Текст книги "Лунная пыль (СИ)"

Автор книги: Петр Семилетов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Ииия-на, йеха-ноха, ииия-на а-йеха-ноха!

Одновременно с этим пошла Аня, совершая плавные движения руками. Муж ее всё то же повторял в динамиках.

Сотрудники не поняли. Хотя кто-то сказал:

– Прикольно!

– Включи следующую песню! – приказало начальство.

Там оказалось то же самое. Борис Леонидович подбежал и нажал на стоп. И музыка кончилась. Но вдруг за деревьями громко ударил бубен. Замолк.

Из сумерек выскочил, одетый в одни трусы, Сергей. В руке он держал заостренную палку. Зорко оглядевшись, он быстро-быстро засеменил к рассеявшимся у трех мангалов людям, воткнул копье в землю, сам, словно карандаш в циркуле, описал круг, держась за копье, потом резко вскинул его и, прыгая из стороны в сторону, завел:

– Эе-на, йеха-ноха! А-эе-на, йеха-ноха!

Вернулись домой ближе к полуночи. Сергей обрыгал Ежориным джип и всё извинялся, а во дворе своего дома решил постоять, подышать, пока жена с сыном пойдут наверх.

У парадного курили и негромко беседовали Микола со второго этажа и Андрей, что вечно ходил с бутылкой пива. Микола показывал Андрею свою мобилку. Намахов приблизился, оценил:

– Нехилая труба!

На него посмотрели.

– А как она против падений? – Сергей быстро выхватил у Миколы телефон и бросил его на асфальт. Вдребезги.

– Ты чего?! – закричал Микола, стал трясти Намахова за грудки. Андрей вяло их разнимал. Прерываемый, Намахов пытался сказать:

– Мне для обзора! Я...

Но его повалили на асфальт и стали пинать. Сергей поджал колени к животу и заорал дурно.

– Батя, держись! – басом крикнул сверху, с балкона, Миша.

Рядом вдребезги приземлился большой цветочный горшок – один, другой. Соседи замешкались, Намахов вытянул шмалер, выстрелил пару раз. Из парадного выбежал клон председателя кооператива. Сергей пальнул и в него. Что было дальше – а тьма опустилась.

Утром начальник сказал Намахову:

– После вчерашнего ты уволен.

– Вы паять не умеете! – возразил Намахов, – Кто вместо меня будет паять?

– Найдем.

Сергей пострелял там всех из шмалера и ушел. Открыл в себе музыкальный талант. Подсылал Мишу на радиостанции, в качестве агента. Тот пробивался к редактору и убеждал:

– Просто Серый. Сценический псевдоним. Он придумал модный шлягер. Все будут слушать вашу радиостанцию. Только для нее. Вот первая строчка, а вторую Просто Серый споет в вашем эфире.

Миша дергался куда-то вправо, с криком:

– Я как бочка, я как бочка!

– Что это такое? – недоумевал редактор. Миша пританцовывал:

– Пой со мной, пой со мной! Но вторую часть шлягера – только в вашем эфире. Просто Серый. Мы ждем вашего звонка.

И оставлял визитную карточку с телефоном. Но никто не позвонил. Тогда старший Намахов стал караулить у каждой радиостанции со шмалером. Как увидит редактора, так шпок ему в лоб стрелкой с присоской! И ведущего – тоже шпок!

В остальное время Намахов ездил в метро и посмеивался. Не знают пассажиры, что среди них – знаменитый музыкант. Сергей выходил на какой-нибудь станции, усаживался на лавку и качал из стороны в сторону головой, будто не веря. Потом хлопнет себя по ноге, засмеется. Что вы люди за чудаки такие! Идете себе мимо, ничего не замечаете. Ничего, потом вспомните! А обидно будет, куда же денешься – а вот автограф не попросили. Но всё, ту-ту, поезд уехал!

Грохотала, набирая скорость, электричка.

Намахов купил газету и прочитал в ней заметку. Написал бумажное письмо на адрес редакции, но обращаясь к журналисту: «Хорошо накалякал, зло! Я тоже так могу, но боюсь. Смелость города берет. Неизвестный».

Шмалер прожигал карман, становился опасным. Сергей вышел на станции «Днепр», где по одну сторону от рельсов статуя чувака, запускающего спутник, а по другую чувихи, отправляющей в небо голубей. Спустился к каменной набережной, пошел по стороне моста, что смотрит в сторону Подола, на ней рыбаков нет. Огляделся, кинул шмалер вниз – тот полетел в далекую темную воду. А если, перекинуть ногу через перила, и тоже туда?

Тут вспомнил про сыроедов. Но к посещению дома на окраине душа еще не лежала. Безработный!

С бесплатного таксофона позвонил бывшему шефу и спросил ехидно:

– Ну как, нашли паяльщика?

Когда на том конце провода положили трубку, Намахов крикнул в тишину:

– Паяй... Носом!

Три дня просидел он дома, хмуро уставившись в телевизор. Время от времени ударял кулаком по столику на колесиках, перед диваном, и восклицал:

– Кто в доме хозяин?

Тогда Миша уходил в ванну со словами:

– Пойду побреюсь!

И запирался. Старший Намахов продолжал сидеть, Аня же ломилась к сыну в дверь:

– Не смей резать вены!

Вскоре Миша выходил, показывал на языке лезвие, вращал его и снова прятал во рту.

– Я на грани, – сообщал Миша и садился в кресло. Телевизор мелькал лицами политиков. Сергей, глядя перед собой, бросал:

– Это я! сплошной комок нервов.

Звонил бывшему шефу:

– Нервничаю!

Теперь и ты сволочь понервничай, как приеду под парадное с перочинным ножиком, как буду подпаливать квартирные счета в почтовом ящике, как намажу тебе замок стойким клеем. Борис Леонидович после десятого звонка сказал, что обратился в милицию. А после двадцатого стал перебирать страницы записной книжки, где-то там под фамилией «Пых» значился телефон темного человека, бывшего ломателя костей. После тридцатого же звонка к Намаховым позвонил сам Пых.

– Что вы это, – сказал он снявшему трубку Сергею, – Уважаемых людей беспокоите? Я скоро к вам в гости приду, так что встречайте с оркестром.

И добавил уже нешутейно:

– Потолкуем.

Человек вполне помещается в мусоропровод, надо только сначала пропихнуть одно плечо, а потом другое, оба сразу не лезут. Пока Намаховы это поняли, никак не удавалось спровадить стукнутого по голове, обезволенного Пыха.

Сергей позвонил Борису Леонидовичу в полночь в самую дверь, а когда тот наивно растворил, ткнул его паяльником в пузо, запахнутое полой фиолетового халата. Утром их – Пыха с паяльником в руке, и Бориса Леонидовича – нашел сосед, вышедший погулять с собакой. Так и лежали на пороге, начальник и темный человек, бывший ломатель костей.

Тогда же Намахов пошел в поликлинику и у знакомого врача получил задним числом больничный. Свою карточку Сергей всегда забирал домой, и в этот раз не удержался, чтобы среди жалоб переправить «изжогу» на «изжопу». Да и вообще он обращался с карточкой довольно свободно – то вклеивал туда собственноручно написанные листы, то правил старые, увлеченно и похохатывая.

Официально он еще числился в «Гравитоне», на увольнение не подавал, о желании Бориса Леонидовича уволить его знали, кажется, немногие, так что Намахов прикинул, в связи со сменой руководства, удержаться на работе.

Но в это время накрылся еще один источник дохода семьи, акции Киевского якорного завода. В прежнее время, Намаховы обменяли свои ваучеры на акции завода, и не получали никакой прибыли. И вот Сергей узнал, что десять лет назад, предприятие, после ряда перепродаж из рук в руки, было объявлено банкротом и ликвидировано с распродажей имущества. Это значило – акции пошли прахом! Их можно порвать и выбросить в унитаз!

Жена и сын удержали Сергея от такого поступка, и на семейном сходе Намаховы решили обратиться за житейским советом к дяде Сергея, Косте.

Родственники не любили общаться с Намаховыми, считали их придурками, и в последний раз Сергей говорил с дядей Костей по телефону пять лет назад, убеждая войти в долю фирмы по пошиву крестьянской одежды. Сергей собирался – при помощи семьи – покупать мешки, как на картошку, прорезать в них дырки для рук, и продавать с надписью «НМСАМ», что означало «Намаховы Сергей Анна Миша». Ведь слишком явен же пример, когда рабочие штаны с заклепками, джинсы, стали популярны во всем мире. Так и мешки Намаховых. Сначала их можно будет выносить, продавать под Троещинским рынком, или лучше возле Дарницкого вокзала, там базар, крестьяне привозят продукты. Вот где следует искать покупателей.

Дядя Костя послал Сергея к черту и бросил трубку. Теперь же Сергей должен был спросить у него житейский совет – как быть дальше? Акции-то тю-тю, а с работой еще неизвестно что!

Дядя Костя, или Константин Григорьевич, жил в частном доме на горе напротив Монтажника, через Совские пруды, на Ширме. Намаховы знали, что каждый год он закапывает в огороде или в саду банку сэкономленных денег, поэтому не раз то Миша, то Аня темными, глухими ночами перекапывали дяде грядки, а землю под деревьями протыкали длинными ножами. Один раз нашли так крышку от кастрюли, большую и ржавую.

Сергей позвонил дяде Косте накануне и сказал:

– Ну что, я к вам завтра заеду!

– Зачем? – буркнул дорогой родственник.

– Надо кое-что обсудить. Нетелефонный разговор. Ждите меня вечером.

И повесил трубку. А сам пошел на работу.

Борис Леонидович не забыл, что собирался уволить Намахова, сразу вызвал его к себе в кабинет. Сергей вошел и сразу начал:

– Вы паять без меня не сможете, никто у нас больше не умеет паять!

– А мы пайку заменим гайкой! – и Борис Леонидович нарочито и резко кивнул, мол, понял? Понял, да?

– Что же, – ответил Намахов, – Мне уже предложили работу в «Астрале». С большим окладом.

– Скатертью дорога!

На улицах валил снег, на припаркованных машинах выросли сугробы. Крупные снежинки неприятно падали на лицо. Намахов прошлялся по улицам до вечера, потом сел на случайную маршрутку, чтобы добраться до автовокзала, а оттуда уже пешком на Ширму. В микроавтобус он вошел как частенько, сунув себе в рот селедку, чтобы она хвостом торчала наружу. Потом вытаскивает ее и говорит:

– Первая группа!

Раньше, когда Намахов был истово верующим и посещал деревянную церквушку в парке Пушкина, то всегда снимал шапку и крестился на иконы в кабине водителя.

Намахов уселся. Нога за ногу. Не помещается. Так и эдак крутится. Слишком узко. Оглядывается, достает из сумки бумагу, заворачивает селедку, прячет. Сообщает гордо:

– В Киеве открыто более пятиста пунктов обогрева! И мы на этом не остановимся!

Потом изображает из себя большого начальника инкогнито. Берет мобильный телефон и начинает отвечать:

– В курсе. Уже работаем над этим. На карандаше. Решение скоро будет принято, и я думаю, оно будет положительным.

Оглядывается на пассажиров, поясняет:

– И тут достали...

А потом снова в трубку:

– Да вот в маршрутке. Почему не в лимузине? Решил побыть, так сказать, вместе с народом, узнать его беды. И чаяния. Да, записывайте – и чаяния.

А пассажирам замечает вполголоса:

– Журналисты осаждают.

В телефон:

– В три я перерезаю ленточку на мосту!

Окна маршрутки запотели и узорно заморозились, через них ничего не было видно, микроавтобус всё ехал, ехал, Намахова разморило, может быть он катался по кругу – а, всё равно. Склонив голову к стеклу, закемарил, и пригрезился ему не то сон, не то былое.

По знакомству Сергей устроился на работу редактором в издательство, которое печатало фантастику и детективы. Сергей приметил, что фантастика идет бойчее, и решил повысить прибыль простым способом – преобразовывать детективы в фантастику. Поначалу он делал это с разрешения сочинителя. Отправляет ему письмо, где предлагает:

«Дюдики уже отживают своё! А если так... Вот у Вас есть главный герой по имени Стас. Стас – хорошее имя! Но не добавить ли в произведение элементы остросюжетной фантастики? Допустим, перед лирическим моментом, где Стас признается Нине в любви, можно добавить следующий абзац:

Стас, извиваясь в синеватых вспышках молний, вытянул вверх скорченную руку. Она прямо на глазах превращалась в трехпалую клешню.

– Я мутируюсь! – вскричал Стас.

Что Вы на это скажете? И после, сюжет с Ниной приобретает дополнительную остроту. Сможет ли она полюбить... такого? А может, Стас станет опасен, мутация изменит его поведение. Не сразу, нет. Но в своё время это проявится. Если Стас не будет питаться человеческим мясом, то мутирует еще больше (молнии, у Стаса на лбу бугрятся чудовищные наросты). Нина устраивается работать в больницу медсестрой. Стас поселяется там же, тайно, в каморке со швабрами, и ночами пробирается по коридорам...

Как Вам такое? Тянет уже на приличный триллер».

Потом его перебросили – тоже по знакомству – редактором еженедельной газеты, которая несла здоровье. Намахов сочинял свидетельства исцеленных разными мазями да бальзамами, присовокупляя к ним фотографии пожилых людей и выдуманные имена. Чтобы газета пуще действовала, Сергей вывел в заголовок, что она положительно заряжена пятью экстрасенсами.

Тогда-то и вышла на сцену зловещая Алёна Столярова. На задней странице газеты, внизу, приводился абонентский ящик для обычных, бумажных писем, и Намахов еженедельно ходил на почту, отпирал его своим ключом и выгребал конверты. Однажды он получил послание:

«Здравствуйте, меня зовут Столярова Алёна Михайловна. Я прикладывала вашу газету ко лбу каждый день, чтобы поумнеть, в течении трех месяцев, и у меня образовался болезненный нарост на лбу. Теперь я вас ненавижу и жажду возмездия».

Намахов был просто редактором, и не ходил на воскресные собрания в нескольких городских клубах и бывших дворцах культуры, где по выходным продавались восхваляемые им чудодейственные бальзамы и мази. Он то работал дома, то, не в силах выносить более излучение монитора, отправлялся в редакцию, в квартиру одного из основателей фирмы, некоего Зайченко, известного лишь по фамилии. Зайченко жил в сраче, сидел на кухне, пил кофе и всё время говорил по телефону. А Намахов садился в комнате за хозяйский ноутбук, от коего исходило гораздо меньшее излучение, работал или вращал головой, разминая мышцы шеи.

Чем дольше проходило времени с получения письма, тем беспокойней становился Намахов. Неопределенность тревожила. На улице он начал высматривать среди прохожих женщину с наростом на лбу. Но его можно, наверное, прикрыть волосами так, что ничего не будет заметно?

А ведь Алёна Столярова, пожалуй, может его порешить как раз на пороге вступления человечества в эру мелкоступия – величайший дар, задуманный Намаховым во благо миру.

Все люди начинают ходить в мелкоступах – любой обуви, связанной между собой шнурками. Безопасность. Тише едешь – дальше будешь. Семени в мелкоступах потихоном, надежно. Искоренение преступности. Поскольку все граждане на законодательном уровне обязаны, выходя из квартиры, пользоваться мелкоступами, преступник, совершив преступление, не может быстро скрыться! Более того – поскольку отказ от мелкоступов сам по себе преступление, сразу будет видно нарушителя! Сергей предусмотрел милицейский вопрос – а как с ними? Они тоже должны носить мелкоступы, однако длина связующих шнурков больше, поэтому стражи порядка смогут делать шаги большие, нежели остальные люди.

И Намахову представлялся город, полный пешеходов в мелкоступах. Все спокойны и приветливы. Супруги связывают обувь шнурками обоюдно и перемещаются только рядышком, дети их тоже прикрепляются, причем соблюдается следующий порядок. Обувь ребенка, идущего справа от родителя, привязывается левым ботинком к правому родителя, и наоборот – если шагает слева, то правым ботинком к левому родителя. Таким образом закрепляются два ребенка, но если их больше? Тогда детей надлежит прикреплять по старшинству, старшие ближе к родителям, а младших закреплять по сторонам от старших.

Всё это Намахов тщательно продумывал в троллейбусе, когда ездил в редакцию.

Но как повлиять на массы? Сергей всё не решался сделать это через газету. Начальство – могло не так понять. Рекламировать мелкоступы в прессе надо, подготовив начальство предварительно.

Что-то смешалось и соединилось, редакция совместилась в пространстве и времени с офисом малого предприятия «Гравитон М», арендовавшем кабинеты на третьем этаже зачахшего НИИ, от которого остались только шкафы в туалетах, полные старых папок с документами. У двери проходной среди табличек прикручена была вывеска «Гравитон М». Намахов останавливался, наклонял голову – надпись на его глазах менялась: «Астрал». Предмет зависит от точки зрения.

Астрал – М. Редакция газеты. Дорогая редакция, я чувствую себя всё лучше и лучше. Благодаря вам у меня отсохли подвижные жгутики, образовавшиеся на ладони от мутации, вызванной использованием мобильного телефона.

Первое время коридоры наполнились грохотом падающих тел. Намахов смеялся – не привыкли еще сотрудники к мелкоступам, забывают! Но как-то Борис Леонидович подошел к нему, тронул за плечо и сказал:

– Знаешь, Сережа, жизнь моя изменилась к лучшему.

– Это мелкоступы, – утвердительно кивнул Намахов.

– Да, ты прав. Я буду докладывать в министерство.

Наверху восприняли, прикинули, и уже склонились к, но, чтобы окончательно утвердить, пожелали личного с философом общения. Дело государственной важности! И нужно до поры до времени сохранить его в тайне. Намахову назначили явиться в четырнадцать ноль-ноль подземным ходом, что начинался на склонах Днепра и должен был привести Сергея к самым высшим эшелонам власти. Знает ли он, где дверка в склоне? Конечно же да. Он не посмел уточнить. До встречи. На том конце повесили трубку.

Воодушевленная скрутилась ушками на кустах зелень – это называется листья. Ноябрь выхаркал кровью декабрь, и тут расцвели вишни. С отрывного календаря так и летели листки, а Намахов ловил да читал с них мудрые пословицы и заметки о юбилеях писателей и покойных политических деятелей. Намахов вспомнил, что его пригласили в тайное общество сыроедов. Бумажка с адресом лежала у него в кошельке.

– Папа, не пойти ли нам и попить квасу? – спросил Сергея Миша. Они стояли на балконе и глядели, как в черном небе крутится сияющая воронка. Оттуда сыпался град.

Неподалеку от дома, на углу, сидела тетка при бочке и наливала в пластиковые стаканчики квас.

– Там дохлые мыши, – ответил Сергей. Ему не хотелось спускаться.

– Ну так я схожу сам.

– Сходи.

Внизу под балконом крутил головой председатель кооператива. Вот он перемахнул через перила палисадника, опустился на четвереньки по покарачкал среди цветов, раздвигая их пальцами.

– Монетки ищет, – заметил Сергей.

– А кто их туда бросает? – спросил Миша.

– Я.

– Зачем?

– Чтоб он искал.

За квасом Миша идти расхотел, а ближе к полуночи надел клеенчатый плащ – лил сильный дождь – и пошел проветриться. Я, говорит, пойду проветрюсь.

– Ну иди! – сказал Сергей.

Сын вернулся ближе к рассвету, вымокший до нитки, стуча от холода зубами. Принес в кульке – копейки, несколько сломанных лезвий, три прищепки.

– Негусто! – Сергей улыбнулся, – В следующий раз вместе пойдем!

Дождались полуночи и отправились, а снова ливень. Но днем Сергей много пятаков с балкона набросал, грех их так оставить. И вдруг осенило, раз уж собрались.

– А давай, – говорит, – пойдем на Брусиловскую улицу.

– Зачем?

– Дело там одно есть. Называется сыроеды.

Транспорт уже того, тю-тю, надобно пехом добираться по мосту через Днепр, в Новобеличи. Долго ли, коротко... На правом берегу по коллекторам и теплотрассам, сверяясь с обстановкой через люки.

Частный сектор, сиренью пахнет, хотя уж завяла. На асфальте узкой дороги написано: «КОРЖ!», Сергей указывает рукой:

– Это знак!

– А что он означает?

– Я не знаю. Наверное, скоро поймем.

Неприметный домик, за деревянным линялым заборушкой, в садике. Намахов смотрит в бумажку. Здесь. А уж ранёхонько, солнце тужится рассвесть. Сергей стучится в калитку, громко возвещает:

– Незваные гости!

Только собака по соседству бухающим лаем откликнулась. Сергей руку ко рту поднес, крикнул:

– Ау!

– Ау! Ау! – Миша стал присаживаться и повторять на все лады разными голосами.

Пуще того собака залаяла. Там же, у соседей, в форточке высунулось злое, с усами как у Гитлера, лицо:

– Вы чего шумите?

– Пришли проведать старых знакомых, давно не виделись, – пояснил Намахов.

– Хозяев нет дома! Они отдали нам ключи, мы следим за домом.

– Как быстро летит время, – покачал Сергей головой, – Еще неделю назад я пил у них чай.

– Вы врете, их уже полгода нет!

– Ну может хозяева возвращались, и не поставили вас в известность.

– Так, давайте, пошли отсюда! Я сейчас поворачиваюсь и вызываю милицию.

– Да хоть конную армию! – и шепнул Мише краем губы: «Уходим».

Пригнулись, так, что за забором их не стало видно, и пошагали прочь, впрочем недалеко. Остановились, посовещались, спрятались за куст и начали выжидать. На вишнях среди листков – завязь. Стучит весна в висках.

В то же время, Анечка Намахова, дома, просыпается. Мужа и сына нет. Наверное, на рыбалку пошли – озаряется мыслью. Приставляет руки ладонями к голове, словно уши у овчарки стоят, шевелит ими и повторяет:

– Уху, уху, сделаем уху!

А на Брусиловской, в усадьбе, откуда лаяли, усатый сошел с табуретки под форточкой. Без табуретки Егор Фуксин был много ниже. В комнату на четвереньках забежал его брат Макар. Это он лаял. Чтобы не держать собаку и не кормить лишний рот, братья, соблюдающие строгую экономию, по очереди дежурили во дворе. За забором всё равно не видно, кто гавкает.

Егор придерживался мировоззрения, что сущее лишь зримое, а зримое – выдуманное. Брат, вид за окном, чашка на столе, продавщица в киоске – всё это плод воображения разума Егора, являемый восприятию по мере надобности. Когда Макар что-то говорит Егору, это Егор сам себе говорит, влагая свои слова в уста воображаемого брата. Вселенная сосредоточена в Егоре и в действительности не существует ничего более, кроме хода его мысли.

– Я спать, – сказал Макар. Стенные часы с кукушкой и двумя свисающими на цепочках тяжелыми шишками показывали пять. Егор вышел во двор и уселся на низенькую табуретку. Если кто будет проходить мимо, Егор станет греметь цепью, шатать забор и лаять, изображая беснующегося сторожевого пса.

10

Там еще, у забора, отец и сын Намаховы посовещались, как быть. И возникла мысль, требующая воплощения. Оба ушли. Поехали, в центр города.

На Львовской площади в большом здании есть магазин, где продается грим, парики, накладные бороды и усы. Намаховы отоварились, а в соседнем отделе Сергей прикупил еще залихватский малиновый берет.

В полумраке арки под зданием налепил себе усики, надел косо берет:

– Я француз Сапажу!

– Знаменитый художник, приехал в Киев смотреть древние фрески! – сказал Миша, примеряя рыжеватую поповскую бороду.

– Но сначала давай проверим на маме, – предложил Сергей.

Вернулись домой. Аня встретила их у порога. Миша сделал шаг в сторону, за ним стоял Сергей.

– Мама, кто к нам пришел? Это же известный французский художник Жан Сапажу! – к этому Миша прибавил звук, похожий на «оэ».

– Сапажюуу – вздрогнул плечом Намахов и побежал в дверь.

– Он хочет вина! – пояснил Миша, – Все французы пьют много вина. Вместо воды, вместо еды. Одно вино.

– Дядядя, – закивал Сергей, жестом будто опрокидывая в рот стакан.

Вскоре, смеясь, он открылся Ане и она поразилась. Отец с сыном изложили свой план. Надо было проникнуть в дом на Брусиловской, где якобы все съехали. А как? Художник Сапажу осматривает Киев. Домики, архитектуру, всё такое. Редкое строение. Хочется посмотреть, что же внутри. Соседи, покажите! Сапажу щедро вознаградит.

– А как же... Клуб сыроедов? – спросила Аня.

– Вот и выяснится всё! Смотри, мы пришли, нам говорят – там нет никого! Но ведь меня пригласили недавно. Как же никого?

– Может их убили, всех сыроедов. Они там жили общиной, а их убили, – предположил Миша.

– Тогда, – сказала Аня мужу, – Тебе надо назваться фамилией Бижу!

– Почему Бижу?

– Жак Бижу!

– Но я не вижу себя в этом образе. Я уже вошел в роль, понимаешь?

– Мне кажется, мы напрасно спорим, – Аня решила не отступать.

Кончилось тем, что Сергей порвал перед ней накладные усы, смял берет и бросился сливать его в унитаз. Анечка повисла у Сергея на спине, крича: «Не смей! Не смей». Миша же отправился гулять в парк. Там он покормил голубей булкой, перевернул ногой урну и вернулся домой. Его папа уже спрятался под кровать и время от времени глухо восклицал:

– Ку-ку! Найдите меня!

Аня смотрела телевизор. План проникнуть в дом сыроедов сорвался. Нечего и говорить. Всё.

11

Следующим вечером Сергей улыбался, что-то в себе таил. За ужином выпалил:

– Тысячу в день.

– Что? – спросила Анечка.

– Будем зарабатывать. Каждый. Каждая.

Миша вскочил, побежал куда-то, затем появился со стопкой книг и выкинул их в форточку с криком:

– Ураааа, долой учебники!

– Ты что?

– Бросаю институт!

– Можно, – со вздохом решил Сергей, хотя конечно стипендию сына терять не хотелось.

Следующим утром на остановках транспорта появились Сергей, Миша и Анечка, в ярко-оранжевых жилетах с надписями большими буквами «Я ЗНАЮ» спереди и «КАК ПРОЕХАТЬ» со спины. Они ходили среди пассажиров и радушно заглядывали в лица.

За весь день несколько человек спросили, на какую маршрутку надо сесть. Одного Миша, дав совет, укорил:

– А деньги?

Его поблагодарили матом.

– Надо действовать иначе, – предложил на семейном совете Сергей, – Не люди, но государство должно оплачивать нашу работу.

Намаховы пришли под мэрию и выстроились у входа.

– Я! – выкрикнул Сергей.

– Знаю! – продолжила Аня.

– Как! – подскочил Миша.

– Проехать! – закончил Сергей.

Безуспешно.

– Пойду подзаработаю, – сказал Сергей, – А вы возвращайтесь наверное домой.

– А куда ты? – спросила Анечка.

– Да буду повышать продажи.

Тур по супермаркетам. Намахова трижды вышвыривали. Встанет рядом с полками, возьмет соус, глядит на него картинно и облизывается. Если мимо проходит сотрудник магазина, Сергей к нему обращается:

– Выберите любой товар и я повышу спрос на него на сколько угодно процентов. Сергей Намахов, специалист по росту продаж. Смотрите.

Словно кот плавно, захватывая вперед руками и зажмурившись, вышагивал он к какой-нибудь консервной банке, прижимал к себе и словно убаюкивал на груди.

– Еще усиливаем! – начинал пускать слюну и вытирать ее платком. Кричал:

– Я не могу удержаться! Я хочу это купить! Отложите сто! Беру всё!

Когда его утаскивали, дрыгал ногами, возмущался:

– Давайте пойдем на кассы и проверим, как повысились продажи за время моей работы!

Или даже грозил:

– Вы знаете, кто у меня жена? Силачка Могута!

К вечеру Намахов решил действовать без неожиданностей, хотя это не могло поразить, как в случае представлений без предупреждения. Просто шел к охранникам и говорил:

– Мне нужен ваш менеджер.

– А зачем?

– Я специалист по росту продаж. Хочу пригласить на свой семинар, – и совал визитку.

Между тем Миша снова влюбился. Он звонил по телефону сто раз ко дню, только и слышалось, что Полина то, да Полина сё.

– Когда же уже ты нас познакомишь? – улыбался Сергей.

– Скоро, папа, скоро! – говорил сын, и наконец таки привел, на тихое семейное торжество по случаю дня рождения Миши, причем почему-то с братом Полины, Василием. Тот приглашал к себе в гараж, жарить шашлыки, однако Намаховы настояли на своей квартире.

– Просто посидим в узком кругу, – предлагал Сергей.

Как и договорились, в субботу в пять часов Полина и Василий Пикусы стояли на пороге. Миша открыл, из-за его спины выглядывала Анечка в шляпке по моде двадцатых годов двадцатого столетия. На парадное дохнуло запахом пригоревшей манной каши.

– Готовится вкусное суфле! – подмигнула Анечка перед тем, как исчезнуть в кухне.

Покуда гости переобувались в коридоре в предложенные тапки, из санузла раздалось чавканье.

– Это папа качает вантузом черный нал, – пояснил Миша.

– Крутимся как можем! – глухо подтвердил из туалета Сергей, – Копейка к копейке! Соседи теряют, а мы находим!

Пикусы переглянулись, вошли в большую комнату. Брат – здоровенный, под два метра, сестра – щуплая, крашеная, в потрескавшейся помаде.

Посередине был накрытый красивой клеенкой стол с пустыми тарелками, рядом с каждой лежало по ножу и вилке. На донышке одной краснело нарисованное сердце. Миша указал на него Полине глазами многозначительно. В кухне посуда гремела так, будто постоянно ее роняли и подымали, подымали и роняли.

Вошел Сергей и показал на ладони, в черной слизи, какое-то копейки.

– Вот, – сказал он, – Добыл. Руку подам позже! Приятно познакомиться!

– Какой улов? – спросил Василий.

– Негусто. Мы с Мишкой ночью засядем, будет по очереди. Иногда за ночь бывает до сотни доходит. Он же сам на себя зарабатывает. На учёбу, на жизнь, всё сам.

У Миши буряково потемнели щеки.

– Ты же говорил, что работаешь, – Полина поглядела на возлюбленного.

– Я работаю, – сказал тот, – И учусь! Получаю второе высшее!

– Похвально, – отозвался Василий.

– Серёжа, – раздалось из кухни, – Подойди на минутку сюда, мне нужна твоя помощь!

– Иду! – сжав монеты в кулаке, Сергей зашагал прочь.

Жена ему келейно сказала:

– Миша рассказывал, что у них папа профессор, доктор наук, а дедушка – академик-лингвист!

– Вот это да!

– Ты прояви в разговоре, между прочим, широкие познания в этой области.

– Да. Только ты мне подыграй.

– Идем тогда к ним.

Появились обое, присели.

– Скоро суфле будет готово! – объявила Анечка.

– Хорошо бы, – Василий завозил ножом, кругами, по тарелке, – А то я уже изголодался. Говорил, надо было ко мне в гараж на шашлыки!

– И не думайте! Мое суфле лучше! – Анечка пулеметом захихикала.

– Вы конечно же знаете, – сказал неторопливо Сергей, – Что жвачка, жевательная резинка, будет по-английский баббл гам.

– Знаем, да, – кивнула Полина.

– Но... На одном из других иностранных языков... Это будет... Кау... Гумми! – Сергей поднял палец вверх.

– Гумми? – удивилась Анечка.

– Да, представьте себе! – подтвердил Сергей.

– Кау гумми, кау гумми, – повторила Полина, – Эти слова заставляют мое тело ритмически двигаться.

– А меня они вдохновили на песню, – сказал Миша, – Пойду напишу!

Снял со стены гитару и отправился в туалет, присел там на край ванны, стал искать аккорды.

– Наш дедушка, известный лингвист, – Василий отвлекся, перестал грызть край тарелки, – Он тоже знает подобные слова.

– Да, у него их полная книжка! – добавила Полина.

– Кау... Гумми! – всё еще важничал Сергей, но чувствовал, что корона падает. Миша понял, и попытался спасти его, спросив из туалета:

– Как там, папа... Кау... Гумми?

– Гумми!

Донеслось яростное бренчание и пение:

– Кау гумми кау гумми...

– Это уже не модно, – сказала Полина.

– А что модно?

– Модно слово гып.

– Я использую это слово, – как само собой разумеется, согласился Сергей.

На кухне со страшным грохотом попадала посуда.

Как-то сидели вечером на диване, смотрели ящик. В нем была прорезана дыра, где проглядывали пластилиновые люди, освещенные лампочкой. Вдруг Сергей спросил у жены:

– А как ты думаешь, вода в каком из наших кранов наваристей?

– Не знаю, – но подумав, Аня сказала, – Знаешь, наверное в ванной наваристей.

– Я тоже так считаю, – согласился Сергей.

Вскоре после этого разговора у Миши и был день рождения, и с утра еще приехала мать Анечки, Марта Борисовна, помогать в готовке. Сергей пришел на кухню и обратился к теще загадочно: