Текст книги "Под черной звездой"

Автор книги: Петр Францев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

СОН НЕ ВО СНЕ Я делаю мир и Творю сущее... Пророк Исаия Добирался я до красно-престольной Москвы на пригородной электричке в сопровождении одного насупленного типа из штаба. Ночь, проведенная мной накануне без сна, не располагала меня к пустому разговору с "конвойным" в этой поездке. Основательно пристроясь на деревянном сиденье скамейки в самом углу вагона, прислонясь головой к раме окна, я прикрыл глаза мысленно сосредоточась на результатах прожитой жизни в армии, анализируя причину своих многих промахов и малых успехов. Вагон мягко раскачивался при быстром движении, и дергался шумно на всех остановках. И то, и другое меня по привычке, приятно укачивая, успокаивало, усыпляло. – "Мой Бесценный цветок! Мой волшебный цветок, услаждавший взоры Евы. Богом проклятый змей, ты сразил своим пламенным жалом мой священный цветок, мой любимый цветок!.. Я приумножу препятствия к созданию тобою чего бы то ни было. Ценою огромных усилий будут тебе доставаться все твои произведения от того цветка", – ангельски красивая, но злая как фурия и холодная как снежная королева, она, негодуя, осыпала меня ни за что колючими, точно изморось, проклятия словами... В Москве, выйдя на Белорусском вокзале, мы сели в какой-то троллейбус и через несколько остановок очутились на пересыльном. Встретили там меня парни дружелюбно, будто сто лет были со мною знакомы. Потому что попадали туда в основном солдаты, близкие мне по духу и образу мыслей. Все они были плоть от плоти народовольцы, опаленные войной, "вольноопределяющиеся" "вольнодумцы". Питерцы: Вадим Карпуткин и Юра Кябухин пережили в раннем детстве ленинградскую блокаду и попали сюда из почетного караула. Туляк, Виктор Похомов, бывший курсант военного училища, решив стать философом, отказался от военной карьеры, за что пришлось ему еще три года послужить в армии рядовым солдатом. Из Липецка – Сашка Кадильников, душа парень тоже был причащен войной, как и многие другие из них: – Приезжают иногда "покупатели" за нами из строевых частей, мы не отказываемся, едем к ним, а на другой день нас опять возвращают сюда по горячим следам, – вводил меня в курс новой службы Витек Похомов. – А знаешь почему? – Растолкуй... – Вот я и толкую: у них подъем в шесть, а мы сержанту или старшине говорим: "до девяти часов нас не кантуй! У нас такой распорядок! " – Прекрасный ход. А здесь на пересыльном, что за служба у вас? – спросил я. – Служба – не бей лежачего! Брат, – стал дополнять вводную часть Сашка Кадильников, – у нас подъем действительно не в шесть. Старшина походит, походит от койки до койки – будит, будит, а что толку: здесь поднял, там упали – спят: и так до бесконечности... Порой и завтрак просыпаем... Правда, в восемь, все как штык! С восьми начинаем разгружать вагоны с арбузами, наедаемся там вдоволь... – Скучное занятие у вас здесь. Поинтересней надо бы что-то придумать, господа кадеты. – Поинтересней не придумаешь... Сколько мне за эти пять лет, что я служу в армии, частей пришлось поменять – со счета сбился. Я и в Приволжском и Зауральском округе бывал, везде жесточайшие условия– не заскучаешь! Правда, последний год почему-то резко дисциплина везде упала, и все же у нас здесь сачковать можно больше, не сравнить ни с чем – настоящий парник, рассадник вольности, так сказать... – возразил мне "Пахомыч". – Если сильно захотеть, и горы рушиться начнут. Надо только уверовать в это. Недаром сказано в писании: надейся на Господа всем сердцем твоим, а не полагайся только на разум твой... – А чем ты докажешь нам эту свою веру, богослов, – продолжал он дискутировать со мной в окружении многочисленных своих сторонников. – Ты прав, вера без дела, как тело без духа – мертва. Хотя, вера и не доказывается, а внушается, доказанная вера перестает быть верой. Все видимое временно, а невидимое – вечно... – Резонно говоришь, но как-то туманно. Этим ты хочешь опровергнуть что ли знаменитое марксовское: бытие – определяет сознание. Да? – насторожился он. – Сознание всегда определяло и определяет бытие всех интеллектуалов, а марксистская формула годится разве что для плюмпенизированного общества, быдла, подобного нашему; тот, кто с огрубленным сердцем не хочет ничего не видеть, не слышать, кроме марксисткой чепухи и ленинского бреда. – А почему чепухи и бреда? Разве Карл Маркс не выдал и не теоретизировал мировую идею коммунизма, а Ленин не реализовал ее на практике, не вздыбил Россию? – И выдал, и вздыбил, но не благодаря только самой идее, которую у нас превозносят до седьмого неба, а за счет тех денег, что вложены в эту идею еще задолго до Октября воротилами мирового капитала из стран Западной Европы. – С какой же целью? – Ты прав, капиталист деньги считать умеет! Без пользы ни копейки не потратит. Толстосумов Запада не на шутку встревожил экономический взлет Российской державы еще в конце прошлого века. Высококачественные и дешевые товары из России уже тогда стали заполонять все мировые рынки, потихоньку вытесняя неконкурентноспособные товары из Германии, Англии, Франции, Италии и других членов Европейского межгосударственного альянса, исконе монополизировавшие эти выгодные рынки и никак не желавшие их уступать даром какому бы то ни было конкуренту, в том числе и России, не смотря на ее могущество... Западные политики отлично понимали, что свалить главного своего конкурента в открытом бою у европейцев слишком кишка тонка. Россия к тому времени такие набрала обороты, что с ней и всему то миру уже было не совладать... – И что же по твоей версии предприняли они? – спросил скептически Пахомов. – Это не версия, а документально установленный факт, дорогой товарищ. А где и как я об этом узнал, одному только богу известно. – Я не владею такой информацией, но, по крайней мере, догадываюсь. Об этом много пишут в запрещенных у нас публикациях за кардоном? – Вот именно, что запрещенная! Кто ж будет, скажи на милость, рекламировать здесь свою подноготную грязь? Это очень интересно, шпарь во всю, что об этом знаешь. Мы здесь все свои, на лету схватим, что к чему... – Расчет западников был прост, как все гениальное: попытаться взбучить Российское самодержавие изнутри... Для этой цели они задействовали лучших интеллектуалов жидо-массонской ложи и те скорехонько, за соответствующую мзду, сварганили им под чутким руководством Кырлы Мырлы утопическую блажь о призраке коммунизма, который бродит по Европе и который по замыслу их создателя должен будет перекочевать в ненавистную ими Россию. И лысый призрак сам отыскался вскоре. Он со своей бандой уголовников давно уж рыскал по Европе, скрываясь от Российского правосудия. По совету влиятельных лиц из Германского генштаба, покровительствовавших российским эмигрантам, этот фармазон быстрехонько переобразовал свою шайку преступников В Российскую социал-революционную партию большевиков, чтобы выглядеть в глазах западной общественности более солидно и респектабельно. Таким образом, главарь банды Владимир Ульянов-Ленин в одночасье становится лидером новоиспеченной политической партии и штабным резидентом немецких шпионов. Заполучив триста миллиардов марок от Германского Вермахта на организацию путча в России, этот плюгавенький еврейчик из Симбирска, такую развернул там компанию по экспорту революции в нашу страну, что и кудлатым жидам, основоположникам этой преступной теории из массонской лиги, и во сне никогда не снилось... С невиданным размахом заработал конвейер агитационно-пропагандисткой литературы, пересылаемой в Россию. Беспрестанным потоком переправлялись туда нелегально и хорошо обученные многочисленные агентурно-диверсионные группы боевиков со всем своим шпионским снаряжением. Крупные же партии оружия доставлялись им морским путем через Ревель, Одессу, Питер... – С такими деньжищами другой бы на его месте еще хлеще развернулся, вставил реплику кто-то из "молодых". – Любой, да не любой! Надо отдать должное Ленину. Мир не" знал до него еще ни одного человека, который бы с таким остервенением как он ненавидел бы своих соотечественников и принес бы им столько несчастий. Этот жидовский ублюдок всю свою жизнь мстил русским за то, что в Петербурге когда-то за покушение на царя был казнен его брат – Александр Ульянов. Морем слез и реками крови заплатил русский народ за свою веру марксистской чепухе и ленинскому бреду... – Бей жидов, спасай Россию? – громко провозгласил Сашка Кадильников излюбленный девиз русских национал-патриотов дореволюционного времени и с ехидцей добавил, – недаром Гитлер, придя к власти, первым делом стал отлавливать и уничтожать всех евреев у себя в стране, а потом и за ее пределами. Российским опытом был научен, знал, падлюка, к чему приводит заигрывание с жидами... За ту бучу, которую они устроили в девятьсот пятом году у нас в России, их всех надо было гадов отправить на виселицу, чтоб не баламутили народ, а царь Николай II стал с ними цацкаться: отправил их в ссылку на два года туда, где даже виноград растет. А они, захватив власть, ни за что, ни про что стали отправлять людей пачками туда, где и трава не растет, а круглый год один снег, да колючей проволокой все обнесено. – При чем тут нация? В блокаду у нас и им пришлось немало горя хлебнуть. В семье не без урода. Есть хорошие и плохие люди в каждой нации, заступился за них добросердечный Юра Рябухин. – Если Иисуса Христа, сына божьего, распяли ироды проклятые, да и царских детей кровопийцы не пощадили, так что можно о них хорошего сказать? Жиды они и есть жиды, – горячился Сашок. – Лажовые ваши споры, чуваки! – стал примирять их Вадим Карпуткин, бывший контрабандист-валютчик. – У злодейства нет национальности – есть общий интерес: сделать деньги, поиметь власть. – Довольно занимательный у нас получается диспут, – обвел всех взглядом мой главный оппонент, поддавая мне еще вопрос за вопросом, – Скажи-ка, друг, в какого бога ты веруешь, какой из мировых религий ты в неофитах ходишь: христианской, мусульманской, буддийской? Как говорится, кто знает больше меня, пусть скажет дальше меня, – закончил он присказкой. – Мой бог – истинная свобода и красота. Тем не менее, я не атеист, хотя никакой конкретной религии я не придерживаюсь. Я исповедаю свою религию религию разума и сердца! Бог един во всем свете Я принимаю во всех религиях всю их нравственную сторону и отвергаю полностью или частично обрядовое и культовое их содержание. Потому что обряды и культ придумали хитрые людишки, – придумали для того, чтобы безоглядно помыкать народными массами, чтобы узаконить их рабство и свою власть над ними; свалив все их беды на бога. Дескать все мы грешные дети Адама, рабы божьи, потому де надо смириться с мирским своим рабством и терпеливо, безропотно выполнять все что тебе прикажет хозяин или начальник, так как вся власть, какой бы она жестокой ни была – исходит от бога. Лицемерный обман, наглая ложь. На самом же деле я знаю все это не так. Богу лишнего не надобно: он же всевластен и всемогущ! Зачем ему нужны какие-то там еще задрипанные рабы? Бес словесных, безрассудных тварей в мире и так больше чем предостаточно... Правда о боге в другом: коротая вечность в смертной скуке одиночества, господь создал человека существом разумным, по-моему, не для забавы своей, а для того чтобы он (человек) мог достойно оценить величие Его творений, создал Он того, кто мог бы осознано радоваться вместе с Ним, любуясь и восхищаясь вселенской мощью и красотой сотворенного мира, – кто бы и сам, возликовав от восторга, устремился бы к своему совершенству, к пределу невозможного преодолевая потолок бытового сознания, чтобы мог он стать сверхразумным существом и венцом его творения, вселенским идеалом, чтобы мог он достичь всех фаз пространственных и временных предопределений; чтобы мог творить, как бог, свой сущий мир... Не дано тому чести приблизиться к богу, кто не может величие творений Его оценить. Чтобы избежать самоуничтожения человечества в самом ближайшем будущем, уже сегодня каждому человеку необходимо иметь бога в сердце, – изгои нравственности обречены... – Что можно достичь одной нравственностью в море крови и грязи? – спросил меня кто-то из окружающих. – А кто, скажите, из вас не видел как пробивается хрупкий росток травы через толщу земли, ему разве не трудно? – Кто же позволит крушить устои? – Все мне позволительно, потому что верю, что могу сокрушать! А для большей убедительности, в подтверждение этих слов хочу сообщить вам всем, что в самое ближайшее время ожидает вас служба уже в другом месте, а конкретно – в Гороховецких лагерях. Кайфовую службу вы тягостью жизни своей заслужили, друзья. Крутой поворот в вашей судьбе, возможно, убедит вас в том, что я могу делать мир и вторить сущее... Я задался целью изменить в корне вашу судьбу. Не долго после того я задержался на новом месте. Сбылась-таки тайная сердца задумка... Как то раз вечером приезжает к нам из генштаба один энергичный и живой такой подполковник, свой в доску, и говорит старшине: – Подбери-ка мне, любезный, двадцать пять молодцов умных, стройных, спортивных из числа не пьющих... Есть такие, старшина? – Как не быть... И философы, и поэты, и даже с почетного караула двое есть... – Так что ж вы медлите? – Видите ли, самовольщики они почти все, в их послужных картотеках места живого нет, столько у них нарушений за два года службы, что никто их уже не берет к себе... Дисбат по ним давно плачет. Штрафники бесшабашные – Ну и отличненько? У меня они будут на вольных хлебах. По ночам в казарме их никто не будет за ноги щупать и считать. Надо будет им куда сбегать, ради бога – доложил командиру взвода, взял увольнение и гуляй себе сколь надо. Лишь бы службу исправно нести умели. Не где-нибудь, а при генштабе служить будут. Повезу их в Гороховецкие лагеря интендантскую там службу налаживать. Не служба, а рай для солдата! – Товарищ подполковник, с превеликим удовольствием к вам пойдем служить, о такой службе мы всю жизнь мечтали, – сподхалимничал Вадим Карпуткин, еще только краем уха услышав о чем идет речь. – Мы все готовы хоть сейчас всем взводом на поезд и в Гороховец. Все будет путем, отличную службу гарантируем, товарищ подполковник, – бойко вступил в разговор с ним и наш "кадровик". – Ну и отличненько, договорились? Собирайте свои пожитки и строем на Курский вокзал. Готовьте, старшина, на них документы и в путь. Пассажирским поездом Москва-Горький в ту же ночь мы укатили на восток к месту новой службы под началом подполковника Познера, коменданта знаменитых гороховецких лагерей, где во время войны формировались воинские части для всей передовой линии. Пребывающих там людей долгое время сознательно морили голодом, доводя их всех до определенной кондиции, до того скотского состояния, когда животные инстинкты людей полностью заменяют их разум, и они начинают глодать кору с деревьев. Делалось это с целью заставить будущих боевиков забыть, что на войне и калечат, и убивают, а только помнить о том, что сытно там кормят и вдоволь поют водкой, чтоб сами рвались, добровольно, без понуканий на фронт. Великие психологи коммунисты! Из любой человеческой слабости извлекают для себя огромную пользу и прямую выгоду. Для любого солдата прокатиться в пассажирском поезде в гражданском обществе, особенно для таких темпераментных и импульсивных как мы, была несбыточной мечтой. Почувствовать хоть какую-то свободу после двух лет полной изоляции и заточения в четырех стенах казармы было для всех нас как божьим сном во сне... – В дорогу, в дорогу, осталось нам немного, – пели мы хором, столпясь в тамбуре вагона, мчавшего нас вдаль во мраке ночи... Утром мы были уже на месте. Воинский спецгородок, который должен был принимать участников военных учений, еще пустовал. Корпуса многоэтажных зданий городка, высившиеся рядами, предназначались одни – для отдыха солдат, другие – для офицерскго состава. На территории городка функционировал кроме солдатских столовых еще и первоклассный ресторан для комсостава. Обслуживали ресторан прикомандированные туда юные официантки из Горького, которые жили там же рядом с нами в гостинице, где мы часто по вечерам силами комендантского взвода давали для них импровизированные концерты. – Великий ты маг, Терновцев, настоящий доктор метафизики, если сумел определить нас на службу в одно из самых вольготных и престижных мест в Советской Армии. Ну просто рай земной, а не солдатская служба, – со всех сторон возбужденно благодарили меня мои новые друзья и не подозревая ничего о том, каких усилий мне стоил этот сон наяву... Не пустой угрозой было проклятие фавна, соглядатая черной звезды, донесенное мне через принятый им образ обворожительной Евы. За мою способность владения "творческим словом", он, фавн, нечисть поганая, всенощно напоминал мне о том, что Богов сверх знание дает человеку, постигшему его, не только богатство, славу и власть, но и несет в себе, злоупотребляющим этим для своего вожделения, все земные немоты: и муки ада, и разочарованья жизнью, и даже близкую смерть... Какую только пакость он мне не устраивал. Доходило до того, что он натравливал на меня целый легион своих кровожадных безумных убийц, готовых меня при первой возможности удушить, утопить, расстрелять, растерзать, если в чем-то я хотел за счет чар "цветка" себе жизнь облегчить... Увидели как-то меня "партизаны" с гитарой на плече, идущего подле окон одной из казарм, где обитала находившаяся у нас в городке на переподготовке рота солдат, именовавшаяся "партизанами", и давай дико орать мне в окно, дескать неси сюда, салага, гитару. В ответ я пояснил, что у них руки-крюки, как у грузчиков, предназначенные ящики с кулями в порту или на станции таскать, а не на музыкальном инструменте играть. – Каждому свое от бога, братцы, – заключил я. И что тут началось, в ход пошли табуретки, железные прутья от коек. Хорошо подоспели на помощь наши, а то б мне туго пришлось. Ведь против лома, как говорится, нет приема... Другой раз еще курьезней вышел случай... Повадился к нам командир учебного дивизиона, что находится от нашего городка почти по соседству, километрах в пяти от нас. Такой дотошный и занудный генералишка, что просто жуть. Надоел он нам всем до чертиков. Его все звали почему-то Чапай. Росточком маленький, хилый, щуплый, но такой собака злой и пронырливый – в каждой бочке затычка. Бесконечными жалобами на нас и поучениями своими малограмотный, беспардонный служака вытягивал нервы и у нашего коменданта. Каких только сюрпризов не готовили ему ребята на КПП, чтобы отвадить его от себя: то с пропускам ему что-нибудь намудрят, а потом в городок не пускают, то что-нибудь к машине его подвесят для хохмы, а ему все нипочем, лазает себе как вьюн везде по городку и лазает, погань, никому не давая покоя, своими старорежимными замашками "кухарки", пожелавшей управлять всей армией. Пришлось его основательно проучить. Очищали мы в один прекрасный день волейбольную площадку от снега – вороха снега вокруг понасыпали. Смотрим, по тротуару за снежным холмом генерал Чапай крадется. Один из нас возьми да мячом волейбольным хвать его по голове, аж папаха генеральская у него в снег улетела... С обнаженной желтой лысиной он в бешенстве подбежал к нам и, тыкая пальцем каждому в грудь, кричал: – Фамилия? – Лулумба! – отвечал один. – Касалупа! – другой. – Мабуту! – третий. – Что за фамилии такие? С Украины все что ли? – взвизгивал он. – Нет, товарищ генерал! Вот он, – указал Карпуткин на меня, стоящему в стороне, – из Индии – Джавахарлам Неру, а вот он, – подойдя к Пахомову и взяв его за плечо, – Уну из Бирмы. Закатились глаза у него, утратил дар речи генерал, когда сообразил тугодум, что над ним издеваются солдаты... В это время к нему сзади подкрался Иван Шишимордин, уроженец Воронежской области, могучий как дуб, и, подняв его высоко над собой, бросил иступленного сына "прославленного комдива" на самую верхотуру сугроба, говоря: – Петух разряженный! Кукарекай теперь сколь хошь на заборе? Скандала он не стал затевать, – свидетелей не было, а предать просто огласки такой вояж для него было б страшнее смерти. Хоть риск был и велик, большие срока могли мы схлопотать за такую свою невинную групповую шалость, зато уж до конца нашей службы он больше нас никогда "не зымал"... Вообще-то отголоски того неотвратного заклятья сопровождали меня и потом всегда и везде... Уж перед самым дембелем после выхода приказа министра обороны о демобилизации приключилась со мной еще одна суровая неприятность. Пошли мы с питерцами: Рябухиным, Карпуткиным в увольнение в близ лежащую деревню на танцы, забыв выписать себе увольнительные, да и налетели на сводный офицерский патруль. Во всех военных округах, которые у нас проходили ученье, наслышаны были о нас немало разного, поэтому никакой патруль никогда прежде нас не проверял и не задерживал. А тут привязались к нам какие-то чужаки и давай свои права качать. Как Вадик Карпуткин не уговаривал их отпустить нас с миром восвояси, ничего не получилось и у него, такие дубы попались, а надо сказать, он был такой ловкач, такой хануга, что и комаров мог уговорить, чтобы не кусались. – Что будем делать, маэстро? На кулачках буцкаться? – спросил меня Рябухин шепотом. – Работать будем. Юра, коль дело не в протык. Надо ж как-то выпутываться, – ответил я тихо и молниеносными скрытыми ударами снизу "прокладывать" стал дорогу себе... Сзади меня подстраховал Юрка. Справа от меня "молотился" рядом Вадик. Очистив свой путь, мы рванули к лесу, укрываясь от пуль наряда за стволами деревьев. Все было бы ничего, да шальная пуля зацепила, к несчастью, мне ногу. Ну утро проверки, комиссии прошли по всем вокруг частям. И наткнулись на нас: мне ночью сделали в госпитале операцию, по этому ранению и определили – кто это был. Хоть и крепко досталось патрульным, но судить нас не стали – отстоял наш полковник. Человек он был со связями, хорошо известен в генштабе. И многие генералы первыми отдавали ему честь при встрече, а какой-то майоришка, патрульный, которого мы "пощекотали маненько", конечно же, не мог не считаться с его соломоновским решением – отправить нас троих на гарнизонную гауптвахту на десять суток. Воистину, кого Господь любит, того и наказывает, вырабатывая и развивая таким образом в своих любимцах силу, сноровку. выносливость, крепость духа для преодоления более сложного и более опасного препятствия при выполнении Его поручений. Чтобы одним ударом судьбы двинуть развитие личности, заставить ее подняться над состоянием ничтожности: без этого личность не в состоянии противопоставить себя отрицательным явлениям окружающей жизни: лживости, трусости, святотатству... Препятствия создают гениев!!! Страдающий телом и духом перестает грешить и начинает мысленно зрить, а прозревая неиствует в своем предназначении... Все неприятности, что сыпались на меня, как из рога изобилия были ничем иным как зловредными кознями Фавна, преследовавшего меня за то, что я имел целью подчинить себе силу природы, за присвоение мной не принадлежащей человеку власти...

ЧАСТЬ ПЯТАЯ. АЗБУКА КРАХА Жаждущему дам даром от источника воды живой. /Откровение/ Почти треть всей жизни, отпущенной нам всевышним, мы растрачиваем просто на сон. Зачем же нужен сон? Зачем нам надо добровольно транжирить самое дорогое свое достояние на какой-то там сон? С чем это связано? Что или кто нас к этому вынуждает? Представителями научного материализма наш сон трактуется как физиологическое состояние, вызываемое необходимостью погашения утомляемости живого организма, через определенный промежуток времени его интенсивной работы или же простого бодрствования. А сам процесс сновидений довольно упрощенно объясняется тем, что всякие задействованные внешние раздражители усиливают у спящего человека импульсацию в стволе головного мозга и тем самым вызывает у него галюцинаторские подвижки. При этом почему то умалчивается какие же сны предполагается таким образом вызвать у спящего. /Это ли не пример редукционизма в науке, когда явления более высокого уровня сводятся к явлениям стоящим на целый порядок их ниже/. Возможно, восприятие спящим звука от шума за окном или от болевого ощущения в теле и воспроизводит в головном мозгу эффект нечто подобное снам, но можно ли объяснить исчерпывающе таким образом происхождение сновидений вещих, обладающим значительным прогностическим потенциалом, подчас превосходящие во много крат научные открытия. И кто сегодня из материалистов, стоящих на этих утилитарных позициях, возьмется ответить на вопрос, зачем, вернее почему всякий истинный художник, которого любит бог, будь то композитор, живописец, поэт или прозаик, в процессе своей работы, в поисках истоков истинного, как бы проблесками вспоминая, постоянно поправляют, исправляют, казалось бы уже совсем готовые свои творения: то с радостным воодушевлением дополняя в них что-то недостающее, то с горьким разочарованием безжалостно отсекая все лишнее. Вспоминают – разумеющие вспоминать... Сам по себе человек не может создать что-либо значительное и на века ни в какой области творчества: науки или искусства, поскольку у него от природы заложено в голове бытовой разум,– разум необходимый лишь для жизнеобеспечения индивида, но крайне недостаточно для удовлетворения всех духовных запросов незаурядной личности. А чтобы вырваться за плесенную оболочку бытового плена и увидеть там в одно мгновение целую вечность– надо родиться влюбленным в бога и Его священные идеи. И до конца дней своих служить только Ему одному самоотверженно и беззаветно и не изменять этой мечте ни при каких условиях, и ни за какие земные блага. Вспоминают– достойные вспоминать... Думаю, марксисты обязательно сошлются здесь на общественные условия, способствующие возникновению такого проявления у творческой личности, считая, что для судьбы того или иного открытия главенствующее значение имеет лишь престиж и опыт мастера. Конечно, отрицать этого совсем нельзя – престиж и опыт очень влияют на качество и производительность труда простого поденщика-ремесленника. Однако не правомерно утверждать и другое, что эти обстоятельства могут играть решающую роль в создании творцом настоящего шедевра. Ведь движет каждого мастера к поиску данности не только престиж его, не только опыт его, а те искомые звуки и сочетания слов, те скрытые образы, которые представлялись ему в виртуальных формах уже ранее, когда-то давным-давно в полудремном сне и которые осуществлялись как бы по его желанию и его задумке, соотносящихся с его духовным и умственным развитием. Да и в определении сна как физиологического состояния, необходимого человеку просто для отдыха, не согласуются никак со здравым смыслом. Разве отдыхающему, недвижимому человеку менее обходим сон, чем, скажем, тому, кто находится в работе Разница – относительна! А это говорит в пользу того, что всякому индивиду для полной осознанной жизнедеятельности нужно как раз кроме физического отдыха еще и ежедневный кодовый подзаряд Божественного Абсолюта. Любое расстройство такой естественной связи приводит людей к сомнабулизму, к тому самому болезненному состоянию невменяемости, когда они не ведают, что творят. Из всего этого следует вполне объективный логический вывод: какими бы высокими нормами своей идеологии не руководствовались атеисты-безбожники, рано или поздно они превратятся в иванов непомнящих, в зомби, в ударенных... Выдвигаемая мною гипотеза – есть азбука краха всякой безбожной личности и всякого безбожного общества. Подтверждением истинности такого вывода не может быть ничего лучшего, чем, скажем, сам крах в ближайшем будущем одной из самых атеистичных стран мира, именуемой СССР.., где с самого его начала тотально сокрушились святыни и низвергался из каждого сердца Бог. Истории немало известно тиранических режимов, подобных Советскому Союзу, где управителями были люди, как и у нас, безбожно безнравственные реакционеры, где их подчиненные выступали в качестве винтиков государственной машины. Имея устрашающую армию, неисчислимую рать надзирателей, конвоиров, контролеров, они рассыпались тем не менее, как карточный домик, доказывая не раз, что власть без совести, даже высокоорганизованного общества, это саморазрушающаяся система управления, непрерывно создающая всепожирающий паразитический слой бюрократии. Раздуваясь день ото дня до огромных размеров бюрократический аппарат уничтожает со временем все творческие силы общества или же загоняет их в подполье... После демобилизации из армии я мог бы рассчитывать на более иль менее сносную жизнь на "гражданке", пожелай лишь я остаться жить в одном из городов центральной России. В самых престижных городах ее таких как Ленинград, Москва, Тула, Липецк, Тверь, Владимир, Горький я мог бы не плохо "пристроиться" если б не жил во мне всегда неистребимый ни чем дух бунтаря и подвижника... А чтобы путь мой тот был всегда богоугоден и благоуспешен, – отстраненным от благ и в неустанной борьбе со всяким злом и грехом я должен был жить и творить... – Такие возможности, маэстро? Открываются нам теперь на воле? возбужденно говорили мне сослуживцы. – Поедешь с нами в Питер, – уговаривали меня Рябухин с Карпуткиным, -морем шампанского встретит нас "^Невский" и юные девочки от радости встречи с великим магистром обнаженные плясать на столах ресторанов всю ночь до упаду будут. Вся российская мафиями валютчики, и контрабандисты за твои уникальные способности поклонятся в ноги тебе, как богу, станут... Ты же обонкротить и спотлото, и скачки на ипподроме можешь!!! – А божью кару, возмездие немезиды что ж в расчет не берете? – отвечал я им, снисходительно поясняя причину своего вежливого отказа. – Все мне дозволено, но ничто не должно обладать мною: ни богатство, ни власть, ни женщины, и даже всемирная слава. Когда-то давным-давно я дал себе страшную клятву в том, что всю свою жизнь я посвящу переустройству ныне существуемого жестокого и несправедливого мира, что все свои силы и знания я буду направлять только на разрушение и уничтожение самого страшного зла на земле – коммунистического монстра, поработившего самым коварным обманом и кровавой жестокостью многострадальный наш народ. Когда в стране столько страданий и боли, мы не смеем, не имеем права валяться на пуховиках с красотками и заграничными яствами объедаться. Не должны мы быть посторонними наблюдателями творимого повсюду беззакония. Кто долг пред жизнью не выполнит – не умерев, умрет... -А мы за что? И мы за тож, – подхватили они. – Сколь раздору людям нашим принес их жидовский большевизм, скажи? Сколь кровушки народной пролилось-то коммунистами за все это время на нашей земле, что в ней утопиться им всем бы хватило проклятым. До сих пор еще души невинно ими убиенные вопият к богу и требуют от нас, ныне живущих потомков своих, самого сурового суда над кровопийцами. Так что, все средства хороши для расчета с коммунистическими сифилитиками. Пускай будут и коррупция, и контрабанда, и финансовая афера, все, что им во вред, – пусть содрагают власть советскую. Ничего тут зазорного нет... – Их же салом, им же по мурсалу, – иронично заметил я, исподволь напоминая им о том, что ученикам не следует занимать, место учителя. – Вы хотите сказать: в каком указе есть закон на ненависть и месть!.. – Нет, нет, это нам не подходит, друзья! Не стоит уподобляться нелюдям большевикам. Грубая сила в таком святом– деле нам не помощник, мы будем апеллировать только к сознанию– и разуму людей. Наша ближайшая задача вывести народ из коммунистической дурости, в которой он пребывает многие уже десятилетия. Мы должны его пробудить самой сурковой и безжалостной правдой о том, что было, что есть и что будет. Что было, что есть вы хорошо усвоили, а что будет завтра, через пятьдесят, сто лет легко просчитать и без всяких пророчеств. Коммунисты-технократы своей бездумнной деятельностью, если их не остановить сегодня, отравят к тому времени все воды земли: и реки, и моря; разрушат ее атмосферу – исчезнут тогда растения, погибнет и все живое на ней вместе с людьми. Медленно в страшных конвульсиях будут умирать и взрослые, и дети, охваченные чутким технократическим мором... Наше поколение много сделало, чтоб остановить безумие этих параноиков. Деморализована фактически армия, главный оплот их власти. Империя зла сегодня, что колосс на глиняных ногах, дав глубокую трещину, успешно разрушается и дышит, как говорится, уже на ладан, но этого мало, наш гражданский долг ускорить его падение, и чем раньше, тем лучше... Призрак воли бродит уже по Европе и Азии. Вы, первые штурманы свободного будущего! подбодрил их я, напутствован на прощанье, – вы здесь вздыбите центр, я взбунтую периферию? Да запомните хорошенько! Что тьма не может породить света и что не бывает совершенствования личности без жертв, потерь, неудобств – подвижники и мученики рождают свободу. И разъехались мы кто куда, чтоб исполнить свой долг по мере возможного и как подсказывала нам наша совесть: чтоб разум людской божьей искрою осветлился бы, чтобы души людей от коросты греха не своробели, чтоб дела их земные не столкнули мир в пропасть... В апофеозном громе оглашенных звуков оркестра государственности уже слышались ошалелые крики агонизирующего коммунизма...