Текст книги "Борель. Золото (сборник)"

Автор книги: Петр Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

4

Дрогнули половицы. Брызги разбитой посуды звонко ударили по стенам подвала. Посредине комнаты стоял огромный и страшный Арлаха. Он держал в руке тяжелую скамью и дико вращал раскосыми глазами. Переломленный посредине стол был похож на большое седло. Под ногами кошевочника валялась в крови раскудлаченная, уничтоженная Домна.

– Разевай рот, за душой полезу! – ревел арканщик, потрясая скамьей.

Заметив притихшего в углу Гурьяна, хозяин поманил его пальцем:

– Шагай сюда.

Гурьян подошел, стуча зубами. Арканщик отшвырнул ногой Домну и тяжеловесно сказал:

– Митраху накрыли за старую работу… Ты забудь его и замри… С завтрашнего дня я ставлю тебя на хорошее дело. Помни, начнешь разводить собачью песню – доразу ушибу. Так и знай, пока я сам не дам тебе вольной – ты мой с кишками. В лучшем разе тебя посадят за бесписьменность.

Хозяин раздвинул ширму перегородки и камнем упал в заскрипевшую кровать. А Гурьян изуродованными страхом глазами смотрел в окровавленный пол.

На второй день вечером в подвал ввалился пухлолицый извозчик. Он был одет в синий бархатный бешмет, перепоясанный звездным поясом.

– Хочешь коней посмотреть? – позвал он хозяина.

– Здешние? – спросил тот.

– Здесь заобратал… Товарец первый сорт.

Арлаха повелительно глянул на Гурьяна, и они вышли из подвала. В соседнем дворе надрывно выла собака, как будто с нее сдирали шкуру. Темень не позволяла рассмотреть лошадей. Хозяин взял пару под уздцы и вывел на улицу.

– Правь прямо, – приказал он Гурьяну. – Попробуем… А ежели проворонишь – бучу получишь. – Парень уперся ногами в передок кошевки. Хрустнул под копытами снег, под седоками пискливо застонали полозья. Комья сухого снега ударили Гурьяну в воспаленное лицо, щеки жгло встречным ледяным ветром. В ямке кошевка высоко подпрыгнула и, отскочив от земли, по воздуху прошла около сажени. Гурьян потерял равновесие, но оправился. Ему показалось, что от оглобель отлетел человек. Передернув вожжами, он направил коренного на рысь. Пристяжная, круто завернув густогривую шею, крупными прыжками отхватывала мах.

– Вертай, – довольным голосом сказал Арлаха.

Около ворот он ударил пудовой лапищей коренного по круглому заду и, к немалому удивлению Гурьяна, улыбнулся.

– Птахи ничего… Сколько?

– Пять Катек со всей упряжью, – ответил извозчик.

– Карман лопнет… Бери четыре.

Они сошлись на трех с половиной сотнях. Хозяин показал Гурьяну подземную конюшню. Прибрав лошадей, они вернулись в помещение. Домна суетливо готовила ужин и магарыч. Левый глаз у нее густо отек синим полукругом, отчего лицо женщины выглядело отвратительно жалким.

– Ездить ты можешь, – похвалил Арлаха Гурьяна. – Только не гнить у меня, до печенок не обожаю мокроносых. Арканщик не должен разводить разные нежности. Пусть бороной по брюху проедут, а ты гляди чертом. Вот как во всяком разе должен держать себя порядочный налетчик, а тем более кошевочник… Наша, брат, профессия самая почетная, всем ворам глаза умоем.

Гурьян не дослушал. Он робко шагнул и сложил крестом на груди красные, еще не отогревшиеся руки.

– Дядя Арлам… Не неволь меня… Я лучше уйду в деревню или буду на зимовье жить караульщиком, а здесь – нет… – Парень присел на скамейку. Раскосые, с красными прожилками глаза хозяина обезоружили его.

– Не досажай, – с нажимом отшиб тот. – Сказано: не годишься – сам прогоню… А сегодня я за себя не ручаюсь. Завтра выезд – и никаких гаек… Да и чем тебе не по рылу наша работа?

– Не свышной я и… боюсь острога…

– Ха! Вот барышня! – Хозяин повеселел от наивных суждений парня. Он развел в сторону сивые усы. – Если желаешь знать, то я пятнадцать лет арканю, а сидел только три раза и то увяз по глупой лавочке. Другой бы гордился своей ваканцией, а ты слюну, как косач, пускаешь. Да ежели клюнем приличную енотку, то и сам ты хозяином можешь стать. А когда заделаешься подходявым кошевочником, то никакие крюки не прилипнут. Я бы давно в «честные» вылез, да характер приискательский имею и держусь анбиции: пусть берегут от меня, чем я стану беречь какое-то барахлишко…

5

Гурьян пугливо ждал вечера. Парень тысячу раз упрекал себя за то, что связался с Митрофаном. От гнетущей тоски уходил к коням, падал лицом в душистое шипучее сено и так лежал целыми часами. Что-то незнакомое росло в сердце, страшное самому.

После ужина Арлаха опоясался красным кушаком и засунул в ножны выгравированный кавказский кинжал. Гурьян, при виде такого оружия, почувствовал знобящую боль в лопатках. Домна достала из подполья веревочный аркан, к петле которого была привязана двухфунтовая гиря.

Хозяин налил Гурьяну водки и повелительно сказал:

– Хвати для храбрости.

Парень повиновался. Опрокинув стакан, он не закусил, а закурил и сразу почувствовал головокружение. Арлаха дал ему лохматую тужурку и проговорил:

– Правь толково. Где бы мы ни заарканили, поворачивай в темные улицы. Как только кину, так и пускай во всю мочь. – Хозяин вдохновенно тряхнул помощника за плечи. – Чудак, наша работенка чистая! Вот если бы ты попал к бело-простынникам или заугольникам, там погановато.

– А кто это такие? – Гурьян посмелел от выпитого стакана.

– Тоже блатные и арканщики, но низшего сорту, – пояснил хозяин. – Белопростынники ложатся в канавы в белых саванах, а заборники мерзнут собачей стужей за углом… Те и другие – сукины дети, охвостье.

Выехали поздно. Над городом лениво ползли мутные тучи, и небо было похоже на грязное половодное озеро. На дорогу густо сыпались сухие снежинки. Одинокие фонари не освещали пустых улиц. От реки густыми влажными волнами накатывался туман.

Гурьян натягивал вожжи, горячил коней. Лицо щипало морозом, в голове дурманно бродил хмель. Арлаха тоже дернул лишний стакан, может быть, поэтому и приказал повернуть на большую, небезопасную улицу.

Выезд был отчаянный. Но улицы пустовали, и это бесило раззадоренного налетчика. Кошевка шумно проскочила мимо театра. Глаза обоих остановились на отделившейся от толпы высокой женской фигуре, показавшейся чем-то знакомой Гурьяну. Женщина пересекла улицу и, оглянувшись на кошевку, торопливо зашагала в темный переулок.

– Вали хоть за этой, – досадливо шепнул хозяин.

– Чево ты? – не понял Гурьян.

– Вертай, дура!

Женщина шла срединой улицы. По прикатанной дороге полозья не шеборшали. Через медный гул колокола Гурьян услыхал за спиной частое дыхание Арлахи. Он оглянулся. Хозяин стоял с откинутым в руке арканом.

– Держи ровнее.

Перед затуманенными глазами парня тенью маячила женская фигура. Она торопливо удалялась, а у него чаще билось сердце. И сердце мешало осмыслить происходящее. Оно говорило, что страшное сейчас совершится не по вине парня, оно принесет ему незаслуженное, непоправимое несчастье. Гурьяну на одно мгновение вспомнилась деревня, умершая мать, тайга. Мучительно потянуло к простой жизни, без этих кровавых испытаний. Он уже хотел остановить коней и убежать, укрыться в темной бездне трескучей январской ночи. Женщина посторонилась к тротуару, но вязла в снежном замете. Лошади несли на вожжах. Гурьян дернул коренника, чтобы отворотить, но в это мгновение через его голову свистнул аркан. И Арлаха оглушил кучера не терпящим возражения окриком:

– Гони на берег! – Хозяин сопел носом, как в трубу, и задыхался. Лошади рванули.

За городом Арлаха бросил на дно кошевки безгласную женщину и глухо прохрипел:

– Подогрей пристяжную. Здесь будет дорога на лед.

Из-за далеких гор, расположенных на другом берегу, разломленным калачом выкатывалась луна. По забереге подковы звонко зацокали о гладкий лед, чуть припудренный нежной порошей. Посредине реки черной полосой зияло незастывшее русло беспокойной реки. Плывущие льдины дыбились. Река вставала.

– Стоп! – скомандовал арканщик.

Привычные лошади круто осадили.

– Работай!

Хозяин выдернул женщину из коробка и бросил, как узел вещей, на блеснувший лед. Гурьян судорожно сжал кулаки, когда Арлаха перевернул женщину вверх лицом и раздернул в стороны полы ее шубки. Оторванные пуговицы звонко заплясали по льду.

– Дешевка, – сказал арканщик, срывая белое платье.

Гурьян замычал от внутренней боли, безотчетно впал в бешенство, когда женщина слабо вздохнула. Светлая прядь волос кольцом свисла на ее белый лоб. Парень наклонился и почувствовал, как останавливается сердце. Это была девушка, очень напоминавшая Таню.

Арлаха быстро обшарил карманы шубки и не видел искаженного лица своего помощника. Гурьян не выдержал, понял, что время пришло предотвратить надвигающуюся беду, побороться за себя и за девушку. Подпрыгнув для большего упора, он хлестко ударил в приплюснутый затылок хозяина. Тот сунулся носом в лед, но звериная лапа арканщика клещами стиснула ногу неожиданного противника. Хрипя и задыхаясь, хозяин медленно поднимался. Свалившиеся широкие шаровары путались в ногах Гурьяна, они губили его. Руки кошевочника уже тянулись к груди. Парень, отчаянно напрягая все силы, колотил хозяина по неподатливой голове, толкал коленами в спину. И, когда Арлаха мертвой хваткой защемил его плечи, Гурьян вспомнил деревенскую ухватку. Он задел арканщика под ногу и крепко ударил затылком о лед.

В железной руке Арлахи ослепительно сверкнул кинжал, но в то же мгновение от толчка Гурьяна отлетел в сторону.

С берега послышались свистки полицейских.

Только это и удержалось в памяти парня, потерявшего сознание.

Глава третья

1

За дверями грузно стучали тяжелые сапоги. В дальней комнате сорочьими голосами стрекотали пишущие машинки. Контору заполняли люди в широких шароварах, в брезентовых спецовках, перехваченных пламенеющими красными опоясками. На лицах шахтеров не смылся еще летний загар. Люди требовали работы, продовольствия, квартир. И это мешало работать директору.

Из треста еще не было ответа на ходатайство рудничной парторганизации против приостановки работ. Но директор готовился к зимним кампаниям. Один из первых шахтеров, он так же, как и рабочие, не хотел слышать об окончательной ликвидации прииска. Две тысячи горняков ждали от него спасения Улентуя.

Сквозь позлащенные солнцем окна директор смотрел на приплюснутые избушки и палатки старательского стана, на развернувшуюся к реке долину.

Осень вплетала в увядающие травы золотые нити.

Рудник окружали темнеющие хвойными лесами сопки. Поселок всполошными криками будоражили разжиревшие за лето галки.

Директор повернулся от окна на топот шагов. Высокая голубоглазая женщина в темно-синем жакете и серой шляпе положила на стол документы и пытливо глянула на директора. От неожиданности долго не могли начать говорить.

– Вы ко мне? – наконец спросил он.

– Да… Я – инженер, и командирована сюда трестом.

Директор улыбнулся. Нежно-розовые ямочки на щеках приезжей и этот грудной высокий голос чем-то давно забытым тревожили сознание. Солнечный луч заслонял лицо женщины, и директор щурил глаза.

– Ликвидировать или выправлять нас приехали? – спросил он.

– Нет… почему же. Ликвидация не в моем духе…

Протяжно заныл телефонный звонок. Директор взял трубку, сказал приезжей:

– Дела передайте в сектор кадров Самохватовой, а поговорим мы основательно завтра. Вы по какой специальности?

– Я геолог, а за границей знакомилась с устройством обогатительных фабрик.

– Вот, хорошо. Где там работали?

– Была почти везде, но основательно практиковалась в Трансваале на руднике Робинсона.

– Нам как раз такие специалисты сейчас и нужны.

Мелькнувший профиль и неутратившая девичьих форм фигура женщины-инженера опять показались директору близкими.

Он проводил глазами приезжую и опустился на стул. Нужно было вытеснить из озабоченной памяти сегодняшнее, неотложное, чтобы вернуться мыслью к прошлому, давно унесшемуся в половодье бурных лет, к сгоревшим, расплавленным жаром борьбы дням. Он морщил коричневую кожу лба. И вдруг оторвался от стула.

«Неужели?»

Клубок воспоминаний незаметно для самого распутался.

Был вьюжный трескучий морозом вечер. Улицы большого города, кривые старомодные улицы, дерзостно полыхали красными знаменами. Улицы не вмещали ревущего людского потока. И девятнадцатилетний Гурьян впервые услышал непонятные, зовущие слова:

 
_{…Отречемся от старого мира…}
 

Гурьян был одинок, не имел пристанища, не знал, куда пойти. Больничная сиделка сунула ему в руку бумажку с адресом и захлопнула дверь. Парня одолевала слабость, от нее дрожали ноги. Робко постучался в богатую городскую квартиру, и здесь неожиданно был встречен как земляк. Здесь же он узнал о гибели девушки, похожей на Таню. Учитель помог Гурьяну устроиться на работу, а взвихренные революцией дни подхватили парня на могучие крылья. И он, как многие, прошагал с героическим поколением поля и взгорья революционных боев. Но город и армия, давшие школу революционной и трудовой выучки, не удержали. Найденный с Митрофаном Улентуй пригодился в двадцать третьем. Первый разведчик, освоитель и шахтер, Гурьян в течение десяти лет выдерживал новые сражения за жизнь рудника и особенно теперь, когда старая администрация и значительная часть технического персонала готовили его на консервацию.

«Неужели она?»

Директор нажал кнопку звонка. В кабинет легко вбежала краснощекая девушка. Она была невысока ростом, но крепко сколочена. Из-под легкой кофточки девицы внушительно бугрились мускулы.

– Что, Гурьян Минеич?

Она забросила назад тяжелые темные волосы и смородинами немного узких глаз остановилась на лице директора.

– Документы нового инженера у тебя, Катюша?

– Женщины-то? Да…

– Как ее зовут?

Под ногами девушки заскрипели рассохшиеся половицы.

Она быстро вернулась и распахнула папку.

– Ее зовут Татьяной Александровной.

– А фамилия?

– Вандаловская…

Директор торопливо перелистывал бумаги. На двух документах стояли заграничные штампы.

– Значит, не та…

Катя заулыбалась. А он, поняв свою опрометчивость, начал торопить:

– Нужно сейчас же, Катюша, наладить ей квартиру… Она куда ушла?

– Сидит в техническом бюро с Антроповым и главным инженером, – девушка выставила тугие припухлые губы. – Но я не знаю, Гурьян Минеич, как и быть. Вы сами видите, как у нас с жилплощадью…

– Посмотри, пожалуйста, свободную комнату в помещении лаборатории и распорядись, чтобы приготовили ее почище. Это нужно скорее.

2

По стародавним отвалам желтел увядающий обильно засевший пырей. Сухими дудками шумел обклеванный ветрами коневник. Хребты разрубала глубокая безлесная падь. Падь шла от сопок к долине, а по кромкам ее чертили склоны нехитрые старательские шурфы. Старатель не лез на вершины гор, уступая место шахтам, он искал россыпное золото там, где почва мягче.

Так же десять лет назад Гурьян был уверен, что золотоносные месторождения в россыпях сосредоточены только у подножия хребтов. Но теперь по его же почину была снесена на слом памятная охотничья избушка. На месте избушки кривился обветшалый копер первой шахты, уже выработанной и заброшенной. На шахту теперь смотрели с таким же безразличием, как на уходящую от поселка тайгу, злобствующую по ночам голосами зверей.

Россыпи уступили здесь первенство рудам. Центральная шахта «Соревнование» пробита на самой вершине увала. По высеченной уступами дорожке Гурьян поднимался на хребет. Внизу крутоплесая река Улентуй путала петлями нетронутую долину. Влево по извилистой, до лоска укатанной дороге жестко скрипели нагруженные рудой таратайки. Приземистые битюги скупо и размеренно переставляли ноги, упорно оседая круглыми задами на несокрушимые шлеи. Лошади и отвозчики, казалось, сливались в одном опасении, как бы не случилось очередной аварии. В этих дорожных петлях не один раз увечились люди и кони.

Гурьян отвернулся. Примитивная ямщина давно тяготила его.

День заканчивался. Выходившие наверх забойщики и откатчики выхлопывали пыльные спецовки. Лебедка поднимала из ствола последнюю бадью.

Директор разорвал свежую пачку папирос, к которой сразу потянулось несколько рук. Расталкивая шахтеров, в средину пробрался с блокнотом в руках маленький человек. Верткий, с бегающими серыми глазами, он был похож на мальчика-газетчика. Это был помощник завшахты и завкомщик.

– Ну как, Яцков? – спросил Гурьян.

– Средняя на забойщика семьдесят пять соток, – не задумываясь, ответил маленький человек. – Одна бутовская бригада дает восемьдесят.

– Мало, Степан.

– Да, но шахту «Пятилетку» мы оставили позади… и третью обогнали…

– Все равно… Бегунка у нас вхолостую жернова трет… Руды надо…

– И эту отвозить не успеваем. – Высокий и плечистый бородач Бутов шагнул к директору, разминая подковами засохшую землю. – Конским и людским хребтом, Гурьян, «Гора» не завалишь.

Забойщики с уважением смотрели на своего завшахтой. В сумерках он был похож на великана, вышедшего из неведомых таежных мест. Темные слитки бровей шахтера сдвинулись к переносице, а на скуластом крупном лице сжалась мелкая сетка морщин. Он взмахнул руками и указал вниз на выкинувшуюся из лога макушку бегунной фабрики.

– Вот ежели бы из нашей шахты распороть брюшину этому хребту тоннелью или, скажем, открытым разрезом, тогда бы можно гнать руду прямо на вагонах или волокушей… А ведь, смотри, как удобно… Из этой шахты вагон идет наклонно к «Пятилетке», а там от шахты «Трансвааль» можно продолбить такую же дырку… Пятую и шестую соединить с разрезом – плевое дело… Так бы все и пошло к дробилкам.

– Да… Но каких капиталов потребует эта комбинация?

Главный инженер Клыков поправил широкостеклые очки и сдунул пепел с папиросы. Бутов сверху посмотрел на специалиста.

Но колкие глаза инженера не погасли перед упорным взглядом шахтера, побывавшего под Ленским расстрелом.

– Сколько бы не забухать, а хребет развалить надо…

– Это фантазия, – усмехнулся главный.

– Почему? – вмешался директор.

Инженер передернул острыми угловатыми плечами.

– Это вам, Гурьян Минеич, известно больше, чем мне…

– Никто на такой риск не даст денег?

– Да… показатели разведок не дают положительного эффекта… Зарывать деньги в землю никто не позволит…

Гурьян пытливо щупал глазами инженера. Весь он был какой-то колкий, с нескрытым высокомерием.

– Разведки мы делали пока рукопашные, товарищ Клыков, – заметил он, думая об Улентуе и его дальнейшем развитии.

Бутов, расталкивая забойщиков, протискался вперед. Он догнал директора на крутолобом спуске к поселку и крепко хлопнул по пыльному голенищу.

– Слушай, Минеич. Ты как мозгуешь насчет слов Ивана Михайловича? Не шибко сдавайся… задумал и делай по-своему, по-шахтерски… Ишь, о советских капиталах у него печенка заболела… А у меня сомнение. Не верю, чтобы тут не было металла… Голову отруби – не верю. В прошлом году две шахты на пустое пробили, потому что били не по-человечески… А я чую, что золото мы найдем не хуже ленского.

На провалившейся в темноту низине слабо брызнули электрические огни. С гор ералашно зашумел ветер, и шум этот был похож на бушующий прибой волн.

Бутов черкнул рукой полукруг и набрал в грудь воздуха.

– Который год вязнем в болоте, харкают нам в глаза… А за что, спрашивается? Все это только благодаря мировому капиталу – так я заключаю… Старатели маятой замаяли. Лазают они здесь по собачьим норам и без толку… Ну-ка, дай две смены в шахты, ручаюсь головой, что всякие промфинпланы давно бы перекрыли.

– Силенок пока не хватает, Нил, – успокаивающе ответил директор. – Бутов остановился и прикурил трубку. – Все надо подготовить. Видишь, трест упирается…

– А за тобой – две тысячи шахтеров и пятьсот коммунистов.

Гурьяну возражать было нечего. Словами старый шахтер вслух угадывал его мысли.

– Я подумаю, Нил… Подумай и ты… Скоро производственное совещание… Но главное, что ответит трест.

Бутов, шумя по гальке коваными сапогами, размашисто зашагал домой, а Гурьян, обогнув длинные постройки складов, внезапно остановился против трех освещенных окон соседней с лабораторией комнаты.

«Устроилась ли?» – подумал он.

К окну приблизилась Татьяна Александровна. Гурьян вздрогнул, хотел отойти, но любопытство приковало директора. «Инженерша», как назвали ее в конторе, поправила прическу и протянула между наличниками тонкий шнурок для занавески.

«Кто она такая?» – размышлял директор, рассматривая строгое лицо женщины. Она отбросила назад волосы и, глянув в окно, быстро задернула занавеску. Гурьян колебался. Ему хотелось узнать скорее, с какими настроениями она приехала на рудник. Но вспомнил, что дома ждет жена и семилетняя Ленка, а было уже поздно.

3

К новой квартире из трех комнат, беспорядочно заставленных старинной мебелью, привыкнуть еще не мог. Зато располневшая Варвара как будто всю жизнь вращалась в этой обстановке. Тряпка для обтирания мебели сделалась неразлучной спутницей двухнедельной директорши. Самодовольное, слегка расплывшееся лицо жены раздражало Гурьяна. Но он не мешал ей, как с давних пор перестал заниматься перевоспитанием неподатливой на этот счет Варвары. Сегодня же ему не нравилось даже белое одеяльце с кружевцами, под которым сладко посапывала Ленка.

Он, часто сравнивая жену с Катей Самохватовой и другими женщинами – активистками рудника, тревожно думал, что Варвара утратила способность выпорхнуть из нагретого гнезда. Не один раз он отправлял ее в школу ликбеза, пытался пристроить на общественную работу, но дело всегда кончалось ссорами. Женщин-активисток Варвара называла «трепохвостыми» и считала непреложным правилом ограждать от них Гурьяна. Так из молчаливой когда-то женщины она превратилась в болтливую, беспричинно-раздражительную, охочую до всяческих сплетен и безвкусных нарядов, ревнивую хозяйку дома.

– Ах, Гурьян, какие кофты привезли в распред, – встретила она на пороге, – Ты никогда не найдешь часу похлопотать в домашность. Гляди, в чем Ленка у нас ходит. А там такие расчудесные кустюмчики и как раз на ее ростик…

– Не кустюмчики, а костюмчики, – хмуро поправил директор.

Лицо Варвары сразу поблекло, искривилось обидой. Она не досказала всех новостей.

– Ладно… Мы необразованные…

И когда сели ужинать, снова продолжала:

– Какая-то смешная инженерша сюда приехала Я сама видела ее в распреде… Волосы наместо косы завивает и папироской пышет. Аж глядеть муторно. Тьфу! Здоровенная и гладкая.

– Ничего страшного в этом нет… Ты не брякни еще при людях какую-нибудь чушь… Эта инженерша была за границей, помни.

Наскоро допив чай, Гурьян прошел к письменному столу и взялся за карандаш. Варвара долго гремела посудой, торопливо досказывала происшествия минувшего дня. Незаметно для себя она быстро забывала обидные замечания мужа.

Гурьян сосредоточенно смотрел в окно. Предстоящие бои за существование рудника гнали сон, мысли липко осаждали мозг. Где-то за углом дома одиноко тявкала собака, чуя невидимо враждебное в темнеющей тайге.