Текст книги "Звезда Егорова"

Автор книги: Петр Нечай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

«Движение на железной дороге прекращено».

Осень на Волыни стояла серая, пасмурная. Над болотами и озерами, переливаясь и клубясь, плавали густые туманы. Такая погода была на руку разведчикам-минерам партизанского соединения. Совсем невмоготу стало гитлеровцам. Красная Армия вышла к Днепру и в двух местах форсировала его, угрожая киевской группировке немцев. А железные дороги встали. Было полностью парализовано движение на линиях Ковель – Сарны, Ковель – Брест, Брест – Пинск, Ковель – Ровно.

Но уже нависала и над партизанами беда.

Еще в первых числах октября от партизанских застав, от дальней разведки стали поступать тревожные сообщения, что гитлеровцы собирают силы для карательной экспедиции против партизан в Камень-Каширских лесах. Каждый день возникали теперь стычки карателей с партизанскими заставами, стоящими в селах. Вслед за немцами начали бои с партизанами и бандеровцы. Сначала отдельно от фашистов, потом вместе с ними.

Партизанские батальоны маневрировали в своих районах, не отходя от железной дороги, – диверсионная работа не должна была прерываться. Ведь было ясно, что и затеяли-то гитлеровцы всю эту экспедицию, чтобы отогнать партизан от железной дороги.

К середине октября карательные войска перешли через реку Стоход и втянулись в лесной массив, угрожая партизанскому Лесограду. А от линии Ковель – Сарны повели наступление на партизанские батальоны, блокировавшие эту дорогу и направление Ковель – Ровно, гитлеровские части, снятые с фронта.

Но уже не было у противника таких сил, как год тому назад. И решил штаб соединения Федорова поводить карателей по лесам.

Батальоны стали «на колеса» и начали ежедневно менять месторасположение. Свой штаб генерал Федоров решил отвести за реку Стырь, а в районе Лесограда должен был вести с карателями «игру в кошки-мышки» батальон Николенко. Не прекращая диверсий на дороге Ковель – Сарны, он был обязан отвлекать на себя карателей, выводя их на засады, завалы и минные поля, подготовленные минерами роты Садиленко. На всякий случай был заминирован и штабной лагерь.

Ненастной ночью оставлял штаб соединения свой обжитый лагерь. С ним шел батальон Федора Лысенко. Вперед послана разведка, в стороны – дозоры, но все равно партизанам постоянно казалось, что за ними внимательно следит чей-то недобрый взгляд. Это бандеровцы верой и правдой служили своим немецким хозяевам.

Осторожно шла колонна – ни стука, ни возгласа, ни огонька. Надеялись затемно перейти реку. Уже позади остался спасительный лес, впереди – брод. И вдруг ночную тьму разорвали огненные сполохи пулеметных очередей, разрывы мин, с воем летящих с противоположного берега. Брод оказался под огнем врага. Бандеровцы выследили и опередили колонну партизан на пути к реке.

Под огнем, отбиваясь от наседающих бандитов, партизаны отошли в лес. И, как три месяца назад, минерам Садиленко была поставлена задача построить переправу. Стучали топоры, визжали пилы, а неподалеку партизаны батальона Лысенко вели бой, не подпуская бандеровцев к колонне штаба соединения. И вот уже по шаткому наплавному мосту штаб и прикрытие перешли реку Стырь. А когда переправился последний человек, минеры взорвали мост, пустив бревна по течению.

Две недели длилась карательная экспедиция. Две недели водил Николенко карателей по лесу, не отпуская их от себя, уничтожая на завалах, минных полях и в засадах. И гитлеровцы не выдержали. У них больше не было времени гоняться по лесу за партизанами – на фронте шли бои за Киев. Фронтовые части гитлеровцев были выведены из леса и поспешно направлены к железной дороге, чтобы двинуться на восток. И тогда минеры батальона Николенко нанесли им последний удар – два эшелона с карателями были опрокинуты под откос.

Каратели не достигли Лесограда. Седьмого ноября в лагерь вернулся штаб. В этот день партизаны отметили годовщину Октября и освобождение Киева от оккупантов.

…Наступила зима. Сиротская – теплая, но снежная. Вырубленные гитлеровцами полосы отчуждения вдоль полотна железных дорог покрылись глубоким рыхлым снегом, и каждый след был виден охране дороги. Ставить мины теперь было возможно только в снегопады и под шум метелей, но тогда бдительнее становился и враг.

Высох, почернел от усталости и забот, стал словно бы еще выше и без того высокий Алексей Егоров. Сумрачно вышагивал он лесными тропами от отряда к отряду, его длинная нескладная фигура постоянно маячила среди подрывников. А зима преподносила все новые сюрпризы. Наступили морозы, и начали фальшивить замедлители, задерживая расчетные сроки замедления. В «салон-вагоне» снова начались поиски. Искали способы утепления капсул, пробовали более крепкие кислоты. Минеры наладили изготовление магнитных мин и передавали их подпольщикам на станции железной дороги. И опять не было дня, чтобы не рвались под колесами локомотивов, под цистернами с горючим мины, изготовленные егоровцами.

В декабре Красная Армия, отразив контрнаступление гитлеровских войск, пытавшихся вернуть себе Киев, возобновила наступление. Советские войска приближались к партизанскому краю на Волыни. Перед Новым годом были освобождены Коростень, Житомир, Новоград-Волынский, а в январе сорок четвертого года – Сарны, Ровно и Луцк.

Соединение Федорова двинулось снова на запад, еще ближе к Ковелю. По шоссейным дорогам тянулись колонны отходящих гитлеровских войск, а навстречу им двигались свежие подкрепления. Теперь минеры Алексея Егорова вышли на шоссейные дороги, нанося удары по вражеским колоннам и мостам. Здесь пригодился Алексею опыт, приобретенный в битве за Кавказ.

А на железных дорогах минеры выходили на рельсы с минами замедленного действия, уничтожая все, что могло двигаться по рельсам. С начала операции «Ковельский узел» подрывниками партизанского соединения генерала Федорова на железных дорогах Ковельского узла было подорвано 549 вражеских эшелонов. Тысячи фашистских солдат и офицеров нашли тут бесславную смерть.

В марте сорок четвертого года Камень-Каширские леса остались в тылу наступающей Советской Армии. Отшумели встречи партизан с бойцами наступающих частей. Давно ушла в Польшу сформированная и обученная в соединении Федорова польская партизанская бригада. Ее подрывники, ученики егоровских асов, наносили сокрушительные удары по вражеским эшелонам за Вислой. Разделилось на два отряда и соединение. Отряды, один под командованием Григория Балицкого, другой – бывшего начальника штаба соединения Дмитрия Рванова, ушли на прочесывание лесов от банд националистов – бандеровцев, бульбовцев, мельниковцев. Большую группу минеров проводили в действующую армию.

И вот настал день расставания с партизанами для Алексея Егорова и его ближайших помощников. Их отзывали в Украинский штаб партизанского движения.

Прощались опытный партизанский генерал и его молодой заместитель.

– Теперь признаюсь тебе, Алексей Семенович, – Федоров с грустью посмотрел в глаза Егорову, – побаивался я, когда ты прибыл к нам, – справишься ли. Был ты хорошим специалистом, но зеленым командиром. А теперь, когда меня запросил штаб партизанского движения, кого бы я рекомендовал на очень ответственную работу, первым назвал тебя. Уверен, с любой задачей справишься. Ступай, командир…

БАГРЯНЫЕ ТАТРЫ

НА ЗАПАД ПУТЬ…

В штабе партизанского движения людно, как в военкомате во время призыва. Табачный дым плавает по коридорам, заползает в рабочие комнаты. Гул стоит, как на толкучке.

Только в конце коридора на втором этаже, где кабинет Строкача, тихо. За длинным столом кроме генерала и полковника Старинова сидят несколько партизанских командиров в военной форме и высокий худощавый человек в темно-сером костюме – представитель Коммунистической партии Чехословакии при Украинском штабе партизанского движения Рудольф Сланский.

В распахнутые окна плывет июльская жара, лица у сидящих за столом распаренные, словно после бани. Негромко звучит голос гостя.

Слушая Сланского, Алексей Егоров вспомнил, как весной, попрощавшись с Лесоградом, он с друзьями добрался до Киева и впервые вошел в этот шумный дом. Алексея полковник Старинов тотчас же засадил за отчет о боевой деятельности минеров соединения в операции «Ковельский узел». Помогать ему остались Григорий Мыльников и Павел Строганов. Дня через два забежал попрощаться Николай Денисов – уезжал комиссаром в отряд Вячеслава Квитинского. Таинственно исчезли, не простившись, Резуто и Клоков. Тогда, весной, Советская Армия вышла к границам Чехословакии, штаб партизанского движения срочно готовил разведывательно-диверсионные группы для действий в тылу немецких армий на территории Словакии. Под Ровно была создана партизанская школа. Туда и попал Алексей с друзьями. В школе сидели за партами бывалые минеры и разведчики, учили тактику партизанских действий в горах, запоминали необходимые на первый случай словацкие фразы, названия городов и сел, горных хребтов и перевалов.

Там, в школе, Егоров и познакомился с партизанскими командирами, которые теперь сидели рядом с ним за этим длинным столом. В мае диверсионные группы уже были готовы к работе в тылу противника, и вдруг все изменилось. В Киев приехал секретарь ЦК Компартии Чехословакии Клемент Готвальд на переговоры с ЦК Компартии большевиков Украины об оказании помощи чехословацкому партизанскому движению. Украинский штаб партизанского движения получил новую задачу – готовить смешанные советско-чехословацкие партизанские группы и перебрасывать их на чехословацкую территорию. Тогда к Егорову в группу пришел коммунист-словак Йозеф Подгора, воевавший в Красной Армии еще с сорок второго года, закарпатский украинец Иван Волошин и словак из-под Братиславы Вольдемар Ваштик. Подгора был у них за комиссара.

И вот теперь настала пора лететь на задание. Командиры групп были вызваны в Киев для последних указаний.

Алексей отметил, с каким вниманием слушает Сланского непоседа Петр Величко. Ему первому на днях предстоит прыгать в Татры.

А Рудольф Сланский рассказывал об обстановке в Словакии. Он неплохо знал русский язык и говорил свободно, но с акцентом.

– К сожалению, – Сланский развел руками, – сведения, которые я вам сообщил, в какой-то мере общи. Все эти годы мы пользовались прессой и радио, весьма сдержанной любезностью чехословацкого посольства в Москве, довольно хорошо информированного о положении в Словакии по своим каналам, да еще нерегулярной и отрывочной информацией солдат и офицеров словацкого войска, перешедших на сторону Красной Армии. Многое приблизительно. В прошлом году в Словакию и Моравию были заброшены наши работники, но связи с ними нет. И все же мы надеемся на благоприятную для партизан обстановку в стране. Словакия не смирилась под гнетом тисовского режима. А если говорить о словацком войске, то можно быть уверенным, что оно созрело для массового перехода на нашу сторону. Конечно, товарищи, мы понимаем, что начинаем действия в весьма неясной обстановке, и рассчитываем прежде всего на вашу информацию. – Сланский с надеждой посмотрел на Строкача.

Величко беспокойно заерзал на стуле.

– Можно ли рассчитывать хоть на какие-нибудь явки в районах десантирования?

Сланский задумался.

– У нас есть старая, довоенная подпольная сеть, но прошло шесть лет… Мало ли что могло произойти. Некоторые явки – адреса верных людей, своих друзей – нам назвали перебежчики. Это антифашисты, недовольные режимом Тисо. Не все они коммунисты, есть и социал-демократы, и просто честные беспартийные люди. Мы сообщим вам их адреса, но, безусловно, будьте осторожны, они требуют проверки. Кроме того, в ваших группах есть словаки, у которых могут оказаться полезные знакомства.

– Я рад, – обратился Строкач к Сланскому, – что вам удалось лично познакомиться с командирами некоторых групп, которые на днях направятся в Словакию. Но, будем откровенны, с такой неполной информацией нельзя рисковать сразу всеми группами. Пошлем одну на разведку. А уж за ней двинем и другие.

…Уже в темноте группа Егорова прибыла на фронтовой аэродром. Их было двадцать два человека – партизанский интернационал из русских, украинцев, белорусов, словаков. Некоторых Алексей Егоров знал еще по соединению Федорова. Это были Павел Строганов, могучий великан Василий Мельниченко, Василий Кузнецов – подрывник экстракласса, которого никак не хотел отдавать Балицкий при расформировании соединения; супруги Антонина и Петр Николаевы (самолюбивая белорусская дивчина Антонина Лисевич стала доброй подругой храброму и находчивому минеру), Александр Каменчук, юная медсестра Наташа Сохань, разведчик Леонид Славкин, врач Петр Климаков, комиссар отряда Григорий Мыльников. Некоторые пришли в отряд в Ровно, в том числе начальник штаба отряда Антон Ржецкий.

После длительной тряски в кузове грузовика ныли кости. Почти две с половиной сотни километров отмахали десантники по разбитому шоссе. Остывал после дневной работы аэродром. Десантники отдыхали на траве возле двух транспортных самолетов. Вокруг господствовала дремотная тишина, изредка нарушаемая настырным сверчком. Далеко на западе за горами покачивались слабые зарницы, высвечивая неровную гребенку хребта. Там был фронт.

В стороне от десантников расположились Егоров, Мыльников, Ржецкий и полковник Старинов.

– Вас встретит Величко, ты его знаешь, Алексей Семенович.

– Сам лично? – спросил Егоров.

– Ну, если не сам, так кто-нибудь из его группы. Какая разница? Пароли тебе известны, на месте десантирования будут выложены огни. При встрече обязательно сориентируйся в обстановке, а потом уж уходи в свой район.

Илья Григорьевич лег поудобнее на траву.

– Смертельно спать хочется, – смущенно засмеялся он. – Как приляжешь, так голова словно магнитом к земле притягивается. Закурить бы… Разговаривал я сегодня с Киевом. Величко доносит о благоприятной обстановке для развертывания отрядов. Прибудете на место, немедленно дайте о себе знать в штаб. Хоть и спокойствием веет от донесения Петра, все же будьте осмотрительными, действуйте в тесной связи с местными коммунистами. Особо тебе, комиссар: помните, что летите туда как посланцы нашей Родины.

Из темноты выплыла группа людей – экипажи самолетов.

Старинов и его собеседники поднялись с травы.

– Советую, Алексей, вам с Антоном лететь в разных машинах, а комиссар пусть сам решит, с кем полетит. Ну, будем прощаться.

Тяжело снаряженные, десантники медленно поднимались по стремянкам и исчезали в темных утробах самолетов. Только сапоги гремели по металлическому полу. Еще несколько минут – и взревели моторы. Переваливаясь с боку на бок, самолеты вырулили на полосу и, получив разрешение, понеслись вперед.

В салоне самолета засветились синие лампочки. Егоров осмотрелся. В мертвенном свете вырисовывались горбатые фигуры десантников: за спиною у каждого парашют, впереди закреплены вещевые мешки, да еще личное оружие. У Наташи Сохань – санитарная сумка, а у радистов – «Северок» с питанием.

Егоров сидел возле двери, прислонившись затылком к холодной стенке. Ему положено первому прыгать. Напротив него – Григорий Мыльников, комиссар. Решил лететь в одном самолете с командиром. Он держал в руках свою неизменную кубанку и о чем-то переговаривался с Василием Мельниченко. В уголке, рядом с дверкой в кабину летчиков, притулились и воркуют Николаевы. Справа от Егорова – Йозеф Подгора, проводник и переводчик, широколицый словак с тяжелыми руками мастерового. За ним – Павел Строганов и радисты. Ближе к кабине чуть угадывается белое лицо Ваштика. Наверху, под куполом турельной установки, сидит сержант – башенный стрелок. В корме, возле бортовых пулеметов, никого нет. Надоедливо и громко зудят за тонкой дюралевой стенкой моторы, стенка вибрирует. От этого под кожу забираются мурашки.

Передернув плечами и стряхнув это неприятное ощущение, Егоров обвел взглядом дремавших десантников.

– Чтой-то, братцы, приуныли? – прокричал он каким-то неестественным голосом.

– Не в наших правилах унывать, – в тон ему прогудел Мельниченко.

– Так, может, песню споем? – предложил командир и, перекрывая гул моторов, запел могучим басом:

 
В далекий край товарищ улетает…
 

Несколько голосов подхватили песню. На какое-то время она заглушила даже монотонное гудение моторов. Башенный стрелок весело смотрел сверху на поющих пассажиров. Но вот из пилотской кабины в салон вышел бортмеханик.

– Подходим к линии фронта, – проговорил он прямо в ухо Алексею.

Тот передал весть другим. Насторожились ребята. Кое-кто машинально поправил лямки парашюта. Все застыли в ожидании, прислушиваясь, что делается снаружи. Но оттуда все так же доносился монотонный рев двигателей. Прошла минута, другая… десятая – разрывов не слышно. Самолет по-прежнему без помех несся в ночной темноте.

– Можно считать, что все позади? – обратился Егоров к механику, который так и не оставлял салона.

– Может, и так. Проспали фрицы. – Он усмехнулся и ушел в кабину.

Все облегченно вздохнули и заерзали на скамьях, устраиваясь поудобнее.

Прошло полчаса. Бортмеханик снова появился в салоне и показал вниз.

– Словакия. Рудные горы.

Десантники прильнули к иллюминаторам, но, кроме беззаботного месяца, ничего не было видно. Внизу сплошной темный ковер.

– Алеша, это наши горы, словацкие горы, родная моя земля! – Подгора возбужденно схватил Егорова за плечо.

– Над домом летишь, Йозеф! – обнял Подгору Алексей.

Если приглядеться, можно было внизу угадать очертания гор, густо покрытых лесом. Над ними неподвижно висел месяц, светясь холодным медным блеском. Еще натужнее загудели моторы – самолет начал набирать высоту, чтобы перепрыгнуть хребет. Слева, освещенные зыбким светом, почти вровень с самолетом прорисовывались скалистые хребты.

– Дюмбьер, – прокричал бортмеханик.

Самолет вошел в облака. Месяц пропал. Началась сильная болтанка. Стало закладывать уши – самолет пошел на снижение.

– Пойду выясню, – прокричал бортмеханик. – Скоро район десантирования. Ищите сигнальные огни – три костра.

Он ушел в пилотскую кабину. Теперь все – пилоты в кабине самолета, штурман, башенный стрелок, которому было видно лучше других, партизаны – внимательно смотрели вниз, искали условные огни. Самолет делал круг. Башнер заметил огни и стал пальцем показывать десантникам.

Видимо, и летчики разглядели костры. Самолет пошел на второй круг, а из кабины пилотов снова вышел бортмеханик – ему выпускать десант.

Утих рев моторов.

– Высота? – поинтересовался Егоров.

– По приборам восемьсот, да на гору надо скинуть. Метров четыреста, – ответил бортмеханик. – Конечно, низковато, но прыгать можно. Учтите, за бортом сильный ветер.

Над кабиной пилотов замигал зеленый огонек. Механик распахнул дверь самолета и подал знак парашютистам.

Ожил, наполнился шумом салон самолета. Партизаны встали. Егоров решительно поднялся с места и прокричал:

– Белая ракета – сигнал сбора! Красная – опасность! Будьте осторожны! До встречи, хлопцы! – Шагнул и исчез в темноте.

За ним выпрыгнул Йозеф Подгора со словами:

– Принимай, родная земля, своего сына!

Через несколько секунд двенадцать парашютистов уже неслись, подхваченные ветром, вдоль склона горы Прашивой. А над поляной кружил второй самолет.

Егорова сносило, он резко потянул стропы и чуть ли не камнем пошел вниз. Благо, вовремя отпустил. Но все же сильно ударился ногами, подпрыгнул и упал плашмя на землю. Его немного протащило, но все же он справился с парашютом и сумел быстро погасить его. Затем отстегнул лямки, свернул парашют и засунул в мешок.

Долго прислушивался. Нигде ни звука. Все словно вымерло. Должно быть, десантники и встречающие ждали условного сигнала командира десантной группы. И тогда Егоров достал ракетницу. Ночную тьму пронизала слабенькая белая звездочка. Достигнув зенита, она развернулась в ослепительный шар, который быстро погас.

НА ЗЕМЛЕ СЛОВАЦКОЙ

Напрягая зрение, всматривался Егоров в каждый кустик, прислушивался к каждому шороху. Вот из-за островерхой скалы выплыла еле заметная тень.

– Кто это?

– Это я, Алеша!

– Йозеф?

– Я, мой дорогой, я… На родной словацкой земле. – Подгора бросился на пожухлую траву, раскинул руки и обнял землю, родившую его. Он всем телом прижимался к ней и гладил щекой жесткую траву.

Алексей молча наблюдал за ним. Потом закурил, рассчитав, что на огонек папиросы скорее придут его люди.

Понемногу десантники собирались. Появился Антон Ржецкий. С ним трое каких-то незнакомцев. Впрочем, один, кажется, знаком. Этого коренастого веселого человека Егоров неоднократно встречал и в учебном лагере под Ровно, и на совещании у Строкача.

Егоров шагнул им навстречу.

– Петр Алексеевич, ты?

– Я, Алексей Семенович, собственной персоной.

Командиры обнялись. Величко был одет в какой-то френч с бархатным воротником, перепоясанный офицерским ремнем с портупеей. На его большой круглой голове плотно сидела черная барашковая папаха с нашитой полосатой ленточкой.

– Да ты уже совсем здешним партизаном стал! – Егоров внимательно осмотрел экипировку Петра Величко.

– Так я же здесь старожил, две недели партизаню, – отшутился Величко. И уже серьезно добавил: – Надо меньше выделяться среди людей, к которым нас забросили судьба и начальство.

Обоих командиров окружили десантники.

– Вы лучше скажите, все ваши собрались? – забеспокоился Величко.

– Двоих нет, – ответил начальник штаба Ржецкий. – Доктора Климакова и Василия Мельниченко.

– Надо немедленно организовать розыск, Алексей Семенович, – посоветовал Величко, – а то у меня начальник штаба на кресте костела повис, еле сняли.

Быстро снарядили две поисковые группы. Одну из них возглавил Йозеф Подгора, другую – Иван Волошин.

На полонине уже рассветало.

Разрешив десантникам отдыхать, Егоров с Величко отошли в сторону. Уселись покурить на большом плоском валуне.

– Ну, рассказывай, какая тут обстановка, – не утерпел Егоров. – За две-то недели небось многое узнал.

– Да уж узнал. – Величко посерьезнел, но тут же опять расцвел в улыбке. – Обжились мы быстро, народ встретил нас замечательно. Тут нашего брата любят. – Петр Алексеевич задержал взгляд на погонах Егорова. – Особенно советских офицеров. С восторгом встречают, готовы оказать всякую помощь. Знают о Сталинграде и о том, что Красная Армия – Червена Армада – подошла к словацким границам. В стране немцев нет – официально Словакия независимое государство и союзница Гитлера в войне с нами. Немцы только на железных дорогах несут охрану. Видимо, от союзников. – Величко рассмеялся и не спеша закурил предложенную Егоровым папиросу. Егоров терпеливо ждал продолжения рассказа.

– Мне говорили, что немецкий посол в Словакии Ганс Эгерт Лудин, дипломат и обергруппенфюрер СС, вскоре после того как прибыл в Словакию, на каком-то приеме среди словацких немцев, «домашних», как их здесь величают, довольно беззастенчиво высказался, что Германской империи безразлично, стоит ли во главе Словакии Икс или Игрек, но только этот некто в любом случае должен подчиняться немецким требованиям. Среди окружения словацкого президента это вызвало некоторый переполох, но сам Тисо такое дерьмо проглотил. Деваться-то было некуда. Сделав вид, что ничего не произошло, Тисо якобы в интересах национальной и государственной жизни словаков провозгласил: «Давайте будем строить народную Словакию в соответствии с директивами национал-социализма!» Вот от такой «народной» власти и бегут словаки в горы. Не поверишь, за две недели моя группа из одиннадцати десантников выросла в отряд, в котором уже около двухсот пятидесяти человек.

– А почему ты говоришь так неопределенно? – с удивлением заметил Егоров.

– А они на ночь домой уходят. И вооружены пока палками да столовыми ножами. У меня ведь, друже, для них ни оружия, ни жилья, ни харчей. Ну, жилье, положим, не проблема – в горах места много, можно землянок накопать, опыт имеется. С харчами похуже – народ бедно живет, но все же можно выйти из положения. А вот оружия вовсе негде взять. И поговорить об этом не с кем. Нужен аэродром и самолеты.

Величко отбросил окурок и встал с камня.

– Где ты базируешься? – спросил Алексей, когда они не спеша пошли к десантникам.

– Сейчас под Микулашем, но думаю перейти в Склабину, ближе к Мартину. Это в центре назначенного мне района действий. Надо будет обменяться связными, чтобы не потерять друг друга в этих горах.

Во время этого разговора Егорова не оставляло беспокойство о пропавших товарищах. Поисковые группы что-то долго не возвращались. Но вот наконец из лесу вышли люди. Они несли кого-то на плащ-палатке.

– Еле донесли, – вытирая мокрый лоб, перевел дыхание Подгора. – Втроем тащить такого великана по горам – гиблое дело, – показал он на Василия Мельниченко, который лежал на палатке с закрытыми глазами, закусив губу от боли.

Выяснилось, что Василий приземлился на острую скалу и раздробил ногу. Так и лежал под скалой с пристегнутым парашютом.

Наташа Сохань засуетилась возле раненого, оказывая ему первую помощь.

– Врача бы, а он где-то запропастился.

– Врач тоже еле живой, – послышалось в ответ.

Все обернулись на голос. Иван Волошин с ребятами из своей группы вели под руки Петра Климакова.

– Что случилось, доктор? – Егоров шагнул навстречу.

– Теперь уже ничего, – ответил слабым голосом Петр Климаков, – а еще полчаса тому назад прощался с белым светом. Дайте глоток воды.

Врач обессиленно опустился на землю. Кто-то протянул фляжку с водой, а Наташа Сохань совала под нос доктору ватку, смоченную нашатырным спиртом.

Иван Волошин, помогая Климакову поудобнее устроиться, взволнованно рассказывал:

– Долго шарили мы по всем уголкам и овражкам, уж и надежду потеряли, думали, украл кто-нибудь нашего доктора. И вдруг слышим – не то стон, не то хрип, вроде человек захлебывается. Бросились туда. Каждый камень осмотрели – напрасно. Глянули вверх, а он на макушке сосны болтается. Стропы за ветки зацепились, ноги ему захлестнуло и перевернуло вниз головой. Так и висел. Еще бы немного…

Теперь десантники были все вместе.

– Хорошо с вами, хлопцы, только нам пора, – взглянув на часы, стал прощаться Величко. – Пойдем в долину. Там нас ждут. А завтра снова придем сюда, других встречать. – Величко обнял Егорова.

Проводив товарищей, Алексей вынул из планшета большой блокнот и стал торопливо писать. Вырвал листок и протянул радисту.

– На, зашифруй и передай: «Приземлились благополучно, исключением Мельниченко, повредившего ногу. Все сборе. Встретил Величко. Выходим поиски связи. Ждем указаний. Егоров». – Алексей улыбнулся. – Тут уж многоточие.

Шутка командира разрядила напряженность. Партизаны стали устраиваться на короткий привал. А ночь между тем ушла. Тяжелый мокрый туман катился вниз по склону, чтобы растаять в долине. Сквозь деревья на вершине горы солнце пальнуло первой очередью ярких, но еще не жарких лучей. Через несколько минут это был уже ливень, который осветил чудесную долину. Внизу извивалось шоссе, за которым угадывалось какое-то село. Егоров долго рассматривал его в бинокль.

– Ну, братцы, – обратился он к начальнику штаба и комиссару. – Столовая сегодня не работает, хоть и вторник. Прикажите водички раздобыть, костерцы разжечь и поснидать, чем бог в Ровно послал.

Егоров потянул за собой начальника штаба и комиссара к большому валуну, на котором недавно сидел с Величко. Вытянул из планшета карту, развернул.

– Смотри, Антон, вот мы где, – Егоров ткнул пальцем на склон горы километрах в восьми от села Липтовска Лужна. – Нам действовать по другую сторону этой горушки. Организуй разведку и поиск подходящего места для расположения группы с расчетом, что группа будет быстро расти. С разведчиками пошли Ваштика, он и переводчиком будет при встречах с населением. Величко сообщил, что в горах народу тьма и все рвутся в партизаны. Будем формировать отряды. Предупреди, чтобы поосторожнее были, встречи-то всякие бывают.

– А тебе, Гриша, памятуя изречение какого-то великого полководца о том, что путь к сердцу солдата лежит через желудок, придется организовать закупку продовольствия. Кстати, и настроением народа поинтересуешься. Возьми с собой Ивана Волошина и еще кого-нибудь. Экономь кроны, дорогой. А я с Подгорой пойду на рекогносцировку вот по этой тропе в сторону Подбрезовой – это наше направление.

Егоров, Подгора и Павел Строганов медленно поднимались узкой козьей тропой по крутому склону. А вокруг шумел лес, словацкий лес. Об этом каждую минуту напоминал Йозеф.

– Посмотри, Алеша, какая краса! А там, за горою, Грон, а за Гроном мой дом, в котором я так давно не был. – Подгора перешел на шепот, голос его внезапно сел. Он словно не верил, что стоит на земле отцов и дышит знакомым с детства воздухом гор.

Алексей и Павел Строганов тоже заразились этим восторгом и тоже радовались красотам Татр. Но скоро им пришлось вернуться в суровую реальность. На лесной поляне чуть в стороне от тропы они заметили какого-то человека. Тихо, чтобы не спугнуть его, подошли ближе. Перед ними стоял на коленях одетый в тряпье старый человек с изможденным лицом. Губы его шевелились. Руки были воздеты к небу. Рядом лежала холщовая сумка и длинный посох.

Подошли еще ближе и встали за дерево.

– Чего это он, Йозеф? – шепотом спросил Алексей.

– Молится, – ответил Подгора. – Горе великое… молит всевышнего заступиться… вот проклинает кого-то и шлет кару на его голову.

Павел неосторожно наступил на веточку. Треск испугал старика, он оглянулся. И вдруг с воплем повалился в ноги Егорову. Высокий, в новой офицерской гимнастерке, перепоясанный ремнем с портупеей, с планшетом на боку и орденами на груди, командир десантников действительно был красив и грозен как бог.

– Святой Георгий! – разглядывая незнакомца, прошептал несчастный старик, испуганно вскочил на худые ноги и, крестясь, попятился в кусты.

– Подожди-ка, мы свои! – крикнул ему по-словацки Подгора.

Услышав родную речь, незнакомец остановился и, ничего не сказав, снова встал на колени и начал молиться: «Слава тебе, всевышний! Услышал ты мою молитву и послал на землю спасителей наших!»

– Объясни ты ему, что я советский офицер, а вы – мои товарищи, – попросил Алексей Подгору.

– То русский достойник[1]1
  Достойник – офицер (словац.).


[Закрыть], наш друг, – пояснил Йозеф.

– Нет, – решительно замотал головой старик. – Вы посланы небом на зов мой. Я видел, как ночью вместе со звездами на землю спускались святые. На широких белых крыльях…

– Да не святые мы. То падаки[2]2
  Падаки – парашюты (словац.).


[Закрыть]. А я так и вовсе из Гронской долины, – теряя терпение, перебил Йозеф незнакомца. – Ты лучше скажи, какая беда стряслась с тобой и привела тебя в горы?

Старик молчал. Он переводил испуганный взгляд с Подгоры на Егорова. А потом осмелился и сам приблизился к ним, даже потрогал руку Егорова, все еще не веря, что перед ним живые люди.