355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Петр Краснов » Ложь » Текст книги (страница 1)
Ложь
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 04:30

Текст книги "Ложь"


Автор книги: Петр Краснов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Петр Краснов. Генерал-майор, атаман Войска Донского
Ложь

…сказал Иисус к Иудеям: «Ваш отец диавол, и вы хотите исполнять похоти отца вашего; он был человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нем истины; когда говорит он ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи».

Ев. от Иоанна. Гл. 8, ст. 31 и 34

О романе «Ложь» и его авторе

В Колонном зале Дома союзов – бывшем здании Московского Дворянского собрания – 16 января 1947 года была подведена роковая черта под жизнью белого и казачьего генерала, видного писателя русского зарубежья, Петра Николаевича Краснова.

На следующий день газета «Правда» опубликовала сообщение: «Военная коллегия Верховного суда СССР рассмотрела дело по обвинению арестованных агентов германской военной разведки, главарей вооруженных белогвардейских частей в период гражданской войны атамана Краснова П.Н., генерал-лейтенанта белой армии Шкуро А.Г., командира “дикой дивизии” генерал-майора белой армии князя Султана-Гирея Клыча, генерал-майоров белой армии Краснова С.Н. и Доманова Т.И., а также генерал-лейтенанта германской армии эсэсовца фон Паннвица в том, что по заданию германской разведки они в период Отечественной войны вели посредством сформированных ими белогвардейских отрядов вооруженную борьбу против Советского Союза и проводили против него шпионско-диверсионную и террористическую работу». Все обвиняемые были приговорены к смертной казни через повешение. В тот же день приговор был приведен в исполнение…

Представленный на суд читателя последний роман Краснова «Ложь» (закончен 27 марта 1939 года, и в том же году, незадолго до начала Второй мировой войны, опубликован в парижском издательстве В.П. Сияльского) еще при жизни автора был объявлен противниками генерала «нацистской агиткой». Роману «не повезло» – за все прошедшие со времени окончания войны десятилетия он не переиздавался, если не считать нескольких малодоступных широкой аудитории полукустарных малотиражных изданий, вышедших в России и Украине уже в 2000-е годы [1]1
  В эти издания вкралась масса неточностей, технических ошибок и погрешностей, фразы на иностранных языках, в обилии встречающиеся в романе, были до неузнаваемости искажены.


[Закрыть]
. Не вошел он и в изданное в 2012 году 10-томное собрание сочинений П. Краснова, вышедшее в библиотеке журнала «Огонек».

Между тем, уже один тот факт, что Краснов каким-то непостижимым, мистическим образом сумел предельно точно предсказать во «Лжи» собственную судьбу и смерть (главного героя романа, белого генерала Акантова, так же судили в колонном зале Дома Союзов, так же говорил он заранее заученные, казенные фразы, призванные продемонстрировать «раскаяние», и точно так же казнили в тот же день, почти сразу после объявления приговора), заставляет нас внимательнее посмотреть на это произведение и, разумеется, исторический контекст, в котором оно рождалось…

Бурная, насыщенная ратной, политической, литературной и пропагандистской деятельностью, судьба генерала Краснова до сих пор вызывает жаркие споры апологетов и их оппонентов. Не менее оживленные дискуссии ведутся и вокруг его творчества…

Выходец из именитого казачьего рода, П.Н. Краснов родился 10 сентября 1869 года в Санкт-Петербурге. После окончания классической гимназии Петр поступил в кадетский корпус Императора Александра II. Здесь он впервые начал пробовать свои силы на литературном поприще, написав ряд небольших рассказов об отечественной истории. В 1887 году Краснов поступил в Павловское военное училище, окончив которое начал службу в престижном Лейб-гвардии Атаманском полку. С 1891 года очерки и рассказы хорунжего Краснова стали регулярно появляться в центральной военной газете Российской Империи – «Русский Инвалид», в «Петербургском Листке», «Биржевых Ведомостях», в журналах «Нива», «Вокруг Света» и «Военный Сборник». Первая книга Петра Николаевича, сборник «На озере», вышла в 1893 году. В это время окончательно сформировалась творческая тематика писателя: казачество и воинская служба.

В конце XIX века Краснов выполнял различные служебные задачи в Эфиопии, Китае, Индии, Турции, Персии… Захватывающие приключения военного путешественника нашли отражение в многочисленных повестях и рассказах, которые охотно и регулярно публиковались в столичных издательствах.

За участие в боевых действиях во время Русско-Японской войны Петр Николаевич был удостоен орденов Св. Анны и Св. Владимира. В 1910 году Краснов получил чин подполковника и был назначен командиром 1-го Сибирского казачьего полка, дислоцировавшегося на границе с Китаем. Впечатления, полученные в период службы у подножья Тянь-Шаня, легли в основу приключенческого романа «Амазонка пустыни». Несмотря на «легкий жанр», в котором было написано это произведение, Краснов оказался поразительно точен в своих оценках будущего потенциала Поднебесной.

Перед Первой мировой войной Краснов возглавил 10-й Донской казачий полк, расквартированный в Замостье Люблинской губернии Царства Польского. Здесь в августе 1914 года он встретил первые залпы великой катастрофы, в клочья разметавшей весь тот мир, который так дорог был для Краснова, и ностальгия по которому плотно пропитывает все межвоенное творчество писателя.

Спустя три месяца он был назначен командиром казачьей дивизии и произведен в генерал-майоры. За выдающиеся заслуги (в частности, за отличие во время Брусиловского прорыва) Краснов удостоился ордена Св. Георгия и Золотого Георгиевского оружия.

Напряжение ратных будней не заставило Петра Николаевича отложить перо. Все свободные часы и минуты он посвящал литературному творчеству. Находясь в лазарете после ранения в ногу, Краснов написал сборник новелл «Тихие подвижники. Венок на могилу солдата Императорской Российской Армии». Впоследствии этот сборник был переведен на 17 иностранных языков.

Трагические события 1917 года Краснов переживал крайне тяжело. Он не мог смириться ни с анархией периода Временного правительства, ни, тем более, с кровавыми бесчинствами большевистской диктатуры. Петр Николаевич был одним из первых, кто оказал красным вооруженное сопротивление, участвуя в наступлении на столицу. 2 ноября 1917 года Краснов оказался в плену у большевиков. В советское время генералу часто «ставилось в вину» то, что он «дал честное слово, что прекратит борьбу против советской власти». Советские авторы почему-то возмущались, что «он нарушил свое слово и тайно бежал из Петрограда на Дон, чтобы снова вступить в антисоветский лагерь» [2]2
  См., например: Самойлов е.От белой гвардии – к фашизму / Неотвратимое возмездие. По материалам судебных процессов над изменниками Родины, фашистскими палачами и агентами империалистических разведок. М., 1974. С. 125.


[Закрыть]
. Можно подумать, «обиженные» столь «дерзким поступком» большевики ни разу не нарушали подписанных ими договоров, не говоря уж о словесных заверениях!..

Итак, Краснов продолжил борьбу на Дону. На Круге Спасения, в 1918 году, казаки выбрали его войсковым атаманом Всевеликого Войска Донского. В отличие от А.И. Деникина, ориентировавшегося на страны Антанты, Краснов, будучи монархистом, возлагал надежды на помощь вчерашнего противника – Германского рейха. Эта «германофильская» линия позже получила продолжение в виде почти безоговорочной коллаборации генерала с национал-социалистами…

Отменив декреты советской власти и Временного правительства, Краснов провозгласил создание Донской республики, которую он впоследствии планировал сделать самостоятельным государством. В тот момент он полагал, что в условиях победного шествия большевизма по дымящимся развалинам Российской Империи, нужно попытаться спасти от красных хотя бы что-то.

Германия признала Донскую республику. Однако это вызвало разлад в отношениях с Добровольческой армией Деникина, в которой его обвиняли в сепаратизме, в связях с немцами и отказывались помочь в борьбе с большевиками. Такие же взгляды разделяли и представители Антанты.

После поражения Германии в Первой мировой войне Донская армия в ноябре 1918 года оказалась на краю поражения, и Краснов принял решение об объединении с Добровольческой армией. В феврале 1919 года Краснов под нажимом Деникина вынужден был уйти в отставку, после чего уехал в Эстонию, в Северо-Западную армию генерала Н.Н. Юденича. Здесь он отвечал, в частности, за ведение пропагандистской работы и вместе с А.И. Куприным редактировал газету «Приневский край».

После поражения Белого дела, в 1920 году, он эмигрировал в Германию. С 1923 года он жил в Париже, а в 1936 году вновь вернулся в рейх. Краснов прожил на чужбине четверть века и все это время он совмещал писательский труд с бескомпромиссной борьбой против советской власти.

В 1921 – 1943 годах Краснов опубликовал 41 книгу: однотомные и многотомные романы, четыре сборника рассказов и два тома воспоминаний. Среди его произведений можно назвать романы «От Двуглавого Орла к красному знамени», «Понять – простить», «Largo», «Ненависть»… Большинство из красновских книг имели успех не только в русской беженской среде, но и у европейских читателей.

Здесь нелишне привести оценку творчества Краснова, данную уже упомянутым Куприным: «У П.Н. Краснова есть о чем сказать. Видел и испытал он за эти времена так много страшного и величественного, уродливого и прекрасного, что хватило бы на десяток средних, заурядных жизней. И надо признать, судя по первому тому, что все, близко знакомое автору, лично им наблюденное и пережитое, он умеет передавать ярко и выпукло, с настоящим мастерством, с особенно широким подъемом в массовых сценах, с благородным пафосом. Это все плюсы; о них под конец, для загладки. Начнем с минусов произведения.

Местами оно написано, как выражался Чехов, “по старинке”, в формах и тонах, давно забытых нынешней русской литературой, которая, порой в ущерб вескости глубины и содержательности рассказа, дошла, с легкой руки того же Чехова, до замечательной кропотливой выразительности в технике.

П.Н. Краснов говорит много прямой и жесткой правды, за что, надо сказать, его роман уже успел вызвать негодование в некоторых сферах. Нельзя обличать даже и задним числом неприглядные язвы» [3]3
  Куприн А.О романе П.Н. Краснова «От Двуглавого Орла к красному знамени» / «Общее дело» (Париж), № 2979, мая 1921.


[Закрыть]
.

…Приход к власти в Германии правительства Гитлера, 30 января 1933 года, был воспринят Красновым, впрочем, как и многими право-ориентированными русскими эмигрантами, с энтузиазмом. Значительная часть российских изгнанников была дезориентирована и обманута антибольшевистской риторикой гитлеровцев, многие вступили на путь активного сотрудничества с пропагандистскими и разведывательными органами Рейха [4]4
  Во многих случаях, эта изначальная готовностью к сотрудничеству очень скоро сменялась глубоким разочарованием. Более того, в августе 1942 г. руководство вермахта прямо запретило участие эмигрантов в формированиях из местного населения на Восточном фронте. К концу лета большинство русских эмигрантов были отозваны с оккупированных территорий СССР. См., например: Ж уков Д., Ковтун и.РННА. Враг в советской форме. М., 2012. С. 25.


[Закрыть]
. По мнению историка С. Дробязко, «союз с Гитлером воспринимался многими из казачьих вождей не как выбор наименьшего зла, а как возвращение к традиционным приоритетам российской политики, имея в виду эпоху “Священного Союза”» [5]5
  См.: Русские без Отечества. Очерки антибольшевистской эмиграции 20-х – 40-х годов. М., 2000. С. 214.


[Закрыть]
. Такой подход отчасти разделял и Краснов.

В 1947 году он признавался, что «Эмигрантские круги за границей, в том числе и лично я, встретили нападение гитлеровской Германии на Советский Союз довольно восторженно. Тогда господствовало среди нас мнение: хоть с чертом, но против большевиков…» [6]6
  Цит. по: Самойлов Е.Указ. соч. С. 137.


[Закрыть]
.

В сентябре 1943 года Краснов был назначен начальником Главного управления казачьих войск Имперского министерства по делам оккупированных восточных территорий. Словом и делом он принимал непосредственное участие в войне Германии против Советского Союза, в формировании казачьих частей, участвовал в создании «Казачьего стана».

В одном из своих воззваний генерал писал: «…Услышал Господь молитвы наши!.. Пришло, чего ждали казаки! Пришло удостоверение Германской власти признания казачьих заслуг перед миром; обещание защиты и покровительства Вождя Германского народа Адольфа Гитлера!.. Война с коммунизмом не кончена. Нужно уничтожить коммунизм везде, где он может помешать нам получить то, что дается теперь…» [7]7
  Цит. по: Крикунов П.Казаки между Гитлером и Сталиным. М., 2005. С. 300 – 301.


[Закрыть]
.

В мае 1945 года Краснов сдался в плен англичанам, и в австрийском городе Лиенце 28 мая 1945 года вместе с 2,4 тысячи казачьих офицеров был передан советской военной администрации. Дальше была Москва, Бутырская тюрьма и уже упомянутый судебный процесс 1947 года…

Итак, к моменту создания романа «Ложь» Краснов уже давно являлся убежденным сторонником уничтожения советской власти с помощью внешних сил, под которыми он подразумевал, в первую очередь, гитлеровский Рейх. Поскольку фабула романа тесно связана с современной Краснову повседневностью эмигрантской жизни, мысли и чаяния самого автора неизбежно нашли отражение и в сюжете его произведения. В этом смысле, можно констатировать, что военной коллаборации Краснова в данном случае предшествовала «литературная коллаборация», ведь на страницах романа густо присутствуют образы, как будто скалькированные с клише геббельсовской пропаганды…

Роман «Ложь» композиционно состоит из четырех частей. В центре повествования – судьба белого генерала Акантова и его дочери, Лизы. Каждому из этих двух главных героев предстоит пройти собственный скорбный путь, в одном случае закончившейся советским судом, приговором и казнью, в другом – обретением веры, любви и Отечества.

Правда, это Отечество «загадочным образом» оказывается неразрывно связано с нацистским Рейхом. Так, Лиза почему-то постоянно «путает» Германию и будущую Россию, а то и вовсе подменяет одно – другим: «Права была Лиза в своем жестоком приговоре: России не было. Не было у Лизы Отечества. Но когда бесшумно проносился мимо пароход “Бремен”, и увидала Лиза черную свастику на белом фоне на алом полотнище флага, – знак вечного движения, непрерывного прогресса, ощутила, как теплая волна залила ее сердце… Родина!».

Сюжет построен, в целом, линейно: так, события первой части происходят в Германии, где Лиза провела все свое детство и юность, второй – во Франции, в Париже, куда забирает Лизу ее отец, генерал Акантов, третья часть начинается с путешествия Лизы в Нью-Йорк, «на заработки»… В структуре присутствуют и многочисленные экспозиции, отсылающие нас, в первую очередь, к событиям Гражданской войны, в ходе которых Акантов знакомится с одним из наиболее отталкивающих персонажей романа – певицей Магдой Могилевской, прообразом которой была знаменитая Надежда Плевицкая.

Эти экспозиции, вкупе с часто меняющимся переносом места действия, несколько разгружают затянувшуюся завязку. Кроме того, именно в них Краснов обретает возможность продемонстрировать то, в чем он действительно чрезвычайно силен, как писатель: а именно сцены боев и военного быта. Иногда автор явно злоупотребляет такими катализаторами, как диалоги, – увы, часто вовсе неестественные.

Кульминация и развязка отнесены Красновым в заключительную, четвертую часть. Кульминационным моментом романа является решительный разрыв Акантова с масонской ложей, в которую он оказался втянут с помощью лжи и обмана. Соответственно, развязка разделена между двумя главными героями. В случае с Акантовым – это суд и казнь, в случае Лизы – осознание (наконец-то!), что ее Родина – это все же не гитлеровская Германия, а – пусть грядущая – Россия.

В романе присутствуют как бы две силы. К положительной автор относит всех честных и ищущих русских эмигрантов, не готовых смириться со своим положением (Лиза, Акантов, Верховцевы), а также… сочувствующих им нацистов. Отрицательный пласт, объединяемый в одно общее понятие «ложь», вырисован гораздо более подробно и тщательно. Здесь – и масоны, и евреи, и большевики со своей агентурой, и эмигранты, позабывшие о том, что они русские, купившись на материальные блага.

Краснов не жалеет красок, чтобы «заклеймить» эту «ложь», рядящуюся в разные маски: отрицательные персонажи предстают то под личиной либералов, то прикрываются показной «русскостью», чтобы вызвать у дезориентированных изгнанников ностальгические чувства и заманить их в ловушку, то одевают на себя таинственные франкмасонские знаки:

«Круглое, полное, сальное лицо Лапина скривилось в презрительной усмешке…»;

«Пижурин и на человека не походил. Какое-то человекообразное чудовище из Уэльсовского романа. Человек будущего, сорокового века, мозгляк, с огромным черепом, искривленный подагрой и ревматизмом, потерявший зрение, силу ног и рук, полупаралитик, сохранивший во всей остроте большой циничный ум и все влечения тела…»;

«Это Магдалина Могилевская, а не Дуся Королева… Это та “красная матушка”, предательница и убийца… Как она, однако, стара… Акантов видел дряблые щека, у шеи под челюстью были заметны следы швов после операции омолаживания… Она вся ложь…».

Испытывая ненависть и презрение ко всему советскому (в оригинальном наборе романа словосочетания « красная армия», « союз советских социалистических республик» и т.д. пишутся исключительно со строчных букв; в то же время слово « русский» – всегда, даже в таких сочетаниях, как « русская водка», « русский кабак», – только с прописных), автор не устает выказывать восхищение национал-социалистами, даже и в тех случаях, когда они предстают во всей своей расистской прямолинейности.

Вот, что говорит, к примеру, одному из героев Курт Бургермейстер, первый возлюбленный Лизы: «Ты понимаешь, Игорь, что нужна жертва, и я готов на жертву. Я проверил себя: я люблю Лизхен, но я не могу на ней жениться, и я, вероятно, вообще никогда не женюсь. И, если я женюсь, то на немке. Этого требует чистота расы. Я больше всего, и только, люблю Германию и партию. И я должен для них пожертвовать своим личным чувством». Игорь, а вместе с ним, надо думать и автор, делает из сказанного следующий вывод: «Так, вот… мы считали Курта “шляпой”, а он оказался сильнее нас всех…».

Оторопь вызывает и такая «презентация» одного из берлинских знакомых Лизы: «Ральф Сенендорф, милая Лиза, специалист по ядовитым газам. Он хочет изобрести такой газ, чтобы он действовал по всему земному шару, но только на неарийцев, – пустить такой газ, и в одно мгновение все жиды подохнут».

Разумеется, сегодня все это может просто шокировать читателя.

При всем сказанном, что-то не позволяет нам механически обозначить роман просто как заурядную поделку, изготовленную в угоду «имперскому министерству правды». Ведь помимо распространенных и поныне примитивно-расистских представлений, антисемитских предрассудков и штампов, здесь есть и безусловные литературные достоинства, и небезынтересный сюжет, и переплетение реальных и вымышленных событий, и чрезвычайно любопытные описания – включая бытовые – давным-давно исчезнувшего довоенного мира. Кроме того, роман можно назвать важным историческим источником, ведь Краснов подробно излагает здесь мотивацию тех эмигрантов, которые чуть позднее – с началом войны Германии против СССР – надели немецкие мундиры…

Предлагаемый читателю текст подготовлен и сверен нами по парижскому изданию 1939 года. В корпус романа не вносилось никаких изменений, кроме того, что написание некоторых слов, словосочетаний и аббревиатур было приведено в соответствие с правилами орфографии современного Русского языка, в некоторых случаях исправлялись также пунктуационные неточности. Авторские подстрочные примечания оставлены без исправлений, перевод английских, французских и немецких слов и выражений – также авторский. Наши примечания снабжены соответствующей пометкой.

Дмитрий Жуков

Часть первая

I

Реке подобна человеческая жизнь. В лесной глуши… на высокой горе, в серебряном блистании вечных ледников… в степной глубокой балке, у крутого пристена, под нависшим камнем… из зеленой тины болот – рождается тонкая струйка текучей воды и идет, бежит, журча и булькая, напевая радостную песню жизни по Божьему миру.

Еле приметным ручейком – перешагнуть можно – катится она по камушкам, как нянину сказку, слушает говор природы, радует путника манящей свежестью хрустальной воды… Так в грезах и сказках, в тихих колыбельных песнях, в маминой ласке, в несказанно прекрасном познавании окружающего, проходит ясное, светлое, чистое детство…

Иногда – так и замрет ручьем, не вылившимся в реку, уйдет под землю, скроется в болоте, убежит к близкому морю… Умрет человек ребенком, ничего не свершив.

Иной раз добежит до края плоскогорья, бурно сорвется вниз водопадом, шумными каскадами пронесется по крутому каменистому скату: тяжелая юность, обуреваемая страстями, пройдет – и вот уже вышла река на равнину, ширится притоками, как человек знаниями и опытом жизни, течет умиротворенная, несет на груди своей пароходы и баржи, шумит мельницами, трудится, работает, плодотворит и, спокойная и плавная, величаво вливается в море…

Смерть… Кончена река – начинается беспредельность морская… Новая жизнь… Вечная жизнь океана…

Разные реки – различны и жизни людские. Все идут к одному концу – к вечности… К вечно волнующемуся и вечно волнующему человека морю.

Детство Лизы Акантовой было короткое. Недолго тихо шло оно под колыбельную песню и ласки матери, недолго Лиза покоилась в холе, – как ручей в лесной глуши, – дальше помчалась по камням, разбиваясь в перистые брызги, покрываясь белой пеной, крутясь и волнуясь. Тяжел и обрывист был скат жизни. Захватил юность, ненадолго успокоился ровным потоком годов ученья и снова оборвался бешеным водопадом.

У Лизы Акантовой счастливого детства не было. Те первые годы жизни, которые обычно вспоминаются, как смутный, но радостный сон, кажутся милой сказкой, овеянной материнской любовью, уютом родительского дома, колыбельною песнью матери, ласкою и заботою семьи, – Лиза вспоминала, как страшный, полный кошмаров, непробудный сон.

Она родилась незадолго до Великой войны, и первые, полусознательные впечатления: тревога матери, ожидание писем, слезы и тоскливое одиночество в покинутой отцом семье. Когда вспоминала Лиза мать, ей всегда представлялось прекрасное лицо, орошенное слезами, смутное, неясное, неопределенное и неутешно печальное.

Годы, когда складываются в человеке первые представления о мире и о людях, когда подыскиваются слова и определения всему увиденному и подмеченному, и когда начинает, еще робко, но уже достаточно четко, работать память, – были годами смуты и постоянного бегства с места на место. Годы ожидания чего-то невероятно ужасного… Придут… ограбят… уведут… разлучат… убьют. Ни мягкой, уютной кроватки: где-нибудь в кресле, на диване, в ногах у матери, в вагоне, на пледе, на пароходе, в душном трюме переполненном несчастными, насмерть напуганными людьми. Ни игрушек, ни игр. Всегда со старшими, всегда с несчастными, затравленными людьми.

Отца Лиза не знала. Она увидала его первый раз, когда где-то в чужом краю, у чужих людей, умирала ее мать. Человек в русых усах, среднего роста, стройный, очень худощавый, в военной форме, стоял на кладбище над свежей могилой и плакал. А потом Лизу взяла приехавшая нарочно за нею из Германии сестра ее матери, тетя Маша, и увезла Лизу в Берлин.

Этим и закончилась первая пора детства Лизы – кошмарный сон.

Тетя Маша вышла замуж до войны за богатого немецкого фабриканта Норинга. Война его обогатила, революция разорила, инфляция пощипала, но Норинг оправился, и, после тревог и скитаний, Лиза попала в благоустроенную, богатую квартиру в старом доме центра Берлина.

Там и началось настоящее детство, – не какой-то сумбурный, кромешный, страшный сон. Берлин стал ее Родиной. Лиза вырастала в городе, среди городского шума и уличной толпы.

Норинг, когда в Германию хлынул поток русских, безденежных и безработных, и когда сердце его жены разрывалось от жалости, и в нем крепло желание помогать им, призвал жену к себе и тоном, не допускавшим возражения, сказал: «Подальше от русских!»…

Лизу Отто Норинг принял охотно, сердечно и относился к ней, как к дочери. Но по натуре он был сухой, расчетливый человек. Лиза от него особой ласки не видала.

Тетя Маша, по просьбе отца Лизы, учила Лизу Русскому языку и Русской грамоте, занималась французским языком, которым владела в совершенстве, и наняла англичанку, чтобы Лиза умела говорить по-английски.

Отто Норинг это одобрил:

– Языки теперь все, – говорил он, посасывая сигару. – Языки, стенография и спорт.

В виду наказа – подальше от русских – Лиза была отдана в среднюю немецкую школу.

Стенографии она не изучила, но научилась хорошо рисовать, живо схватывая натуру, запоминая линии, и недурно пела немецкие песни. Спортом Лиза увлекалась. Дядя Отто сказал, что этого достаточно.

Так прошла вторая половина детства Лизы. Сытно и привольно, что дало Лизе возможность хорошо развиться и окрепнуть телом, с хорошей систематической подготовкой, чтобы развить ум, но, как всякая послевоенная школа – сделала ее бездушной. Лиза знала, что она православная – «russisch-orthodox», носила на теле золотой, с овальными, как бы листочками, сторонами, с лучами по краям, – православный крестик, но Закона Божьего, катехизиса не изучала, в церковь не ходила. Как-то за мирскими заботами и волнениями Мария Петровна об этом не подумала.

В школьных играх в зале, а в хорошую погоду на гимназическом дворе, проходило детство Лизы.

Были увлечения учителями, веселые прогулки строем, с песнями и гитарой, мальчики впереди, девочки сзади. Прошла эта пора без особенных радостей, но и без больших огорчений, наступила юность.

С детства у Лизы была обязанность каждый месяц писать отцу. Нелегко давались эти письма Лизе.

Трудно писать отцу, которого не знаешь. Лиза описывала свой класс, писала про учителей, писала, что ей хорошо живется у тети Маши. Письма шли на просмотр тете. Та тщательно проверяла, все ли «ѣ» были на месте. Тетка гордилась грамотностью племянницы. Такие же, и тоже бесцветные письма приходили и от отца из Парижа. Посылал Лизин отец и деньги – маленькие деньги – на баловство, на конфеты, на ленточки, на те маленькие безделушки, которые любят девочки.

По окончании гимназии, Лиза поступила в высшую школу. Училась она отлично. Ей было поручено вести семинары с юношами, ее товарищами по курсу. Она блестяще кончала школу. В эту пору первый раз открылось ее сердце.

Лиза защитила диссертацию на звание доктора философии, и с этим званием, покончив с юностью, взрослой, 22-летней девушкой, вступила в жизнь.

Тут открылось то ужасное, о чем Лиза не подозревала, и о чем не подумали ни ее отец, ни тетя Маша.

Отец в письмах этого требовал, а тетя Маша своим русским нутром этому сочувствовала, – Лиза, как была, так и должна была остаться, русской. Лиза жила по Нансеновскому паспорту. В средней и высшей школе Лиза так сливалась со своими товарищами и товарками, что забывала, что она не немка.

Но окончилась школа, – нужно было начинать жить, а жить – это значило работать. Доктор философии должен был начать применять свои знания.

Тысячи препятствий встали перед Лизой. К ним прибавилось и еще одно обстоятельство, очень смутившее тетю Машу. Кончились годы ученья, Лиза перестала ходить в школу, перестала сидеть часами, запершись в своей комнате, уставившись в книгу, перестала зубрить уроки, она стала свободной и стала проводить дни дома. Тетя Маша со страхом отметила, что дядя Отто что-то слишком засиживается за кружкой пива и сигарой после обеда, курит вместо одной две и три сигары, вступает в жаркие диспуты с Лизой, и что у дяди краснеет при этом лицо, и по-особому блестят глаза. Дядя Отто стал приглашать племянницу в театр и в кинематограф.

Тетя Маша заревновала. Лиза стала очень красива. Совсем такая, какою была ее мать в ее годы.

Высокая, стройная, в меру полная. Светлые, длинные волосы, заплетенные в две толстые косы, спускаются ниже талии, и, когда спорит о чем-нибудь Лиза с дядей, беспокойно ерзают по ее спине. Голубые глаза загораются синими, влекущими огнями…

Тетя Маша задумалась. Надо что-то делать с Лизой. По-настоящему, по-старинному – замуж пора… Но где женихи? У Лизы есть товарищи, – женихов не было. Лиза бесприданница. Это еще полбеды. Но Лиза – беженка… Русская, без Отечества… без защиты… С такою красотою – она легко может стать добычей любого проходимца, если ее оставить одну. Продолжать жить втроем?.. «Своя рубашка к телу ближе». Тете Маше не выдержать сравнения ее полнеющего, стареющего тела, ее потухших глаз, стриженых полуседых, сивых волос, с красотою распускающегося юного цветка Лизы.

Устроить на службу? Но куда? Брали только своих. Только своим была дорога. Лиза была чужая.

Немка по языку, немка по воспитанию, в душе и чувствах – немка, она была русской и – беженкой…

Наниматься в няни, бонны?.. Приказчицей в магазин?..

Тетя Маша написала обо всем откровенное письмо отцу Лизы, генералу Акантову в Париж.

Ответ получился скорый. Егор Иванович писал, что он сам об этом думал и этим озабочен.

Бисерным своим почерком – тетя Маша читала письмо через лупу – генерал писал:

«…Конечно, положение мое не очень-то завидное. Как пошел я шестнадцать лет тому назад простым рабочим, токарем по металлу, на завод, так и трублю все на том же месте все шестнадцать годов без перемены. Притом тут пошли нам притеснения. Курс тут налево, и нам, «белым» офицерам, нелегко. Однако, думаю – Лизу взять к себе. Уж очень мне одиноко с годами. Последнее время думы у меня разные, тяжелые думы. Не болезнь, а просто – старость. Никогда ничего не боялся, ни в какую мистику не верил, а вот, после похищения Кутепова [8]8
  Александр Павлович Кутепов (1882 – 1930), генерал от инфантерии, активный участник Белого движения, председатель Русского Обще-Воинского Союза (РОВС) в 1928 – 1930 гг. 26 января 1926 г. был похищен агентами советской разведки. Скончался от сердечного приступа на советском пароходе по пути из Марселя в Новороссийск. – Примеч. ред.


[Закрыть]
, чувствую и себя как бы непрочным. Вьются подле меня темные силы, ищут схватить и устранить. Всю жизнь жил по указу совести и по приказу начальства. Ныне стал правду искать. Никого эти искания до добра не доводили. Лиза скрасит дни моей жизни, да молодой ее разум, может быть, еще и старого поучит.

Что-нибудь тут ей устроить, думаю, можно будет. Конечно, – доктор философии – pas grande chose [9]9
  е велика штука (фр.). – Здесь и далее, если это не оговорено дополнительно, примечания автора.


[Закрыть]
, по нынешним временам; судомойка или кухарка, особенно кухарка, много лучше. Но, ты пишешь: Лиза знает языки; это уже нечто существенное. Вообще, – хлопочу о визах… Нанимаю квартирку, где нам было бы удобно и не стеснительно, и уповаю на счастье.

Подготовь Лизу; в первых числах сентября сам приеду за ней, чтобы лично поблагодарить тебя и Отто Карловича за все, за все, что вы для Лизы сделали. Я почитаю себя вечным Вашим должником…».

Лиза приняла известие о том, что она поедет к отцу в Париж, спокойно и холодно. Черный, густой намет ресниц поднялся на мгновение, открыв синее пламя глаз, но ресницы сейчас же и притушили это пламя.

– Что ж, – сказала Лиза, закуривая небрежным жестом длинную папиросу, – В Париж, так в Париж… Если ничего лучшего не представится до тех пор.

– На что ты рассчитываешь, Лиза?

Лиза по-мужски затянулась папиросой, выпустила дым в несколько приемов, проткнула его языком, и, любуясь на колеблющееся в воздухе голубоватое кольцо, сказала:

– На людскую честность… На благородство…

– Ах, оставь, Лиза, – сказала с досадою тетя Маша. – Все это тогда, когда есть Родина… Когда ты своя… Но ты беженка… Русская!.. Это ужасно!.. Возможно, что у отца тебе будет лучше. Там много русских. Ты войдешь в русское общество…

– В общество беженцев, – поднимая брови и тщательно притушивая папиросу в фарфоровой пепельнице, сказала Лиза. – А как же – подальше от русских?

Марья Петровна пожала плечами:

– Там это будет не нужно. Этого хотел дядя Отто.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю