Текст книги "Атака седьмого авианосца"

Автор книги: Питер Альбано

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

– О Боже мой! – сказал адмирал. – Ни одного нового винтика, все «родное».

– Соблюдаем соглашение с Департаментом парков Японии, – ухмыльнулся Уильямс.

– А вы считаетесь их сотрудником?

– Да, сэр. Вышел в запас и поступил на службу в ЦРУ. А потом меня нанял этот самый Департамент. Тут мы все и встретились, – он показал в сторону своих матросов. – Чем не служба? Платят вполне прилично и рису дают – от пуза.

Все рассмеялись, вступая на сходни.

– Лодки этого класса называются «эскадренные» и по своим скоростным данным и дальности радиуса предназначались сначала для действий в составе флота. Но, конечно, в этом качестве их мало использовали, и славу они себе стяжали как рейдеры, топившие в основном транспорты. Лейтенант, будьте добры, напомните мне ее основные характеристики – склероз, знаете ли… – скокетничал он.

Заметно польщенный Уильямс стал со скоростью компьютера сыпать данными, которые помнил наизусть:

– Длина – триста двенадцать футов, ширина – двадцать семь, водоизмещение в погруженном состоянии – две двадцать четыре, в надводном – тысяча пятьсот двадцать шесть тонн. Старые шестнадцатицилиндровые двигатели «Винтон» заменены новыми «Фэрбенкс-Морзе» мощностью по шесть тысяч лошадиных сил каждый, что позволяет дать ход до двадцати четырех узлов на поверхности и девять – в погруженном состоянии. Аккумуляторные батареи – новые и заряжены полностью. Вооружение: одна пятидюймовка, две по двадцать, и в ближайшее время установим в «курилке», – он показал на участок палубы от рубки до кормы, – еще две по полсотни. А там, – палец его ткнул туда, где к передней части рубки уже была приварена небольшая площадка, – еще две по пятьдесят и одну двадцатку. Цельнометаллический корпус, оперативная глубина погружения – триста футов. По сравнению с ПЛАРБами[15]15
  Атомные подводные лодки, вооруженные межконтинентальными баллистическими ракетами.


[Закрыть] – немного, конечно.

– Она может действовать и на шестистах, – заметил Аллен.

– Не только может, но должна и будет!

– Радиус действия?

– Девятнадцать тысяч миль.

– Это при скорости хода десять узлов и в надводном положении?

– Так точно, сэр.

– А вы не преувеличиваете насчет дальности?

– Новые двигатели, сэр, я же докладывал, – ответил негр. – «Фэрбенкс-Морзе».

– В море выходили? – осведомился Брент.

– Нет. Провели швартовные испытания, запускали силовые установки – все прекрасно. «Прочнисты» с завода-изготовителя смотрели корпус – как новый. Но к выходу в море готова не будет, пока не поставим главный индукционный клапан, аппаратуру связи и РЛС РЭБ. Не хватает больше половины экипажа, а тех, что есть, тоже нельзя назвать высокими специалистами. – Он взглянул на адмирала. – Их еще учить и учить, отрабатывать навыки и торпедной стрельбы, и погружения, и многое чего еще.

– И помимо всего прочего, сколотить боеспособный экипаж, который наполовину японский, наполовину американский.

– Сколько у нее торпедных аппаратов? – спросил Бернштейн.

– Шесть носовых, четыре кормовых.

– Торпеды на борту?

– Нет пока. Вечером погрузим новые «сорок восьмые».

– Без проводов, без систем наведения на конечном участке?

– Верно. Ни того, ни другого. Соблюдаем Женевские соглашения.

Бернштейн обвел лодку долгим печальным взглядом:

– Сколько таких затонуло во время войны?

Наступила долгая пауза, и наконец адмирал Аллен ответил:

– Пятьдесят две.

– Боже, сколько же людей ушло с ними на дно?! – пробормотал израильтянин.

Брент молча смотрел на это длиннотелое обтекаемое «существо», придуманное и построенное только для уничтожения людей, и последняя реплика израильтянина навела его на мысль, приводившую в трепет несколько поколений моряков: лодка может стать и его могилой, его стальным склепом. Тысячи моряков навеки ушли в пучину во чреве своих субмарин. Он почувствовал холод под ложечкой: новый риск, новый способ погибнуть. Попадание серии глубинных бомб – и чудовищная, мучительная смерть в сплющенном металлическом гробу: раскаленный резчайшим перепадом давления воздух выжигает людям легкие, и они мечутся в кромешной тьме, подобно крысам. Снова обуяло его это чувство, знакомое ему по полетам на бомбардировщике – гнетущий страх от полной невозможности самому определять свою судьбу, самому распоряжаться своей жизнью. Он пешка в руках неведомых людей, сидящих где-то на Ближнем Востоке, в Женеве, Токио, Вашингтоне и даже не подозревающих о его существовании.

Следом за Алленом офицеры по сходням прошли мимо часового, взявшего «на караул», и поднялись на палубу, где при их появлении молоденький энсин и вахтенный матрос – оба с нарукавными повязками и кольтами 45-го калибра в кобуре – вытянулись и отдали честь. Откозыряв в ответ, все четверо мимо столика с телефоном и раскрытым вахтенным журналом ступили на длинную стальную платформу палубы, наращенную на приплюснутый корпус и чуть приподнятую наподобие конька крыши для того, чтобы вода стекала с нее скорее.

– Энсин Фредерик Хассе, командир торпедной БЧ, – представил вахтенного офицера Уильямс. – С этой минуты лодкой командует адмирал Аллен.

Вахтенный матрос немедленно проговорил в телефон, и динамики принудительной трансляции гулко разнесли его слова по судну:

– Командир на борту. Командир на борту.

Хассе, всего год назад окончивший академию, невысокий стройный молодой человек с темно-каштановыми волосами, челкой падавшими на густые брови, и острыми карими глазами, был заметно смущен и, здороваясь с новоприбывшими, заикался.

– Главный механик – в машинном отделении, лейтенант Каденбах – в носовом торпедном отсеке, – ответил он на вопрос Уильямса.

– Срочно вызовите их в кают-компанию, – приказал Аллен.

– Есть вызвать, сэр! – Он повернулся к вахтенному: – Передать: лейтенант Данлэп, лейтенант Каденбах, срочно в кают-компанию!

Матрос торопливо повторил приказ в телефон.

По знаку Аллена Уильямс пошел вперед, указывая дорогу: поднялся на надстройку, а с нее ступил на ходовой мостик – изогнутую платформу, прикрытую стальным ветрозащитным экраном. Брент увидел штурвал, машинный телеграф, указатель угла атаки и подставку для тяжелого бинокля. Уильямс показал на открытый люк:

– Когда лодка в море, попасть внутрь можно только через него, – и первым проскользнул в круглое отверстие с откинутой на шарнирах крышкой – она была сделана выпуклой, чтобы выдерживать давление воды, задраивалась герметически и была обвязана вокруг деревянной ручки на внешней стороне коротким тросом. Здесь все было рассчитано по секундам, и секунды эти стоили дорого.

Следом за Уильямсом они оказались в рубке – стальном цилиндре футов восьми в диаметре и около шестнадцати в длину, – заполненной множеством приборов, о назначении которых Брент имел самое смутное представление. В академии он дважды совершал учебные плавания на атомной лодке «Джордж К.Полк», вооруженной шестнадцатью ракетами «Трайдент», – огромном по сравнению с «Блэкфином», полностью компьютеризованном судне. Здесь он не, видел ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего компьютер, и все это оборудование относилось к началу сороковых годов. Брент почувствовал растерянность и всерьез засомневался в своих силах, однако промолчал.

Уильямс показал на два перископа, установленных посередине рубки:

– Вы находитесь, джентльмены, на главном командном посту лодки. Именно отсюда командир руководит торпедной атакой. – Он взглянул на Бернштейна и голосом гида продолжал: – Прямо под нами так называемый прочный корпус лодки, а вернее, рубка – нечто вроде его продолжения. У нас под ногами – центральный пост, и командир может отдавать приказы прямо вот в этот люк.

Аллен оглядел приборы, в продуманной тесноте заполнявшие маленький отсек:

– Все как было, все как раньше… Видите, вот командирский перископ, это – пульт управления погружением и всплытием, а это глубиномер, тахометр, показывающий число оборотов гребного винта, панель управления двигателем, указатель скорости, телефон, гидролокатор, радар, штурвал. – Глаза его увлажнились от волнения. – Господи, столько лет прошло, а здесь все как прежде…

– Ну, не совсем… – сказал Уильямс. – Скоро получим новый ГАС и радар. Даже РЭБ у нас будет.

– И с Женевой согласовано?

– Все согласовано, сэр, все улажено.

– Ну, раз об этом шла речь на переговорах, – заметил Бернштейн, – то русские узнают, каково истинное назначение «Блэкфина». А когда узнают, ТАСС, «Правда» и «Известия» раструбят об этом на весь мир. Это я вам гарантирую.

– Вы не совсем правы, полковник, – ответил Уильямс. – ВМС США привели в порядок и поставили в строй еще шесть таких лодок – шесть музейных экспонатов. Спутники все уничтожены, самолетов АВАКС катастрофически не хватает, а флот не может без разведки. Эти динозавры вполне способны вести патрулирование и обходятся несравненно дешевле, чем ПЛАРБы, из которых каждый тянет на миллиард. Вот и договорились, что старые субмарины можно будет оборудовать новейшими гидролокаторами и радиопеленгаторами. Русские делают то же самое со своими «Виски» и «Зулусами». Баш на баш. – Он сверкнул белыми зубами. – Под этим соусом наш «Блэкфин» и проскочит. Русские ничего не заподозрят.

Адмирал, пребывавший в приподнятом настроении, одобрительно хмыкнул, но Брента монолог Уильямса не убедил, да и Бернштейн, хоть и промолчал, был настроен явно скептически.

Через люк четверо офицеров по вертикальному трапу стали спускаться в центральный пост, и запах, слабо угадывавшийся в рубке, здесь ударил Бренту в ноздри, заставив сморщиться. Смесь дизельного масла и человеческого пота – густой и малоприятный аромат, присущий всем дизель-электрическим лодкам. То ли еще будет, когда лодка выйдет в море, когда урежут суточный рацион воды, когда начнутся дальний поход и срочные погружения?!

Сойдя с последней ступеньки, он оказался в отсеке, который был примерно вдвое больше ГКП. Помимо тех же приборов, что и наверху, здесь было еще больше панелей и пультов, а по верхней переборке шли, перекрещиваясь, трубы. Четверо матросов, склоненных над экранами, вытянулись при появлении офицеров.

– Вольно! Продолжать, – сказал Аллен, и вахта вернулась к своим занятиям.

Количество ярко надраенных переключателей, тумблеров, рычажков и рукояток ошеломило Брента. Если ГКП был мозгом «Блэкфина», то здесь билось его сердце. Он увидел пульты управления энергетической установкой, подачей топлива, ряды вольтметров, омметров, тахометров, рычагов, кранов, колес на кривошипах и почувствовал, что голова у него идет кругом. По сравнению с атомными ракетоносцами типа «Лафайетт», на которых он проходил мореходную практику, это был другой мир.

Полковник Бернштейн испытывал, казалось, еще большую растерянность, разглядывая два больших колеса с рукоятками, установленных под рядами лампочек и манометров.

– Это пост погружения и всплытия, – пришел ему на помощь Аллен. – Офицер, отвечающий за эти операции, стоит там, где сейчас находитесь вы. Два этих штурвала управляют носовыми и кормовыми горизонтальными рулями. При погружении носовые рули преодолевают то, что мы называем «положительной плавучестью», и лодка уходит под воду. – Он взялся за лакированную деревянную ручку на штурвале. – Оператор по приборам следит за глубиной погружения и рулями удерживает лодку на нужной глубине.

– Как в самолете, – заметил Бернштейн.

– Вот именно: тот же принцип. – Аллен взялся за второй штурвал. – А рулевой-горизонтальщик на кормовых рулях следит за креном: его задача держать ровный киль. – Он показал на ряды лампочек. – А это индикаторы поступления забортной воды, видите – красные и зеленые. В наше время эта система называлась «рождественская елка», – добавил он с улыбкой.

– Она и сейчас так называется, – сказал Уильямс и по знаку адмирала повел гостей дальше.

Миновав склоненных над приборами матросов, они оказались перед гальюном, подобно которому Брент еще не видел. Задняя стена этой стальной каморки повторяла изгиб корпуса и была буквально усеяна россыпью кранов и вентилей. Заметив, как Бернштейн в недоумении широко раскрыл глаза, негр улыбнулся:

– Да, у нас так. Повернете не то колесико – и дерьмо зальет и верхнюю переборку, и палубу, и все вокруг ярдов на десять.

– Позвольте, а зачем здесь огнетушитель? – воскликнул Бернштейн, разглядывая висевший на переборке у гальюна красный цилиндр с обычным воронкоообразным наконечником и черными буквами «Двуокись углерода» на боку.

– Видите ли, полковник, наш кок иногда готовит мексиканские блюда, а от них кое у кого, сами понимаете… – очень серьезно принялся объяснять Уильямс.

Общий смех не дал ему договорить, Бернштейн, покраснев, растерянно оглянулся по сторонам и наконец тоже рассмеялся, хотя Брент не был уверен, что он оценил и понял смысл шутки.

Шагнув через высокий комингс водонепроницаемой переборки, они оказались в коридоре, стены которого поблескивали нержавеющей сталью, а по обе стороны тянулись ряды задернутых портьерами дверей. На официальном языке этот осек назывался «жилым помещением офицерского состава».

– Я не вижу аккумуляторных батарей, – не унимался любознательный Бернштейн.

– Вы проходите над ними, – объяснил Уильямс. – Носовые батареи как раз в этом месте под палубой.

– Если память мне не изменяет, сто двадцать шесть элементов на носу и столько же в кормовых батареях? – уточнил Аллен.

– У вас отличная память, сэр, – кивнул Уильямс. – Шесть рядов по двадцати одному элементу в каждом. Ширина – двадцать один дюйм, длина – пятнадцать, высота – сорок пять. Каждый весит тысячу шестьсот пятьдесят фунтов.

– Однако! – присвистнул Бернштейн.

– Да, полковник, – сказал Аллен. – Лодка – вещь увесистая.

Уильямс, подойдя к двери, отдернул портьеру, и они вошли в кают-компанию – небольшое, футов десять на двенадцать, помещение с привинченным посередине столом, окруженным – ради экономии места – не стульями, а скамейками и встроенным в стальную стену над раковиной умывальника маленьким холодильником. Задернутый портьерой выход вел на камбуз. Над умывальником висели два шкафа, и на маленьком письменном столике лежало несколько экземпляров «Спорте Иллюстрейтед». На верхней переборке, как всегда расчерченной на сектора проводами, кабелями, трубами, висели динамик, бездействующий вентилятор и две лампы.

Вытянувшись, их появления ожидали два офицера. Первый, среднего роста старший лейтенант лет тридцати, шагнул вперед. Его отливающие серебром белокурые волосы напомнили Бренту морской песок под утренним солнцем, сине-зеленые глаза смотрели умно и приветливо.

– Старший механик Брукс Данлэп, – представился он и ответил на рукопожатие адмирала.

Дошла очередь до Брента, и он, пожимая крепкую загрубелую ладонь механика, увидел, что рукав его робы вымазан маслом. Когда Данлэп улыбался, от углов рта и глаз по лицу, в которое навсегда, казалось, въелись копоть и сажа, разбегались длинные светлые морщинки, и становилось видно, что он старше, чем выглядит. Он весь пропах дизельным топливом, металлом и растворителем, и ногти у него были черные. Брент почему-то сразу почувствовал к нему доверие: весь вид этого человека говорил о том, что он настоящий мастер своего дела, привязанный к машинам и механизмам сильнее, чем к людям.

Второму офицеру – длинному и гибкому, как хлыст, лейтенанту – было на вид чуть за двадцать. Сразу бросался в глаза длинный крючковатый нос, казавшийся еще больше на узком лице со впалыми щеками и острым подбородком. Пожимая ему руку – сильную, хоть и состоящую словно из одних костей, – Брент взглянул в его темно-карие живые глаза.

– Лейтенант Чарли Каденбах, – произнес он высоким и тонким голосом. – Штурман.

По знаку адмирала все разместились за столом.

– Скажите, джентльмены, – сказал он, окинув взглядом старожилов лодки, – есть ли у вас какое-либо представление о «Блэкфине»?

За всех троих ответил старший помощник:

– Мы все прошли курс переподготовки на «Файфере».

– «Файфер» – того же класса? «Гато»?

– Так точно. Прошли полный курс – и живучесть, и вооружение, и все прочее знаем назубок.

– И в море выходили?

– А как же! Все, кто сейчас на борту, участвовали в ходовых испытаниях.

– Отлично, – с явным облегчением произнес адмирал.

– Для нас большая честь, сэр, служить вместе с вами, – сказал Данлэп. – Мы наслышаны о подвигах «Йонаги», который сражается за всех нас.

Аллен в знак благодарности учтиво наклонил голову.

– И про вас наслышаны, мистер Росс, – продолжал механик. – Знаем, что вас называют «янки-самурай».

– Он и в футбол играет – залюбуешься, – чуть сощурясь, сказал Уильямс.

Бренту почудилась тень насмешки в этих словах.

– Играл, было дело. Многих защитников проутюжил: на заду, наверно, и сейчас еще видны отметины от моих бутсов, – сказал он, бросив взгляд прямо на чернокожего лейтенанта.

Тот выпрямился так резко, словно его кольнули в шею.

Аллен не дал ссоре разгореться:

– Сколько у вас людей?

Уильямс медленно, словно нехотя, перевел глаза с Брента на адмирала:

– Тридцать два, сэр.

– Ну и мы привезли сюда команду из тридцати одного опытного подводника. Правда, на лодках этого класса никто из них не плавал. Нужно еще человек десять – пятнадцать. И нас, офицеров, всего пятеро. – Он побарабанил по столу. – Еще бы четверых, самое малое.

– Завтра прибудут десять добровольцев, отобранных для службы у нас. Среди них – трое офицеров.

– Всего трое?

– Да, сэр, к сожалению, всего трое.

– Что ж, делать нечего. Но хоть опытные, по крайней мере?

– Не знаю, сэр. ЦРУ сообщило мне только цифры.

Аллен взглянул на старшего механика:

– Ну, а в каком состоянии машинное отделение?

– Мы, господин адмирал, четырежды проводили швартовные испытания. Машины – в полном порядке. – Данлэп для пущей выразительности сложил большой и указательный пальцы колечком. – Энергию нам пока подают с берега, вспомогательные механизмы – в рабочем режиме. Люди у меня отличные, но не хватает рук для обслуживания трех силовых установок.

– Да-да, – нетерпеливо перебил адмирал. – Мы вам доставили двенадцать машинистов. – Он обернулся к Уильямсу. – Через недельку хотелось бы провести ходовые испытания.

Тот в раздумье поскреб подбородок:

– Постараемся, сэр… Вопрос в людях.

– Судостроители вам помогали?

– Не то слово, сэр! Четверо инженеров на всякий случай остались пока здесь. Живут в отеле. Двое из них – давно на пенсии, они когда-то конструировали и строили эту самую лодку. Бесценные люди! Настоящие профессионалы.

– Славно. – Адмирал потер руки. – Ну-с, как с вооружением и боезапасом?

– Торпеды и снаряды сложили пока в пакгауз в конце пирса, – ответил Каденбах. – Лодка сейчас без вооружения, если не считать пулеметов.

– Славно, – повторил Аллен и глянул в сторону камбуза. – Ну, как грузили продовольствие, я видел.

– Камбуз действует, сэр, – сказал Уильямс и сейчас же спохватился: – Виноват, я вам ничего не предложил! Может быть, кто-нибудь хочет сэндвич? Кофе, джентльмены? – Он указал на шкаф. – Чего-нибудь покрепче? К примеру, хайболл?[16]16
  Виски с содовой и льдом.


[Закрыть]

– У вас есть спиртное? – со зловещими огоньками в глазах спросил адмирал.

– Ну да. Конечно, – Уильямс явно не понимал, чем вызвана такая перемена тона.

– Вылить за борт! Все! Немедленно!

– Пабло! – позвал Уильямс. – Пабло Фортуно!

Раздвижная дверь на камбуз отъехала в сторону, и в кают-компании появился приземистый смуглый человек с широкими приплюснутыми ноздрями и толстыми вывороченными губами, выдававшими в нем уроженца южнотихоокеанских островов. Волосы у него были черными, как тушь, лицо побито оспой, а над ремнем белых брюк нависало, как у большинства коков, солидное брюхо. На лице у него застыло тревожно-смущенное выражение, а руки он заламывал не хуже домохозяйки, которую муж уличает в неверности. Было ясно, что он подслушивал под дверью.

– Весь запас спиртного – за борт! – сказал Уильямс.

– Все до последней капли, – добавил Аллен. – Если я найду хоть каплю – пойдете под трибунал.

– Есть, сэр!

Фортуно отпер шкаф и со звоном сгреб в охапку полдюжины бутылок. Брент заметил среди них «Джонни Уолкера» с черной этикеткой и невольно сглотнул слюну. Кок сложил бутылки в сумку и вышел.

– Отныне и впредь на «Блэкфине», находится ли лодка в порту или в море, я устанавливаю «сухой закон». – Аллен быстрыми резкими движениями перемещал глаза с одного офицера на другого. – Ясно?

– Есть, ясно, господин адмирал! – в один голос ответили они.

Брент был удивлен: адмирал Аллен открывался ему с неожиданной стороны.

Пальцы адмирала принялись чертить по столу замысловатый узор: гнев его улетучился так же стремительно, как и возник.

– Теперь к делу. Послезавтра, во вторник, в десять утра лейтенант Брент Росс, полковник Ирвинг Бернштейн и я должны быть в ООН, где нам предстоит встреча с представителями некоторых ближневосточных организаций. – Пальцы замерли и сжались в кулак. – Лейтенант Уильямс, вы – старший офицер. Обдумайте и изложите, как и с чего именно целесообразней начать обучение новичков. Завтра в восемь ноль-ноль надо приступать. Будем тренировать «погружение – всплытие», пока не доведем их действия до полного автоматизма. – Он пристукнул по столу для пущей выразительности. – Чтобы ночью разбуди – знали, что крутить и в какую сторону. Может быть, через неделю удастся попробовать первый выход.

– Есть, сэр, – сказал Уильямс, радуясь, что гроза миновала.

– Вопросы?

Наступила тишина, нарушаемая только жужжанием вентилятора над головой.

Бернштейн, кивнув на целую мозаику разноцветных флажков на переборке за спиной Данлэпа, спросил:

– Что это за выставка?

– Это? Это вклад «Блэкфина» в победу над врагом во Второй мировой. Тридцать восемь потопленных транспортов. А эти кормовые флаги означают, что лодка пустила на дно пять боевых кораблей.

– А что это за мультдельфинчик, пускающий из-под плавника торпеду?

– То поколение выросло на Диснее, – улыбнулся Данлэп. – Эмблема нашего корабля.

– Паровоз… Кран… Грузовики… Звездочки… – не унимался полковник. – Объясните, пожалуйста. И еще вот этот флаг и этот вымпел – вон там, наверху.

– Восемь звездочек означают, что лодка восемь раз выходила в боевое патрулирование. Сине-красно-желтый вымпел дается тем кораблям, которые удостоились благодарности президента. Флажками с белой серединой отмечены поврежденные, но оставшиеся на плаву суда. Ну, а паровоз, кран и грузовики лодка уничтожила, когда ворвалась в гавань Минами-Дайто и обстреляла город.

– Господи Боже, – сказал израильтянин. – «Обстреляла город». Так. Ну, а это что такое? Вроде бы французский флаг?

– Совершенно верно. Французский. «Блэкфин» потопил вишистский эсминец недалеко от берегов Индокитая.

– Вы все помните, хоть и не воевали.

Данлэп и Уильямс рассмеялись.

– «Блэкфин» воевал.

– Историческое судно, – без улыбки сказал Бернштейн.

Уильямс кивнул в знак согласия:

– «Блэкфин» был спущен на воду в ноябре сорок первого года – вовремя подгадал, правда? Патрулировал в Японском море. Общий тоннаж потопленных судов – сто пятьдесят тысяч тонн. Благодарность президента была вынесена за рейд на Митами-Дайтио. В сорок седьмом лодку исключили из боевого состава флота и определили в резервную группу, базировавшуюся в Нью-Лондоне. – Он улыбнулся. – Однако пришел пятьдесят первый год, принес с собой корейскую войну, и наша красавица, хоть и была уже не первой свежести, опять стала нарасхват. Высаживала «коммандос» в тылу у северокорейцев. В пятьдесят четвертом опять списали в резерв, а в шестидесятом ее перевели в Сиэтл и превратили в учебное судно резерва ВМС. Ну, а потом ее решено было отправить на переплавку.

– Не может быть! – воскликнул Бернштейн.

– Да-да. Решили, что старушка никуда уже не годится, и прямая дорога ей – под автоген, а потом – в печь, а потом из гордости нашего флота понаделали бы шпилек и бритвенных лезвий.

– Но до этого не дошло?

– К счастью, вступились старые подводники, скинулись, помогла Лига ветеранов ВМС, лодку выкупили и отправили на вечную стоянку в нью-йоркскую гавань. «Блэкфин» стал мемориалом.

– Вот это карьера! – сказал Бернштейн, поглаживая бородку.

– Да, джентльмены, мы с вами служим на славном боевом корабле и должны быть достойны его, – с неожиданным пафосом произнес адмирал.

– Верно! Верно! – вскричали все хором, а Брент подумал: «Фудзита номер два».

– Тут у нас возникает одна сложность, господин адмирал, – помявшись, сказал Уильямс. – Офицерские каюты, не готовы и еще несколько дней для житья годиться не будут: проводку меняем и всякое такое… – Он показал на своих офицеров. – Мы со штурманом и механиком ночуем в старшинском кубрике.

– Нам заказали номера в гостинице неподалеку, – сказал Аллен. – «Оукмонт».

Трое старожилов многозначительно переглянулись, а потом механик осторожно сказал:

– Виноват, сэр, но хочу предупредить: это далеко не «Уолдорф-Астория».

– Знаю. Но она близко, а прочее неважно. – Задумчиво подергав себя за ухо, адмирал повернулся к Уильямсу: – Как командир, я бы предпочел остаться на борту. Вы бы не согласились со мной поменяться?

– Но, сэр… старшинский кубрик… сами понимаете, это не очень удобное место…

– Мистер Уильямс, – прервал его Аллен. – Я вас прошу со мной поменяться.

– Есть поменяться, – уступил тот. – Пойду соберу свое барахло.

– Вот и отлично. С этим покончено. Теперь, джентльмены, совершим небольшую экскурсию. – Он обвел глазами старшего помощника, штурмана и механика. – Осмотрим все – от перископа до днища.

– Есть, сэр! – все трое поднялись.

Во главе с Уильямсом они двинулись к носовому торпедному отсеку. Люки всех шести торпедных аппаратов, сгруппированных по три, были открыты, и видно было их поблескивающее полированным металлом нутро диаметром двадцать один дюйм, над которым росли настоящие джунгли проводов, клапанов, рычагов, пружин, тумблеров, регуляторов и стоперов. Трое матросов-торпедистов, надраивавших нержавеющую сталь молдингов, оторвались от своего занятия и стали «смирно».

– Вольно! Продолжать! – скомандовал Аллен, и матросы, заметно смущаясь присутствием начальства, снова взялись за дело.

Адмирал показал Бернштейну на стальные ролики, шедшие вдоль зарядных желобов под стеллажами, приваренными к обоим бортам лодки.

– Вот здесь они, торпеды, и хранятся, а в аппараты их заряжают вручную с помощью этих роликов, а потом досылают прибойниками.

Полковник долго разглядывал аппараты:

– И как же происходит залп?

Аллен кивнул Уильямсу, и тот показал на укрепленный между двумя стеллажами пульт с шестью стеклянными окошечками и шестью тумблерами:

– Управление стрельбой идет с командного поста. Видите, это пульт управления пуском. Точно такой же – на КП. Если электрическая цепь разомкнута – а это иногда случается – торпедист производит пуск вручную, отжимая вот этот соленоид и открывая вот эти клапаны – они так и называются: «боевые клапаны системы стрельбы».

Аллен покивал:

– На «Гроупере», где я плавал, было немного не так.

– Разумеется, сэр. В пятьдесят первом на нашей лодке установили новые цепи управления огнем. Вы сами знаете: нет двух одинаковых кораблей.

– Верно, верно, – сказал Аллен и повернулся к механику: – Ну, показывайте ваши владения, мистер Данлэп.

– Есть, сэр, – Данлэп направился в корму, а трое торпедистов вздохнули с облегчением.

Следом за механиком через водонепроницаемые двери они вернулись в центральный пост, а оттуда прошли в пост энергетики, где при их появлении члены экипажа, склоненные над приборами и панелями, вытянулись. Марк Аллен улыбался, приветственно кивал, повторяя: «Вольно, вольно, продолжать».

Уильямс, став посередине отсека, указал на приборную панель не меньше восьми футов длиной:

– Пульт управления. А это два машинных телеграфа для, так сказать, выносного, дистанционного управления двигателями.

Снова водонепроницаемая переборка – и они прошли через радиорубку и камбуз, который по размерам был не больше стенного шкафа: там хлопотал над сандвичами и кофе Пабло Фортуно. Брент Росс в очередной раз удивился тому, как продуманно все размещено здесь: ни один квадратный дюйм площади не пропадает впустую. Они миновали матросский кубрик с подвесными койками, убранными и пристегнутыми к стенам, так что центр отсека оставался свободным, и вошли в носовое машинное отделение. Два огромных двигателя «Фэрбенкс-Морзе» оставляли узкий проход посередине, на покрытом листами гофрированной стали полу лежали инструменты, и четверо машинистов возились над шестнадцатицилиндровым двигателем. Процедура «смирно! – вольно! – продолжать» повторилась.

– ПЛАРБ по сравнению с этим – просто стадион, – пробормотал Брент.

Брукс Данлэп показал в сторону кормы:

– Каждый из двигателей подключен к генератору, по правому и левому борту одинаковые установки, а там, на носу, – видите решетчатый люк? – один из дополнительных дизелей, подключенных к еще одному генератору, он у вас под ногами, – механик притопнул подошвой. – Под правым двигателем стоят два компрессорных опреснителя. Да, мистер Росс, по комфорту нам за «Лафайеттами» не угнаться: душ – не чаще раза в неделю. Так что скажите спасибо, если ваша вахта на мостике совпадет с хорошим ливнем.

– А там что? – осведомился Бернштейн, показывая на корму.

– Кормовое машинное отделение и кормовой торпедный отсек. Прошу за мной.

– Нет. Пока прервем нашу экскурсию, – сказал адмирал. – Полковник Бернштейн, Росс, Уильямс, вам пора в гостиницу. Но вас, – обратился он к негру, – я задержу еще на пять минут.

– Есть, сэр.

Офицеры тронулись в обратный путь в кают-компанию.

Брент, заметив у ворот дока будку телефона, ринулся туда, а Бернштейн тактично остался в отдалении ждать Уильямса. Брент набрал номер Дэйл, и она сняла трубку в ту же минуту.

– О Брент, как приятно слышать твой голос.

– А мне – твой, – сказал он и принялся объяснять, что уже прибыл к новому месту службы, совсем забыв, что Дэйл имеет к его назначению на «Блэкфин» самое прямое отношение.

– Да я знаю, знаю! Я ждала твоего звонка. Скажи лучше, когда мы увидимся.

– Мы «без берега».

– Вот, тебе на!

– Поселили нас в «Оукмонте».

– В этом клоповнике?

– Твое ЦРУ расщедрилось.

– Ну, я тут ни при чем. Я знаю, где этот, с позволения сказать, отель. Недалеко от Шестьдесят восьмой улицы.

– Мне это ни о чем не говорит.

– На углу Двадцать третьей и Вест. Это за пределами базы. Так что ты уже на «берегу». Почему же мы не можем увидеться?

От звука ее голоса, от мысли, что она сейчас одна, Брента опахнуло жаром, и он ощутил такое знакомое желание, но стиснул зубы и покачал головой, словно Дэйл могла это видеть:

– Извини, Дэйл… Это было бы непорядочно по отношению ко всем детальным: они-то заперты на лодке или в бараках на базе. Я не чувствую себя вправе…

– Я – сотрудник ЦРУ!

– Знаю. И тем не менее…

– Но как же нам тогда встретиться? – с печалью и тревогой спросила она.

– Не знаю, – изменившимся от досады голосом сказал Брент. Он на мгновение задумался: – Завтра стою вахту, а в четверг мы должны быть в ООН.