Текст книги "Две повести. Терунешь. Аска Мариам"
Автор книги: Петр Краснов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)
IX
Наступила холодная, дождливая, грязная петербургская осень. Какъ ни берегъ Панаевъ Аска Марiамъ отъ простуды, она стала покашливать тѣмъ же, груднымъ сухимъ, непрiятнымъ кашлемъ, какимъ кашляла въ свое время и Нина.
Однажды, вернувшись съ прогулки съ промоченными ногами, въ мокрой кофтѣ, она прошла къ себѣ, переодѣлась въ бѣлый хитонъ и, подойдя къ нему, довѣрчиво сѣла къ нему на колѣни и, обвивъ шею рукой, сказала: – «брать мой, а вѣдь мы не выживаемъ этого климата!» Ему почему-то въ этомъ «мы» показался намекъ на Нину.
– Кто мы? – спросилъ онъ, лаская ее.
– Галлассы, – послѣдовалъ короткiй простой отвѣтъ.
Панаевъ ничего не сказалъ.
Въ этотъ вечеръ у нея сдѣлался жаръ и ознобъ, и она больше не вставала съ постели. Доктора опредѣлили у ней скоротечную чахотку. Панаевъ не отходилъ отъ своей рабыни. Она лежала кроткая и покойная, охотно всему покоряясь. Передъ самой смертью она пожелала встать и пройтись по комнатамъ. Она медленно ходила по гостиной, трогала клавиши рояля, смотрѣла вѣнки, долго стояла у окна, глядя, какъ барабанилъ дождь по стекламъ.
– Да, я узнаю все это, – сказала она, наконецъ, Панаеву. – Все это было, только было ужасно давно. Еще до того, какъ пришелъ Маконенъ съ абиссинцами, еще даже до шейха Абдула-Аги, правителя Харара… И какъ это все перемѣнилось. Но я помню. Вонъ той церкви не было, этого дома тоже, и этажерка не такъ стояла, а вотъ какъ, – и она поправила этажерку такъ, какъ она стояла у Нины. – Дай мнѣ моего зайца! – сказала она по-Русски, взяла фарфоровую игрушку и легла съ ней въ постель.
Съ необъятной тоской смотрѣлъ Панаевъ на угасавшую Марiамъ, и она смотрѣла на него другими лучистыми глазами, – глазами Нины.
Онъ взялъ ея маленькую ручку и поцѣловалъ ее; ласка ее тронула, она сжала его руку, на глазахъ проступили слезы.
– Скажи мнѣ, Марiамъ, когда, гдѣ видала ты это все?
– Нѣтъ, гета, – искренно сказала она, – я никогда этого не видала! Это мнѣ такъ показалось. – И она прижала къ губамъ зайчика.
– Ну, а зайчикъ?
– Зайчикъ мой милый, мой родной.
– И его не видала?
– Живыхъ видала подъ Хараромъ. Панаевъ задумался. Молодая жизнь видимо
угасала. Она крѣпко сжимала его руку.
– Дорогая моя, прости меня, что я увезъ тебя изъ твоего теплаго Харара, тамъ ты долго, долго еще прожила бы.
Она отрицательно покачала головой.
– Милый мой! Мнѣ хорошо только тамъ, гдѣ ты. Я такъ люблю тебя, что порою путаюсь и не знаю, гдѣ моя родина – тутъ или тамъ, и рѣшила я, что ты моя родина, мое сердце, мой Хараръ….
Она впала въ забытье, потомъ на минуту очнулась, открыла свои глаза, обласкала Панаева теплымъ взглядомъ любви и проговорила:
– Ты еще здѣсь. Я знала, что ты не покинешь меня. Ты и тогда не покинулъ… Ты все меня любишь. Вотъ и нашелъ ты меня – я вся твоя. Спасибо, мой родной.
Аска-Марiамъ хотѣла еще что-то сказать, но припадокъ тяжелаго кашля снова привелъ ее въ безсознательное состоянiе, а къ вечеру она, не приходя въ себя, умерла…
>>
Ее похоронили рядомъ съ Ниной. Панаевъ былъ увѣренъ, что онъ нашелъ душу покойной невѣсты, и упрекалъ себя за свою поспѣшность. Съ Марiамъ надо было жить въ Крыму. Но всѣ эти событiя нелегко дались ему. Когда ему приходится иногда играть въ салонахъ, скрипка плохо повинуется смычку, состарѣвшiеся въ сорокъ лѣтъ глаза еле видятъ, а сѣдая голова грустно трясется….
И только тогда, когда заведутъ съ нимъ разговоръ о безсмертiи души, онъ оживится – «нѣтъ, господа, я знаю, я увѣренъ, что душа безсмертна!» сильно скажетъ онъ, откроетъ ротъ, будто захочетъ еще что-нибудь сказать, и, – просятъ его, или нѣтъ, – непремѣнно сыграетъ мазурку Венявскаго.
1900,
С-Петербургъ.
