Текст книги "Тамплиеры"

Автор книги: Пирс Пол Рид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

После празднования Рождества в Латеранском монастыре на Иудином нагорье Ричард уже собирался повести армию в Иерусалим, расположенный всего в двенадцати милях. Однако другие христианские вожди и великие магистры рыцарских орденов посоветовали ему соблюдать осторожность: даже если бы Иерусалим удалось взять, латиняне вряд ли сумели бы удержать город после возвращения Ричарда и других крестоносцев в Европу. При отсутствии сплошной линии укреплений между Синаем и Палестиной Иерусалим по-прежнему оставался незащищенным от нападений египетских сарацин.

Тогда Ричард вернулся на побережье, где в течение четырех месяцев 1192 года занимался укреплением фортификационных сооружений Аскалона, а затем направился в Газу. Время для энергичного английского короля бежало незаметно, но тут его настигли тревожные известия с родины – о политических интригах Филиппа Августа и его брата Иоанна Безземельного. Дружеские переговоры с Саладином убедили английского короля, что мирное соглашение с турками вполне достижимо. Кроме того, прежде чем покинуть Святую землю, он решил оставить Иерусалимское королевство с четкой иерархией управления. Раньше главным претендентом на иерусалимский трон он считал Ги де Лузиньяна, теперь же, прислушавшись к мнению местной знати, одобрил кандидатуру Конрада Монферратского. Но в самый разгар подготовки к коронации Конрад погиб от руки убийцы на улице Акры.

Его убили мусульманские религиозные фанатики, члены секты ассасинов, которых подослал Старец Горы – Синан. Осталось неизвестным, какие он преследовал цели. Конрад нанес ассасинам болезненный удар, захватив корабль с принадлежавшими им товарами и напрочь отказавшись вести переговоры о каком-либо возмещении убытков. Однако тень подозрения в этом убийстве пала и на самого Ричарда. Близкий друг и духовник Конрада епископ Беве, которого тот посетил незадолго до смерти, был убежден, что наемных убийц дослал именно английский монарх. Хотя большинство возражало, сочтя, что столь коварный способ устранения врагов не в его стиле, следует, однако, признать, что такой поворот событий был ему на руку: всего через два дня после гибели Конрада его вдова, 21-летняя королева Изабелла, была обручена с племянником Ричарда графом Генрихом Шампанским.

Чтобы окончательно уладить «заморские» дела, оставалось только разобраться с Ги де Лузиньяном. С согласия Робера де Сабле, было решено в качестве компенсации за потерянное Иерусалимское королевство отдать под его правление остров Кипр. Алчность и жесткий стиль правления рыцарей-храмовников настроили против них местное население, и в апреле 1192 года греки осадили латинский гарнизон в Никосии. Хотя бунт удалось подавить, стало очевидно, что небольшой рыцарский гарнизон – со своими узкособственническими интересами – не способен обеспечить сколь-нибудь надежный контроль над местным населением. Поэтому остров перешел снова во владение короля Ричарда, который тут же перепродал его Ги де Лузиньяну за шестьдесят тысяч безантов.

Стремясь поскорее вернуться в Англию, Ричард усилил давление на Саладина, дабы добиться нужного соглашения. Его армия захватила крепость Дарон к югу от Аскалона. Но, воспользовавшись временной отлучкой Ричарда в Акру, турки атаковали Яффу и после трехдневной осады захватили этот важный стратегический пункт. Укрывшийся в замке гарни-зон латинян уже собирался капитулировать, но тут на помощь прибыл король Ричард с пятьюдесятью галерами из Генуи и Пизы. Прыгнув с корабля прямо в воду – с ним было всего восемьдесят рыцарей, четыреста лучников и примерно две тысячи итальянских матросов, – Ричард бросился на ошеломленных сарацин, и те обратились в бегство. Вос-пользовавшись тем, что к этому небольшому авангарду еще не присоединились основные части франков, Саладин предпринял несколько контратак, но, ведомые умелым и отважным Ричардом Львиное Сердце, латиняне уверенно отбивали их. По словам летописца, «наблюдая за боем, Саладин испытывал злость и восхищение действиями врага». А когда под Ричардом была убита лошадь, Саладин – образец исламской учтивости и благородства – прислал английскому королю двух арабских скакунов.

Благодаря беззаветной отваге и правильно выбранной тактике Ричард в тот день одержал победу; однако обоим вождям было ясно, что они оказались в военном и полити-ческом тупике: ни одна из сторон не могла окончательно одолеть другую. Следовало каким-то образом разрешить затянувшийся конфликт. Ричардом к тому же двигала необходимость срочного возвращения домой – защитить корону и свои владения. А Саладину, которому на протяжении нескольких лет приходилось содержать и поддерживать в боевом состоянии многочисленное войско, уже не под силу были огромные затраты. Благодаря своему полководческому таланту и политическому предвидению он прочно занял в исламском мире место защитника веры, однако основной мотивацией воинов Саладина было не обретение счастья и покоя на том свете, а стремление получить обильную воинскую добычу в земной жизни. Именно последнее обстоятельство позволяло им выдержать перипетии опасной военной кампании, но, когда воинская удача отвернулась от турок, их непреодолимо потянуло к домашним очагам,

Камнем преткновения на переговорах являлся Аскалон, и Ричард решил уступить. Он согласился срыть эту крепость, а Саладин, со своей стороны, обязался не претендовать на прибрежные христианские города от Антиохии до Яффы. Мусульмане и христиане получали возможность свободного передвижения по смежным территориям. Христианским па-ломникам обеспечивался беспрепятственный доступ в Иерусалим и другие святые места на Ближнем Востоке. Балдуин Ибеленский, Генрих Шампанский, а также великие магистры орденов Храма и святого Иоанна поклялись вместе с Ричардом I соблюдать перемирие в течение пяти лет.

После этого многие воины Ричарда разоружились и, превратившись в простых богомольцев, направились в Святую землю. Английский король, вернувшись в Акру, уладил там оставшиеся дела, проводил супругу и сестру, отплывших на корабле во Францию, сам же отправился только 9 октября, проведя на Святой земле шестнадцать месяцев. По пути его судно сбилось с курса и оказалось на византийском острове Корфу. Опасаясь стать греческим заложником, Ричард договорился с пиратами и перешел на их корабль, направлявшийся в Венецию. Чтобы остаться неузнанным, он надел плащ рыцаря-храмовника, поскольку четыре тамплиера входили в состав его свиты.

Выбранный Ричардом маршрут определялся политическими событиями, которые произошли в его отсутствие, – в первую очередь войной между его тестем, королем Санчо Наваррским, и графом Раймундом Тулузским. Именно из-за войны он не мог высадиться ни в одном порту на юге Франции, а надвигавшаяся зима весьма затрудняла путь через Гибралтарский пролив и вокруг Пиренейского полуострова; в то же время дорога через Италию и далее по долине Рейна была сопряжена с опасностью оказаться в плену у его врага – императора Генриха VI Гогенштауфена.

По пути в Венецию пираты сделали остановку в порту Аквилея, на северном побережье Адриатического моря. Отсюда король Ричард и его свита продолжили свой путь по суше через Альпийские горы под видом простых паломников, однако на одном из постоялых дворов Вены кто-то узнал Ричарда – возможно, по драгоценному перстню на руке, – и он был схвачен слугами герцога Леопольда Австрийского, его заклятого врага со времен осады Акры. И человек, который свободно покупал и продавал огромный остров Кипр, сам оказался предметом торговли: вначале Леопольд запер его в темнице замка Дюрренштайн, а затем передал английского монарха в руки своею сюзерена – императора Генриха VI, который в качестве условий освобождения выдвинул принесение Ричардом вассальной присяги и выкуп в размере 150 тысяч марок.

Пока Ричард томился в плену, его мусульманский противник и восхищенный поклонник Саладин скончался. Почти одновременно умер и Великий магистр тамплиеров Робер де Сабле. Король Филипп Август и брат Ричарда Иоанн Безземельный настойчиво упрашивали, германского императора не отпускать английского короля на свободу, однако Ричард – сохранявший бодрость духа, уверенность и трезвость рассудка даже в таком тяжелом положении – сумел завоевать поддержку и сочувствие императорского двора. В феврале 1194 года его освободили: он согласился принести требуемые от него клятвы, а британской казне оказался вполне по силам 150-тысячный выкуп. Получив это известие, король Филипп Август тут же написал Иоанну: «Будь осторожен, дьявол на свободе».

Проведя всего один месяц в Англии, Ричард Львиное Сердце вернулся в Нормандию, где следующие пять лет провел в непрерывных войнах с непокорными вассалами и фран-цузским королем Филиппом Августом. В 1199 году во время осады замка Шалю, принадлежавшего виконту Лиможскому, Ричард был ранен в плечо стрелой из арбалета. Рана воспалилась, и он скончался от заражения крови.

За прошедшие с тех пор века имя Ричарда Львиное Сердце стало символом рыцарского благородства и отваги и окружено самыми невероятными легендами. Каждая из них отражает свое время. «Если под героизмом понимать дикую и свирепую отвагу, – писал Гиббон, – то Ричарда можно смело назвать героем своего времени». В середине XX века возникла версия, будто Ричард был гомосексуалистом, но сейчас она признана ложной. Современные историки чаще упоминают о его увлечениях женщинами и сексуальной ненасытности, подчеркивая, что «даже на смертном ложе он занимался любовью вопреки всем врачебным рекомендациям».

Более серьезная критика Ричарда касается его заморских подвигов и приключений, что негативно сказалось на самой Англии. «Несомненно, самой главной и благородной целью он с читал освобождение Иерусалима, – пишет историк Г. Маршалл в пособии для английских школьников «История нашего острова», – но насколько было бы лучше, если бы он обратил внимание на управление собственной страной и благосостояние своих подданных». Но многие исследователи пытаются защитить Ричарда: дескать, его политические интересы простирались далеко за пределы Англии именно потому, что в то время серьезных проблем на его родине было намного меньше. Несмотря на внешнюю воинственность – в этом он ничем не отличался от других рыцарей, – Ричард «не был просто свирепым и драчливым монархом, изначально настроенным на войну ради удовлетворения своих агрессивных амбиций, а трезвым правителем, разумно употребившим воинский талант в интересах всей Анжуйской династии, которую возглавлял». И хотя в ретроспективе его яростная борьба за сохранение своих наследных французских владений от посягательств Капетингов в итоге оказалась безрезультатной, в конце XII века все выглядело иначе.

Почти все летописцы того времени сходились во мнении, что Ричард безрассудно подвергал себя опасности, бросаясь в любые, порой малозначащие, стычки. Даже его враги сарацины считали крайне неразумным, что такой известный полководец и правитель рискует в бою собственной жизнью. Но кроме смелости и одержимости, Ричард обладал еще и выдающимся стратегическим чутьем и строгой логикой суждений. Однако безрассудная отвага, предопределившая его печальный конец, вовсе не зачеркивает достижений Ричарда. По мнению современного историка Джона Гиллингама «как политик, администратор и полководец – короче, кап монарх – он был самым выдающимся правителем во всей европейской истории». Этот вывод перекликается с мнением мусульманского летописца ибн-Афира, что «отвага, трезвый ум, энергия и выдержка (Ричарда Львиное Сердце. – Пер) сделали его самым ярким владыкой всех времен».

10. Внутренние враги

В одной из легенд, повествующих о жизни Ричарда Львиное Сердце, рассказывается, что, чувствуя приближающуюся смерть, тот будто бы завещал свои личные пороки: алчность – цистерцианцам, любовь к роскоши – нищим монахам, а заносчивость – Тамплиерам. В гордыни упрекал храмовников и современник Ричарда папа Иннокентий III – пожалуй, одна из самых выдающихся личностей, занимавших папский трон за всю историю католической церкви.

Иннокентий, избранный на этот пост в 37-летнем возрасте, был сыном графа де Сеньи, представителем знатного римского рода Скотти, из которого в XI-XII веках вышло немало римских понтификов. Дядя Иннокентия папа Климент III возвел его в 1190 году в кардиналы, поэтому самой судьбой ему было уготовано (как, впрочем, и его сыну) занять папский трон. Однако такое кумовство вовсе не означает, что Иннокентий не имел реальных достоинств, позволяющих претендовать на этот пост. Это был исключительно образованный, порядочный и великодушный человек, «умевший чутко разбираться в тех запутанных событиях и людях, которые его окружали»; он пользовался всеобщим доверием как верховный понтифик и «викарий Христа» – термин, который был впервые предложен им самим, – и заслужил прочный авторитет, «уступая Богу, но превосходя всех людей на земле, имея право судить всех, но которого не мог осудить никто».

Иннокентий III великолепно знал католические каноны в отличие от своих коллег на папском престоле, и эти знания имели не догматический характер, а были основаны на жизненном опыте. Обладая незаурядной энергией, он провел коренную реформу католических церковных обрядов и уточнил канонические христианские тексты, которые затем были утверждены четвертым Латеранским собором, состоявшимся в 1215 году. Он неустанно боролся за твердое соблюдение принятых законов: это было неспокойное время, когда за внешне однородным и казавшимся крепким фасадом католической веры возникали опасные противоречия, подогреваемые религиозными раскольниками и «правдоискателями». Нескрываемая увлеченность многих священников светской жизнью размывала церковные устои. У Иннокентия хватало мудрости понять ценность взглядов идеалистов и новаторов, подобных Франциску Ассизскому, но одновременно он нещадно искоренял еретические учения катаров (альбигойцев), распространившиеся во французской провинции Лангедок.

Как и все папы, начиная с Урбана II, Иннокентий III был горячим сторонником войны с исламом. В 1198 году, сразу после своего назначения, он призвал к новому крестовому походу, а затем написал обращение к баронам и епископам Заморья, в котором горячо убеждал, что их соглашение с сарацинами мешает его попыткам поднять европейских христиан на защиту веры. Для сбора средств на крестовый поход он ввел дополнительный 2,5-процентный налог на все доходы церквей. Он гарантировал полное отпущение всех грехов, если согрешивший сознался и раскаялся, – и не только тем, кто лично отправился в Палестину, но даже тем, кто направил туда уполномоченных от своего имени. Священная война за освобождение Святой земли превратилась в главную идею всего западноевропейского мира, однако в период позднего Средневековья организация крестового похода уже была невозможна без привлечения огромного количества сборщиков, банкиров и стряпчих, занимавшихся сбором и распределением денег.

Как и Ричард Львиное Сердце, Иннокентий III испытывал двойственные чувства к ордену Храма. Он был осведомлен о его упадке. Папам, как высшим гарантам суверенный рыцарских орденов, постоянно поступали жалобы на братьев-рыцарей как от представителей светской знати – например, от короля Иерусалимского Амальркка, доложившего об убийстве тамплиерами мирных послов ассасинов, – так и от духовенства, роптавшего из-за ущемления его прав. Поскольку подавляющая часть летописцев в тот период состояла из церковников, таких как Вильгельм Тирский, неудивительно, что они сформировали в общественном сознании крайне неприглядный образ рыцаря-храмовника.

Некоторые из выдвинутых ими обвинений были довольно примитивны – например, они писали, что колокольный звон в иерусалимской общине госпитальеров нарушает покой патриарха Иерусалимского и мешает совершать службу каноникам храма Святого Гроба Господня. Порой они откровенно завидовали привилегиям, которые рыцарские ордена получали от пап римских, особенно освобождению их от уплаты десятины. На третьем Латеранском соборе в 1179 году был принят ряд декретов по сокращению орденских льгот, однако позднее папа аннулировал эти ограничения. В 1196 году папа Целестин III упрекнул тамплиеров за несоблюдение соглашения, которое они заключили со служителями храма Гроба Господня относительно распределения десятинной подати, а в 1207 году уже Иннокентий III бранил их за неподчинение его легатам: они пользовались привилегией служить мессу в церквах, на которую теперь был наложен интердикт (временный запрет). Но одновременно постановил, что, «ежели кто пожелает заплатить два или три пенса на поддержку тамплиерского братства… даже в случае его отлучения от церкви – за супружескую измену, ростовщичество, либо за что другое, – тому следует предоставить возможность быть погребенным по-христиански». Как выразился папа, «и да изойдет из них дух алчности».

В какой-то момент под вопросом оказалось само существование рыцарско-монашеских орденов. Настоятель цистерцианского монастыря л'Этуль (недалеко от Пуатье) англичанин по имени Исаак публично возносил молитву против «новоявленного монстра» под видом nova militia («новая гвардия», лат.) – этот термин был взят им из названия программного трактата Бернарда Клервоского «Dе laude novae militiae». В своем памфлете Исаак обличал тех, кто насильно обращал мусульман в христианство и грабил неверных, удостаиваясь при этом мученического венца. Позднее в том же ХII веке два других англичанина, монахи-летописцы Вальтер Мап и Ральф Найджер, также высказывали сомнения в правомерности применения силы для распространения христианства. Вальтер Мап, непримиримый враг цистерцианцев, подверг тамплиеров резкой критике за их алчность и расточительность, так не соответствовавшие скромности и благородству основателя ордена Гуго де Пейна.

Общий настрой против тамплиеров усиливался присущей им скрытностью. И если в условиях Палестины действительно имелись веские причины сохранения военной тайны и неразглашения планов, то в Европе это делалось с целью скрыть моральное разложение своего ордена. Потому о проступках храмовников и наложенных за это наказаниях практически никогда не становилось известно за пределами тамплиерского братства: как и большинство других организаций такого типа, тамплиеры предпочитали скрывать свои прегрешения и трудности. К середине XIII века во всех трех рыцарских братствах действовали строгие ограничения, запрещающие братьям говорить кому-либо о принятых решениях и событиях внутриобщинной жизни. Плотный покров тайны также окружал и церемонию приема в орден тамплиеров новых членов.

Солидное благосостояние ордена Храма неизменно вызывало зависть окружающих. Узнав о бедах, которые потрясли Святую землю, многие подумали, что храмовники просто отказались раскошелиться и решили приберечь свои деньги. В отличие от обычных монашеских общин рыцарские братства отдавали лишь незначительную долю своих доходов на общегосударственные нужды: один из первых критиков тамплиеров Иоганн Вюрцбургский отмечал, что хотя тамплиеры и дают милостыню нищим, но в неизмеримо меньших размерах, чем те же госпитальеры. Подобно своим более ранним предшественникам – бенедиктинцам и цистерцианцам, – благодаря обильным благотворительным вливаниян и умелому управлению многочисленной недвижимостью ордена храмовников и госпитальеров стали одними из самых богатейших корпоративных организаций в королевствах Западной Европы. В результате такого быстрого обогащения духовные наследники Бенедикта Нурсийского и Бернард, Клервоского оказались в положении, не соответствующем первоначальным идеалам апостольской бедности, присущей всем монашеским братствам. Печален пример ордена францисканцев, который под тяжестью свалившегося на них бо-гатства фактически разложился.

Несмотря на распространение подобных тенденций в монашеской среде, тамплиеры жили в довольно спартанских условиях и отличались умеренностью в быту. Вдали от крупных городов или территорий, где проходили военные действия с их участием, они не тратили больших денег на строительство крупных замков или роскошных церквей: сохранившиеся до наших дней командорства, такие как Ришеранш во Франции, выглядят весьма скромно, особенно в сравнении с величественными монастырскими ансамблями той эпохи.

На территории командорств и прецепторий (орденских хозяйств, включавших сельскохозяйственные фермы и мастерские) строились главным образом амбары для хранения зерна, стойла для лошадей, дормитории (спальные корпуса), рассчитанные примерно на полдюжины братьев, и небольшие укрепления, могущие защитить лишь от воров. Часовни – также имевшие весьма скромный вид и служившие символом главной миссии тамплиеров и госпитальеров – были уменьшенными копиями иерусалимской церкви Гроба Господня. Оба ордена соперничали между собой – каждый пытался предстать перед обществом как главный и единственный защитник христианских святынь в Палестине.

В обществе складывалось мнение, что рыцарские ордена, обладая немалыми средствами, использовали их преимущественно на привлечение и экипировку новых добровольцев, что жизнь в самих братствах не столь комфортна, как многие утверждают. Пожалуй, единственными, кого открыто критиковали за стремление к роскоши, были клюнийские епископы. Тамплиеров их современники больше упрекали за другое: несмотря на исключительное положение рыцарей и дарованные им права, лишь немногие из них с оружием в руках боролись с неверными. Огромное же большинство управляло более чем девятью тысячами поместий, пожалованных ордену благочестивыми владельцами, или занималось хозяйственной деятельностью. Различные привилегии и освобождение от традиционных феодальных повинностей и податей, распространявшееся даже на самых нижних членов тамплиерской общины, вызывали естественное негодование и зависть местных феодалов. Вообще говоря, отношения с королевскими судами и официальными представителями королевской власти были довольно дружескими; однако порой они обвиняли тамплиеров, что те за взятки принимают в свои ряды уголовников и грабителей, укрывая их от суда и наказания.

Подобно цистерцианцам, тамплиеры сами управляли своими владениями. Их поместья были разбросаны по всей Англии и имелись даже в самых удаленных местах, вплоть до острова Ланди. В графствах Йоркшир и Линкольншир они занимались преимущественно сельским хозяйством, в то же время принимая в свои ряды новых членов из числа бывших владельцев переданных им земель.

Критика в адрес ордена Храма в значительной степени сдерживалась хвалебными отзывами местных дворян, возвращавшихся из крестовых походов и бывших свидетелями подвигов тамплиеров. Так, знатный английский вельможа Роджер Маубри, граф Нортумберлендский, попавший в турецкий плен при Хыттине и вскоре выкупленный тамплиерами, выразил им свою признательность, пожаловав несколько крупных поместий.

Честная и неподкупная репутация тамплиеров обеспечивала им доверие тех, кто хотел передать на хранение или переправить в другое место деньги и драгоценности. Именно через Дом Храма в Лондоне король Генрих II передал палестинским крестоносцам финансовые средства, которые так пригодились после поражения при Хыттине. Кроме того, храмовники давали деньги взаймы различным организациям и отдельным людям, в том числе евреям, однако их главными клиентами были короли: благодаря орденским ссудам нередко удавалось предотвратить крах многих королевских финансов. Так волей случая тамплиеры превратились в главных банкиров всего христианского мира, а в их казну стекались не только средства самого ордена, но и королевские богатства. Одним из главных финансовых центров на северо-западе Европы стал Парижский дом тамплиеров – Тампль. Их казна хранилась в донжоне – мощной оборонительно и башне, которая во времена Великой французской революции 1789 года станет тюрьмой для короля Людовика XVI и королевы Марии Антуанетты. Примерно так же выглядела и башня в лондонском Тампле, от которой до наших дней сохранилась только часовня. В главной парижской резиденции тамплиеров могли разместиться одновременно около четырех тысяч человек, хотя вооруженные рыцари – в белых одеяниях с красными восьмиконечными крестами – обычно составляли лишь малую часть гарнизона.

У тамплиеров постоянно одалживали деньги рыцари Арагонского королевства, а во Франции орден периодически испытывал трудности с кредитованием королевского двора. Церковники и монастыри намного охотнее предоставляли займы европейским правителям, если возврат ссуд гарантировал орден Храма. В Арагоне залогом под взятые кредиты служили доходы от имений или приходов и частенько тамплиерам предоставлялось право забирать часть этих средств себе. Некоторые ссуды орден выделял всего под десять про-центов годовых, что было на два процента меньше максимально разрешенных в Арагоне учетных ставок для заимодавцев-христиан и в два раза меньше, чем проценты, которые брали еврейские ростовщики. Тамплиеры получали от такого кредитования прямую выгоду, однако порой эти сделки оказывались для них убыточными.

Среди прочих финансовых операций храмовники занимались выплатой рент и пенсий. Нередко добровольная передача ордену земель и денег оговаривалась обязательством пожизненно выплачивать определенные средства бывшему владельцу и его супруге: благотворительный дар в пользу той или иной церковный общины был в то время одним из способов обеспечить себе безбедную старость, а своим наследникам – гарантированный достаток. Кроме того, орденская казна пополнялась платежами как за духовные, так и светские услуги: молитвы за спасение души усопшего дарителя или физическое покровительство со стороны тамплиеров во времена, когда можно было стать жертвой насилия. Само наличие тамплиерского креста на недвижимости того или иного ленника обеспечивало ему более спокойное существование – независимо от того, пользовался ли тот поддержкой местного сеньора или нет.

Исполнение этих, по сути дела, полицейских функций тамплиеров предусматривалось еще основателем ордена Гуго де Пейном, но теперь они расширились – от обычного сопровождения палестинских паломников до обеспечения безопасности финансовых операций и перевода денежных средств. В июле 1220 года папа Гонорий III говорил своему легату Пелагию, что для переправки большой суммы денег он не может найти никого, кому доверял бы больше, чем храмовникам. Рыцарские братства охотно выполняли поручения не только духовенства, но и мирян: госпитальеры и ърамовники одинаково усердно служили и папам, и королям. Как и другие монахи, они сохраняли привычку к послушанию, а поскольку следовали обету безбрачия, то их не интересовали вопросы наследования богатств и династические споры. Вместе с тем рыцарский статус придавал им необходимый авторитет при исполнении воинских обязанностей: например, папа Урбан IV поручил трем рыцарям-храмовникам контролировать состояние всех замков и крепостей в Папской области, а в Акре именно тамплиеры и госпитальеры были среди тех немногих, кому одинаково доверяли Ричард I и Филипп Август. Благодаря накопленному опыту и знанию банковских дел храмовники стали выполнять функции главных финансовых поверенных большинства западноевропейских монархов.

Несмотря на строгую дисциплину, а также обет послушания, который все братья-рыцари давали великому магистру, и присягу на верность папе римскому, следует признать, что духовно-рыцарские ордена нередко защищали интересы венценосцев, конфликтовавших между собой или с римским папой. Практически в любой европейской державе и госпи-тальеры, и храмовники были активно задействованы в местной общественно-политической системе, благодаря чему оказывали заметное влияние на различные процессы – есте-ственно, с учетом собственных интересов. Когда папа римский отлучил от церкви английского короля Иоанна Безземельного, сменившего на троне Ричарда Львиное Сердце, тот обратился за советом к магистру тамплиеров Англии Аймери де Сен-Мору – это был единственный человек, которому Иоанн мог доверять. Точно так же император Фридрих II, у которого были постоянные распри с римскими понтификами, опирался на совет и поддержку Германа фон Зальца, Великого магистра тевтонских рыцарей.

Впоследствии такое двурушничество тамплиеров – одновременно поддерживавших и королей, и католических иерархов – критически оценил папа Иннокентий III. Несмотря на внешнюю независимость, а нередко и злоупотребление дарованными привилегиями, рыцарские ордена в основном твердо держались в фарватере папского верховенства над всем католическим миром и потому пользовались поддержкой римских понтификов. Скажем, когда патриарх Фуль-херий Иерусалимский прибыл в Рим с прошением лишить госпитальеров хотя бы части их привилегий, то не нашел там поддержки. Известный летописец Вильгельм Тирский объясняет столь холодный прием взятками госпитальеров, но более вероятной представляется иная причина. Католические иерархи в Европе были откровенно разочарованы положением латинян на Ближнем Востоке, и свою надежду исправить ситуацию они связывали именно с эффективными действиями воинских орденов. По той же причине позднее папа отменил и декреты, принятые на третьем Латеранском соборе, которые аннулировали часть привилегий могущественных рыцарских братств.

Особенно настойчиво привилегии и налоговые льготы Ордена Храма отстаивал папа Иннокентий III, подтвердивший право тамплиеров строить собственные церкви, создавать отдельные кладбища, самим собирать десятину. Одновременно он строго предупредил священников не покушаться на дарованные рыцарскому братству права, собирая десятину в их имениях или накладывая интердикт на их храмы. Он неоднократно наказывал епископов, дерзнувших арестовывать тамплиеров, и добивался наказания любого, кто покусится на имущество и владения рыцарей Храма. Он снял с поста епископа Сидонского, когда тот отлучил от церкви великого магистра тамплиеров за отказ последнего поделиться доходами ордена в Тивериадской епархии. Кроме того, этот римский понтифик возвратил и подтвердил все привилегии храмовников, дарованные буллой Иннокентия II «Оmne datum optimum» в 1139 году, а также категорически запретил «нападать на рыцарей-тамплиеров и стаскивать их с коней» (невольно указав нам на популярный способ выражения народного негодования).

Учитывая, что для всех рыцарских орденов именно папа являлся верховным авторитетом, довольно странным представляется тот факт, что лишь единожды Папская курия привлекла их для собственной военной поддержки: так, в 1167 году папа Климент IV использовал госпитальеров в военных действиях против германской армии на Сицилии. Вполне естественно, что рыцари – члены военных орденов были вынуждены поддерживать тех пап и монархов, на чьих териториях размещались их орденские владения. Например, правители Арагона напрасно пытались привлечь тамплиеров для борьбы с соседней Кастилией и Францией. Однако такие эпизоды были исключением из правила. Коронованные особы крайне редко прибегали к помощи тамплиеров в борьбе со своими недругами, да и сами храмовники всячески этому противились и порой соглашались выполнить требования королей только под давлением, когда тем удавалось припугнуть рыцарей самыми строгими мерами.