до сих пор уверен, что кот проводил бы там гораздо больше времени, если бы не постоянное «бам-бам-бам», издаваемое мячиками «Кадима».

В конце августа нас с Синди пригласили на пикник в Сивью, одну из пляжных общин. У Синди была подруга, которая состояла в «доле». Суть заключалась в том, что шесть человек делили между собой стоимость дома с тремя спальнями, рассчитывав такие сложные схемы, как чередующиеся визиты на уик-энд, разделив сумму затрат на продукты и заставив платить больше того, у кого лучше спальня, или из окна открывается вид на океан, или кто находится ближе к холодильнику.

В этот конкретный уик-энд приехали все дольщики, поскольку в Сивью намечалась традиционная ежегодная вечеринка на берегу. Члены маленькой общины приносили на пляж еду и выпивку – моллюсков, лобстеров, бургеры, хот-доги, бочонки с пивом, кувшины с «Маргаритой», – рыли углубления для барбекю и варки на пару, готовили, выпивали и веселились. Праздник растягивался на целый день и на ночь. Все это сопровождалось музыкой, играми в волейбол, бегом парами и другими развлечениями в стиле Энди Харди. ^[16]В общем, трудно придумать лучший способ провести жаркий день – тридцать два градуса по Цельсию – в самый разгар нью-йоркского лета.

Синди отправилась пораньше, чтобы помочь с приготовлениями. Она считала, что нужно оказаться на празднике с самого начала. Несмотря на то что мне всегда нравилась веселая тусовка Сивью, моей антисоциальной теорией относительно крупных людских сборищ всегда было и остается «лучше меньше, да лучше».

Я валял дурака, потом немного поработал и, поскольку Синди не было рядом, ознакомился с новыми данными по «Лиге Ротиссери», ^[17]которую, чтобы было понятно тем, кто еще пребывает в мрачном средневековье бейсбола, иногда называют «Фэнтези-бейсбол». Эта игра покорила нацию – по оценкам «Ю-Эс-Эй тудей» в нее играет 750 тысяч человек, – и я с гордостью могу утверждать, что являюсь соучредителем самой первой лиги. Исходные условия просты и в то же время необычайно лестны. Вы собираете команду на аукционе, делая ставки против девяти или одиннадцати других «владельцев», в зависимости от того, состоите вы в Национальной лиге или Американской лиге. Структура команды точно определена: два кетчера (принимающих), три нападающих, пять игроков в дальней части поля, девять питчеров (подающих) и так далее. Если вы покупаете Дэррила Строберри – Боже упаси! – и он приносит победу «Доджерам», то выигрывает и для вашей команды. Будучи совершенно помешанным на игре, я обзавелся двумя командами, из-за которых летом мне бывает очень сложно завершить работу. Моя команда из Американской лиги называется «Гитерс роузбад», а команда из Национальной лиги – «Копченая рыба». Мои приятели по Национальной лиге с уважением обращаются ко мне как к Генералу Осетру. И поверьте, я с готовностью выложил бы любые деньги за возможность заполучить Стива Траута в свою команду. Мне нравилось заниматься статистическими данными своих команд, когда Синди не было рядом, поскольку она считала, что ни один разумный человек не захочет убивать два часа в день на подсчеты соотношения пропущенных питчером хитов и сделанных уолков за каждый иннинг для людей, которые вкалывают в таких местах, как «Мемориал стэдиум» и «Чавес Равин».

Удовлетворенный тем, что «Роузбад» подросла за счет разминки, и немного приунывший из-за непрекращающегося падения «Рыбы», я решил, что пора отправляться на тусовку в Сивью.

Когда я вышел на крыльцо, Нортон лениво грелся там на солнышке. А после того как я прошел мимо, его уши зашевелились из праздного любопытства. Думаю, он спрашивал себя, почему кто-то вынужден покинуть такое идеальное местечко.

– Ну, что скажешь? – обратился я к коту. – Готов немного прогуляться?

Замечу, что Сивью находился приблизительно в трех километрах от того места, где живем мы. Единственный путь добраться туда напрямую – пройти пешком по пляжу. Но Нортон никогда не заходил дальше чем на километр. Эксперимент грозил завершиться неудачей. Но я подумал, что Нортону понравится пикник, как только он туда доберется. Кот поднялся и поспешил за мной. Когда через полквартала нам было нужно спуститься к пляжу, он громко замяукал.

– Ну же, пошли. – Я принялся мягко уговаривать его. – Чего тебе терять?

Один я добрался бы уже через двадцать пять минут, а вместе с Нортоном потратил на дорогу тридцать пять. Он держался идеально – ни разу не замедлил шаг и не позволил себе отвлечься, держался позади меня, за исключением тех моментов, когда ему хотелось поиграть и кот обгонял меня. Мяукал больше обычного, но не жаловался. Просто ему хотелось поболтать.

Чтобы добраться до Сивью, надо вскарабкаться по небольшому склону. И когда вы оказываетесь на вершине дюны, открывается вид на раскинувшийся городской пляж. Конечно, это не Большой каньон, но место замечательное, особенно в день, когда там сотни людей радостно готовят, помогают друг другу и развлекаются.

Вскарабкавшись, я несколько секунд наслаждался видом, разыскивая Синди. Заметив меня, она помахала рукой, а я помахал ей в ответ. Потом я обернулся, чтобы проверить свое бродячее чудо, и сказал ему:

– Ну что? Давай сделаем это.

Нортон мяукнул и пустился вслед за мной. Вверх по склону и вниз в веселую толпу. За несколько секунд самое шумное сборище сезона погрузилось в пугающую тишину. Один за другим люди замолкали, прекращая есть, затихла музыка. Эти искушенные файер-айлендцы видели здесь собак, которые играли с «летающими тарелками». Паукообразную обезьяну с ведром и лопаткой, выкапывающую яму на пляже. Однажды им даже довелось лицезреть представительницу общины «Кисмет» без браслета на лодыжке. А сейчас все они уставились на котенка, который преодолел песчаное побережье, спеша помочь им повеселиться от души – Нортона Аравийского.

– Вы откуда? – спросил меня человек, мимо которого я прошел.

– Фейр-Харбор, – ответил я.

– Ваш кот прошел три километра пешком?

Я кивнул. Когда я добрался до Синди и ее друзей, моя голова раскачивалась взад и вперед, как у китайского болванчика, а я сам повторял как заезженная пластинка:

– Ага, делает это постоянно… Шотландская вислоухая. Видите уши?.. Нортон… Три километра… Фейр-Харбор… Ага… Видите его уши?

Постепенно все вернулось на круги своя. Заиграла музыкальная группа, возобновились партии в нарды, креветок принялись насаживать на шампуры. Нортон, отведав немного тунца на гриле, отправился играть в траву, подальше от песка. Я поднялся вместе с котом по ступенькам, ведущим с пляжа, и сказал, что вернусь за ним через несколько часов. Взяв Нортона на руки, я поцеловал его в макушку и отпустил, наблюдая за его исчезновением, но в полной уверенности, что он будет ждать меня, когда наступит время возвращаться домой.

ГЛАВА ПЯТАЯ

КОТ, КОТОРЫЙ ОТПРАВИЛСЯ В КАЛИФОРНИЮ

Мой домовладелец на Файер-Айленде оказался очень милым человеком и продлил летний сезон до конца сентября. Но на уик-энд после Дня труда до меня вдруг дошло: что я стану делать с Нортоном, когда у меня не будет летнего дома, где он мог бы резвиться? Как он приспособится к жизни домашнего кота? Особенно если его папочка – с тех пор как узнал, что основной причиной смертности среди нью-йоркских кошек являются прыжки из окон городских квартир – не собирается открывать окно шире узкой щелочки.

К первому октября я так и не нашел какого-либо разумного решения. Путешествия Нортона сузились до поездок между моей квартирой и квартирой Синди. Если она собиралась остаться у меня на ночь, то брала с собой Марло. В моем доме он чувствовал себя очень уютно, и было справедливо, когда Нортон становился их гостем, если я проводил ночь в квартире Синди.

Я стал много ездить по делам. Вероятно, мне следует объяснить, что мои поездки имели сложный характер в силу того, что таким был мой бизнес. Хотя мне следовало сказать «бизнесы» – и в этом случае «запутанный» послужило бы более верным определением, чем «сложный», поскольку у меня не одна работа, а несколько, и никакая из них не имеет особого смысла. Я руковожу издательством, принимаю важные финансовые решения, встречаюсь с людьми, у которых могло бы возникнуть желание написать книгу, и работаю с очень талантливыми и импульсивными авторами. Также я сочиняю и продюсирую телевизионные сценарии и сценарии к фильмам. Благодаря этому я могу носить солнцезащитные очки, ненавидеть актеров и раздражаться, когда продюсеры говорят:

– Просто супер! Я обожаю это! И не беспокойтесь, я точно знаю, как все исправить!

Именно это сказал мне эксклюзивный продюсер одного телевизионного сериала, над которым я работал. И наконец, третья часть, любимая, написание книг. Она позволяет мне сидеть в комнате в полном одиночестве и изводить себя попытками придумать персонажи и сюжеты, про которые большинство людей никогда не прочтут или даже не услышат. Но она дает мне шанс придать некий смысл всему тому, что в противном случае является бессмысленным. Ни одно из этих дел не слишком подходит друг к другу, да и я никогда не стремился превратиться в трудоголика, однако все сложилось так, и мне это нравится. Из-за работы в издательстве – на тот момент я помогал запустить новые программы в огромном и продолжающем расти холдинге «Рэндом-Хаус» – мне приходилось мотаться по торговым конференциям, ездить в Сан-Франциско, встречаться с литературными агентами, бывать у того или иного автора и убеждаться, что его любят и ценят, и он это чувствует. Моя писательская карьера заставляла меня переезжать с места на место. Когда вы живете в Нью-Йорке и пишете для Голливуда, вам постоянно приходится доказывать студиям, что расстояние в пять тысяч километров, отделяющее вас от людей, которые вам платят, не то, о чем стоит беспокоиться. А единственное доказательство – наглядное подтверждение, которое означает, что мы с моим соавтором Дэвидом вынуждены регулярно запрыгивать в самолет и представать пред светлые очи тех или иных людей.

Нортон и Марло были хорошими друзьями, поэтому мне никогда не приходилось раздумывать, на кого оставить своего кота, – его забирала Синди. Она любила Нортона, как и Марло, и ей нравилось наблюдать за их игрой и совместным проживанием. Эта троица неплохо развлекалась, пока я отсутствовал.

Все казалось идеальным до тех пор, пока Синди не ошарашила меня известием, что в мое отсутствие она развлекалась гораздо веселее, чем я предполагал.

Нас с Синди связывали странные отношения. Я был сражен наповал, как только ее увидел; она же меня сразу возненавидела. Она считала меня самодовольным эгоистом, который слишком много смотрит бейсбол. Но я проявил настойчивость – писал, посылал цветы, звонил, выполнял любые ее желания, правда, не стал меньше смотреть бейсбол, – и в конце концов Синди сдалась. Мы были полными противоположностями друг друга. Она настороженно подходила к отношениям и не спешила вступать в них, уверенная, что ей сделают очень больно в тот самый момент, когда она ослабит защиту, поверив в их постоянство. Хотя я и не верил в долговременные отношения и даже не задумывался об их возможности, но по натуре был неизлечимым романтиком, поэтому с радостью ринулся бы в них с высоко задранным подбородком и отправился бы в нокаут от первого прямого удара справа. Синди была противницей пустой траты денег и считала почти грехом разбрасываться деньгами ради удовольствия и удобства. Мне же нравилось тратить деньги сразу, как только они оказывались у меня в руках, причем на вещи, которые доставляют удовольствие и комфорт. Она считала себя ужасным человеком, которым по большому счету никогда не была, а я не мог представить иного такого хорошего и милого парня, каким был сам. Синди часто впадала в депрессию, я почти всегда был счастлив. Она мерзла, мне было жарко. Она полагала, что очень важно быть серьезными – в мире наступили плохие времена и лишь серьезные мысли и поступки помогут их исправить. Я же был воспитан на «Путешествии Салливана», согласно которому времена всегда были плохими, так давайте высмеем их и попытаемся найти радость во всем. Синди искала смысл жизни. Я надеялся никогда и ни в чем не обрести его.

На самом деле вместе нас свела одна наша общая черта – мы оба хотели остаться независимыми.

Единственное, в чем мы с Синди сходились, – не верили в стандартные, старомодные, моногамные отношения. Не верили в брак. Люди должны оставаться вместе, потому что хотят быть вместе, а не из-за клочка бумаги, согласно которому они взяли на себя юридические обязательства. Мы намеревались быть свободными и ничем не связанными. Если нам хотелось провести субботний вечер вдвоем – прекрасно. Если нет – замечательно. Никаких проблем. И привязанностей.

У нас не доходило до признаний – мы не говорили друг другу: «Я люблю тебя». Ходили вокруг да около, заменяя их хитроумными фразами типа: «Мне очень хорошо с тобой» или «Мне приятно, что нам не нужно говорить „Я люблю тебя“, чтобы понять, как мы относимся друг к другу». Но когда однажды мы осознали, что очень сильно друг другу нравимся и не нуждаемся в старомодных отношениях, в которых нам пришлось бы встречаться каждый субботний вечер, между нами установились уютные традиционные отношения. Мы проводили вместе каждую субботу и заботились друг о друге. Никто из нас никогда по-настоящему не задумывался о том, чтобы взять на себя больше обязательств. Оглядываясь назад, становится очевидным, что ни один из нас по-настоящему не понимал природу обязательств. Сейчас я вижу, что находился в процессе обучения. А Синди нет.

К концу лета мы с Синди стали чаще проводить время порознь, но я списывал это на ее новую работу, на которой она пропадала долгими и утомительными часами. А оказалось, она влюбилась в своего врача.

Однажды Синди упомянула, какой он замечательный и милый. Еще я помню, что с начала июля она начала говорить мне примерно следующее: «Знаешь, тебе не следует есть попкорн. Он засоряет кишечник». Или: «Ты знал, что к 2020 году обычный врач будет выкладывать за свое обучение около миллиона долларов? Разве тебя не раздражает, что люди считают врачей эгоистичными и бесчувственными, забывая, что им приходится стольким рисковать, выполняя свою работу?»

Обычно я отвечал «Неужели?» или «О чем ты?» и благополучно обо всем забывал. Но задумался над проблемой, когда Синди сообщила, что бросает меня ради врача. Тем более это произошло после того, как я пригласил ее в Англию – недельный отпуск был подарком на ее день рождения.

– Я больше не могу жить, обманывая тебя, – сказала Синди.

Разумеется, я согласился, что ей не следует этого делать, хотя, если честно, не возражал бы против такой жизни, пока мы не побывали бы в паре сельских мини-гостиниц в Девоне. Еще Синди хотела, чтобы я согласился с тем, что у нас ничего не получилось. Но я возразил, что, по-моему, у нас все складывалось замечательно.

– Нет, – возразила Синди. – Я не знаю, способен ли ты вообще на те чувства, которые мне необходимы.

– Ты имеешь в виду чувства, когда считается нормальным бросить человека, который пытается сделать для тебя что-нибудь очень приятное, например съездить с тобой Англию?

– Нет, я говорю о способности отдаться любви. Ты лишь наблюдатель. Я не знаю, участвуешь ли ты в отношениях.

От этих слов я потерял дар речи. Я всегда считал себя довольно активным участником. Правда, мое представление о хорошем времяпрепровождении заключалось в том, чтобы в шестьдесят второй раз пересмотреть фильм «В порту», после чего позвонить в спортивную справочную и узнать, как там дела у «Метрополитенцев», но всем этим я занимался в чьей-нибудь компании.

– Ну конечно, ты участвуешь, – вздохнула Синди, – но сдерживаешь себя. Возникает ощущение, словно ты чего-то ждешь.

– Чего же?

– Не знаю. Чего-то лучшего, непохожего. Того, чего у тебя нет. И пока ты не найдешь это, будешь сдерживать себя.

– Это и есть настоящий я! Вероятно, мое «я» тебе нравится меньше, чем «я» доктора Поларо, но оно мое.

– Ты не понимаешь, – заключила она.

И я согласился с ней. Я считал, что мы с Синди находились на одной волне. Думал, что мы давали друг другу то, в чем каждый нуждался. Был уверен, что нас связывали искренность и доверие. Мне казалось, что мы наконец достигли той стадии, на которой люди чувствуют себя комфортно в обществе друг друга, и чего мужчинам и женщинам порой так сложно добиться, не оказавшись в доме престарелых. Очевидно, что я был не прав.

Я не стал задерживаться дольше. Во-первых, мне стало очень грустно. А во-вторых, учитывая, какой был день, я был на сто процентов уверен в скором появлении доктора Поларо и его истинного «я» и не испытывал ни малейшего желания находиться там, когда это произойдет.

Попрощаться с Синди оказалось непросто, однако расстаться с Марло было еще труднее. Я полюбил котика. И если Синди я мог по крайней мере возненавидеть – пусть это и не продлилось бы долго, но на тот момент принесло бы некоторое облегчение, – то ненавидеть Марло мне было просто не за что. Все, что он сделал, – это заставлял меня смеяться и поднимал настроение. Мне даже удалось вытащить его – в наш предпоследний уик-энд на Файер-Айленде – на короткую прогулку вместе со мной и Нортоном. И он проделал почти весь путь до супермаркета. Я взял котика на руки, почесал его стоящие торчком уши и сказал:

– Можешь приходить когда захочешь.

Нортон удивился, что мы уже уходим. Когда я его принес, он привычно настроился провести здесь всю ночь. Раздраженно мяукнул, когда я посадил его назад в сумку. Синди не погладила его и не попрощалась с ним. Более того, даже не взглянула на котика. Думаю, она чувствовала себя виноватой. Или полагала, что он может поинтересоваться, какого черта она бросает нас ради парня, который не ест попкорн.

Напоследок Синди изрекла:

– Ты не будешь долго грустить. Ты никогда не любил меня по-настоящему, поскольку не знаешь, что такое любовь.

Следующие несколько недель выдались тяжелыми. Было даже забавно в субботний вечер в одиночестве пересматривать «В порту». Только Нортон никак не мог понять, почему (а) он совсем не покидает квартиру, даже для того чтобы съездить к Синди, и (б) если он обречен сидеть взаперти, то где его приятель Марло, чтобы составить ему компанию?

Много времени уходило на работу и жалость к себе. Я нашел утешение, вспоминая, например, как однажды Синди заметила, что «В порту», по ее мнению, глупо заканчивается: Брандо не следовало вставать ради людей, чтобы те вернулись к работе, ведь он рисковал получить травму (она сказала это еще до появления врача). Я припомнил, как ей нравилось напевать мелодию из «Семейки Брэди», когда она готовила еду. И сообразил, что теперь могу куда угодно ездить на такси, и никто не заставит меня чувствовать себя так, словно голод в Пакистане полностью на моей совести. Более того, за день я сумел составить список недостатков, которые настолько меня бесили в Синди, что я почти забыл о своем намерении пойти к ней и умолять о втором шансе. К счастью, меня отвлекла необходимость подготовиться к недельной поездке в Калифорнию. Я договаривался о встречах, решал, что скажу и как поступлю… И лишь когда до отъезда осталось три дня, меня словно окатило ледяной водой – Нортон. Что с ним делать?

Сначала я размышлял, не позвонить ли Синди и не узнать, согласится ли она взять котика к себе. Я был уверен, что она не откажется, но посчитал это неуместным в сложившихся обстоятельствах. Не хотелось, чтобы Синди подумала, будто я не справляюсь без нее. Кроме того, меня не покидало видение, в котором доктор Поларо, чей образ я не мог отделить от образа Сына Сэма ^[18]всякий раз, когда пытался представить, как он выглядит, производит странные хирургические манипуляции над хрупким и беззащитным телом Нортона. Поэтому вариант с Синди отпадал. Я обзвонил всех знакомых, но никто не мог стать кошачьей нянькой на целую неделю. У одних имелись собственные питомцы, и им казалось, что они не уживутся; у других в доме было строжайше запрещено заводить животных; у третьих аллергия на кошек; а четвертых пугала перспектива того, что я сделаю с ними, если с Нортоном что-нибудь случится, пока он будет под их опекой. К тому времени как я обзвонил всех, кто был в моей записной книжке, у меня осталось всего два дня, чтобы прийти к какому-то решению.

В Калифорнии я собирался выступить на писательской конференции в Сан-Диего. Там мне предстояло задержаться на три дня, а на выходные намеревался поехать в Лос-Анджелес: поработать, повидаться со знакомыми, побывать на встречах и провести какое-то время со своей семьей. Ничего излишне беспокойного, официального или пугающего – иными словами, абсолютно ничего такого, чтобы помешало мне взять с собой воспитанного и уравновешенного кота.

Я тут же схватился за телефон. С Сан-Диего не возникло проблем. Организаторы конференции забронировали места для докладчиков и писателей в мотеле неподалеку от кампуса Калифорнийского университета. Мотель был рад на несколько дней принять под свою опеку кота. Такое отношение заставило меня по-новому оценить вальяжный образ жизни южной Калифорнии.

Однако Лос-Анджелес был более крепким орешком. В отеле, где я постоянно останавливался, об этом даже не захотят слушать. Данный вариант отпадал сразу. Следующие пять отелей также отказались принять Нортона в качестве постояльца. Но я все же добился своей цели.

Корпорация «Времена года» только что построила в Лос-Анджелесе новый отель – удобное расположение, умеренные цены и предположительно высококачественный сервис. Это была его первая неделя со дня открытия.

– Он большой? – поинтересовались на том конце провода.

– Маленький, – ответил я. – Очень маленький для кота.

– Весит больше восемнадцати килограммов?

– Нет. Я сказал, что он кот, а не лев. Думаю, около трех килограммов.

– Царапается?

– Да! – вырвалось у меня до того, как я успел прикусить язык, и добавил: – Но он никогда ничего не дерет когтями! А если он это сделает, я обязательно оплачу любой причиненный им ущерб.

После этих слов я поднял глаза к небу и взмолился, что если на свете есть Бог, то пусть он не допустит в декораторы отеля человека, чьим фетишем окажутся обои из грубого холста.

– Позвольте мне уточнить у менеджера. Подождите.

И я стал ждать – катастрофы, – подготавливая разнообразные аргументы в пользу пребывания котов в номерах их отеля. Я решил, что даже готов устроить ему проверку. «А что, если мы поступим следующим образом, – начал я мысленно формулировать предложение. – Я оплачу для Нортона отдельную комнату на ночь и оставлю его там на час. Затем вы можете зайти и проверить…»

– Алло?

– Я слушаю, – тихо отозвался я.

– Мы будем рады принять вашего кота, – сообщила мне сотрудница по бронированию мест. – Назовите его имя, пожалуйста, чтобы я могла внести его в список наших гостей.

В тот момент я впервые осознал, что, вероятно, сумею выжить без Синди. Если женюсь на чудесной женщине на том конце телефонной линии, то выживу обязательно.

К поездке я оказался совершенно не готов. Не имел ни малейшего представления о том, как лететь через всю страну с котом, поэтому был вынужден импровизировать. Предположил, что, если допущу ошибку, кто-нибудь из здравомыслящих сотрудников авиалинии наставит меня на путь истинный.

На конференцию я летел вместе со своим агентом Эстер Ньюберг, которую тоже пригласили там выступить. Эстер боялась двух вещей – летать и кошек, поэтому, когда я заехал за ней и вместе с Нортоном поднялся в ее квартиру, она собиралась отменить поездку. Но со страхом под номером два было покончено к тому времени, как мы добрались до аэропорта. Понадобилось всего полчаса, чтобы Эстер, чье мнение можно было изменить точно также, как пытаться остановить Аттилу, вождя гуннов, решила, что Нортон – самое замечательное животное, которое она когда-либо видела. Ее потрясло, как он сидел у меня на коленях и смотрел в окно на протяжении всего пути.

– Надеюсь, Нортон и в самолете будет вести себя так же, – сказал я.

– А что он делал во время других перелетов? – поинтересовалась Эстер.

Я промолчал. Эстер была очень нервной женщиной.

Когда мы вошли в здание аэропорта, я посадил Нортона в сумку и, повесив ее на плечо, отправился сдавать наш багаж. У билетной стойки служащая вручила мне посадочный талон, прикрепила ярлык к моему чемодану и поставила его на ползущую ленту транспортера, после чего посмотрела на Нортона. Улыбнувшись ему, она вернула мне билет.

Дальше мы направились к контрольному пункту. Эстер миновала его без проблем. Когда мы с Нортоном пересекали его, я ожидал, что сейчас нас задержат. Но ничего не произошло. Полагаю, данная аппаратура более чувствительна к металлу и взрывчатке, чем к меху. Все ограничилось тем, что одна женщина-охранница погладила Нортона по голове, когда тот высунулся из сумки проверить обстановку.

Далее мы направились на посадку, но я вообще начал сомневаться, что хоть кто-нибудь заикнется о том, что я лечу с котом. Видимо, подобное происходило намного чаще, чем я предполагал.

Когда мы поднялись на борт самолета и я показал билет стюардессе, Нортон свернулся калачиком в своей сумке. Единственное, что мне сказала бортпроводница:

– Место 8C. – И ни слова о котике.

После того как мы с Эстер заняли свои места, Нортон выбрался из сумки и занял любимую позицию – растянулся вдоль моих скрещенных ног, устроив голову на левой ступне. Я достал одеяло и накрыл его, решив, что так мне будет легче придерживать его, когда мы взлетим.

Нам показали короткий фильм, проинструктировавший нас, как правильно пристегнуть ремни. Согласно моей теории, если, будучи взрослым человеком, вы не можете сообразить, как пристегнуть ремень, то вряд ли у вас вообще есть шансы забронировать билет на самолет и добраться до аэропорта. Это означает, что у вас не будет возможности насладиться этим великолепным образчиком кинематографического искусства. Затем стюардесса прошла по рядам, желая убедиться, что пассажиры прослушали инструкцию и правильно пристегнули ремни. Она взглянула на мои колени, на которых растянулся кот, улыбнулась и прошла дальше. И никто по-прежнему не заикнулся по поводу Нортона.

Прошло два часа, на протяжении которых Нортон вел себя как истинный джентльмен – сидел и смотрел в иллюминатор, зачарованный своей первой и такой близкой встречей с облаками. Он не шевелился и не издавал ни единого звука. Напряжение отпустило меня.