Текст книги "Охота на медведя"

Автор книги: Петр Катериничев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава 23

Олег пробирался через снежное поле по узенькой тропке по-над лесом. И знал, стоит ступить чуть в сторону, и он с головой уйдет в холодную пелену и не выберется уже никогда... А потом вдруг оказался в своем офисе, но он почему-то тоже был засыпан снегом. На окнах не оказалось ни стекол, ни рам, и они зияли пустыми проемами. Снег залетал и кружился, кружился... Но холода почему-то не было. Наоборот, Олег чувствовал, что ему душно, что нечем дышать.

А потом вдруг стало страшно. Чья-то темная, неподвижная тень застыла за спиной, а впереди был только провал окна, и из белого он сделался черным, и чья-то рука тянулась сзади, пока не коснулась плеча...

Олег открыл глаза. К вечеру московская жара стала душной, наполненной запахами гари, перегретого асфальта, мазута. Олег попытался представить, что всего-то полтора столетия назад на месте громадного мегаполиса стояла большая деревня с домами-усадьбами, где были и пруды, и огороды, и сады с деревьями, согнувшимися под тяжестью груш, яблок, с малинниками и зарослями крыжовника... Попытался, но не смог.

Дверь распахнулась, Иваныч уселся на место пассажира.

– Ты чего на водительском, Федорович? Порулить решил?

Олег тряхнул головой.

– Я все же закемарил. И как-то не в тему.

– На жаре спать – бррр... Голова потом чугунная.

– У меня как раз такая. А снилась почему-то зима.

– Душа прохлады хочет.

– Душа – может быть. А я хочу кофе. Или коньяку.

Олег подхватил принесенный средних размеров баул, расстегнул, заглянул внутрь, вынул два сотовых, один отдал водителю:

– Вот теперь мы со связью.

– Аппараты допотопные.

– Какая тебе разница? Подключена, проплачены. На фамилии Иванов и Федоров.

Батарейки вставить, и болтай – не хочу. Как прошло?

– Да без происшествий.

– Кто-то маячил?

– Не понять. Двое бомжей на помойке рылись, но неусердно как-то, лениво.

Два ремонтника у канализационного люка зависали. Бабушек у подъезда не было, так что здороваться не пришлось.

– На хвост проверялся?

– А то. Уж поверь, Федорович, не было хвоста. Да я у тебя и дома-то пробыл секунд тридцать. Зашел, открыл чуланчик, хапнул баул и – до свиданья. Если и была какая-то аппаратура на вскрытие хаты, то кто успеет отреагировать? Никто.

Ты же не сенегальский шпион, да и мы не от ФСБ хоронимся. А частники – они частники и есть.

– Почти все нынешние частники – бывшие государственники.

– Это которые путные. А беспутных – больше.

– Значит, все смирно?

– Как на погосте.

– Вот про кладбище под вечер не надо, ладно, Иваныч?

– Суеверие все это.

– Кому как.

– Едем?

– Да. До ближайшего хорошего гастронома. Коньяку хочу.

– Не жарковато?

– Я замерз во сне.

– Местами поменяемся? А то вдруг тебе судорога пальцы сведет? А я все же шофер.

Они пересели, водитель вставил ключ зажигания, плавно тронул. Олег сидел ссутулившись и довольно бессмысленно смотрел на приборную доску.

– Федорович, ты, случайно тут кокаином не баловался?

– Я не из балованых, ты же знаешь.

– Знаю. И коньяком опять же не пахнет.

– Не пил. Только собираюсь. Что-то не так?

– Вид у тебя того... шальной. И глаза красные. Как у кролика.

– Ночью мало спал.

– Дело молодое. Но как я уходил, ты другой был.

– Сон мой был краток и прерывист.

– Чего так?

Олег вздохнул сокрушенно:

– Ты не поверишь, Иваныч, но на меня здесь набрела Эвелина.

– Кто?!

– Она, она.

– И ты, конечно, дал ей денег.

– Что мне оставалось?

– Не мое дело, конечно, Федорович... Но этой... Ладно, не буду. А по правде: дать ей раза между рогов, и все. Чтоб язык свой поганый проглотила.

– Ну что ты, Иваныч. Она по-своему даже мила.

– Она дура!

– Полная.

– Как тебя вообще угораздило на ней жениться?..

– Странные дела случаются с мужчинами. С тобой не бывало?

– Бывало, – понуро кивнул Иваныч. – Но на таких меня больше чем на пару дней не хватало. А ты же умный, Федорович, как ты...

– Помнишь у Островского: «На всякого мудреца довольно простоты». Если перетолмачить со старомосковского на нынешний диалект...

– ...Не все коту масленица.

– Ну вроде того. И еще одна штука. Эвелина одно время увлекалась «Маленьким принцем» Экзюпери.

– Эвелина умеет читать? Не наговаривай на девушку!

– Я ей пересказал. В минуту нежности. Потом кассету купил. Вот она из нее и почерпнула.

– Что именно?

– Мы в ответе за тех, кого приручили.

– Она не на Лисенка, она на выдру похожа! Из которых шапки кроят.

– Есть немного... – кивнул Олег. – А все же... В чем-то ведь она права, а?

– Ты просто добрый, Федорович. А по мне: промеж рогов – и вся любовь.

Извини, если сказал что не так. Выскакивай в гастроном, я мотор глушить не буду.

Олег вернулся с бутылкой дорогого коньяка, откупорил, налил в пластиковый стаканчик. Выпил один, другой, третий. Откинулся на спинку сиденья.

– Далеко теперь?

– Во Внуково.

Водитель кивнул. «Москвич» попетлял по улочкам, выехал на проспект.

– Мы спешим на какой-то рейс? – спросил он.

– Нет.

– Тогда будем соблюдать правила.

– Соблюдать правила – всегда хорошо.

– Я тебе скажу так, Федорович. Правила, их не дураки выдумали. Хотя и раздражаешься, и вообще... Я за рулем двадцать лет. Даже с гаком. И честно: если бы все катались по правилам, людей погибало бы куда меньше.

– Соблюдать правила необходимо, чтобы сохранить жизнь, – произнес Олег, размышляя о чем-то своем. – А чтобы победить, нужно их нарушить.

– Ты о чем, Федорович?

– Так.

Водитель пожал плечами:

– Музычку включу?

– Давай.

Мелодия была ритмичной. Женский голос, чуть с хрипотцой... Олег закрыл глаза, и – снова та, навязчивая картинка зимы...

– Приехали.

Гринев вынул из баула портмоне с набором кредиток, тоненькую пачку валюты.

– Ну что, Иваныч, я полетел.

– Далеко?

– Далеко.

– Не хочешь говорить?

– Не хочу.

Водитель только кивнул. Проводил Гринева до дверей аэропорта, помялся немного, потом все-таки спросил:

– Федорович, ты... вернешься?

– Думаешь, я решил с концами отвалить? Водитель пожал плевами, пряча глаза:

– Слухи разные в конторе с утра ходили...

– Слухи – упрямая вещь. Нет, Иваныч. Я вернусь.

– Позвони, я подъеду встречу.

Олег, погруженный в свои мысли, его, казалось, не услышал. Произнес тихо:

– Вернее... Я хочу вернуться. А там – как получится.

Билет до Барселоны Гринев купил легко. Если кто-то взялся контролировать его передвижения, тот получит информацию уже тогда, когда лайнер будет в воздухе.

Водитель с полчаса сидел в машине, потом зашел в здание аэропорта, покрутился у касс. Лайнер взлетел и плавно пошел на набор высоты. Водитель долго смотрел ему вслед, потом взглянул на оставленный сотовый, спрятал в баул.

Вынул из внутреннего кармана другой и сосредоточенно набрал номер.

Олег выпил коньяку, откинулся в кресле. Вопрос был единственный, и он не давал Гриневу покоя. Почему Чернов скрылся, и скрылся с деньгами? Простой ответ на него перечеркивался одним словом: «коррида». Кодовым паролем Бориса Михайловича, который он оставил висеть в оперативке компьютера. «Коррида».

Впрочем, скоро Олег узнает ответ. Или – не узнает никогда. С этой мыслью он и уснул. Крепко и без сновидений.

Глава 24

Утро было очень ранним, небо чистым и абсолютно синим. Гринев мчал в престижный пригород Барселоны на купленном в другом пригороде престарелом «форде» – пикапе. Приобрел он его практически на свалке по цене металлолома.

Впрочем, продавцы заверили Олега, что километров двести этот мустанг пробежит.

А больше ему и не нужно.

Особняк стоял в пригороде, к воротам вела ухоженная подъездная дорога.

Олег вспомнил расположение дома, жестокая усмешка чуть искривила губы, и он отжал педаль газа.

Борис Михайлович Чернов любил вставать рано, даже если ложился поздно. И сейчас привычке не изменил. Он сидел в просторной столовой, перед ним стоял начищенный кофейник и дымилась первая чашка кофе. Красивая молодая мулатка неторопливо выкатила из кухни столик с горячим завтраком, быстро и умело сервировала стол, расставив тарелочки с аппетитными горячими сандвичами, тарталетками, кексами. Заменила, кофейник другим.

Послышался натужный рев мотора, грохот сорванных ворот... Борис Михайлович поднял голову.

Серый «форд» – пикап мчался через лужайку прямо на дом с нарастающей скоростью. Через мгновение он врезался в огромное, во всю стену, окно, груда осколков рухнула на его крышу и рассыпалась по полу. Дверца распахнулась, Гринев вывалился из автомобиля, подошел к столу, сорвал с него скатерть со всеми приборами, взял плетеный стул, развернул спинкой вперед, уселся на него верхом и улыбнулся.

Борис Михайлович остался невозмутим. Он вскинул руку, демонстративно посмотрел на часы, протянул лениво:

– А-а-а-а... Наконец-то господин Гринев пожаловали. – Повернулся к девушке, сказал по-английски, имитируя знаменитую интонацию Шона Коннери:

– Его зовут Бонд. Джеймс Бонд. – Улыбнулся одними губами:

– Еще кофе. И две чашки.

Ошеломленная служанка только кивнула и вышла.

– Медведь, без дешевых трюков ты не можешь, да?

– Просто помню, что ты не любишь крепких выражений, Борис. А высказаться очень хотелось. Пришлось найти компромиссный вариант. И произвести впечатление.

– Произвел. Браво. – Чернов трижды хлопнул в ладоши. – Бис. В копеечку влетит тебе этот компромиссный вариант.

– С каких пор ты стал считать копейки?

– Жизнь заставила. Почем машину арендовал?

– Зачем арендовал? Купил. Дешево.

– А снесенные ворота? А зеркальное окно? Дешевые трюки всегда обходятся дорого. С тебя семь штук. – Подумал, растянул губы в улыбке:

– А то и все восемь.

– Не накручивай, Борис. Вся эта бутафория больше трешки не стоит.

– А моральный ущерб?

– Что есть «мораль»?

– А ты становишься взрослым, Медвежонок.

– Учителя хорошие.

– А все-таки? Что привело тебя в благодатные края в столь ранний час?

– Вопрос жизни и смерти.

– Жизни и смерти? Забавно. А чьей, разрешите спросить?

– В этом и состоит главная интрига действа.

Мулатка снова вернулась, стараясь казаться невозмутимой, застелила стол новой скатертью, водрузила на него большой кофейник, поставила напротив каждого из сидящих по широкостенной чашке. Вопросительно посмотрела на Чернова, тот кивнул, девушка разлила кофе и вышла.

Борис Михайлович с удовольствием отхлебнул дымящегося напитка, сказал:

– Божественно. Только ты уж не плескайся, пожалуй: почти кипяток. К тому же я весь в белом.

– А я в чем, Борис?

– Это не моя забота.

– Да?

Олег отхлебнул кофе, закурил. Спросил:

– Ты решил свалить? С концами?

– А ты как думаешь, сынок?

– Не понимаю.

– Помнишь? Это ты посоветовал купить мне сей дом. И воздух какой, ты чувствуешь?

– Здешний климат тебе на пользу.

– Здесь нет нужды притворяться. Обыватели вокруг добры и ленивы.

– Обыватели везде ленивы.

– Но у нас – злы.

– Это от нищеты.

– А я думаю, у наших это – природное. Климат мерзкий.

– Почему ты оставил мне маячок?

– Что?

– Пароль в компьютере. «Корриду»?

– Я умный. Ты умный. Я ждал тебя, партнер. Ты приехал.

– А если следом за мной прибудет Никита Николаевич Борзов со свитой?

– Ты ему сказал, где меня искать?

– Нет.

– Вот видишь... Ты, как это раньше называли, человек чести. Я в тебе не ошибся. В людях я вообще не ошибаюсь. Потому что не очаровываюсь ими. – Чернов вздохнул:

– А жаль.

Он отхлебнул кофе, вынул из кармана сигару, со вкусом раскурил.

– А кроме тебя никто про это скромное бунгало не знает. Комнат здесь много. Живи.

– Ты что, считаешь, что сможешь наслаждаться жизнью, «прислонив» сто миллионов?

– Девяносто пять.

– Тоже неплохо.

– Твоя беда, Медведь, в том, что ты мыслишь оч-ч-чень большими цифрами и почти мировыми категориями. А играть умеешь пока «по копеечке». Отсюда несоответствие. Комплексы. – Борис Михайлович вздохнул. – Нет чтобы сыграть по правилам и – нажить те самые двести-двести пятьдесят лимончиков на двоих... Неплохая сумма, я тебе доложу.

– Хорошая. Не по правилам поступил ты, Борис. Ты вышел из игры, снял деньги и исчез. И тем самым создал проблемы.

– Ты что, действительно считаешь, проблемы создал я?

– Еще какие. Вчера мне пришлось объясняться с некими... господами. На кладбище.

– Неужели с призраками?

– Отнюдь. Среди наших клиентов оказались «деловые люди». С их «коллективным фондом».

Чернов поморщился:

– Общак?

– Да.

– Кто принимал деньги?

– Том. Под пять процентов.

– Жадный мальчик. И хитрый. При чем здесь я?

– Если бы на нашем счету оставалось девяносто пять миллионов, они бы не суетились.

– Не говори ерунду, Медведь. Нас списали бы по-любому. На твоей, как ты это называешь, игре люди потеряли... – Чернов закатил глаза к потолку, – миллиардов шесть. Ты думаешь, они остались довольны и счастливы?

– Это бизнес.

– Это глупость.

– Я тебе все объяснил, Борис. Мои расчеты...

– Ты меня развел, Медведь. Меня! И тем – подставил. Ты имел одни расчеты для меня, другие – для себя. Так?

– Ты же сам сказал: я повзрослел. Ты никогда не согласился бы на столь рискованную игру.

– Это не игра, а самоубийство.

– Как бы там ни было, я собираюсь продолжить.

– Что?

– И выиграть.

Борис Михайлович откинулся на стуле, долил себе кофе, долго помешивал, забыв положить сахар. Наконец произнес:

– А ты забавный.

– Ты не понял, Борис. Я сегодня хочу вернуться в Москву. И вернуться с деньгами.

– Скатертью дорога, – оскалился Чернов. – Европейские банки к твоим услугам. Кредит пустячный, проценты ты предложишь огромные. Правда, с обеспечением неважно, хотя... Как выразился господин Борзов, «светлая голова – надежная гарантия». Валяй.

– Верни деньги, Борис.

– Деньги? У тебя были деньги, Медведь? Ты их заработал?

– Я хочу закончить дело.

– А я хочу искупаться. Через четверть часа я так и сделаю. Понял, чем мы отличаемся?

Олег задумался, произнес грустно:

– Да. Отличаемся.

Чернов вскинулся:

– Ты решил, что я повелся на бабки, бросил налаженное дело и свинтил? А тебя решил взять в долю ради будущих полулегальных гешефтов?

– Я ничего не решил. Но готов ко всему.

– Это ты так думаешь. Ты что, считаешь, останься я – не было бы наездов?

Да они пошли бы по накатанной! И сидели бы мы сейчас не в солнечной Испании, а в «Матросской Тишине» или в «Лефортове». В разных камерах.

– Трудности надо преодолевать.

– И мочиться в писсуар, а не мимо! Какую еще сентенцию выдашь?

Гринев пожал плечами.

– Тогда выдам я! Убираться из Москвы после твоих художеств нужно было без вариантов! Чтобы выжить! Понял? Мы попали на семь лимонов! Если поскрести по сусекам, я набрал бы эти деньги и расплатился с кредиторами, и – что дальше? С такой-то славой? Быть нищим и никому не нужным?

– Борис...

– Молчи и слушай! Дело даже не в этом. Ты убил рынок, разорились сотни предприятий, и – что? Нашим милым государственным структурам ты скажешь, как мне: «Это бизнес»? Да тебя искупают в дерьме и – схарчат! Схрумкают так, что и поминания не останется! В такой ситуации властям нужны крайние; крайними оказались бы ты и я. Это второе. И третье. Кто ты такой? Мелкий брокер. В каком уровне ты сыграл? В уровне даже не крупных финансовых спекулянтов – в уровне воротил рынка! Тебе это простят? Нет. Мне это простят? Нет. Поэтому, в какую бы камеру нас ни запихнули, до суда мы не доживем! В Москве нас закопают.

В прямом смысле слова. Поэтому я здесь. – Чернов усмехнулся. – Ты, кстати, тоже.

– Я тебе сказал правду, Борис: рынок я грохнул намеренно.

Борис посмотрел за окно, и взгляд его сделался тоскливым.

– Ты сумасшедший, Медведь. Шатун. Так бывает: за цифрами и строчками курсов ты перестаешь видеть людей: игроков, бизнесменов, директоров предприятий и президентов компаний, руководителей государств, некоронованных королей финансовых и промышленных империй. А все это люди недоверчивые, ретроградные, скупые, у всех у них свои интересы, которых ты не знаешь, потому что знать не можешь! Со своей куцей схемой ты как дебил на рельсах скоростной трассы!

Думаешь, поезд тормознет, если ты помашешь платочком? Не тормознет. Не успеет.

Да и не захочет. Дебилов много, а расписание нарушать нельзя. Ты понимаешь хотя бы это?

Олег промолчал.

– Нужно отсидеться здесь, – убежденно сказал Чернов. – Выждать время, пока все в Москве устаканится.

– Ты что-то придумал?

– Семь лимонов, имея почти сотку, мы вернем за полгода. Аккуратно и анонимно наварим на азиатских рынках. А можем и не семь наварить, а семнадцать, если повезет. И – вернемся в Москву. Тихо, без помпы вернем Борзову сотку, раздадим всем сестрам по серьгам и продолжим свое дело. Усердие, целеустремленность, практичность.

Гринев поморщился:

– Азартная перспектива.

– Реальная.

– Я устал от той жизни.

– Тем лучше, поживи пока этой.

– Я хочу завершить игру. Дело. Ты не понял, Борис. Не собирался я переть против паровоза, наоборот: хочу прицепиться к этому скоростному локомотиву вагончиком и взлететь! Сейчас на девяносто пять миллионов можно скупить столько акций, что при взлете...

– «Голубой вагон бежит, качается, скорый поезд набирает ход...» – грустно напел Чернов. – Ты болен, Медведь. Моя вина. В том, что я этого не заметил.

Время от времени с биржевиками такое случается. Игра становится наркотиком, и человек уже не соизмеряет своих возможностей с объективной реальностью. Может, тебе действительно подлечиться? В Штатах есть хорошая клиника.

– От чего там лечат?

– От неуемных амбиций.

– Фабрика муляжей?

– Мир вообще – фабрика муляжей, а то ты не знаешь? Людям только кажется, что они мечутся. На самом деле – плавно так бегут по кругу. И не у всех цирк этот так комфортен, как у нас с тобой. А нам... нам еще повезло: мы эксплуатируем алчность тех, кто успел наворовать м н о г о. И – делаем свою игру.

– Или – чужую.

– Чужую? – Чернов посмотрел на Олега пристально, внимательно. – Хорошая мысль. Очень хорошая. Очень.

Глава 25

Олег закрыл лицо руками. Произнес тихо:

– Я устал. Завтра понедельник. Рабочий день. Мне нужно вернуться в Москву.

С деньгами. И продолжить. Верни деньги, Борис. Я официально возьму на себя все претензии кредиторов. Как партнер – имею право.

Чернов лишь усмехнулся криво:

– Болезнь приобрела необратимый характер.

– Борис, а помнишь средние шестидесятые?

– Лучше, чем ты. Тебя тогда еще не было.

– Студенческие баррикады Парижа, Штаты, Германия. И лозунг времени:

«Будьте реалистами – стремитесь к невозможному».

Чернов усмехнулся:

– Времена меняются, нравы остаются. Те мальчики переросли свои идеалы. И стали вполне успешными бюрократами. Такова жизнь.

– Значит, я пока росту. Может, еще образуется?

– Ты слишком игриво настроен, Медвежонок. Я тебе все сказал. – Чернов вздохнул:

– Боюсь, тебе уже поздно. Как в том медицинском анекдоте: «Больной перед смертью потел? Очень хорошо!» Олег молчал с минуту. Потом отчеканил:

– Я все продумал, Борис. Все. И намерен идти до конца.

Чернов усмехнулся криво:

– Мне стоило это учесть... Шизофреники всегда «идут до конца». А стоит ли так торопить свою кончину?

– Ты нарушил правила, Борис, – упрямо повторил Гринев.

– Предположим. И – что?

– Ты вернешь деньги, и мы расстанемся.

Чернов рассмеялся, но на этот раз совсем неискренне: что-то в тоне Гринева его насторожило. Но издевательский тон он сохранил:

– А ты даже не идеалист, ты фантазер!

– Я стал реалистом.

– И стремишься к невозможному?

– При такой игре, какую мы начали, все возможно.

– Ты начал, Медведь. Ты.

– Хорошо, я. Дай мне закончить.

Олег достал из сумки папку.

– Не желаешь ознакомиться?

Чернов бросил на Олега странный взгляд, скривил губы в брезгливой усмешке:

– Что это? – Посмотри. Сам все поймешь.

– Если только из чистого любопытства.

Чернов раскрыл папку, пролистал несколько страниц, на лице его застыла глумливая мина:

– И ты решил шантажировать меня этой мелочовкой, Медведь? Какой-то девяностый год, кооперативы, какие-то сто пятьдесят тысяч... Из-за подобной чепухи ты меня и побеспокоил? Хе-хе, предполагая, что я прикарманил сто миллионов? Пардон, девяносто пять? Медведь, это смотрится даже не смешно. Это жалко. Да и люди, что здесь обозначены... Иных уж нет, а те – далече.

– Знаешь, Борис, у шотландцев есть хорошая поговорка: лучше иметь врагом льва в пустыне, чем бешенную кошку в соседней комнате. А Владимир Кириллович Банников, которому ты остался должен названную сумму, вовсе не кошка. Это лев.

И – в соседней комнате.

Чернов улыбнулся, развел руками:

– Предъяв не было.

– А это потому, что рядом с господином Банниковым не было приличного финансиста, способного разъяснить, что же он такое упустил.

– Не юродствуй, Медведь! Сейчас я могу оплатить по этому долгу тысячу процентов! Для шантажа ты выбрал плохое время.

– Время не бывает хорошим или плохим, Борис. Оно такое, каким его делаем мы. Чернов поморщился:

– Свои сентенции оставь для журналистов. А эти бумажонки можешь с кашей съесть, а можешь – отослать Владимиру свет Кирилловичу: он деловой человек, я деловой человек, мы как-нибудь разберемся без... глупых посредников. – Кстати, о журналистах, Борис. По-моему, ты недооцениваешь людей этой нужной и кропотливой профессии. А вот интересно, что будет, если какой-нибудь позитивно мыслящий борзописец опубликует вот эти вот документы, да со славными комментариями типа: «Сказ о том, как Борис Михайлович кинул Владимира Кирилловича, или Не так страшен криминальный авторитет, как его малюют». Ведь для красного словца господа щелкоперы и отца с матерью не пожалеют, чего ж им жалеть неведомого Чернова? Как ты думаешь, Борис, сумеют другие «деловые люди» понять мягкотелость господина Банникова? Кажется, кто-то из твоих знакомых любит повторять: смерть финансиста хороша только тогда, когда имеет воспитательное значение. Это будет как раз такой случай.

Чернов побледнел, но лицо осталось невозмутимым, словно маска:

– Ты пришел меня валить, Медведь?

– Вовсе нет.

– «Ты нарушил правила, Борис». Я тебе сказал, что именно я сделал и почему. Это, по крайней мере, л о г и ч н о. А ты? Что сейчас делаешь ты?

– Я ввязался в игру. Ты прав: она не моего уровня. – Олег задумался, взгляд его стал совершенно нездешним. Он молчал с полминуты, потом произнес медленно:

– А может быть, все-таки моего? – Помолчал, добавил:

– В такой игре соблюдения правил недостаточно для того, чтобы сохранить жизнь. А чтобы победить – и подавно.

Чернов раздвинул губы в улыбке, но оттого лицо его стало еще более напряженным.

– Знаешь, что хуже всего? Что-то происходит в твоей голове такое... Я перестал тебя понимать, Медведь. Совсем. И это непонимание бесит меня. Я чувствую несвободу. Беспомощность. Страх. Зачем тебе это нужно, Олежек?

– Что именно?

– Покупать неизвестно что, терять при этом все.

– Я финансист, Борис.

– Ты – игрок! И правит тобой даже не азарт, а глупая гордыня!

– Я хочу, чтобы люди в моей стране жили лучше. Я хочу, чтобы заводы заработали и люди жили достойно. Я хочу...

– Ты решил стать спасителем Отечества?! – взвился было со стула Чернов, но тут же сел обратно. Улыбка его сделалась язвительно-брезгливой, лицо – желчным.

– «В моей стране...» Страну продали. На корню. В розницу. По кусочкам, – сплевывал он слова, как клочки сухого пергамента. – Потому что оптом никто бы сожрать не смог – удавился!

– Борис...

– А люди... – перебил его Чернов. – Лиши их правил, установлений, ритуалов... Обезьяны на ниточках – вот кто такие люди.

– Мы – тоже?

Лицо Чернова стало жестким.

– Да. Мы тоже.

– Вот этого я и не хочу.

Горькая улыбка скривила губы Чернова. С минуту они сидели молча, потом Борис Михайлович встал и вышел. Тянулась минута, другая, третья... Появилась мулатка, с дежурной улыбкой поставила на стол горячий кофейник, графин с коллекционным коньяком, две рюмки. Олег налил себе, выпил. Закурил. А в голове крутилась пушкинская строчка: «Я пью один, со мною друга нет...»

Олег уже допивал кофе, когда появился Чернов. В руках его был «лэптоп» и тонкая кожаная папка. Он сел напротив. Посмотрел на рюмку Гринева:

– Пьешь в одиночестве? Тревожный признак.

– Тревог много в последнее время.

– В последнее? – Чернов включил компьютер, спросил:

– Деньги кинуть на те же счета?

– Да. Коды я поменял.

Чернов кивнул. Некоторое время сосредоточенно стучал по клавишам. Повернул «лэптоп» экраном к Гриневу:

– Проверяй.

– Я верю.

– Ты ведешь себя, как обиженный подросток. Проверяй!

Олег ввел ключи и пароли.

– Все в порядке. – Он вышел из системы и выключил компьютер.

– Еще не все. – Чернов пододвинул папку. – Здесь бумаги по конторе.

Забирай. Вот эти листочки я оставлю у себя. Где расписаться, ты знаешь.

Олег внимательно просмотрел бумаги. Спросил:

– Ты не хочешь оставить за собой ничего?

– Зачем мне семь миллионов долга?

– Как знаешь.

Олег размашисто расписался на разложенных листках, взял папку, пододвинул Чернову ту, что принес с собой.

– Это единственный экземпляр. Я не хочу, чтобы что-то испортило твой отдых. – Вынул из кармана чековую книжку, вписал в листок сумму, расписался, передал Чернову:

– За битое стекло.

– Чек? Откуда такой анахронизм?

– Твоя школа. Всегда полезно иметь на крайний случай что-нибудь старое, проверенное. Забытое. У меня сейчас как раз такой случай.

– Школа... Знаешь, что горше всего, Медвежонок? Я убил на тебя пять лет. А ты так ничего и не понял. Может быть, это наследственность? Ты одержим.

Лицо Гринева стало жестким. С полминуты он сидел молча, потом произнес спокойно, упрямо:

– Борис, когда рынок взлетит...

– Я финансист, Медведь, а не летчик. Фи-нан-сист. Ты не сможешь этими деньгами поднять рынок. Ты их сожжешь. И сгоришь сам.

– Борис, девяносто пять миллионов – это только запал! Детонатор! Если вбросить их в один день – рынок отреагирует однозначно! На подъем!

– Рынок – может быть, – спокойно ответил Чернов. – А мир – нет. Он сыграет с тобой по своим правилам и не оставит тебе будущего.

– А у тебя оно есть? – Олег остановился у двери, обвел взглядом комнату. – Будущее? – И вышел.

Борис Михайлович остался один. Сидел, смотрел невидящим взглядом в пустоту. Взял трубку, набрал номер, произнес на плохом английском:

– Мне нужен билет до Нью-Йорка, на сегодня, первый класс. Чернофф.

Наличные.

Нажал отбой, подумал с полминуты, набрал другой номер, длиннее.

– Это Чернов. У меня есть новости для вас. – Выслушал собеседника, скривил губы – его оскал весьма отдаленно напоминал улыбку. – Времена как деньги: не бывают плохими или хорошими. Они такие, какими их делаем мы.

* * *

Человек сидел на стуле прямо. Зашторенное окно, широкий письменный стол на массивных тумбах. Здесь ничто не менялось.

– Мы нашли Гринева, – доложил сидящий перед ним подчиненный.

– Да? И где он?

– Ночью он взял билет до Барселоны. Мы послали туда своего человека.

– Барселона – не Бердичев.

– Мы и не собирались его там искать. Наш человек ждал объект в аэропорту.

И – дождался. Гринев взял билет на Москву.

– Значит, он ни о чем не догадывается.

– Думаю, нет.

– Из Барселоны больше трех часов лета.

– Мы его встретим.

– Этот ваш человек... Он... опытный?

– Более чем.

– Пусть попытается разговорить Гринева. Пес знает, что у этого малого на уме. Он способен на немотивированные поступки?

– На немотивированные – нет, а на спонтанные – вполне.

– И чем отличаются эти два варианта?

– Когда тот или иной поступок кажется нам спонтанным, у индивида всегда есть, пусть и подсознательные, мотивировки его действий. Просто мы их не сумели просчитать.

– Длинно и умно. Будет лучше, если мы сможем не столько предугадывать, сколько влиять на его действия.

– Так или иначе, мы это делаем.

– Три часа – это три часа. Наши соотечественники легко сближаются в дороге. Ваш человек сумеет «подойти» к Гриневу? Грамотно и аккуратно?

– Полагаю, да. Я инструктировал его на этот случай.

– Пусть попробует.

– Есть.

– Не забывайте, не мы одни играем на этом «поле». А при существующих ставках любая ошибка может стать больше чем ошибкой. Это будет поражение. Вы понимаете, что это означает для вас лично?

– Вполне.

– Действуйте.