355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Петр Гуляр » Забытое королевство » Текст книги (страница 8)
Забытое королевство
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 17:51

Текст книги "Забытое королевство"


Автор книги: Петр Гуляр



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава VI
Врачебная практика

Больницы в Лицзяне не было. О местном докторе-наси, учившемся у французов, злые языки поговаривали, что он присвоил себе врачебное звание, проработав пару лет санитаром в больнице в Куньмине. Однако происходил он из знатной лицзянской семьи, и этого обстоятельства хватило, чтобы его приняли в местное «высшее общество». Человеком он был приятным и учтивым, так что мы с ним сдружились. Его младший брат, армейский офицер, был, напротив, воплощением дьявола – и вдобавок разбойником. Он хладнокровно застрелил нескольких крестьян, ограбил отряд государственной охраны, лишив его огнестрельного оружия, и едва не свел в могилу меня самого. Однажды доктор пригласил меня к себе на торжественный ужин. Гостей было множество, и меня усадили напротив брата-офицера. Согласно обычаю, все то и дело пили за здоровье друг друга. Я пил в меру, однако негодяй стал дразнить меня, заверяя, что следующая чашка вина наверняка свалит меня с ног. Я заверил его, что смог бы преспокойно выпить еще по меньшей мере три чашки. Он предложил выпить с ним и протянул мне чашку вина, которую я немедленно осушил. На этом мои воспоминания о вечере обрываются. Опомнился я только на следующий день после обеда. Мне казалось, будто я умираю; после этого я три дня провел в постели. Поскольку все секреты в Лицзяне рано или поздно выходили наружу, я в конце концов узнал, что этот дрянной человек подлил мне в чашку хлороформ. От такого угощения можно было и не проснуться. Больше я в тот дом не ходил.

Насийский доктор был непрерывно занят лечением своих богатых пациентов, и клиентура из числа крестьян его совершенно не интересовала, так что беднякам оставалось лечиться разве что у знахарей. Поскольку я и сам обладал квалификацией фельдшера, я выписал из отделения Американского Красного Креста в Куньмине небольшой запас лекарств и снадобий, и мой рабочий кабинет на втором этаже стал служить еще и кабинетом врача.

Я объявил на весь мир, что готов лечить любые простые и легко распознаваемые недуги и болезни, но за сложные случаи или такие, которые требуют хирургического вмешательства, браться не буду. Лечение будет бесплатным, поскольку все лекарства получены в дар от Американского Красного Креста, а штаб-квартира нашей компании поощряет мою врачебную работу, считая, что она поспособствует продвижению кооперативной идеи. Вопреки всем ожиданиям, никакого наплыва пациентов не последовало. Лечиться не шли даже те, кого я открыто зазывал. То, что и услуги, и лекарства предоставлялись бесплатно, серьезно отпугивало народ. Кто станет лечить задаром? – рассуждали люди. Они пришли к выводу, что если лекарства бесплатные, то, видимо, они либо совсем не действуют, либо, хуже того, содержат опасные яды. Однако благодаря двоюродному брату моего друга Уханя мне удалось пробить стену недоверия: глаза у него выздоровели, и он расхваливал меня по всей своей деревне.

Несколько дней спустя ко мне явилась группка женщин с детьми. Некоторые страдали глазными инфекциями, а у детей были глисты. Всех я должным образом полечил и снабдил медикаментами. Через неделю весь рынок потрясенно обсуждал истории чудесных исцелений – наиболее недоверчивым демонстрировали длинных аскарид, завернутых в листья. Репутация моя сложилась, и вскоре я стал принимать пациентов с раннего утра и до позднего вечера – в среднем по пятьдесят человек в день, безо всякой оглядки на приемные часы и праздники. В большинстве своем это были бедные деревенские женщины, страдавшие от глазных болезней всех возможных видов, вызванных грязью и едким древесным дымом. Однако вскоре они начали жаловаться.

– Что правда, то правда, с глазами у нас стало лучше, – заявили они, – однако то черное лекарство, которым вы нас лечите, очень уж слабое – совсем не чувствуется. Когда лекарство хорошее, сильное, оно щиплет – сразу понятно, что оно действует.

Я конечно же лечил их в основном аргиролом, который очень хорошо помогает в таких случаях и практиче– ски не ощущается. Чтобы угодить моим засомневавшимся клиенткам, я добавил в аргирол небольшое количество хиносола. Хиносол тоже используется для лечения глаз, однако несколько минут после его применения глаза ужасно щиплет. Когда пациентки явились в следующий раз, я закапал им в глаза «сильное лекарство», которого они так ждали. Они повалились на пол, корчась в мучениях. Я не без тревоги ждал, когда они придут в себя: что-то они скажут? Вытирая слезящиеся глаза передниками, женщины в унисон воскликнули:

– Ой, как щиплет! Ой, как хорошо!

Они были в полнейшем восторге: все в один голос заявили, что так хорошо их еще не лечили.

– Вот это лекарство! Золото, а не лекарство!

После этого пациентки повалили толпами, приводя с собой подруг и категорически требуя, чтобы их полечили тем же средством. Они высиживали во дворе длиннейшие очереди и падали, словно пораженные молнией, как только я закапывал им в глаза. Впоследствии они всегда радостно смеялись и обсуждали друг с другом свои переживания.

Глазными инфекциями страдали почти исключительно женщины, а среди мужчин выделялась бесконечная процессия пациентов с коростой, покрывавшей бедра и ягодицы – зачастую такой толстой коркой, что кожа на вид напоминала рыбью чешую. Для лечения этого недуга у меня был припасен большой запас серной мази, и сперва я выдавал пациентам небольшие склянки этого снадобья с рекомендацией втирать его на ночь. Через неделю-две пациенты возвращались, жалуясь, что мазь совсем не помогает. И действительно – ужасные корки не проходили. Мне пришлось сменить тактику. Я заставлял пациентов раздеться, укладывал их лицом вниз на низкую широкую скамейку и с силой растирал их смесью вазелина и порошковой серы, по мере необходимости подбавляя порошка, пока на полу не вырастали холмики из осыпавшихся корок, а красная, кровоточащая кожа не очищалась полностью. Затем я заново втирал в пораженные места серную мазь. Пациенты вопили и стонали и уходили домой, с трудом держась на ногах. Но после двух-трех таких процедур кожа у них становилась чистая, словно у новорожденного младенца. Радости их конечно же не было предела, и они не знали, какими словами меня благодарить. Проводить эти процедуры было тяжело и неприятно, так что больше пяти таких пациентов в день я не принимал – настолько изматывала меня подобная работа.

Конечно же кожные болезни были вызваны в основном грязью и плохой личной гигиеной. Наси – как мужчины, так и женщины – не мылись вовсе. С водой их тела соприкасались три раза в жизни: при рождении, перед свадьбой и после смерти. Живи они в любом другом климате, кроме тибетского или лицзянского, подобное положение вещей было бы невыносимо. Люди воняли бы, как разлагающиеся трупы, и умирали бы от инфекций. Но благодаря сухому высокогорному климату этих мест все обстояло не так уж плохо. Любая грязь вскоре высыхала и осыпалась мелкими чешуйками. Горожане ничем неприятным не пахли, а деревенские жители пахли дымом от сосновых поленьев. Что до меня самого, я заказал себе деревянную кадку и принимал в ней горячие ванны в садике за домом. Стена не закрывала эту картину полностью, так что женщины, проходившие вдоль вершины холма, всегда смеялись и отпускали непристойные замечания. После меня в той же кадке мылся мой повар – ему было лень кипятить свежую воду. После него в свою очередь там же мылись еще с десяток его друзей-наси, пока вода не становилась мутной, как гороховый суп. Но и такое мытье, вероятно, было лучше, чем полное его отсутствие.

Мужчинам-наси тоже нравилось испытывать боль в доказательство того, что лечение по-настоящему действует. Пациенты, которых я излечил от коросты, с восторгом описывали своим друзьям адские мучения, которым я их подвергал, и настоятельно советовали им обратиться со своими болячками ко мне. Некоторые из них страдали от глубоких язв на ногах. По их словам, эти язвы причиняли им ужасную боль, и они очень надеялись, что я их излечу. Конечно, прибавляли они, действенное лечение наверняка будет ужасно болезненным, но это их не смущает. Я прекрасно понимал, что они имели в виду. Большим пинцетом я срывал корки с их язв и, доставая чуть ли не до кости, прочищал раны ватой, пропитанной спиртом. Несчастные кричали и извивались от боли. Затем я засыпал пораженную плоть сульфатиазолом, бинтовал и фиксировал повязку эластичным пластырем. Ослабевшие от перенесенных страданий пациенты неизменно улыбались и говорили мне, как они довольны лечением. Через три-четыре недели их раны заживали, и ко мне устремлялись новые пациенты с еще более чудовищными язвами.

Широко распространена была и такая болезнь, как зоб. Однако страдали от него не столько наси, сколько различные народы, проживавшие на берегах Янцзы, а также китайские эмигранты из Сычуани, нашедшие убежище в лесах и в таком малопригодном для жизни месте, как гигантское, трехкилометровой глубины ущелье Ацанко, которое могучая Янцзы пробила среди гор, ища себе дорогу сквозь Снежную гряду. У некоторых пациентов зоб дорастал до огромных размеров – свисая по обе стороны шеи, он приобретал непристойное сходство с задницей. Конечно, лучший способ излечения зоба – хирургическое иссечение. Но для такой операции этим беднякам пришлось бы ехать в Куньмин, в больницу, и платить огромные по их меркам деньги. Предлагать такое путешествие деревенскому мужику, чье состояние исчислялось парой долларов, было бы бессмысленно. Даже поездка в Лицзян без серьезной причины проделывала в крестьянском бюджете приличную брешь. Никто из них не мог позволить себе остановиться в городе на время, требующееся для лечения. Тут нужен был какой-нибудь быстродействующий метод. Я давал им максимально большие дозы йодистого калия, какие они только могли выдержать, не умерев от передозировки. Должен признаться, что несколько раз мои пациенты оказывались на краю могилы. Один шаман-ицзу два дня после лечения провел в полукоматозном состоянии; несколько человек пережили йодистые отравления. Однако все они выжили и месяц спустя снова явились ко мне на прием. Зобы у них уменьшились наполовину, а несколько последующих приемов йода сократили их размеры так, что они стали едва заметны – хотя вынужден признать, что полностью удалить их мне не удалось.

Проказа, которую теперь из деликатности называют болезнью Хансена, чтобы не оскорбить чувства тех, кто считает, что от перемены названия этот недуг сделается менее заразным и страшным, среди наси была распространена очень мало. Проказа могла явиться только извне, и люди береглись от нее как могли. Помню случай, когда один наси, много лет проживший где-то за Сягуанем, вернулся в родную деревню к своей семье. Он болел проказой в продвинутой стадии, и вся деревня заявилась к нему с требованием: либо он уезжает туда, откуда приехал, либо совершает ритуальное самоубийство. Он выбрал последнее. Ему подали чашу со страшной масляной настойкой черного аконита. Тело кремировали.

Проказа изредка случалась среди миньцзя, белых ицзу и сычуаньских поселенцев, а также среди тибетцев. Но распространена она была значительно меньше, чем заявляли в своих отчетах миссионеры. Небольшой лепрозорий имелся в Эръюане, в 250 километрах к югу, в регионе, населенном миньцзя, но заполнен он был лишь наполовину. Я – не ученый, никогда не занимался систематическими исследованиями проказы и не читал о причинах ее возникновения. Однако за многие годы жизни в Китае и путешествий по всей стране и вдоль ее тибетской границы я имел возможность увидеть и сравнить условия, в которых жили и работали группы людей, больше всего подверженные проказе, и те, кого эта болезнь практически не затрагивала. Я видел зеленые, плодородные, на первый взгляд райские долины, где эта болезнь свирепствовала. Почему? В то же время в других местах, бедных и неблагоприятных на вид, проказы не было и следа. В чем тут дело? Я часто бывал и останавливался в долине Мошимянь в провинции Сикан, где располагался крупный католический лепрозорий, в котором проживали около пятисот пациентов. Эта укромная долина была, вне всякого сомнения, одним из прекраснейших мест в мире. Она простиралась на высоте по меньшей мере двух с половиной километров над уровнем моря, обрамленная со всех сторон высокими, покрытыми снегом горами, а климат там круглый год был весенний. По обе стороны долины неслись два ревущих потока чистой ледниковой воды. Подножия гор были покрыты бескрайними лесами, цветы сплошным ковром устилали горные луга и лесные поляны, вдоль хребтов свободно росли редчайшие разновидности лилий, воздух был наполнен густым цветочным ароматом и гудением мириад пчел, а почва представляла собой богатый чернозем. В хорошо продуманных, ухоженных садах и огородах католической миссии созревали самые разнообразные фрукты и овощи – сочные помидоры, крупные перцы, белокочанная капуста, стручковая фасоль.

И тем не менее на долине лежало клеймо проказы. Здесь проживало приблизительно триста семей сычуаньских поселенцев, и в каждой из них был по меньшей мере один больной. Дурная слава «прокаженной долины» была столь велика, что жители Дацзяньлу, столицы провинции, расположенной по другую сторону хребта Яжакан, ни за какие деньги не купили бы ни курицу, ни яйцо, привезенное из долины Мошимянь.

Я решил пристально понаблюдать за привычками и рационом местных жителей, чтобы сформировать какую-нибудь гипотезу по поводу распространения страшной болезни в этом счастливом уголке. Народ здесь был довольно грязен – грязнее обычного, – и в домах тоже царили грязь и неряшество. Отчего? – спросил я. Мне ответили, что вода здесь слишком холодна для купания. Что до их рациона, ели они дважды в день – поздно утром и вскоре после заката, питаясь соевым творогом, приправляя его красным перцем, чтобы придать ему хоть какой-то вкус, и супом из ломтиков картошки, а также неизменным рисом. Такую однообразную, скудную пищу они ели изо дня в день. Иногда картофельный суп заменялся супом из репы, либо список блюд дополнялся вареной фасолью. Я спросил, едят ли они кур, яйца, свежую свинину и овощи – наподобие тех, что растут в миссионерском саду. Нет, ответили мне: есть курятину, яйца и свинину – чересчур большая роскошь, все это выращивается на продажу, а деньги для крестьян лишними не бывают. Да уж, подумал я: их привычка целыми днями курить опиум действительно требует денег. Что до новомодных овощей в миссионерских огородах, предки прекрасно обходились без них, а значит – и мы обойдемся, рассуждали крестьяне. Кроме того, прибавляли они, некоторые овощи – в особенности помидоры – по слухам, ядовиты и появляются на свет в результате соития собак. «Что же миссионеры? – возражал на это я. – Они эти овощи едят, и никто из них еще не умер». – «Ох, – со знанием дела отвечали мне мужики, – у вас, иностранцев, организм по-другому устроен – что для вас здоровье, то нам смерть».

Вид они имели слабый и истощенный, кожа у них была похожа на пергамент, а глаза лихорадочно блестели от опиума. Чем им можно было помочь, как их можно было убедить? Добрые католики наверняка перепробовали все возможные подходы, но на этих вялых, твердолобых людей, фанатично цепляющихся за свое невежество, не действовало ничего.

По приглашению нескольких черных ицзу я направился из Мошимяни вниз по течению прекрасной реки Тату – в деревню под названием Гелува. Затем мне пришлось взобраться на таинственное плато Юньшаньпин, лежащее на высоте 3,3 км над уровнем моря, где проживал этот народ. Жили ицзу очень бедно, но в чистоте, и вид у них был бодрый и здоровый. Я провел у них несколько дней. Даже не принимая во внимание торжественных обедов и ужинов в мою честь, питались они хорошо. Они постоянно употребляли свинину, курятину и говядину – печеную, жареную и вареную. Они ели картошку и гречневые лепешки и за каждым приемом пищи пили гречневое и медовое вино под названием жи-у. Опиум они не курили. С мытьем у них тоже обстояло плохо, однако здоровье их было выше всяких похвал. Прокаженных среди них не было – они содрогались при одном упоминании об этой болезни.

Миньцзя, проживавшие в окрестностях Лицзяна, существовали на однообразном рационе из риса с небольшим количеством соевого творога или его аналогов – либо риса, приправленного перцем чили. И болели проказой. Сычуаньцы и белые ицзу тоже питались скудно и тоже болели. Не знали проказы только наси из племен, живших в Лицзяне и вокруг него, которые питались хорошо и разнообразно – как богачи, так и бедняки.

Какими бы ни были иные факторы, вызывающие проказу, это заболевание, похоже, процветает среди людей, питающихся бедно и монотонно. Неизвестно, способствует ли росту заболеваемости отсутствие гигиены, однако истощение организма, вызванное всегда одинаковой едой, наверняка играет большую роль. Тибетцы из бедных слоев населения тоже питаются крайне однообразно – неизменной цзамбой, то есть отбеленной ячменной или пшеничной мукой, и чаем, заправленным маслом, и тоже болеют проказой.

Лечение проказы, даже при помощи революционных современных средств, сульфонов, которых в те времена еще не существовало, – дело небыстрое и не дающее стопроцентной гарантии излечения. Поэтому я считал, что подобные случаи выходят за рамки моей компетенции, и направлял страдальцев на юг, к миссионерам, чему они были бесконечно рады.

Настоящим бичом Тибета и его приграничных областей была не проказа, но венерические болезни. Судя по всевозможным отчетам и рассказам путешественников, в Тибете и Юньнинском регионе от «сувениров любви» в той или иной форме страдали по меньшей мере девяно– сто процентов населения. Такое широкое их распространение объяснялось конечно же тем, что в этих краях все еще практиковали свободную любовь. Лицзян эта беда затронула лишь отчасти – благодаря строгости правил здешнего института брака и благодаря тому, что мужчинам-наси предписывалось проявлять любовный интерес исключительно к женщинам их собственного племени. Те немногие из наси, кто страдал от нехороших болезней, вероятнее всего заразились за пределами Лицзяна. Наибольшее подозрение в таких случаях падало на вернувшихся домой солдат.

Тибетцы и до какой-то степени лю си, матриархальный народ, живущий на территории Юннина, за много десятилетий, а то и столетий выработали у себя довольно стойкий иммунитет к сифилису. Больные переносили его в достаточно легкой форме, и даже на третьей стадии он действовал на них менее разрушительно, чем на представителей других народов. На прочие нации, в особенности на европейцев, мягкость тибетской разновидности сифилиса не распространялась – европейцев, заражавшихся от тибетцев, эта болезнь одолевала с такой силой, что без неотложного лечения конец наступал в среднем месяца через три.

Распространение сифилиса и гонореи в Тибете и Юннине заметно влияет на уровень рождаемости в этих краях. Население Тибета определенно сокращается, а в Юннине дети страдают от кератита, вызванного врожденным сифилисом. Тибетское правительство давно озабочено этой проблемой и даже собиралось внедрить план всеобщего лечения от венерических болезней, однако акция подобного масштаба оказалась ему не под силу. Эта колоссальная, ужасная беда усугубляется легкомыслием и полнейшим равнодушием больных. Заразившись сифилисом, они беспечно считают, что ничего хуже простуды с ними случиться не может, а поскольку первая стадия сифилиса действительно напоминает начало простуды или гриппа, эти невежественные люди убеждены, что поставили себе верный диагноз. Являясь ко мне за лечением, они всегда говорили, что простудились и что беспокоиться тут точно не о чем. Новость, что больны они вовсе не простудой, неизменно повергала их в шок. Помню, как ко мне пришел один зажиточный тибетец, имевший явные симптомы этой неприятной болезни. Услышав от меня правду, он пришел в ужас.

– Нет, не может быть! – воскликнул он. – Это простуда, не более того.

– И как же вы ее подхватили? – спросил я.

– Простудился во время верховой езды, – ответил он.

– Что ж, – заметил я, – видимо, вам попалась неудачная лошадь.

Пациенты шли сплошной чередой – тибетцы, лю си, иногда представители других народов. Но я не припоминаю, чтобы хоть один наси пришел ко мне лечиться от сифилиса или гонореи. Как я уже говорил, тибетский сифилис щадил его носителей, так что для излечения обычно требовались всего два-три укола, но в большинстве случаев лечение оказывалось неблагодарной, безнадежной задачей, поскольку пару-тройку недель спустя пациенты возвращались, заразившись заново. По большей части это был сизифов труд, и я, признаюсь, порядочно от него устал.

Так протекали мои приемные дни. Больные приходили непрерывно, день за днем, год за годом. Сталкивался я и с другими болезнями и прикладывал все возможные усилия, чтобы определить их и помочь пациентам. Несколько раз меня даже пытались вызывать на трудные роды, но за эту грань я никогда не переступал, поскольку никакого опыта в подобных вещах у меня не было. Я всегда старался соблюдать максимальную осторожность, и если бы хоть один из моих пациентов умер, мне наверняка было бы не сносить головы.

Благодаря врачебной практике я не только завел множество новых знакомств, но и приобрел некоторое количество замечательных, верных друзей. За услуги и лекарства я никогда не брал ни цента, однако порой люди все же приносили несколько яиц или горшочек меда, и отказываться от этих незамысловатых подарков было непросто. Помню, однажды я не хотел брать у старушки яйца, которые она мне совала, чем вызвал ее возмущение.

– Почему не хочешь? – пронзительно заверещала она. – Яйца свежие, хорошие. Я тебе не дрянь какую– то даю.

Что я мог на это ответить?

Однако не все в моей практике шло гладко, поскольку хитроумные торговцы и лавочники Лицзяна вели непрерывную охоту на мои запасы лекарств. Некоторые из них были со мной обезоруживающе честны. Они говорили:

– Ты получаешь запасы из Американского Красного Креста (впоследствии это был Международный Красный Крест) совершенно бесплатно и бесплатно их выдаешь. Лекарства эти хорошие, ценные и стоят на черном рынке больших денег. Отчего бы тебе не продать нам хотя бы половину? Никто об этом не узнает. Мы хорошо заплатим, а приличная сумма в твердой валюте тебе не помешает. – После этих слов они потирали руки в предвкушении сделки.

Я не злился на них, не пытался выставить за дверь. Китайским этикетом я владел на уровне, для иностранца практически идеальном. Не помню в точности, что именно я им отвечал, но наверняка я бесконечно вежливо и в то же время твердо давал понять, что расстаться с лекарствами у меня нет никакой возможности.

На этом, однако, попытки завладеть лекарствами не кончились. Ко мне начали ежедневно заходить женщины, которым требовались то десять таблеток сантонина для больного ребенка, то двадцать таблеток аспирина для страдающего мужа, то десять или двадцать доз сульфадиазина еще для какого-нибудь прикованного к постели больного – и так далее, с бесконечными вариациями. Поначалу я выполнял просьбы без колебаний, восхищаясь самоотверженностью женщин, готовых преодолевать такие расстояния, чтобы помочь родным или друзьям. Я понял, что происходит, только после того, как мой повар сообщил, что видел наш сантонин, сульфадиазин и аспирин в продаже на черном рынке по полдоллара за таблетку. На дверях клиники тут же было вывешено объявление: отныне лекарства выдаются только тем пациентам, которые явятся за ними лично. Тактика сработала, и впоследствии я старался выдавать препараты для домашнего употребления только в ограниченных количествах, за исключением случаев, когда я точно знал, что пациенту можно доверять, однако мне пришлось вытерпеть немало сцен и выслушать немало проклятий, когда я категорически отказывался выдать какой-нибудь очередной гранд-даме гору лекарств.

Другим излюбленным трюком, преследовавшим ту же цель, были записки от высокопоставленных чиновников с требованием прислать то или иное количество какого-либо лекарства с предъявителем записки – обычно посыльным. В таких случаях я выдавал несколько крупинок, многословно прося прощения за то, что запасы данного лекарства в настоящий момент практически подошли к концу. Даже мой милейший приятель, насийский доктор, очень быстро выучил дорогу к моему кабинету – он то и дело одалживал то одно, то другое, обещая вернуть аналогичный препарат через несколько дней, хотя конечно же ничего и никогда не возвращал. Очень скоро мне пришлось изобретать всевозможные причины отказа, чтобы предотвратить истощение запаса лекарств, предназначенного исключительно для бедных деревенских жителей.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю