Текст книги "Дело о золотых рыбках"

Автор книги: Петтер Аддамс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Дрейк даже не пошевелился.

– Не глупи, Перри.

– Полиция уже заткнула ему рот?

– И очень крепко. С ним невозможно связаться до тех пор, пока он не даст письменные показания под присягой. К тому времени разговор с ним потеряет всякий смысл. Он не посмеет дать показания, отличные от тех, что дал полиции.

Мейсон снова заходил по кабинету.

– Отправь своих людей следить за домом Стонтона, – сказал он Дрейку. – Как только полиция отпустит его, задайте ему всего один вопрос.

– Какой? – поинтересовался Дрейк.

– В прошлую среду Фолкнер привез ему рыбок и сказал связаться по телефону с зоомагазином и заказать лекарство. Узнай, в какое время магазин выслал ему лечебные пластины.

– И все? – удивленно воскликнул Дрейк.

– И все. Я хотел бы задать ему еще некоторые вопросы, но после визита в полицию он не станет на них отвечать. Сегодня суббота, все учреждения закрываются в полдень. Вероятно, они продержат Стонтона и Гридли до тех пор, пока будет уже невозможно получить приказ в Суде. Сейчас мне совсем не хочется выяснять правомерно ли содержание Тома Гридли под стражей.

Зазвонил телефон.

Делла Стрит сняла трубку и через мгновение передала ее Дрейку:

– Тебя, Пол.

– Алло... – произнес Дрейк в трубку. – Да, выкладывай... Так, хорошо... Уверен?.. Хорошо, выкладывай все, что удалось выяснить. – Дрейк минуты две вслушивался в металлические звуки из трубки, потом сказал: О'кей. Нам остается только следить за ходом событий. Сообщай мне обо всем.

Он повесил трубку и повернулся к Мейсону.

Мейсон взглянул в глаза детективу и спросил:

– Так плохо, Пол?

Дрейк кивнул.

– В чем дело? – спросила Делла Стрит.

– Вы проиграли.

– Как?

– Информация секретная, Перри, – начал Дрейк. – Полиция не хочет, чтобы о ней стало кому-нибудь известно, но мой источник заслуживает доверия. Салли Мэдисон находится под стражей. У нее в сумочке были найдены револьвер и деньги. С оружия сняты великолепные отпечатки пальцев. В частности со ствола сняты два частичных отпечатка, по которым можно установить личность оставившего их. Трэгг – далеко не дурак. Он закрыл номер в отеле "Келлинджер" и снял с зеркал и дверных ручек отпечатки пальцев Салли Мэдисон и Деллы Стрит. Сфотографировав револьвер, он передал его на баллистическую экспертизу. Был произведен контрольный выстрел и пулю сравнили с пулей, извлеченной из тела Фолкнера. Нет сомнений, что у Салли Мэдисон в сумочке находилось орудие убийства. Нет сомнений, что револьвер этот принадлежит Тому Гридли. Этот револьвер тридцать восьмого калибра он приобрел шесть лет назад, когда работал посыльным в банке. Револьвер зарегистрирован на его имя.

Делла Стрит испуганно взглянула на Мейсона.

– Хорошо, Пол, – мрачно произнес Мейсон. – Привлеки к этому делу столько людей, сколько считаешь нужным. Постарайся выяснить, где содержится Салли Мэдисон. Делла, возьми бланки и выпиши запрос о правомерности содержания под стражей Салли Мэдисон.

– Перри, ты ничего не добьешься этим, – заметил Дрейк. – К этому времени ее выжмут досуха. Бесполезно закрывать конюшню, если лошадь уже украдена.

– Наплевать на конюшню, – ответил Мейсон. – На нее нет времени. Мне нужна сама лошадь!

12

Пол Дрейк вернулся в контору Мейсона минут через пять после того, как ушел. С адвокатом он встретился у дверей кабинета.

– Куда собираешься? – спросил Дрейк.

– К Уилфреду Диксону, – ответил Мейсон. – Хочу проверить его самого и узнать, как идут дела у первой миссис Фолкнер. Он – ее адвокат. А у тебя что нового?

Дрейк взял Мейсона за руку, и они вернулись в кабинет, закрыв за собой двери.

– Сегодня ночью кто-то пытался вынести аквариум из конторы Фолкнера, – сообщил Дрейк. – Все происходит, как ты предсказал, Перри.

– В какое время была совершена эта попытка?

– Полицейские не знают. По каким-то причинам никто не догадался осмотреть ту часть дома, все ограничились осмотром квартиры Фолкнера. Сегодня утром секретарша Элберта Стенли пришла в контору и нашла ее в жутком беспорядке. На полу лежал длинный резиновый шланг, через который, вероятно, сливали воду из аквариума.

Мейсон кивнул.

– Когда вода была слита, злоумышленник положил аквариум на боковую стенку и высыпал ил и гравий на пол.

Глаза Мейсона сузились.

– Кто-нибудь из полицейских догадался, что в аквариуме искали ту пулю, которую Фолкнер принес в контору?

– Неизвестно, Перри. Сержант Дорсет на такие догадки неспособен, но никто не знает, над какой версией работает лейтенант Трэгг. Дорсет треплется с газетчиками, чтобы завоевать известность. Трэгг же, скользкий как шелк, предпочитает известности результаты и обводит газетчиков вокруг пальца.

– Что-нибудь еще? – спросил Мейсон.

– Перри, мне бы не хотелось...

– Не хотелось бы делать что?

– Представлять все в черном цвете, но, видимо, в этом деле хорошей информации пока не будет.

– Выкладывай.

– Если помнишь, Фолкнера считали человеком, способным обобрать другого до нитки при заключении сделки. Он придерживался собственных принципов приличия и был абсолютно безжалостным.

Мейсон кивнул.

– Похоже, Фолкнеру действительно не терпелось завладеть формулой лекарства, которым Том Гридли лечил болезни жабр. Помнишь, он купил магазин Роулинса? Покупка была только первым шагом. Как оказалось, Том Гридли приготовил очередную партию лечебной пасты, которую он наносил на панели, устанавливаемые в аквариуме. У Гридли есть один недостаток. Он слишком увлекается своей работой... почти как врач. Он просто хочет лечить животных и не интересуется финансовой стороной дела.

– Продолжай.

– Вчера вечером Фолкнер, получивший комбинацию замка сейфа от Роулинса, пришел в зоомагазин, открыл сейф, достал из него банку с пастой Гридли и отослал ее на анализ одному знакомому химику. Роулинс присутствовал при этом, пытался помешать, но не смог.

– Фолкнер умел настоять на своем, – заметил Мейсон.

– Полиция считает происшедшее шикарным мотивом для убийства.

Мейсон обдумал услышанное и кивнул.

– С теоретической точки зрения все верно, – сказал адвокат, – с практической – нет.

– Ты имеешь в виду отношение Присяжных?

– Именно. Такой факт можно неплохо обыграть перед Присяжными заседателями. Формально, такие действия можно считать мотивом для убийства. С другой стороны, более яркого примера притеснения служащего человеком, обладающим деньгами и властью, не найти. Нет, Пол, все не так уж плохо. Полиция, вероятно, разработала следующую теорию: узнав о том, что Фолкнер забрал лекарство, Гридли так рассвирепел, что схватил револьвер и оправился его убивать.

– Примерно так.

Мейсон улыбнулся.

– Не думаю, что Трэгг слишком долго будет придерживаться этой версии.

– Почему?

– Потому что вещественные доказательства ее опровергают.

– Что ты имеешь в виду? Револьвер принадлежал Гридли, в этом сомневаться не приходится.

– Конечно, он принадлежал Гридли. Но позволь уточнить одну деталь. Если все происходило так, как свидетельствуют косвенные улики, Фолкнер и Гридли пришли к соглашению. Он мог прийти в дом с намерением убить Фолкнера, но тот выдал ему чек на тысячу долларов. Фолкнер не поступил бы так, если б не договорился каким-либо образом с Томом Гридли. Гридли, в свою очередь, не мог убить его до того, как был выписан чек, и не имел причин убивать Фолкнера, после того, как чек был выписан.

– Верно.

– В ту самую минуту, когда Фолкнер умер, этот чек и чек на пять тысяч долларов, который он выписал Салли Мэдисон, превратились в два бесполезных клочка бумаги. Нельзя получить деньги по чеку, если человек, выписавший его, умер. Думаю, Пол, ты скоро удостоверишься, что лейтенант Трэгг уже не считает этот мотив столь неопровержимым. Если бы не улики против Салли Мэдисон и не отпечатки пальцев Деллы Стрит на револьвере, мы могли бы ничего не делать и послать полицию подальше. В этих же обстоятельствах я вынужден все выяснить сам, и первым найти верное объяснение.

– Предположим, что его убила Салли Мэдисон.

– Значит, полиция с легкостью может обвинить меня и Деллу в соучастии после события преступления.

– Думаешь, обвинения будут выдвинуты?

– Ты сам чудесно знаешь, что будут. Полиция сделает это с радостью.

– Да, – согласился Дрейк. – Конечно. Ты катаешься на коньках по тонкому льду, Перри. Слишком долго ты был источником неприятностей.

– Пару раз уже доходило до этого, – признал Мейсон. – Но сейчас меня особенно раздражает тот факт, что полиция выдвигает обвинения в деле, в котором я не чувствую за собой никакой вины, в котором все мы только пытались помочь молодому больному туберкулезом парню найти деньги на лечение. Пол, на этот раз я действительно попал в беду, да еще и потащил за собой Деллу. Вот как бывает, когда веришь вымогательнице. Впрочем, ничего уже не исправишь. К тому времени как полиция разрешит мне повидаться с Салли Мэдисон, все уже будет кончено. Я оформляю запрос о правомерности содержания ее под стражей, и они вынуждены будут поторопиться и предъявить ей обвинение. К этому моменту она будет выжата как лимон. Работай, Пол, если что-нибудь выяснишь, передай Делле. Работай над этим делом так, как никогда в жизни. Время – против нас. Мы должны не только предъявить вещественные доказательства, но и их достойное толкование.

– Разоренный аквариум наводит тебя на мысли?

– Да.

– На какие?

– Предположим, Салли Мэдисон не так глупа, как кажется. Предположим, за смазливым личиком спрятан хладнокровный ум, просчитывающий все ходы.

– Готов предположить это.

– Предположим, она догадалась, что произошло с пулей, которую Фолкнер принес в контору. Предположим, что когда Фолкнер передал ей в кафе ключи от конторы и договорился, что она с Томом Гридли займется лечением рыбок, она направилась в контору и половником достала из аквариума пулю. Предположим, что она затем продала эту пулю лицу, предложившему наивысшую цену.

– Погоди, Перри, ты ошибаешься.

– В чем?

– Все улики указывают на то, что рыбки исчезли еще до прихода Салли. Фолкнер просто обманул ее.

– Ну и что?

– Когда она пришла за пулей, она не могла не увидеть, что золотые рыбки исчезли.

– Не золотые, а пара вуалехвостых мавританских телескопов.

– Для меня все эти рыбки – золотые.

– Ты бы так не считал, если бы их увидел. Если Салли отправилась туда за пулей, исчезновение рыбок не остановило бы ее.

– Потом она съездила за Томом Гридли и приехала в дом Фолкнера во второй раз?

– Совершенно верно.

– Это все теория, Перри. Ты считаешь эту девушку слишком умной.

Мейсон кивнул:

– Скорее, я слишком долго ее недооценивал, и сейчас попытаюсь извлечь максимальную выгоду из собственных заблуждений. Пол, эта девушка не похожа на других. Она знает ответы на многие вопросы. Она любит Тома Гридли. Чувства таких женщин, когда они влюбляются, представляют собой комбинацию материнского инстинкта и полового влечения. Готов поспорить, она ни перед чем не остановится. Впрочем, время для разговоров прошло. Мне нужно увидеться с Диксоном.

– Постарайся быть осторожным, – попросил Дрейк.

– Теперь я всегда буду осторожным, – ответил Мейсон. – Но не медлительным. Я вынужден действовать быстро.

Мейсон легко отыскал дом Уилфреда Диксона, представлявший собой довольно величественное сооружение с оштукатуренными белыми стенами, красной черепичной крышей, с гаражом на три машины, возвышавшиеся на живописном участке, где царила атмосфера спокойной роскоши.

Мейсон без труда добился аудиенции с Уилфредом Диксоном, который принял его в комнате, расположенной в юго-восточной части дома. Помещение представляло собой нечто среднее между комнатой для отдыха и рабочим кабинетом. Удобные кожаные кресла, жалюзи на окнах, настоящие картины на стенах, огромный письменный стол, портативный бар, кожаная кушетка, так и приглашавшая отдохнуть на ней. На столе стояли три телефонных аппарата, но не было видно ни шкафов с картотекой, ни бумаг на столе.

Уилфред Диксон оказался коренастым невысоким мужчиной с абсолютно седыми волосами, стальными глазами и лицом, загорелым от шеи до корней волос. Цвет лица свидетельствовал о частых посещениях гольф-клуба, либо о регулярных сеансах облучения кварцевой лампой.

– Присаживайтесь, прошу вас, мистер Мейсон, – предложил Диксон, сердечно пожав руку Мейсона мускулистыми пальцами. – Я так много слышал о вас, и, естественно, очень рад нашей встрече, хотя мне и не совсем понятен ее смысл. Полагаю, она как-то связана с трагической кончиной Харрингтона Фолкнера.

– Вы правы, – подтвердил Мейсон, не сводя с Диксона глаз.

Диксон выдержал взгляд Мейсона.

– Я занимаюсь делами Дженевив Фолкнер уже несколько лет. Она была первой женой мистера Фолкнера. Впрочем, не сомневаюсь, в вашей прекрасной осведомленности.

Лицо Диксона озарила сердечная обезоруживающая улыбка.

– Вы лично знали Харрингтона Фолкнера? – спросил Мейсон.

– Да, конечно, – ответил Диксон таким тоном, будто сообщает широкоизвестный, очевидный факт.

– Вы часто беседовали с ним?

– Да. Понимаете, Дженевив чувствовала себя несколько неловко на деловых встречах с бывшим мужем. В то же время первая миссис Фолкнер, я буду называть ее Дженевив, если вы не против, живо интересовалась делами фирмы.

– Фирма приносила доход?

– Я мог бы посчитать этот вопрос касающимся личных дел Дженевив, мистер Мейсон, и не отвечать на него. Но поскольку следствие по делу о наследстве мистера Фолкнера получит огласку, я не вижу причин доставлять вам неудобства в получении информации из других источников. Дело было исключительно прибыльным.

– Не кажется ли вам странным тот факт, что торговля недвижимостью приносила столь высокие прибыли, особенно при нынешних условиях?

– Нет, не кажется. Фирма занималась не только торговлей недвижимостью. Она управляла делами еще нескольких компаний, в которые ранее вложила средства. Харрингтон Фолкнер был очень хорошим бизнесменом, очень хорошим. Несомненно, мало кто испытывал к нему добрые чувства. Лично я никогда не одобрял его методов работы, никогда не стал бы применять их сам. Я представлял интересы Дженевив, и не чувствовал себя вправе критиковать курицу, несущую золотые яйца.

– Фолкнер умел делать деньги?

– Да, Фолкнер умел делать деньги.

– А Карсон?

– Карсон был компаньоном, – вежливо ответил Диксон. – Человеком, владеющим равной долей бизнеса. Треть акций принадлежала Фолкнеру, треть Карсону, треть – Дженевив.

– Но это ничего не говорит мне о самом Карсоне.

Диксон поднял брови в знак полного недоумения.

– Но почему же? Я думал, что вы все поймете о Карсоне с этих слов.

– Вы ничего не сказали о его деловых качествах.

– Честно говоря, мистер Мейсон, я занимался делами только с Фолкнером.

– Если Фолкнер был основной движущей силой в фирме, его не могло не раздражать положение вещей, при котором он выполнял наибольшую часть работы, зарабатывал наибольшую часть денег, а получал только треть дохода.

– Он и Карсон получали зарплату, назначенную и утвержденную Судом.

– И они не имели права повышать ее?

– Не имели, без разрешения Дженевив.

– Зарплата хоть однажды повышалась?

– Нет, – кратко ответил Диксон.

– А были ли ходатайства?

Глаза Диксона блеснули.

– Да, неоднократные.

– Насколько я понимаю, Фолкнер не испытывал дружеских чувств к своей первой жене.

– Я его никогда об этом не спрашивал.

– Насколько я понимаю, начальным капиталом фирму Фолкнера и Карсона снабдил сам Фолкнер.

– Вероятно.

– Карсон моложе Фолкнера. Быть может, покойный хотел подобным способом освежить кровь в фирме?

– Ничего не могу сказать. Я представлял Дженевив только после разделения и развода.

– До этого вы были с ней знакомы?

– Нет. Я был знаком с адвокатом, которого наняла в то время Дженевив. Я – бизнесмен, мистер Мейсон. Консультант по бизнесу и инвестициям, если хотите. Вы так и не сказали мне о цели вашего визита.

– Прежде всего, я хотел бы узнать как можно больше о Харрингтоне Фолкнере.

– Я так и понял. Но мне не понятна причина вашего интереса. Несомненно, многим людям хотелось бы узнать как можно больше о делах мистера Фолкнера. Существует разница, мистер Мейсон, между простым любопытством и законным интересом.

– Смею вас уверить, мой интерес законен.

– Я просто хочу узнать, на чем он основан, мистер Мейсон.

– Вероятно, я буду представлять истца в дело о наследстве Фолкнера, улыбнулся Мейсон.

– Вероятно? – переспросил Диксон.

– Я пока еще не дал окончательного согласия.

– Значит правомерность заинтересованности несколько... туманна?

– Я так не думаю.

– Конечно, я не собираюсь оспаривать правильность точки зрения с адвокатом, завоевавшим столь широкую популярность. Давайте поступим следующим образом: вы будете придерживаться собственной точки зрения, а я не буду относиться к вашим словам предвзято. Мне хочется, чтобы вы убедили меня в своей правоте.

– Я полагаю, что Фолкнер управлял корпорацией железной рукой, когда ему принадлежали две трети акций?

– Предположения не запрещены законом, мистер Мейсон. Иногда я сам прибегаю к их помощи, и нахожу это достаточно увлекательным занятием. Хотя никому бы не посоветовал принимать важное решение на основе простых догадок. Для подтверждения точки зрения всегда необходимы факты.

– Несомненно, – согласился Мейсон. – Поэтому люди и задают вопросы.

– И получают ответы, – вежливо продолжил Диксон.

– Но не всегда определенные.

– Вы правы, мистер Мейсон. Я сам неоднократно сталкивался с подобным явлением на деловых переговорах. Кстати, если помните, я спросил вас, чем вызван ваш интерес к безвременной кончине Харрингтона Фолкнера. Если мне не изменяет память, вы ответили, что собираетесь представлять интересы человека, намеревающегося представить иск на наследство. Могу я узнать у вас суть этого иска?

– Он основан на претензии, связанной с использованием препарата, созданного для лечения жаберной болезни золотых рыбок.

– А, препарата Тома Гридли! – воскликнул Диксон.

– Вы неплохо осведомлены, мистер Диксон.

– Мне, как человеку, представляющему интересы другого лица, владеющего долей в бизнесе, надлежит знать все детали этого бизнеса.

– Вернемся к теме нашего разговора, – прервал его Мейсон. – Фолкнер долгое время находился у руля компании, пока, как я предполагаю, совершенно неожиданно для него, Дженевив Фолкнер не подала на развод. Очевидно, у нее были достаточно веские причины?

– Вещественные доказательства по тому делу были представлены Суду и решение было принято уже давно, мистер Мейсон.

– Не сомневаюсь, сам Фолкнер воспринял такое решение с ненавистью. Из человека, контролировавшего деятельность компании, он превратился в обычного акционера.

– Позвольте напомнить вам, – несколько самодовольно заметил Диксон, что по законам этого штата супруги считаются партнерами, и при расторжении брака должно быть достигнуто финансовое соглашение.

– Я полагаю, что постоянная угроза того, что вы можете повторно обратиться в Суд и открыть дело об уплате алиментов, если Фолкнер будет действовать наперекор вашим желаниям, не могла не вызвать враждебности с его стороны.

Брови Диксона вновь поползли вверх.

– Я просто слежу за соблюдением финансовых интересов Дженевив, и стараюсь делать это наилучшим образом.

– Вы часто беседовали с Фолкнером?

– О, да.

– Он посвящал вас в детали бизнеса?

– Естественно.

– Он добровольно рассказывал вам все, или его приходилось расспрашивать?

– Не думаете же вы, мистер Мейсон, что человек в положении мистера Фолкнера стал бы прибегать ко мне, чтобы рассказать о мельчайших деталях бизнеса.

– Но вы сами проявляли к ним интерес?

– Естественно.

– И расспрашивали его, насколько я понимаю?

– Только о том, что меня интересовало.

– А интересовало вас практически все?

– Не могу ответить точно, мистер Мейсон, потому что не знаю насколько многое я знаю. Я только знаю то, что знаю.

Диксон всем своим видом старался показать, что пытается из всех сил помочь Мейсону и представить всю известную ему информацию.

– Могу я спросить вас, когда состоялся ваш последний разговор?

Лицо Диксона превратилось в деревянную маску.

– Этот вопрос, рано или поздно, задаст вам полиция.

Диксон некоторое время внимательно изучал свои ногти.

– Насколько мне известно, – продолжал Мейсон, – вы разговаривали с ним вчера вечером.

Диксон оторвал взгляд от пальцев.

– На каком основании вы делаете такое предположение, мистер Мейсон?

– На основании того, что вы медлите с ответом.

– Я обдумывал ваш вопрос.

– Причина достаточно веская, – парировал Мейсон, – но медлительность остается медлительностью.

– Неплохо подмечено, мистер Мейсон, совсем неплохо. Должен признаться, я обдумывал ваш вопрос и потому медлил с ответом. Мне так и не удалось принять решение – стоит ли ответить на этот вопрос сейчас, или подождать, пока мне его задаст полиция.

– Существует ли особая причина, по которой вы не желаете отвечать?

– Себе я задал такой же вопрос.

– Вам есть что скрывать?

– Конечно, нет.

– Так в чем же причина?

– Вы не справедливы ко мне, мистер Мейсон. Мне нечего скрывать. На все ваши вопросы я отвечал подробно и честно.

– Когда состоялся ваш последний разговор с Фолкнером.

– Вашей проницательности можно позавидовать, мистер Мейсон. Он состоялся вчера.

– В какое время?

– Вас интересует время нашего разговора при личной встрече?

– Меня интересует время вашего разговора при личной встрече и время вашего разговора по телефону.

– Что заставило вас подумать, что был разговор по телефону?

– То, что вы установили различие между разговором при личной встрече и каким-то еще разговором.

– Боюсь, не могу соперничать с вами в проницательности, мистер Мейсон.

– Я жду ответа.

– Официально, вы не имеете права задавать подобные вопросы?

– Официально – нет.

– Предположим, я откажусь отвечать. Что тогда?

– Тогда я позвоню моему доброму другу лейтенанту Трэггу, и расскажу ему, что вы встречались с Фолкнером в день его убийства, вероятно, вечером, и разговаривали с ним по телефону. Потом я повешу трубку, пожму вам руку, поблагодарю за помощь и уйду.

Диксон снова принялся рассматривать свои пальцы. Потом кивнул один раз, будто приняв решение. Снова застыл, не произнеся ни слова, словно каменная фигура за огромным столом, потом закивал, как будто договаривался с самим собой.

Мейсон ждал.

– Вы привели исключительно сильный аргумент, мистер Мейсон, – наконец произнес Диксон. – Несомненно. Из вас получился бы очень неплохой игрок в покер. Очень трудно определить, что за карта у вас на руках, очень трудно.

Мейсон промолчал.

Диксон еще несколько раз кивнул, потом сказал:

– Несомненно, меня вызовут в полицию. Я даже сам хотел позвонить туда и рассказать все, что знаю. Вы, рано или поздно, получите доступ к информации, иначе бы я не говорил бы с вами. Но вы так и не сказали мне, почему именно вам так необходимо узнать все эти факты.

Диксон смотрел на Мейсона с выражением лица человека, вежливо ожидающего ответа на ничего не значащий вопрос.

Мейсон не произнес ни слова.

Диксон нахмурился, опустил голову, потом медленно покачал ей, как будто, после долгих раздумий, ему, наконец, удалось принять правильное решение, отличное от первоначального.

Мейсон молчал.

Консультант по бизнесу и инвестициям вдруг решительно и твердо опустил обе ладони на стол.

– Мистер Мейсон, вчера я несколько раз разговаривал с мистером Фолкнером.

– При личной встрече?

– Да.

– Что он хотел?

– Вы выходите за рамки первоначального вопроса, мистер Мейсон.

– Меня более интересует сам вопрос, чем причина задавать его.

Диксон поднял и снова опустил руки, легонько хлопнув по столу.

– Мистер Мейсон, вы хотите слишком многого, впрочем... мистер Фолкнер хотел купить пакет акций, принадлежащий Дженевив.

– И вы согласны были продать его?

– За определенную цену.

– В цене вы не сошлись?

– Совсем не сошлись.

– Разница была слишком велика?

– Да. Понимаете, мистер Мейсон, мистер Фолкнер придерживался собственного мнения относительно стоимости пакета акций. Откровенно говоря, он предложил нам купить его пакет за определенную сумму и решил, что если это его предложение нам не подходит, мы согласимся продать свой пакет за ту же сумму.

– А вы не согласились?

– Определенно, нет.

– Могу я узнать, почему?

– Ответ элементарен, мистер Мейсон. Под руководством мистера Фолкнера компания приносила солидные прибыли. Сам он получал жалование, которое последние пять лет не повышалось. Как и жалование мистера Карсона. Если бы Дженевив купила пакет акций мистера Фолкнера, тот свободно мог стать независимым предпринимателем и обратить в капитал свои исключительные деловые качества. Он мог бы даже открыть собственное дело и составить нам конкуренцию. С другой стороны, при определении цены, за которую Дженевив Фолкнер согласилась бы продать свой пакет, я вынужден был придерживаться принципов оценки акций, как источника доходов. Дженевив, в случае продажи, должна была получить сумму, способную принести ей эквивалентный доход. В данный момент инвестиции не способны принести такой доход, как раньше, более того, они стали небезопасны. Существовала огромная разница, между ценой, за которую мы согласились бы продать свой пакет, и ценой, которую мы были готовы заплатить за чужой.

– В результате, как я понимаю, вы стали испытывать враждебные чувства друг к другу?

– Вряд ли враждебные, мистер Мейсон. Определенно, нет. Мы просто разошлись во взглядах относительно сделки.

– Вы выступали с позиции силы?

– Я бы так не сказал, мистер Мейсон. Мы согласились сохранить существующее положение вещей.

– Но мистер Фолкнер, вероятно, кипел от злости из-за того, что ему приходится работать за несоразмерное жалование?

– Ну что вы, мистер Мейсон. Такое же точно жалование он положил себе, когда владел двумя третями акций.

Глаза Мейсона блеснули.

– Он установил себе тогда такое жалование, чтобы лишить Карсона возможности просить себе повышение?

– Я не знаю, о чем думал мистер Фолкнер в то время. Я знаю только, что все заинтересованные стороны в момент выноса судебного решения о разводе пришли к соглашению, что любое повышение жалования может производиться только с разрешения Дженевив или при повторном разбирательстве дела в Суде.

– Насколько я понимаю, вы поставили Фолкнера в крайне неприятное для него положение.

– Я уже неоднократно заявлял, что не умею читать чужие мысли, мистер Мейсон. Это относится и к мыслям мистера Фолкнера.

– Вчера вы встречались несколько раз?

– Да.

– Другими словами, назревал кризис?

– Мистер Фолкнер определенно был готов предпринять какие-либо действия.

– Если бы Фолкнер приобрел пакет акций, принадлежащий Дженевив, он снова бы стал владельцем двух третей компании. В этом случае он легко смог бы избавиться от Карсона, увольнение которого явилось бы идеальным ответом на его иск.

– Вам, как адвокату, – вкрадчиво произнес Диксон, – несомненно понятны многие аспекты дела, которые я, как неспециалист, не способен различить. Я преследовал одну единственную цель – добиться наивысшей цены для клиента, если продажа неизбежна.

– Вы не были заинтересованы в приобретении доли Фолкнера?

– Честно говоря, нет.

– За любую цену?

– Я бы не стал заходить так далеко в своих утверждениях.

– Другими словами, благодаря ссоре Фолкнера с Карсоном, многочисленным судебным искам последнего и положению, в котором оказалась ваша клиентка, вы могли заставить Фолкнера приобрести ваш пакет акций за любую назначенную вами цену?

Диксон промолчал.

– Все это напоминает мне узаконенное вымогательство, – как бы размышляя вслух произнес Мейсон.

Диксон резко выпрямился, как от удара.

– Мой дорогой мистер Мейсон! Я просто пытался получить наибольшую выгоду для своего клиента. В чувствах Дженевив и мистера Фолкнера не оставалось и намека на взаимную привязанность. Я упоминаю об этом только для того, чтобы убедить вас в том, что нет необходимости придавать чувственную окраску деловым отношениям.

– Хорошо. Вы виделись с Фолкнером несколько раз. В какое время состоялся ваш последний разговор?

– Мы разговаривали по телефону.

– В какое время?

– Приблизительно... между восемью и восемью пятнадцатью. Точнее сказать не могу.

– Между восемью и восемью пятнадцатью? – переспросил Мейсон, не скрывая своего интереса.

– Да, именно так.

– Что вы сказали ему?

– Я сказал, что если купля-продажа состоится, мы бы хотели завершить сделку как можно быстрее, то есть, если сделка не будет заключена до полуночи, мы посчитаем трату времени на дальнейшие переговоры бесполезной.

– Что ответил Фолкнер?

– Фолкнер сказал, что заедет ко мне между десятью и одиннадцатью часами, что он вынужден пойти на банкет, устраиваемый знатоками рыбок, что потом у него назначена еще одна встреча. Он сказал, что при встрече сделает окончательное предложение, что если мы не примем его и на этот раз, он посчитает вопрос исчерпанным.

– Когда вы звонили, он не говорил, что рядом с ним кто-то находится?

– Нет, не говорил.

– Разговор состоялся не позднее восьми пятнадцати?

– Да, не позднее.

– И не раньше восьми?

– Да.

– Быть может, раньше?

– Уверен, что нет. Так как в восемь я взглянул на часы и задумался, удастся ли мне еще раз поговорить с мистером Фолкнером.

– Вы считаете, что разговор состоялся не позже восьми пятнадцати?

– В восемь пятнадцать, мистер Мейсон, я настроил приемник на интересовавшую меня программу. Могу с точностью указать время.

– Вы нисколько не сомневаетесь, что говорили с самим Харрингтоном Фолкнером?

– Нисколько.

– Как я понимаю, Фолкнер не пришел на назначенную встречу?

– Нет, не пришел.

– Вас это не встревожило?

Диксон пригладил волосы короткими пальцами.

– Не вижу причин не быть с вами откровенным, мистер Мейсон. Я был разочарован.

– Но не стали звонить мистеру Фолкнеру еще раз?

– Нет, не стал. Я боялся попасть в неловкое положение, чем-либо проявить свое нетерпение. Сделка, которую я пытался заключить с мистером Фолкнером обещала быть достаточно выгодной.

– Вы можете вспомнить точно, что говорил Фолкнер?

– Да, он говорил, что собирается пойти на очень важную встречу и как раз одевался. Потом он сказал, что предпочел бы пойти на эту встречу, а сделку с нами заключить сегодня.

– Что вы ответили?

– Я сказал, что такая договоренность вряд ли устроит мою клиентку, так как сегодня – суббота. На что он заявил, что приедет к нам между десятью и одиннадцатью вечера.

– Не возражаете, если я узнаю цену, которую вы установили?

– Не думаю, что она имеет какое-нибудь значение, мистер Мейсон.

– Или цену, за которую миссис Фолкнер соглашалась продать свой пакет акций?

– Правда, мистер Мейсон, я не могу понять вашей заинтересованности.

– Разница между двумя суммами была ощутимой?

– Да, вполне.

– Когда мистер Фолкнер заезжал к вам?

– Насколько я помню, около трех, и пробыл здесь всего несколько минут.

– Вы уже высказали ему свое предложение к тому времени?