Текст книги "Звезда Егорова"

Автор книги: Петр Нечай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Звезда Егорова

СЛОВО О БОЕВОМ ДРУГЕ

Имя Алексея Семеновича Егорова, бывшего заместителя командира партизанского соединения, широко известно не только на Украине. Для чехов и словаков он стал легендарной личностью. О нем слагают песни и предания. Сегодня в каждом историческом музее братской Чехословакии есть портрет этого человека, там бережно хранят материалы о бесстрашном командире Первой чехословацкой партизанской бригады. Доброе дело совершил киевский журналист Петр Нечай, посвятивший свою документальную повесть прославленному герою.

О подвигах партизан в годы Великой Отечественной войны написано немало книг. И все же, мне кажется, одна из действенных форм партизанской борьбы против фашистских оккупантов, довольно метко названная «рельсовой войной», мало освещена в литературе. Результатом «рельсовой войны» была чувствительная дезорганизация вражеских коммуникаций.

Я вспоминаю про это потому, что главный герой повести Алексей Егоров был одним из тех, кто понимал значение «рельсовой войны» и сумел по-новому перестроить диверсионно-подрывную службу. И не случайно наше соединение в решающий час битвы на Курской дуге совершило наибольшее число диверсий. На минеров Егорова падает треть эшелонов, подорванных всеми партизанскими соединениями и отрядами Украины.

В книге П. Нечая, особенно в первом разделе – «Огненными дорогами», – читатель сможет познакомиться с организацией диверсионно-подрывной службы соединения, с ходом подготовки мощных ударов по вражеским коммуникациям. В книге приведены захватывающие боевые эпизоды, в которых ярко раскрывается мужество и отвага, смелость и находчивость подрывников. О людях этой рискованной профессии автор рассказывает с глубокой любовью и теплотой.

В августе 1944 года Алексей Егоров с группой украинских и словацких народных мстителей высадился в горах Словакии. Они пришли сюда, чтобы помочь словацкому народу в борьбе против фашизма. Опытный партизанский вожак, Егоров с первых дней пребывания во вражеском тылу установил связи со словацким партийным подпольем и принял активное участие в организации партизанского движения. Его небольшая группа за несколько дней выросла в боевой отряд, а вскоре – в трехтысячную партизанскую бригаду, сыгравшую немалую роль в знаменитом Словацком национальном восстании. Этому посвящена вторая часть книги – «Багряные Татры».

Хотя книга и названа именем главного героя Алексея Егорова, рассказывает она и о многочисленных его друзьях, не знавших страха в борьбе с фашизмом и готовых в любую минуту отдать жизнь за свободу и счастье братского чехословацкого народа, за социализм. Важно и то, что автор в отдельных боевых эпизодах сумел увидеть и нарисовать широкую картину народного восстания в Словакии осенью тысяча девятьсот сорок четвертого года. «Звезда Егорова» – интересная и очень нужная книга, в которой впервые обстоятельно рассказывается о малоизвестных боевых делах советских партизан за рубежами нашей Отчизны.

Дважды Герой Советского Союза

А. Ф. ФЕДОРОВ

ОГНЕННЫМИ ДОРОГАМИ

ПО ЗОВУ СОВЕСТИ

И в этот раз Алексей вернулся домой поздно вечером. Угрюмо вошел в комнату, вытер потный лоб платком.

– Небось и сегодня был в военкомате? – поинтересовалась Зина.

– И сегодня был. И завтра пойду… И буду ходить, пока не добьюсь своего, – ответил с вызовом.

Сняв мокрую от пота рубашку, Алексей швырнул ее на диван и устало поплелся в ванную. Жарища, от которой, казалось, все плавилось, пришла в дом.

Третий месяц идет война. Третий месяц обивает пороги военкомата Алексей Егоров. Тогда, в то черное воскресенье, он сразу после выступления Молотова пошел в военкомат. Но там было уже не протолкнуться. Дежурный техник-интендант с красной повязкой на рукаве, посмотрев на военный билет Егорова, хриплым голосом прокричал, словно надеясь, что от крика его скорее поймут: сейчас не до таких, как Егоров; призывают строевых командиров и врачей. Дойдет очередь – вызовут.

Шли дни, а Егорова не вызывали. Внешне, как всегда, невозмутимый и даже флегматичный, Алексей злился, возмущенный своим положением тыловика. На фабрике забрали в армию всех мужчин. И мастерами, и подмастерьями, и даже слесарями-наладчиками – самые мужские специальности – стали женщины. Даже молодых девчат брали на фронт – санитарками и медсестрами. И только он один, здоровый молодой мужик, должен каждый день высиживать свои часы в бабьем царстве планового отдела.

Порой ему казалось, что женщины, давно знакомые милые сотрудницы отдела, насмешливо смотрят на него. И тогда он мрачнел, старался почти не выходить из опостылевшего теперь рабочего кабинета. Раньше всех приходил на фабрику и засиживался допоздна. Изнурял себя работой, но радости от нее не испытывал, терпеливо ожидая вызова. Но однажды сорвался. Фабрику перевели на выпуск военных изделий. Начали бронировать специалистов. Когда к Егорову пришла с кипой анкет инспектор личного стола, он не выдержал, наорал на ни в чем не повинную женщину и тут же снова отправился в горвоенкомат. Опять отказ. Но теперь уж Алексей решил не отступать, взять военкоматских чиновников на измор, пока не призовут, и зачастил туда чуть ли не каждый день.

Война… Фронт… Алексей часто вспоминал последние письма старшего брата Николая, служившего перед войной где-то на западной границе. Николай откровенно писал:

«Служится мне, брат, недурно, да заметно стало, как с каждым днем густеют тучи над нашими головами. Того и гляди грянет…»

Правда, где-то в глубине души теплилась надежда: тучи разойдутся. Но не разошлись, гром ударил. Все жизненные планы полетели вверх тормашками. День ото дня все тревожнее приходили вести с фронтов. Наши войска, сдерживая вражий напор, отходили на восток, оставляя родные города и села. Война несла горе и скорбь.

Не обошло лихо и семью Егоровых. Вскоре почтальон принес похоронную на Николая:

«…смертью героя… воен-инженер второго ранга Егоров Николай Семенович…»

Верилось с трудом: брат Николай погиб. А где-то в медленном эшелоне, среди тысяч других беженцев, ехала на восток жена Николая с детьми, не зная, что она уже вдова…

Зина терпеливо ждала, пока остынет под душем не в меру расходившийся супруг. Наконец он появился, вытирая волосы мокрым полотенцем.

– Ну, что же тебе ответили сегодня?

– Что ответили? – снова взвинчиваясь, переспросил Алексей. – То же, что и вчера, и позавчера. Ваша, мол, специальность мобилизации сейчас еще не подлежит, товарищ техник-интендант…

Зина сочувственно смотрела на Алексея. Страшно провожать мужа на фронт, но и видеть его каждый день таким огорченным было больно.

– Что за чертовщина!.. – Он взволнованно зашагал по комнате. – Ведь на фронт прошусь, не на прогулку, а они заладили: пока что работай в тылу, тут тоже люди нужны… Ты понимаешь?!

– Чего же ты на меня-то кричишь? Детей разбудишь. – Зина кивнула в сторону двух кроваток. – Ты бы не на меня кричал…

– Извини, Зина, – прошептал Алексей. – Извини, я, кажется, стал невыносимым… Нервы сдают. А в военкомате уже накричался сегодня вдоволь. Капитана бюрократом, чиновником назвал, жаловаться на него грозился. А он от этого развеселился. «Ты, – говорит, – сделаешь доброе дело, если пожалуешься. Может, меня отсюда выгонят и на фронт пошлют».

Алексей засмеялся и виновато поцеловал жену, а потом на цыпочках подошел к детским кроваткам. Пятилетняя Оля сладко спала, подложив под щеку обе ладошки, сложенные лодочкой. А трехгодовалый Юрик лежал навзничь, откинув вихрастую голову, крепко стиснув кулачки и широко разбросав ноги. Казалось, он кому-то грозит в своем сне. Что ни говори – мужчина!

Алексей глядел на детей с нежной улыбкой. Но вот лицо его снова помрачнело. Клочковатые черные брови поползли к переносью. Из соседней комнаты, где висела тарелка громкоговорителя, послышался густой тревожный бас Левитана. Передавали очередную сводку Совинформбюро.

«Тяжелые бои в районе Ельни… советский летчик таранил самолет врага…» И все это во имя его детей. А он?..

Тем временем из репродуктора поплыли призывные и суровые слова:

 
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой…
 

– Слышишь, Зина? Ради жизни, ради будущего Оли и Юрки я должен быть на фронте.

Зина вздохнула и опустила голову.

– Да разве я тебя отговариваю. Только ведь не твоя воля. Настанет час, и…

– Ты как тот капитан из военкомата. «Настанет час…» А разве еще не пришел? Совесть-то, долг-то у меня есть? Они велят быть там, где мои ровесники. И я буду.

– Уж не надумал ли ты, чего доброго, вот так, как мальчишка, без приказа махнуть на фронт? – Жена грустно улыбнулась.

– Нет, есть другой путь, – таинственно ответил Алексей. – Сегодня отправил рапорт наркому. Лично ему. Думаю, поймет меня…

– Только и забот у наркома, что твой рапорт, – махнула рукой Зина.

Алексей обиделся и замолчал.

На следующий день Егоров, робея, зашел к секретарю парткома фабрики Софье Кузенковой и без всякого предисловия положил на стол заявление:

«В связи с тем что я отослал рапорт на имя Наркома обороны с просьбой направить меня в действующую армию, прошу принять меня в ряды большевистской партии. На фронт хочу идти коммунистом».

– Ну что же, рассмотрим, – прочитав заявление, сказала секретарь. – А рекомендации?

– Думаю, что комитет комсомола не откажет. И вас вот хочу попросить.

– Напишу, Алеша. Ну, а третью? Знаешь что, зайди к директору. Понял? Действуй. Надеюсь, коммунисты фабрики поддержат, – пожала руку Егорову Софья Алексеевна.

А из Москвы ответа все не было. Видать, Зина была права, наркому действительно сейчас не до таких рапортов. Гитлеровские танковые дивизии рвались к Брянску и Орлу, к Туле. И все же Егоров не терял надежды. Он снова посылал письмо за письмом. И наконец – повестка:

«Технику-интенданту второго ранга Егорову А. С. явиться в военкомат».

– Я же говорил, настанет и твое время, – вручая документы, заговорщицки подмигнул капитан, который, казалось, был самым лютым противником того, чтобы Алексей ехал на фронт. – Вот и дождался. Поедешь без команды, один. В распоряжение Управления кадров штаба тыла Красной Армии. Московский поезд отходит завтра в семнадцать. Не прозевай – через пять дней надо быть на месте. – Каждое слово капитана теперь означало приказ.

– Есть, товарищ капитан! – уже по-военному ответил Егоров и хотел идти, но капитан его остановил.

– Только знаешь что, Егоров. Хоть ты и настырный, и сумел с больными ногами добиться призыва, а все же их береги. Это я тебе по-дружески говорю. С твоим плоскостопием не воевать, а дома сидеть надо. – Капитан, улыбаясь, пожал Алексею руку и подтолкнул его к двери.

Неласково встретила Егорова Москва. Уже на перроне Казанского вокзала у него проверили документы. В метро, куда он спустился, чтобы ехать к центру, снова потребовали документы. Видимо, нескладная высокая фигура Алексея в длиннополом демисезонном пальто и черной фетровой шляпе, с вещевым мешком за спиной, вызывала определенное подозрение у бдительных патрулей.

Возле гостиницы «Москва», когда он вышел из метро, его вновь остановил патруль да так и не оставил, проводил до самого подъезда дома наркомата, куда нужно было Егорову явиться.

«Скорее бы заканчивались все эти необходимые формальности, да и на фронт», – думал Алексей, пока ему оформляли пропуск, а потом вели коридорами к человеку, который вот сейчас, через несколько минут, должен был послать его на фронт.

В полутемной, довольно большой комнате за неказистыми канцелярскими столами сидели трое военных. Алексея принял немолодой уже человек с двумя шпалами на зеленых петлицах.

– Решено направить вас, товарищ Егоров, на курсы военно-финансовых работников, – ознакомившись с документами, сообщил майор.

– Не понимаю, при чем тут курсы? – удивился Егоров. – Я же просился на фронт.

– Знаю. Читал ваши рапорты на имя наркома, – показал майор на тоненькую папку для бумаг, лежащую перед ним. – Только у нас тут тоже фронт.

– Да, но я хотел, чтобы вот своими руками…

– Что вы можете своими руками? – рассердился майор. – Стрелять из мелкокалиберной винтовки по неподвижной мишени в тире? Только этот враг, что прет сейчас на Москву, такого умения не боится. И почему вы думаете, что в армии все только и делают, что стреляют? Кончите курсы, будет видно, куда и на какой фронт вас направить. А сейчас от вас там проку мало.

Майор встал и подошел к окну, выходящему на тесный внутренний двор. Видно, обиделся.

– Я вот старый вояка, еще в гражданскую воевал, – наконец обернулся майор к Алексею. – Но приказали уговаривать таких, как ты, горячих, и сижу. Ты пойми, Егоров, война теперь – не громогласные атаки в развернутом строю, а работа, тяжелая, бессонная работа. Бьют своим оружием врага рядовые красноармейцы, а тебе народ дал кубики на петлицы. Так и воюй своими знаниями. Одним словом, вот тебе, товарищ Егоров, бумаги, адрес курсов. Это за вокзалом, там спросишь. Об остальном, товарищ техник-интендант, узнаете на месте. – Майор протянул большую тяжелую ладонь Егорову на прощание.

Егоров потерянно глядел то на майора, то на врученные ему бумаги…

Вместо действующей армии и передовой – темные, душные классы какого-то старинного училища, из окон которого видно железную дорогу, а за ней парк. Размеренный распорядок с ранними подъемами и физзарядкой на холодном дворе, с поздними отбоями, когда никак не заснуть от вечерних сводок Совинформбюро. Немножко занятий с оружием, по тактике и переползание по-пластунски опушки парка – все это так, для общего ознакомления. Но больше уже давно знакомого Алексею: теории планирования, бухгалтерского учета, войскового хозяйства, что давалось легко, без особого труда. Рядом учились бывшие учителя, агрономы, пищевики и кожевники. Им было сложнее усваивать эти премудрости.

Было в жизни курсов и несколько тревожных дней, когда слушателей ночью подняли по тревоге, роздали густо смазанное оружие и небольшими группами направили патрулировать район Сокольников от студенческого городка до «Богатыря». Это было шестнадцатого октября. В тот день немец близко, очень близко подошел к московским окраинам.

А потом опять тот же распорядок, хотя и здесь неподалеку, на путях окружной дороги, иногда рвались бомбы, сброшенные каким-нибудь прорвавшимся фрицем, доносились звуки пожарных сирен. А в тихие ночи чуть дребезжали стекла в окнах спальни. Откуда-то из-за Сельскохозяйственной выставки доносило непрерывный гул далекой артиллерийской канонады.

Минуло три месяца. В последние дни учебы, перед выпуском, на курсах появились «сваты» – кадровики, распределять выпускников. Среди них Егоров увидел и майора из штаба тыла. Тот тоже узнал Алексея и напрямик заявил, что заберет его в Центральное финансовое управление.

Вот так и оказался техник-интендант Алексей Егоров вместо фронта снова за письменным столом. Он уже не отваживался заводить разговор о фронте, хотя и не мог смириться со своим положением. По-прежнему искал возможности избавиться от арифмометра и взять в руки оружие.

Недаром говорят: кто ищет, тот всегда найдет. Нашел и Егоров свой случай. Однажды зимой в комнату, где работал Алексей, зашел полковник. Высокий, стройный. Неторопливая уверенная походка. На смуглом, по-мальчишески круглом лице, прорезанном шрамом, приветливая, чуть ироническая улыбка. На груди – орден Ленина, два ордена Красного Знамени и медаль «XX лет РККА». Полковник долго и деловито обсуждал что-то с интендантом второго ранга, сидевшим в той же комнате, неподалеку от Егорова. Тем временем Алексей «ел глазами» незнакомца – ему еще не доводилось близко встречать столь заслуженных людей. Когда полковник вышел, Егоров поинтересовался, кто он.

Интендант удивился.

– Не знаешь полковника Илью Григорьевича Старинова? Впрочем, откуда, ты же не кадровый, – невольно уколол он Егорова. – Это, брат, заслуженный человек. Илья Григорьевич еще в тридцать шестом воевал добровольцем в Испании. Потом на финской доты подрывал. – И перешел на шепот. – А сейчас он – начальник школы при Центральном штабе партизанского движения. У них готовят таких лихих парней для вражеского тыла, что ой-ой-ой!

Интендант заметил в лице Алексея что-то такое, от чего неожиданно засмеялся:

– Ты что, не веришь мне?

– Да нет, просто мечтаю: вот бы попасть туда…

– Так в чем же дело? Поговори с полковником. Он человек влиятельный. Как скажет, так и будет. Вот прокрути ему быстро смету – как раз повод для знакомства.

Егоров ухватился за эту идею и с удовольствием сделал для полковника немалую работу.

Когда в отделе снова появился Старинов, они долго обсуждали с Егоровым все детали финансовой сметы школы.

Усталые, вместе вышли в коридор покурить. Тут-то и высказал Алексей свою мечту Илье Григорьевичу.

Старинов долго молчал, курил и время от времени окидывал Егорова своими прищуренными глазами.

– Ты коммунист?

– Кандидат.

– Хорошо. – И переспросил Алексея: – Значит, хочешь стать подрывником?

Егоров смущенно кивнул головой.

– Это дело. Профессия самая что ни на есть боевая и дорогая как для нас, так и для противника. Опытный подрывник один может сделать то, что подчас не под силу целой роте. Да что там роте! – Илья Григорьевич взволнованно зашагал перед Егоровым. – На финской, бывало, батальон с приданными орудиями ничего не мог сделать против вражеских огневых точек, потому что никакой снаряд их не брал, а бойцы под огнем гибли, не доползая до них.

Глаза Старинова потемнели, словно он увидел этих бойцов, ползущих под ливнем огня к проклятым железобетонным сооружениям.

– А отделение подрывников, подползая на брюхе к доту, поднимало в воздух эти громадины. Теперь? – Старинов оживился, – представь себе такую картину: мчит по рельсам эшелон, а в нем батальон фашистских головорезов. Обученных, до зубов вооруженных, готовых в любую минуту смять нашу роту. И вдруг взрыв – и все летит к чертовой матери. Сработала умело поставленная мина. Сила!

Полковник закурил новую папиросу.

– Нам во как, – он чиркнул ладонью по горлу, – нужны подготовленные минеры-подрывники для партизанских отрядов. Ты сам видел, просматривая смету, правительство не жалеет денег для этого дела. А что касается твоей просьбы… – Старинов на мгновение остановился. – Расскажи-ка о себе.

Егоров рассказал полковнику свою немудреную биографию.

– Так, говоришь, любишь химию с физикой? – перебил вдруг Старинов Алексея.

– Да, люблю и знаю, а только к чему это? – недоуменно спросил Алексей.

Старинов усмехнулся.

– Ты вот все больше на красоту подвигов нажимаешь, а дело наше – это тяжелая, будничная и опасная работа. И ты мне понравился, прямо тебе скажу, не твоими восторгами, а настойчивостью и деловитостью, которую я у тебя увидел еще при обсуждении сметы.

И, уже возвращаясь в комнату, посоветовал:

– Прежде чем решиться на то, о чем ты меня просишь, все взвесь.

– Я твердо решил, товарищ полковник, – ответил Егоров. – Прошу вас, поговорите с моим начальством.

– При случае поговорю, – пообещал Илья Григорьевич. – Пошли работать.

Алексею показалось, что Старинов сомневается в нем. И не ошибся. С одной стороны, Старинову понравилась решительность техника-интенданта, готовность оставить спокойную службу и идти в самое пекло войны, а с другой – закрадывалось сомнение: хоть и в военной форме, а гражданский человек, не нюхавший пороху.

И все же на следующий день Старинов говорил о Егорове в штабе партизанского движения, а еще через день – в Центральном финансовом управлении, нажимая на то, что человек-де сам просится и не поддержать его просто грешно: коммунист, хорошо знает физику и химию, да и из себя парень хоть куда – богатырь!..

* * *

Снова учеба. Только теперь не за тяжелыми дверями, а в чистом поле, на учебном аэродроме, в спортивном зале, на полигоне.

Тяжко давалась она Алексею. Ныли изнеженные сидячей работой мышцы, не сходили синяки от захватов и болевых приемов, на которые не скупились новые товарищи Алексея во время занятий по самбо. Звенело в ушах от ежедневных стрелковых тренировок. Получил травму, приземляясь с парашютом в полном десантном снаряжении – тяжеловат оказался. Как избавление от мук была жесткая койка в казарме и глубокий сон без сновидений. Даже детишек перестал видеть во сне. Но зато окреп, увереннее стала походка, пружинящим шаг. И только плоскостопие доставляло неприятности: каждый вечер по пяткам словно палкой били.

Зато неожиданно легко дались Егорову подрывная техника и тактика применения различных мин. Полковник Старинов, наблюдавший за учебой Алексея особенно ревниво – ведь, что ни говори, по его рекомендации пришел человек в школу, – был доволен.

Подошло тревожное лето сорок второго года, второе лето войны. На большой оперативной карте в классе тактики постепенно покрывалось синевой флажков, обозначавших немецкие войска, междуречье Дона и Северного Донца. Синие флажки появились сперва под Воронежем, потом под Шахтами и вдруг высыпали на правый, высокий берег Дона по всей его большой излучине.

Темной августовской ночью боевая тревога прервала учебу Алексея Егорова. В глухой тишине коридора начальник школы зачитал приказ начальника Центрального штаба партизанского движения. Школа в полном составе направлялась в распоряжение Северо-Кавказского фронта как отряд специального назначения.