Текст книги "Дорогой героя"
Автор книги: Петр Чебалин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
График и люди
Никто определенно не мог сказать, когда придет конец водоносящим породам и наступят благоприятные геологические условия. А ждать Бридько не мог и не хотел.
У него уже был составлен цикличный график лавы, но, прежде чем его узаконить, он считал своим долгом ознакомить с ним весь коллектив участка. И не только ознакомить. Он знал, что многое ему подскажут, посоветуют.
Вначале график изучила партийная группа участка. Затем были созваны сменные рабочие собрания. Перед этим чертежи графика были вывешены на видном месте в нарядной. Они вызвали большой интерес горняков первого участка и всей шахты. Одни доказывали целесообразность применения цикличного графика, другие сомневались, находили в нем некоторые неточности.
Наблюдая и внимательно прислушиваясь к этой своеобразной дискуссии, Бридько остался доволен. «Значит, взяло за живое, раз горячо спорят», – решил он.
Еще с большей силой спор разгорался на самих собраниях. Иван Иванович сразу же отметил: никто не возражал против нового прогрессивного метода, работы. Спор шел о том, как сделать, чтобы график стал по-настоящему реальным и строго выполнялся изо дня в день.
Слушая выступления, Бридько невольно вспоминал довоенные годы. Тогда его начинание многие встретили буквально в штыки. Да это и понятно: применением графика он, Бридько, выбивал почву из-под ног бездельников, упразднял отживающие горняцкие профессии, с которыми некоторым нелегко было расставаться…
Теперь ничего похожего не было, и Бридько с радостным удовлетворением понял, что воевать за начатое дело он будет вместе с дружным коллективом. Вместе они будут делить горечь неудач и радость успехов….
График предусматривал: каждый рабочий должен знать свое место и строго соблюдать свои обязанности…
Все это хорошо. Но Бридько было известно и другое: можно составить четкий и ясный график, расписать в нем все по порядку. Но все это еще только часть дела. Главное – люди, исполнители графика. Найти ключ к каждому рабочему, знать его нужды, зажечь его, чтобы он работал с огоньком, знал, во имя чего трудится. Именно в этом он видел источник успеха.
…С подачей порожняка не ладилось. Иной раз перебои длились по нескольку часов. И тогда навалоотбойщики сидели по углам лавы в ожидании забурившейся где-то партии порожняка. Все были угрюмы, злы: куда годится такая работа!
Но как только слышался вдали шум электровоза, сразу светлели лица у людей, оживала радостным грохотом лава. И вот опять: не успеет работа как следует разгореться – снова крик снизу:
– Эге-е-й! Бросай качать!
Бригадир Иван Гопко отлично понимал – лихорадочная работа шахты вынужденная: нехватка вагонеток – тяжелое наследие военного времени. Но главное все же беспорядок на шахтном транспорте, что зависело уже от людей.
– Бригадир, давай работу! – наступали навалоотбойщики.
– Что поделаешь, – разводил руками Гопко. – Нет порожняка. На плечах носить уголь не будешь.
Большая часть навалоотбойщиков – вчерашние фронтовики. Они хотели работать только в полную силу. Тем более что страна задыхалась без топлива.
– В чем там у транспортников причина? Неужели ничего нельзя придумать, Иван Иванович? – обращались они к начальнику участка.
Одну из причин Бридько легко обнаружил с первых же дней работы: на участке почти ежедневно появлялись новые машинисты электровозов. Не изучив хорошенько профиль пути, они часто, превышая установленную скорость, «бурили» составы или возили их очень медленно, с опаской. Именно в эти дни Иван Иванович вспомнил о рабочем собрании, на котором обсуждался график и предложения горняков: передать в распоряжение начальника участка подземный транспорт.
Когда Бридько настоял перед начальником шахты, чтобы машинисты на его участке были постоянными и числились у него в штате, начальник подземного транспорта, высокий, жилистый, с резкими нервными движениями человек, рассердился и назвал претензии Бридько незаконными.
– Партизанщину решил разводить, Иван Иванович? Нет, такой номер не пройдет!..
И в самом деле, если пойти на уступки горному технику, тогда со временем вообще надо ликвидировать транспортный участок на шахте. Это значит разрушить то, что существовало десятилетиями.
– Опасаешься, Сергей Иванович, как бы не распалась твоя железнодорожная держава? – с усмешкой сказал Бридько начальнику транспорта. – И пусть ее! Меньше начальства на шахте будет.
– При чем тут «держава»? – еще более рассердился тот. – Я за порядок, а ты его ломать решил, партизанщину…
– Смотря какой порядок, – не уступал Бридько, – есть такие, что и поломать не грех.
Руководители шахты согласились с Бридько, но, правда, договорились, что мера эта временная, и установили минимально короткий испытательный срок. Но не прошло и недели, как дело с транспортом на участке значительно улучшилось.
…Из лавы в вагонетки беспрерывно льется поток угля. Горный мастер, бывший фронтовик, по-военному выпрямившись, доложил начальнику участка, что на участке полный порядок, работа идет в графике, смена трудится с полной нагрузкой.
– А лава как? – настороженно спросил Бридько.
– Держится молодцом. Я только что из нее.
Что же заставило Ивана Ивановича вновь спуститься в шахту? Ему бы после дневного наряда пойти домой, отдохнуть, ведь он уже был здесь с утренней сменой. Ан нет, беспокойное сердце вновь потянуло его в шахту, хотя там оставался его помощник, тоже опытный горняк.
Недоверие? Боязнь? Нет, конечно, не то и не другое. Утром, когда он осматривал участок, ему не понравилось, что лава «хандрит». Он распорядился усилить крепление, и это было сделано. Но в горном деле так много неожиданностей! Ведь он боролся за цикл в сутки, цикл во что бы то ни стало. Разве мог он уйти домой, не убедившись в полном благополучии?
Пробираясь по лаве сверху вниз, Бридько заметил, что несколько бутовых полос выложено неровно. Куски породы были набросаны небрежно, поэтому в буте оставалось много пустот. Такие полосы неустойчивы. Они легко оседают под тяжестью кровли, и посадка ее проходит неравномерно и не точно по шпуру.
«Чья же эта работа?» – возмутился Бридько. Он прополз еще несколько метров и в свете аккумулятора увидел молодого парня в старенькой, будто изрешеченной дробью майке. Тот торопливо подхватывал куски породы, одни укладывал, другие просто бросал в кучу. Работал он энергично, без роздыха, словно боялся куда-то опоздать.
– Как фамилия? – спросил Бридько.
Бутчик обернулся, узнал начальника участка и, вытирая вспотевшее лицо, ответил:
– Я Самойленко.
– Кто учил так бутить?
Парень удивленно посмотрел на Бридько.
– Как кто? Кладу по паспорту, стараюсь. Поглядите, – он провел ладонью по мокрому лбу и показал ее начальнику участка.
– Вижу. За столом некоторые тоже потеют. А ну-ка, посторонись немного!
Бутчик отодвинулся, не понимая, что задумал его начальник. А Бридько, пристроив аккумулятор на стойке, принялся проворно орудовать глыбами породы. Он укладывал их одна к одной плотно, как опытный мастер укладывает фундамент дома. Так он работал минут десять; бутчик молча наблюдал за каждым его движением. Он видел, что результат труда начальника участка, не идет ни в какое сравнение с его работой, и почувствовал себя неловко.
– Ну, хватит вам, Иван Иванович. Теперь все понятно. Давайте я сам…
– Нет, смотри уж до конца, какой должна стать бутовая полоска.
Наконец Бридько закончил полоску, и Самойленко некоторое время внимательно осматривал ее.
– Не полоска, а игрушка, – сказал он. – Но ведь все равно завалит ее, Иван Иванович…
– Пусть валит. Зато обрез кровли пройдет как по шнурочку. Это важно.
Когда Бридько проходил мимо переносчиков конвейера, кто-то сказал:
– Вы думаете, Самойленко не знает, что брак делает? Боится к зазнобе опоздать, потому и гонит вовсю. Наказать бы его как следует надо.
– В другой раз станет портить забутовку, накажу, и крепко, – ответил начальник участка.
Самойленко, видимо, слышал этот разговор и крикнул из темноты:
– Больше этого не повторится, товарищ Бридько!
Начальник участка и переносчики конвейера молча переглянулись.
…Люди, люди… Их не так уж много на участке, но и не мало, около 100 человек. И все они разные, непохожие друг на друга. Даже когда Бридько видел их в одинаковых проугленных рабочих спецовках, как будто ничем не различимых один от другого, все равно он узнавал в каждом навалоотбойщиков – Гопко, Щербаня, Судака, врубмашинистов – Решетняка, Якимовского, Моковых, горных мастеров. Узнавал их по первому взгляду, по походке, по тому, как они заходят к нему в крохотную, всегда шумную клетушку-нарядную. Он знал, кто чем живет и как ведет себя дома.
Послевоенные годы были нелегкие. Еще существовала карточная система. Шахтеры на участке Бридько стали зарабатывать хорошо. Почти все молодые, хочется прилично одеться. Приобрести же хороший костюм или пальто не всегда предоставлялось возможным. Лучшим рабочим третьего участка не было отказа в талонах на одежду. Для физически более слабых шахтеров Бридько добивался дополнительного, усиленного пайка.
Даже свадьбы молодых шахтеров с первого участка не обходились без участия Ивана Ивановича. Тогда на шахте еще не было легковых машин и свадьбы справляли по старому русскому обычаю – с тройками, увенчанными радужными лентами и напевными бубенцами. Для такого знаменательного события в жизни человека, как свадьба, из конного двора давали самых красивых, самых рысистых лошадей.
И свадьбы были на славу – пышные, веселые…
Как-то Иван Иванович заметил, что молодой навалоотбойщик Егоров загрустил. То, бывало, приходил на наряд жизнерадостный, много шутил. Все знали, что Егоров ждет приезда жены и вдруг загрустил.
После наряда Бридько задержал навалоотбойщика.
– Погоди, Василий. Вместе спустимся в шахту, – сказал он, – а сейчас пока садись, поговорим.
Парень недоверчиво посмотрел на начальника участка и не сел.
– О чем нам говорить, я ничего не сделал, работаю, как все…
– Работаешь хорошо, знаю, – спокойно продолжал Бридько, – да ты садись.
Тот неохотно присел на краешек скамьи, потупился.
– Что ты старательный, мне известно, а вот почему вдруг загрустил, убей, не пойму.
Егоров поднял голову, внимательно посмотрел на него: шутит или в самом деле хочет узнать?
– Ты скажи, если это не такой уж большой секрет. Ведь я же тебе не только начальник, но и товарищ, – увещевал его Бридько.
– А секрета никакого, Иван Иванович, – начал навалоотбойщик, немного осмелев, – нечестные людишки у нас в конторе водятся, вот в чем секрет.
И рассказал о том, как выдали ему ордер на комнату и как потом отобрали, объяснив тем, что есть более нуждающиеся.
– А теперь вот жена, Настенька, приехала со Смоленщины и третий день живет тут у одной тетушки в сенях. А ведь я ей комнату обещал, – жаловался парень. – Не желаю, говорит, оставаться на твоей шахте, поедем к себе на родину.
Он задумался, вздохнув, заключил:
– Хоть и жалко шахту, да ничего не поделаешь, придется уехать.
– Потерпи, Василий, пару дней, уговори жену. Ордер тебе вернут, – пообещал Бридько.
Лицо парня просветлело, но во взгляде все еще чувствовалась некоторая неуверенность.
А на другой день прямо на наряде, в присутствии всей бригады, Бридько вручил Василию Егорову ордер на ту же комнату, которая и была ему предназначена.
– Дивчина-счетовод замуж собирается, вот ей вроде приданого чуть было и не всучили твой ордерок, Егоров, – объяснил Бридько, пряча усмешку.
Все рассмеялись.
Навалоотбойщик, довольный, не находя слов от волнения, крепко пожал руку Бридько.
В добрый путь
…На участке все меньше становилось рабочих, не выполняющих норму. Но когда бывало такое, Бридько в каждом случае подходил не с общей меркой, а строго индивидуально: одних наказывал рублем, других убеждал. Когда навалоотбойщик Иван Пискунов, молодой сильный парень, недодал за смену 4 тонны угля, Бридько, узнав об этом, ни слова не сказал ему на месте работы, в лаве. А когда бригада, помывшись в бане, собралась в нарядной, Иван Иванович неожиданно заговорил:
– Давайте-ка вместе посчитаем, сколько навалоотбойщик Пискунов за сегодняшнюю смену отобрал у нашего народа добра…
Пискунов недоуменно посмотрел на начальника участка. Свежевымытое, еще неостывшее лицо его залила краска.
– Никакого добра я ни у кого не отбирал, Иван Иванович. Что это вы, в самом деле!
– Нет отобрал, – настойчиво повторил Бридько. – Если ты этого не понимаешь, то слушай, слушайте все.
Он терпеливо стал объяснять, что можно выработать на одной тонне угля, если ее перевести на электроэнергию. Называл самые различные предметы: обувь и ткани, стекло и металл. Его подсчеты показали, что недоданные навалоотбойщиком Пискуновым 4 тонны угля лишили возможности выработать примерно 10 тысяч пар обуви или 15 тысяч метров ткани.
– Вот и получается, что ты, Пискунов, оставил разутыми тысячи наших людей.
Пискунов ничего не мог ответить на убедительные, убийственные для него доводы начальника участка, сидел низко опустив голову, молчал.
Задумчивые и молчаливые сидели и все члены бригады…
Первая лекция
Цикл в сутки – закон! Об этом только и было разговору на шахте, на страницах газет. Казалось бы, чего проще: в течение двух смен выгружай полностью весь уголь из лавы по всей ее длине, а в третью смену производи ремонтно-подготовительные работы. И так изо дня в день. Но одно дело – составить такой график на бумаге, а другое – систематически осуществлять его. Как правило, каждый начальник участка встречает на своем пути к этой заветной цели немало неполадок. Поэтому на многих шахтах от цикличного графика не оставалось и следа.
Эти вопросы должно было обсудить совещание начальников угольных участков и партгрупоргов, на котором выступил с лекцией И. И. Бридько.
Лекция длилась свыше часа.
Когда Бридько скользил указкой по графику, знакомя слушателей со строгой последовательностью процессов, казалось, что он находится в лаве и видит все это своими глазами.
Вот включена врубовая машина. Она делает несколько метров вруба; затем уголь поступает на транспортер, с него – в вагонетки, которые беспрерывно подталкиваются к железному люку и, уже нагруженные углем, мчатся к рудничному двору и дальше, на-гора…
– Бесконечный поток, – вслух сделал вывод кто-то из присутствующих.
– Да, именно бесконечный поток угля. В этом суть цикличного графика, – подытожил лектор.
Начальники участков внимательно слушали его, и каждый мысленно переносился на свою шахту, на свой участок. Теперь ясно было видно, в каком именно месте обрывался бесконечный поток, где затерялось звено единой цепи. У одних все упиралось в трудности с порожняком; у других была искривлена линия забоя в лаве, то и дело рвались рештаки; у третьих люди часами слонялись без дела, не зная своего постоянного места работы.
В вопросах, которые задавали слушатели, сквозил жадный интерес к новому. Но иногда вопросы выражали сомнение, и не только сомнение, но и предвзятость.
Во время перерыва Бридько подошел к старому шахтеру Семкину и тихо сказал:
– Видал, Федор Афанасьевич, как наступают?
– Это мы наступаем, а они обороняют свое, старое. Отобьемся! – убежденно сказал ему Семкин…
Боевые друзья
Все эти месяцы были очень напряженными. Стали приезжать гости с соседних и отдаленных шахт – из Ростова, Луганска и даже Кузбасса. Всюду появились участки, работающие ритмично, по графику. Угледобыча в Донбассе значительно возросла. В этом была немалая заслуга инициатора цикличной работы Ивана Ивановича Бридько. Трудовой ритм в его лаве оставался по-прежнему четким, бесперебойным. Однако вряд ли кто-нибудь знал, как недоволен был работой своего участка сам Бридько. Когда кто-либо из приезжих горячо поздравлял его с ценной инициативой и благодарил за то, что он ничего не скрывает, не делает секретов, Иван Иванович чувствовал себя неловко. О каких секретах они говорят? По крайней мере, сам Бридько их не видел. Это даже сердило его. Ведь ничего из ряда вон выходящего он не сделал. При желании начальники участков всех шахт могут работать так, как работает он. Все дело в строгом порядке, в дисциплине.
Бридько составил несколько новых графиков. Обдумывал их и дома, и по дороге на шахту, куда его приглашали приехать поделиться опытом. И все эти эксперименты привели в конце концов к одному огорчившему его выводу: он не в состоянии делать врубовкой два цикла в сутки.
В эти дни Иван Иванович часто вспоминал, как он выступал на областном партийно-хозяйственном активе в городе Донецке.
Во время его выступления секретарь обкома спросил:
– Вы делаете в своей лаве полтора цикла в сутки. Это предел в вашей работе?
Бридько обернулся к президиуму:
– Нет, это не предел.
– Можно лучше работать?
– Можно и будем работать лучше, – уверенно ответил Бридько.
С того времени он действительно улучшил работу на участке, но уже давно топчется на одном месте.
Как-то Иван Иванович встретил у себя в лаве врубмашиниста соседнего участка Виктора Павловича Внукова.
В лаве было непривычно тихо. Врубовка не работала. Бридько осветил аккумулятором собравшихся возле машины людей, строго спросил:
– В чем дело, почему не работаете?
– Вода в мотор попала, – Бридько узнал по голосу врубмашиниста Прохора Якимовского, – а тут Виктор Павлович на подмогу пришел, «спецодежду» для врубовки принес.
«Что за чертовщина? Какая еще спецодежда?» – рассердился Иван Иванович, но промолчал. Внуков, небольшого роста, но сильный, подтянул мокрый, скользкий стояк, уселся на нем и заговорил, своим негромким, застенчивым голосом:
– Иду я мимо вашей лавы, слышу – машина стоит. Я к люковой: в чем дело, почему уголек не качают? А она: так, мол, и так – вода в мотор затекла. Тут-то я и смекнул: надо вернуться к себе на участок за «спецодеждой»…
И Внуков с удовольствием похлопал ладонью по чехлу из толстой резины, которым был накрыт мотор врубовки.
– Он у меня все равно без дела лежит. Лава у нас сухая. А вам небось такая «спецодежда» не помешает, – улыбнулся он своей доброй белозубой улыбкой.
Бридько давно знал Внукова. Еще задолго до войны этот шахтер радовал всех своей настойчивостью в работе, знанием дела, высоким классом мастерства.
Иван Иванович встретил его в первый же день после возвращения с фронта. В дружеской беседе выяснили, что оба воевали на одном фронте. Виктор рассказал о своих военных походах, о тяжелых ранениях. Раны заживали долго.
Слушал его тогда Бридько и думал: «Не видать ему врубовки. А жаль, чудесный был машинист».
– Да, трудно тебе будет работать, Виктор Павлович, – сказал он.
Слова эти испугали врубмашиниста. Он некоторое время смотрел на начальника участка, не зная, что ему ответить. Не работать в шахте, оставаться в стороне от любимой профессии Виктору было невозможно. Более десяти лет работал он на врубовке. Во время войны служил автоматчиком в танковом десанте. Неумолчный гул громадных машин, постоянное ощущение тепла, идущего от брони, каждый раз будили в нем мысли о шахте, о врубовке. Он ждал встречи с ней. Неужели его не пустят в лаву?
– Нет, не разлучиться мне с шахтой. Сил еще достаточно, Иван Иванович, – ответил он Бридько.
И Внуков в самом деле стал работать врубмашинистом.
Бридько глубоко уважал этого мужественного, стойкого человека.
…По штреку некоторое время шли молча. Первым заговорил Внуков.
– Тяжеленько тебе, Иван Иванович.
– А я не жалуюсь.
– И не пожалуешься. Характер твой мне хорошо знаком. Только вижу – нелегко.
Снова помолчали.
– Ты вот что, Иван Иванович, – опять первым заговорил врубмашинист, – водицу никуда не отведешь, ее не иначе как надо обогнать.
– Ясно, что надо обогнать, а как – вот задача, – ответил Бридько.
Внуков, казалось, только и ждал этого вопроса.
– Как, говоришь? А очень даже просто: приспособь пристяжную, и, я думаю, дело у вас пойдет как по писаному, – выпалил он.
В его голосе слышались веселые и, как показалось Бридько, даже насмешливые нотки. Ему вспомнилась вороная, с короткими сильными ногами лошадь, которая работала у него в откаточном штреке. В этом месте электровоз пока что нельзя было приспособить, так как кровля сильно жала и из нее беспрерывно просачивалась вода. Ивану Ивановичу всегда было больно видеть это единственное во всей шахте животное, которое покорно несло свою тяжелую службу: лошадь подвозила крепежный лес, увозила тяжелые вагонетки с породой, и все это в кромешной тьме, почти по колено в грязной жиже. Не этой ли вороной хотел упрекнуть его Внуков?
– С пристяжной дело у вас должно пойти, Иван Иванович, – уже серьезно продолжал Внуков, – я имею в виду вторую врубовку, вроде пристяжной к первой. Лава сразу шагнула бы вперед, и вода не угрожала бы обрушить кровлю.
Эта мысль понравилась Бридько. Вскоре в лаву была спущена вторая врубовка.
Уже первый день работы по-новому дал хорошие результаты. Линия забоя стала за двое суток трижды перемещаться вперед, слабость водообильной кровли и неустойчивость дующей как на дрожжах почвы почти не отражались на работе. Исчезли случаи осадки кровли, частичных обвалов, зажима лавы. В ней стало почти сухо.
Теперь начальник участка уже не журил навалоотбойщиков, когда приходил в лаву и видел их обнаженными по пояс. Но Иван Гопко никогда не упускал случая сказать:
– Ушли мы от водички, Иван Иванович, а жалко. То, бывало, запаришься – душ к твоему удовольствию, а зараз, прямо скажу, душно, хоть караул кричи. Вы бы хоть шланг нам сюда провели с холодненькой водичкой, что ли.
И глаза его по-озорному блестели.
