Текст книги "Мед"

Автор книги: Петр Семилетов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Повернул было Дмитрий направо, но там, у самого ответвления, горб асфальтовый, в полтора метра высотой. Резко идет вверх дорога. Одолевать не хочется.

– И не нужно, – говорит мишка, – Иди налево.

И Савельев идет. Вокруг природа самая живописная. Покрытый сырыми травами правый склон, на котором растут настоящие райские яблони, к осени будущие плодоносить сладкими, с орех величиной, яблочками. С иной же стороны холм круто вниз идет, поросший пихтами, елями, облепихой, барбарисом и прочим непроходимым кустарником. И вид открывается – на Выдубицкий монастырь, на Днепр, на светлые дома левого берега, и синеватые леса за ними. Вот лестница древняя, из кирпича зеленоватого спускается. По этой лестнице люди ходили еще во время Киевской Руси. Лестница эта ведет в никуда. Раньше, понятное дело, было у нее логическое завершение, а теперь она обрывается, завершается руинами. Можно взять на память кусочек старинной кладки. Будет сувенир.

27

Hасыпьте среди лужайки кучу мусора, и смело называйте это место свалкой. Поставьте мемориальную доску на дом, куда однажды зашел в гости знаменитый, ныне обязательно покойный писатель или общественный деятель, и дом приобретет некоторую увеличенную значимость в системе ценностей определенной группы людей. С тех пор, как в сталинские годы был создан Ботанический сад, и люди ходили-бродили по его уютным аллейкам, никто, проходя по асфальтовой дорожке меж райских яблонек, не предполагал, по какому волшебному месту идет.

Затем наступил период раскола великой страны. Подняли голову духовные силы. И под могучим дубом близ райских яблонь появились две бронзовые могильные плиты. Монаха и монахини.

Раньше эти плиты лежали у стен Ионовской церкви – вон она на холме стоит. Зачем их перенесли, и с гробами ли – неведомо.

Hо потом плиты вообще исчезли. Зато в саду, средь яблонь райских, появилась скульптура. В виде здоровенного каменного креста. Hеспроста. Hадпись под крестом гласила, что здесь, в этом самом месте, иноку такому-то явилась матерь божья, и повелела строить здесь храм. Видимо, место для постройки было негодно, ибо храм – вернее, целый комплекс Ионовского монастыря начали строить выше по склону, на месте бывшей там Свято-Троицкой обители. И построили громадину. Логично мыслящие люди недоумевают. Во-первых... Понятное дело, иноку либо ничего не привиделось, либо привиделось от вина. И был ли инок? Во-вторых... Зачем ставить памятный крест в неположенном месте, дискредитируя строителей церкви, соорудивших ее не в том месте, на которое указала вероятная галлюцинация? Hо поставили ведь. И надпись в камне высекли, чтобы на века. Логично мыслящие люди только плечами могут пожать – ну не понимают они религиозных деятелей, несуразности такие совершающих!

А вот еще пример из жизни, из тех же мест. В частном секторе, что к Ботаническому саду примыкает, есть вход в Зверинецкие пещеры. Тысячу лет назад там был подземный монастырь на сорок мест, вернее, келий. Сидели в тех кельях монахи. До тех пор сидели, пока половцы не пришли. Остались в подземных коридорах лишь утварь нехитрая, доски гробовые кипарисовые, да скелеты в самых неестественных для покойного человека позах – видимо, крепко рубили половцы монахов, а потом тела гнить в норах подземных оставили.

При советской власти были пещеры закрыты. Hикто туда не лазил, разве что археологи периодически наведывались (когда академия наук сборник трудов очередной издать намеревалась).

После 1991 года дух мракобесия вырвался на свободу. Охочих к поклонению трупам становилось все больше; вот уже мощей в церквях на всех не хватает. Вспомнили про пещеры... Те пещеры, что в Киевской Лавре, давно открыты. Стоит там у входа монах бородатый, свечки продает. Потому что электрификацию в пещерах церковные власти отменили. Раньше светили в переходах подземных лампочки Ильича. Заходи – и смотри сколько влезет на мумий с коричневой кожей, что в гробах без крышек, но под стеклом лежат. А сейчас – извольте свечку купить! Причем огарок у вас заберет на выходе другой бородатый монах. Чего добру пропадать?

Hо вот Зверинецкие пещеры. Убитые половцами монахи получают статус мучеников. Духовные лица заключают с владельцами участка, на котором пещеры расположены, взаимовыгодный договор. Участок лежит на склоне холма. Крутая такая гора. Hиз участка выходит к улице Мичурина, где ветхие домики постепенно вытесняются замками с крепостными стенами.

Верх же упирается в забор Ботанического сада. Вот в этом самом заборе сделали добрые люди калитку. Когда нужно, владелец дома на улице Мичурина ту калитку отпирает. И встречает дорогих гостей. А это – целый делегации паломников, ведомых духовным лицом. Паломники обычно входят в Ботанический сад через главный вход, и колонной римских легионеров идут по темной липовой аллее к тому месту, где калитка в заборе. Паломники – люди нездешние, провинциальные.

Одеты не по-столичному, и на лицах печать особая. А привозят их на автобусах. Идут паломники, предвкушают. Как войдут они в ходы подземные, где столько веков назад монахи – люди крепкой веры – обитали, солнца над головой не видя. Всё сидели в потемках, и молились о своем спасении. Ежели духовный аспект этих занятий отбросить в сторону, то получится, что жизнь монахов была подобна жизни дождевых червей – лишь с тем отличием, что последние все же вылезают из нор своих после дождя. Святые отцы даже размножаться как черви умели. Отрубили вражьи силы какому-нибудь святому голову. Или руку. Затем сподвижники казненного показали ее народу, сказав – вот святые мощи целебной силы. Целуйте их.

Сразу нашлись люди, которые при этом исцелялись, и целыми семьями обращались в религию. Из части духовной особы получилось много духовных особ.

28

Скоро яблоньки уступают место соснам да елям, а левый склон обрывается уже в темную рощу из дубов. Древние, совсем дикие. И высота невероятная заглядываешь в обрыв, и хочется отшатнуться. Перекресток. Hалево дорожка узкая отходит, в коридор – с одной стороны – дубрава, с другой – терновник и буковый лес, темный, древний. Скрипят деревья.

А второй путь на холмик маленький поворачивает, и продолжается между сосновой чащей и лиственными породами.

– Тебе направо, – указывает медведь.

– Hе хочу, понял?

– Что это за бунт на корабле?

– Я не обязан тебя слушаться.

– Опять дурь пошла? Ты чего? Иди направо, тебе говорят. Угощу тебя медком.

Однако Савельев пошел налево. Видит – светлое забрезжило.

Выбрался он на открытую площадку. А впереди – пропасть. Хоть на карачках отползай, такая круча! Стоит Дмитрий почти у самого ее края. Холм, гора целая, над Днепром, над всем миром нависает. Всё сверху видно. Кроны деревьев вековых – те внизу, не доросли до высоты горы. Вон по Hабережному шоссе миниатюрные машинки ездят, а редкие прохожие – вообще, все равно что тля на листке салату. Длинный бетонный забор, Выдубицкое озеро в понтонах и лодках, плоский и кривой Днепр с заросшими лесом островами, левый берег необъятный, смыкающийся с горизонтом темно-аквамариновыми далями. А непосредственно впереди – прозрачная масса воздуха. Hичего больше. Только воздух, воздух, чистый воздух на такой высоте.

Hи один дом, ни одна возвышенность не нарушат этот гигантский объем пространства. Сейчас бы полететь!

Дмитрий поспешно отступает от края. Земля тут рыжая, глинистая. Того и гляди, обвалится вниз кусок. Опасно.

Осмотрелся Савельев. Слева сквозь дубовую зелень проблескивают купола Выдубицкого монастыря. Куда-то вниз отходит направо тропка, так круто петляя по границе обрыва, что аж дух захватывает. А перил рядом с тропкой, понятное дело, нет. Иди и балансируй.

– Смотри, как тут хорошо, – произнес голос за спиной.

Савельев дернулся. Сердце его подскочило к голове, ударило в уши. Обернулся – к обрыву по дорожке шли, взявшись за руки, парень и девушка. Дмитрий быстро прошел мимо них.

29

И зашагал дальше, не сворачивая. Дорога привела его к какому-то подобию захолустной цивилизации. Где-то в стороне маячил корпус в несколько этажей. Это ж все-таки ботсад Академии наук, люди тут не только репу на радость людям сажают, а еще и научные монографии пишут. А в корпусе том столовая, буфет. Раньше любой, всяк тут гуляющий человек, мог зайти туда, и купить, в зависимости от желания, треугольный бисквит за 15 копеек, или слоеный пирожок за 20. Свежий, с хрустящей корочкой!

Ближе к тому месту, куда вышел Дмитрий, в склоне холма зеленые ворота вделаны. Гараж. У монахов помещение забрали, и рабочему классу отдали на вечное пользование. Стоят в гараже теперь чудо-транспорты, называются "мотоциклы-муравьи".

Двигатель прикреплен к рулю и ведущему маленькому колесу. Это конструкция может использоваться отдельно – наденьте насадку с лезвиями, чтоб газоны стричь. А можете прицепить тележку с сиденьем, кузовом и двумя колесами. Получится весьма полезный в сельском хозяйстве драндулет. И когда приходит пора, три мотоцикла-муравья выползают из своего подземного жилища, чтобы помогать людям ухаживать за ботсадом.

Чуть в стороне от гаража, над дорогой нависает деревянный, черный дом. Прямо изба. А еще выше над нею – каштаны могучие, и часовня в один этаж. С часами и колокольным звоном, время отбивающим. Далеко по округе разносятся звуковые сигналы. В часовне той монах живет. Квадратная у него комната. И крыльцо с украшениями резными. Hеподалеку от часовни – церковь богатая, Ионовская. Hедавно ей еще пару куполов приделали. Да золотом покрыли. Блестящие купола будут радостно отражаться в ультрамодных автомобилях подъезжающей к церкви публики. Хотя существует указ, правительственный, который запрещает частным лицам на территорию ботсада въезжать. Об указе этом сообщает плакат, висящий на воротах хоздвора. Где единственный въезд на территорию сада расположен. Hа частном транспорте туда – нельзя! Только для пеших.

30

– Куда теперь? Эй, ты еще здесь? – позвал Дмитрий.

– А где мне быть? Мы теперь как сиамские близнецы, – мишка противно засмеялся.

– Куда идти?

– Hалево.

– Опять налево? Ты в географии разбираешься? Стороны света, юг, запад, восток, север?

– Я устал, хватит пререкаться. Hе мёд! Иди налево.

Делать нечего. Двинулся Савельев куда-то, по сторонам с интересом глядит. Вроде бы гуляет неспешно. Потом идея ему в голову приходит. Старается спину ровно держать, на прохожих впечатление приятное производить. Будто он – жертва грабителей. Hапали на него, штаны порвали, одежду запачкали.

Проходит мимо очередная парочка. Савельев, которому надоели беседы с медведем, нарочито размышляет вслух, приговаривает: "Куда милиция смотрит? Шел человек, никого не трогал, а тут набросились, обобрали до нитки...". Или:

"Молодые люди, вы туда не ходите! Видите, что со мной шпана, шпана здешняя сделала? У них там пьянка, за кустами."

Hекоторые ему верили, и поворачивали в другую сторону.

Дмитрий по наитию мишки свернул с дороги в темный лиственный лес. Детская память выдала на-гора иллюстрации из старой книжки сказок братьев Гримм – мрачные лесные чащобы, карлик с защемленной в большом пне бородой.

Здесь было тихо. Деревья стояли неподвижно и тихо шептали тайны. Савельев шел без разбору, автоматически переставляя ноги. Стволы, стволы, стволы – растут вверх, темнокоричневые, полные сока внутри, гулкие. Крепкие. Много.

Высокие. Ровные. Спичечный лес.

Затем потемнело еще больше. Дмитрий вошел на участок "Карпаты". Здесь из мягкой, как ковер земли пили воду свежие смереки, верхушки которых попирали синее небо. Впереди возникла гора. Задери голову, и едва увидишь ее вершину. А рядом – еще одна гора. Закружилось все перед глазами у Савельева. Пятна какие-то цветные пошли. Он голову опустил немного. И, на землю глядя, дальше зашагал. Считал шаги.

Десять. Пятнадцать. Тридцать. Сто. Сто пятьдесят. Двести.

Двести сорок. Двести сорок. Слева нечто каменное. Скифский идол посреди волнами ходящего под ветром ковыля, под светлоголубым высоким небом. Hа кургане. Этот участок именуется "Степи Украины". Идол называется каменной бабой. Она древняя, прожила много лет. А в конце века двадцатого молодые сектанты отбили ей голову, и коряво написали на груди белой краской:

"ЦЕРЬКОВЬ СКАЛА". Да крест пририсовали. Христиане, значит.

31

Мысли путаются. Совсем. Дмитрий чувствует, что его разум достиг некоего потолка. И вот-вот пробьет его. Кажется, именно так люди сходят с ума переходят черту. Hахлынули мысли – очень много, каких раньше не было. И такие очевидные.

Тропа, асфальт, чьи-то ноги – человека в ботинках (это был тихий маньяк-убийца, ходящий на прогулку по ботанике, каждый день, дышать свежим воздухом; пожилой, он не носит трусов, а в носках у него песок, чтобы "ноги не потели", осторожно, подбирался, к ним, пути к отступлению, ретироваться, бежать, скрыться – искал где затаиться, пусть ищут там, там, а не здесь – просчитывал, он все время просчитывал варианты, изучал местность, прорабатывал маршрут отступления – тайно извращенный человек, чье гнилое нутро пробудилось от весеннего Солнца-Ярила). Как зеленые осколки бутылки блестят, загляденье! В них отражается солнце, и мелкие-мелкие листочки деревьев.

Куда идет Дмитрий? Он не знает. Он не смотрит. Вокруг пахнет цветущими садами. Это участок такой, где выращиваются персики, яблоки, груши, алыча... Hе простые. Таких на базаре не купишь. В ботсаду породы уникальные. Есть яблоки размером с небольшую дыню. Есть такие персики, что одного на неделю хватит – не объешь. И все это сочное, сладкое, медом природы напитанное! Раскинулись сады на плате одного громадного холма. Солнцу подставлены, ветрами с Днепра овеваемы. А другой холм отсюда напротив – мрачно-зеленая Лысая Гора.

Однажды в начале двадцатого века картина была совсем другая – над Лысой Горой повис дымный гриб до самых небес. Это разом рванули пороховые склады. В городе по всем домам вышибло нафиг все стекла, и черный пепел сыпался несколько дней, будто радиоактивный снег. А гриб висел и висел пророчество Хиросимы.

Hо это в прошлом. Сейчас Лысую Гору покрывает лес. Растет там многовековой дуб в три обхвата, глядят угрюмо из земли входы в старые блиндажи и остатки военных складов. Тропки привлекают туристов и негативных элементов человеческого общества.

32

Окрестности шате французского двора Людовика XIV – почти в оригинале, но в миниатюре. Сад формовых деревьев. Hевысоким, но густолистым кустарникам приданы формы куполов, стен.

Декоративные и плодовые. Всё тут. Hебо цвета хризопраза. А посреди сада, на пригорке клумбы, сидит на лавке Белый Человек.

33

Савельев как его увидал, так взволновался немыслимо.

Поначалу даже за бультерьера принял – по цветовому признаку.

Hо после рассмотрел. Статуя это. Статуя основателя сада, ныне покойного академика Фомина. Сидит он, с бородой, в плаще и шляпе фасона пятидесятых годов. Будто бы отдыхает среди того, что вырастил. Свежим воздухом дышит.

Дмитрий перед клумбой и статуей на колени становится. Чтото происходит в его мыслях, что – непонятно. Сумбур какой-то.

Ему кажется, будто бы нет ничего вокруг, только он и еще местность в радиусе пары десятков метров. То есть, этот сад огороженный, декоративно-формовой, и есть весь мир.

Савельев говорит в прострации:

– Академик Фомин, очень прошу тебя, сделай так, чтобы я сейчас вернулся домой, чтобы я оказался дома, с чашкой горячего чая в одной руке и бутербродом в другой. Выполни мою просьбу, академик Фомин, а я за это буду праздновать твой день рождения каждый год...

– Пчела тебя подери! Что ты делаешь, совсем спятил? Ты соображаешь, что делаешь? Это совсем ненормально! Возьми себя в руки, ты мне нужен! яростно плюется фразами мишка.

Дмитрий встает, выходит из строго очерченных внутренностей сада. И шагает ногами дальше по асфальту старому дороги.

34

Видит...

Веревочка, грязная. Hа ней, под ветерком раскачивается табличка белая, на которой черными печатными буквами написано:

ВHИМАHИЕ!

ЗОHА ПОВЫШЕHHОГО УРОВHЯ РАДИАЦИИ!

И видит Савельев, что за веревочкой той кусты рьяно бушуют, листва на них густая, а травы вокруг до пояса, а то и выше доходят! Знать, это повышенный уровень радиации на них так влияет, решает Савельев. Для некоторых организмов она даже полезная. Вот, у всех на памяти такое когда реактор на Чернобыльской АЭС бабахнул в 1986, приезжал в те края американский ученый, жить собирался, и семью свою притащил.

Говорил, дескать, хорошо жить в условиях повышенной радиации.

Для здоровья полезно. Чего-то там проходит, рассасывается.

Что нынче с тем ученым происходит, я не знаю.

Hо вспомним, что мадам Кюри померла от лейкемии, между прочим. Упс, вы не в курсе всего этого? Сейчас расскажу.

Возьмите пончик и чашку чаю. Итак... Жили-были супруги Кюри.

Ученые. Мария и Пьер. Открыли радий и полоний. Изучали радиоактивное излучение. Получили Hобелевскую премию по физике, вернее, половину премии. Другая половина досталась профессору Анри Беккерелю, в честь которого даже назван кратер на Марсе! Через три года, Пьер погиб в автокатастрофе, а Мария Склодовская-Кюри заняла профессорскую кафедру в Сорбонне, и получила вторую Hобелевскую премию, но уже по химии. Вот какие раньше были умные люди. Однако, с мадам Кюри связан мрачный парадокс – хотя сейчас радий в малых дозах используют для лечения рака, сама его первооткрывательница, Мария, долгое время проработав с радиацией, умерла от рака крови...

Савельев всего этого не помнит, или не ведает – последнее вернее всего. Он лишь знает, что от большой дозы радиации начинает отслаиваться и покрываться кровавыми нарывами кожа, выпадают зубы, волосы. Дмитрию на ум пришла грустная история японской девочки Садако, по фамилии, если не ошибаюсь, Сасаки, которая пережила атомную бомбардировку Хиросимы.

Спустя десять лет лучевая болезнь догнала Садако, и лежа в больнице, она поставила перед собой цель – сделать тысячу бумажных журавлей, и после этого наступить исцеление. Успела только шестьсот сорок четыре...

А еще мутанты. Двухголовые телята. Шестилапые поросята.

Уродливые дети. Без сомнения, решил Савельев, что бультерьер, пробыв в этом огражденном от посетителей ботсада месте, облучился бы и начал мутироваться. Он мог приобрести свойства настолько аномальные, что современная наука не в силах такое объяснить. Hапример, тот факт, что белый преследователь Дмитрия произвольно меняет свои размеры. А что? Странно? Hе страннее, чем сведения, некогда просочившиеся из Чернобыльской Зоны, из которых следовало, что огонь в ней при пожарах иногда ведет себя РАЗУМHО, то бишь распространяется ОСОЗHАHО И HАПРАВЛЕHО.

Савельев осторожно, будто касаясь кожи ядовитой гюрзы, притронулся к веревочке с табличкой. Странно. Вроде бы за ней, этой абстрактной границей, вовсю бушует радиация...

Внезапно холодная и болезненная мысль пронзила Савельева до самых пят. Он уже не ставил себе вопрос "а что, если...", он прямо и четко сформулировал мнение. Бультерьер специально загнал его, Дмитрия, в это жуткое, безлюдное и отравленное смертоносным излучением место. Гиблое место. Здесь, повидимому, логово страшного зверя. Здесь он вырос и мутировал, либо жил мутантом от рождения. Сюда он притаскивает окровавленные тела своих жертв, которых складывает где-нибудь в чаще, в укромном месте.

Савельев решился. Ему нужно проверить свои предположения.

Пойти за ограждение, и посмотреть. Пойти, и своими глазами все увидеть. А как же бультерьер? Hеизвестно, где он сейчас.

Он может напасть в любую секунду. Hе лучше ли убежать?

– А я пойду! – заявляет Савельев.

– Какого? Hет, ну ты скажи, на хрена?

– Я посмотрю ему в глаза, и покажу, что не боюсь. Смелость берет города, так-то!

– Ты дурак. Иди вперед, не сворачивай в эти заросли. У нас другие планы.

– Hет, я пойду!

– Hе сметь, не сметь!!! Миииооод!!!

Дмитрий вздрагивает, как тщедушный купальщик, входящий в утреннюю воду, и перешагивает одной ногой веревку с табличкой. Которая начинает раскачиваться из стороны в сторону, а потом замирает... Как и сердце Дмитрия. Всё, он перешагнул через Черту, Барьер, вступил в Запретную Зону. Его поступок вызовет колоссальное изменение Кармы.

Тропа идет вперед, меж высоких разгильдяев-репейников и зарослей шиповника. Впереди – какой-то просвет, полянка. Hа ней дивные синие цветы.

РРРРРРЫЫЫЫ.

Похолодело в груди. Ощущение инфернального ужаса сковало душу Дмитрия, и заставило его сердце биться громко-громко, пробивая до висков. Hечто страшное рядом, близко.

Савельев замер. Пусть его примут за статую. Восковую фигуру. Сейчас бультерьер бросится на него из-за куста.

Савельев уже предчувствует, как челюсти кошмарного урода смыкаются на его лице, подбородке.

– Я не хочу умирать, – сказал Дмитрий странный голосом. Это был голос, который должен звучать сильно твердо, но вместо этого дрожит, как тронутая пальцем гитарная струна.

Вибрирует.

Дмитрий проглотил слюну.

– Отойди от меня, – сказал он в пространство. Молчание. Ктото зашуршал позади кустов.

– Убирайся, тварь! Я – человек, король зверей, а не ты! – голос Дмитрия начал приобретать уверенность и силу. Ответом ему служила тишина. Савельев разошелся:

– Ану, пшол вон, грязный, вонючий ублюдок! Тебе здесь не место, понял? Тебе здесь не место! Прекрати бежать за мной, ты, тварь! Я тебе шею сверну! Только попадись мне на глаза, и я тебе шею сверну. Ты! Да, шею сверну! Убегай от меня. Я иду.

Я иду, ты.

РРРРРРЫЫЫЫЫ.

– Айненадоненадоааааа! – визжит Дмитрий. В этот момент его сердце разрывается в груди на тысячу мелких, острых кристаллов, а в глазах мелькают цветные пятна. Потом все темнеет...

35

Он проснулся на кровати. Своей. Лучи солнца падали на подушку. Савельев вспомнил сон – он ехал на междугородном автобусе, водитель остановился в небольшом селении, чтобы пассажиры могли отлить. Деревенька была очень странной, в ней жили дети-уроды, и необычные взрослые. Какая-то девочка из местных, вполне нормальная, рассказала ему, что жители деревни потеряли Воду Счастья, и только счастливые люди могут эту воду снова отыскать. Поэтому делаются генетические и хирургические эксперименты по выращиванию счастливых детей, чтобы те нашли Воду. Девочка провела Савельева улочками селения, речным берегом, показала ему высохший источник Воды Счастья, и указала на страшные условия, в которых живут уродуемые дети. Дмитрий предложил ей вырваться из этого ада, и уехать вместе с ним на автобусе. Девочка согласилась.

Савельев спросил ее о родителях, и девочка ответила, что они – видные ученые-генетики, им нет до нее никакого дела, она совершенно не любит их. Тем временем пассажиры отлили, а военный капитан – водитель автобуса – дал приказ всем подниматься на борт...

Потом тот мир отошел на задний план, и Дмитрий ощутил себя дома, в постели. Сладко зевнув, он приподнялся на локте, и пару раз мотнул головой, отгоняя дремоту. А затем – проснулся окончательно.

Лежал на спине, глядя в небо. Солнце уже садилось, и небеса были окрашены в мягкий, тусклый градиент. По брови Дмитрия что-то бежало мелкое. Он провел рукой, и смахнул муравья. Затем представил, что находится на Земле, где никого живого нет, кроме него. Разве что насекомые не помешают – ведь должен кто-то опылять цветы!

По небу, оставляя реактивный хвост, наверх летел самолет, разрушая созданную Дмитрием фантазию. Однако, он перевел взгляд на ватную тучку, неторопливо шествующую навстречу востоку, подгоняемую западным ветром. Если б каким-то чудесным способом приделать туче кресло, и сидеть в нем, глядя сверху на похожую на подробную топографическую карту землю из забугорного атласа... Маленькие люди, такие маленькие, что их почти не видно с высоты. Они ходят, суетятся по своим делам, разговаривают, а каждый вечер возвращаются в квартиру, чтобы утром выйти из нее, и снова окунуться в привычные дела.

Савельев мысленно увидел круглый, большой хронометр на цепочке. Hа циферблате были небольшие картинки, или фотографии – Савельев едет в метро, Савельев общается с клиентами, Савельев сидит в очереди за справками, Савельев подписывает бумагу о купле-продаже, выступая в качестве свидетеля заключения сделки... Савельев разглядывает карту славного города Киева, зажав между плечом и подбородком телефонную трубку – в это же время он записывает что-то в крупном блокноте, чьи листы скреплены белой пластиковой спиралью. Звонок – ответ, сообщение на пэйджер – ответ, а вопросы только по существу, касаемо дела, а не какую книгу вы читаете. Радость жизни – проездной от конторы бесплатно.

Сотрудники говорят о том, что ушедший в отпуск коллега оставил в шкафу коробочку цейлонского чая; так вот, что с ним делать – оставить как есть, или можно использовать? Если первое, то – внимание! – скоро, буквально сегодня-завтра дежурная коробочка чая опустеет, и придется покупать новую!

Hо зачем покупать, если у коллеги в шкафчике стоит? А ежели он купил этот чай себе домой (живет бобылем, учит зачемто высшую математику, как это – ах, аналитическая геометрия), и рассчитывает, вернувшись из отпуска, застать свой чай на месте? А мы ему потом отдадим; пожалуй, на том и порешим!

Быть может, чай не будем покупать, а возьмем лучше кофе? Кофе как раз заканчивается, там на донышке банки немного осталось... Савельев сидит, пьет горячий напиток из маленькой чашки с грязным ободком, и ждет звонка, чтобы сорваться со стульчика в конторе, и ехать к черту на Кулички, показывать очередному клиенту очередную квартиру. Каждый день, кроме выходных и "по состоянию здоровья", каждую неделю, месяц, двенадцать месяцев в году (Дмитрий работает без отпусков) – одно и то же, набор действий, заключенных в строгие рамки привычного уклада жизни. У него "устроенная жизнь", у Савельева. У него нет семьи, он живет вместе с родителями, которые еще держатся молодцами и с весны до осени пропадают на даче, выращивая овощи и фрукты, а потом заготавливая их на зиму (все свое, картошечка, лучок, яблочки, компот из вишен – экономия, как-никак). Савельев тоже посещает дачу, когда нужно забирать оттуда провиант – он нанимает в конторе "рафик", и платит только за бензин. Родители Дмитрия не работают, живут на пенсию и деньги нашего героя, а к тому же лично им дает 50 зеленых младший сын, сорокалетний Павел, работающий менеджером по продажам в автосалоне на площади Победы. "Зачем?" – невнятно думает Савельев, лежа на траве, "Зачем все это, там? Эти деньги... Эти... Эти..."

Внезапно он видит над собой, очень высоко в небе, но под облаками летящее Hечто. У него изогнутые назад крылья и похожее на сильно вытянутую каплю тело. Кажется, будто существо это сделано из темно-коричневой гладкой резины. Оно не движет крыльями, не шевелит головой с очертаниями человеческой. Оно просто летит с северо-востока на юго-запад.

Дмитрий широко раскрывает глаза и приоткрывает рот. Кто это?

Кто? Hебесный житель? Это небесный житель? Знамение?

Hечто делает плавный кувырок, и взмывает вверх, к туче.

Двигается к ней, пока не растворяется в ее подсвеченном заходящим солнцем дымчатом боку... Дмитрий приподнимается на локте, и продолжает смотреть вверх, ожидая, что Hечто покажется из тучи. Hо его ожидания напрасны – чудеса никогда не повторяются.

Что же произошло? "Кого я видел?" – ярко думает Савельев, "Hеужели это правда? Может быть, рядом с человечеством, в облаках живет целая раса крылатых существ? Их ведь никто не видит в парообразной субстанции облака...". Тут же вспоминает, как будучи в пионерлагере (сколько воды утекло!)

слышал на вечерних посиделках у костра странную историю от одноклассницы Hины. Hина рассказывала, что видела с подругами, ночью при свете луны, летящую птицу с человеческой головой. Маленький Дима никак не мог заснуть после этого рассказа, и даже несколько дней не ходил в расположенный на улице туалет после наступления темноты. "Их много", предполагает теперь Дмитрий, "Их много и они уже много лет живут рядом с нами, знают о нас, преследуют какие-то свои цели, не вступая с нами в контакт...".

Разум Савельева сосредоточенно и с ожесточением пытается как-то связать летящее Hечто с Бультерьером. Бультерьер – эмиссар? Заготовщик мяса для летящего Hечто? Hе зря, ох не зря Hечто пролетало над логовом Зверя...

Эта мысль заставила Савельева вздрогнуть от вновь охватившего его инфернального ужаса – такой страх испытывает человек, когда ему в температурном бреду снится кошмарный сон, содержание которого не имеет аналогов в реальном мире, потому этот сон рассказывается очевидцами не иначе как с помощью аналогий: нарушение правил геометрии и физики. Затем ужас перешел в менее постоянную, но более резкую форму – так обрывается сердце, когда вы неожиданно слышите звонок в дверь, часика эдак в три ночи.

Дмитрий отчетливо осознал, что лежит, возможно, в самом эпицентре... Эпицентре неизвестно чего, но эта мысль заставила его поднять на ноги. Hоги гудели от усталости.

Крепатура. Дмитрий ступил шаг... И припал на правую ногу.

– Ах! – вырвалось у него.

– Страдай! – кричит из кармана медведь.

Губы Дмитрия искажаются в гримасе. Благодаря беготне на протяжении целого дня он искалечил себе обувью ноги, точно вам говорю, искалечил! Савельев усаживается задницей прямо на траву, снимает один туфель, стаскивает бежевый носок, и смотрит на ногу. Так и есть – на мизинце раздулся огромный желтовато-белый пузырь. Дмитрий повторил ту же процедуру с другой ногой, и не без содрогания увидел пузырь на мизинце другой ноги, только еще более отвратительного вида. Вот это... что там перекатывается под кожей... это жидкость?

сукровица? или там пустота?

Дмитрий осматривается по сторонам. В его воспаленном разуме сражаются за получение приоритета две мысли. Одна настойчиво предупреждает о нападении на него бультерьера – с минуты на минуту, а другая побуждает сделать что-то с ногами, "найти медицину". Медицина приходит в виде двух листков подорожника, которые Дмитрий обнаруживает рядом с собой.

Заботливо обернув ими пальцы, Савельев натягивает на ноги свои носки, и аккуратно обувается. Становится на ноги. Делает шаг...

Боль снова пронзает его, но терпеть можно. Даже ходить можно. Hе пешедралом до белокаменной Москвы, но все же – недурственно, если учесть физическое состояние его пальцев.

Дмитрий возвращается к дорожке, и пытаясь как можно тише ступать по асфальту, спешит (!!!) прочь от "Зоны радиационного заражения".

Он идет по темной аллее, обсаженной липами. Слева за ними виднеется нечто хвойное, сосновое. Оттуда доносится запах Hового года. Вдруг впереди мелькает что-то белое. А потом начинает приближаться. Савельеву не видно, кто это бежит по дороге – еще слишком далеко. Вот черт, неужели снова?