Текст книги "Курская битва, которую мы начали"

Автор книги: Петр Букейханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Аналогично, стратегическое решение о повороте всех боеспособных частей из района Гомеля на Чернигов, в тыл советским войскам в районе Киева, Гитлер в сентябре 1941 года принял на основании мнений фельдмаршалов, командующих группой армий «Юг» и 4-й армией – Гердта Рундштедта и Ганса Клюге (хотя в данном случае Гитлер не заметил влияния эгоистического личного фактора – Клюге рассчитывал, что если 4-я армия будет участвовать в этом маневре, то она перейдет под управление фельдмаршала Рундштедта, более удобного для Клюге в качестве начальника, чем фельдмаршал Теодор Бок, который командовал группой армий «Центр» и выступал резко против поворота войск на Киев) [413] .

Гудериан, постоянно упоминающий о своих дискуссиях с Гитлером, рассказывает, как после обсуждения его доклада в 1943 году, когда большинство присутствующих военных и специалистов высказались против одного из положений, Гитлер резюмировал, что поскольку все против, то и он не может согласиться [414] .

В январе 1942 года генерал Вальтер Модель, назначенный командующим 9-й армией, во время личной встречи с Гитлером отстоял собственный план боевых действий этой армии, открыто выступив против предложений фюрера [415] . Однако в этом споре Гитлер обратил внимание прежде всего на конечный результат, и когда армия Моделя добилась успехов, то в октябре 1942 года он был внесен в список из четырех генералов, предварительно отобранных для выдвижения на должности командующих группами армий. Через два года (в феврале 1944 года) Модель, в недалеком будущем получивший звание генерал-фельдмаршала, в письменном виде докладывал Гитлеру, что война военными средствами выиграна быть уже не может, однако не был за это репрессирован, а напротив, в марте назначен на место Манштейна, командующим группы армий «Юг», переименованной в группу «Северная Украина» [416] .

Генерал Цейтцлер отмечает [417] , вспоминая неоднократные дискуссии с Гитлером, что хотя Гитлер сам принимал решения, он всегда стремился получить одобрение, пусть даже формальное, своих технических советников.

Генерал Мюллер-Гиллебранд утверждает [418] , что окончательное решение о проведении операции «Цитадель» Гитлер принял 18 июня 1943 года по результатам собеседований с командующими группами армий «Центр» и «Юг».

С точки зрения Б. Лиддел-Гарта [419] , до начала операции «Цитадель» ответственные за ее проведение фельдмаршалы Манштейн и Клюге не высказывали сомнений относительно успеха, поскольку военачальники обязаны верить в успех порученного дела, чтобы не подорвать доверия к себе у руководства и веры в победу у солдат и офицеров. Поэтому все усилия немецких военных были направлены на подготовку и проведение успешного наступления, а о возможной неудаче и последствиях расходования только что накопленных резервов никто не думал. По мнению Лиддел-Гарта [420] , Гитлер сомневался в успехе операции «Цитадель», но не мог примириться с необходимостью стратегического отступления, поэтому уступил доводам начальника Генерального штаба сухопутных войск Курта Цейтцлера.

Гудериан прямо называет план операции «Цитадель» предложениями начальника Генерального штаба сухопутных войск генерала Цейтцлера и указывает, что Гитлер решился на наступление под Курском по настоянию Цейтцлера [421] .

По мнению генерала Меллентина [422] , Гитлер согласился на проведение операции «Цитадель» под нажимом фельдмаршала Вильгельма Кейтеля и генерала Цейтцлера – руководителей двух высших административно-управленческих органов германской армии.

В связи с этим английский историк Р. Кросс (Robin Kross) отмечает [423] , что отмена операции была немыслима для начальника Генерального штаба сухопутных войск генерала Цейтцлера, поскольку тогда часть сил Восточного фронта пришлось бы передать Главнокомандованию вооруженных сил в целях укрепления обороны в Италии и на Балканах.

Таким образом, было бы неверно утверждать, что, приняв решение о проведении операции «Цитадель», Гитлер поступил вопреки мнению большинства главных военачальников и стратегов Вермахта. Скорее, он был вынужден к этому обстановкой при их гласном или молчаливом одобрении либо отсутствии ясно выраженного мнения. Причем критика этого решения со стороны Гудериана и некоторых других военных (если она вообще имела место в действительности) не содержала конструктивных рекомендаций по поводу альтернативных способов ведения войны на Восточном фронте (общие пожелания, касающиеся маневренной обороны, были лишены реального смысла, поскольку Вермахт не превосходил советские войска в подвижности и не располагал ударными силами, чтобы обеспечить успешное ведение активной обороны, а связанные с маневрированием отступления могли привести к потере территории и ресурсов, следовательно, усилению противника). В ситуации неопределенности Гитлер, как в силу своей должности Главнокомандующего, так и по причине наибольшей осведомленности по поводу особенностей стратегической обстановки в целом и на отдельных театрах военных действий, вынужден был взять на себя ответственность за положительное решение о проведении операции «Цитадель».

Относительно дилетантства Гитлера интересно мнение генерала Хассо Мантейфеля (Мантойфель, Hasso Manteufel), который отмечает [424] , что Гитлер читал много военной литературы и увлекался лекциями по военному делу, причем, учитывая, что он лично участвовал в Первой мировой войне в качестве простого солдата, он хорошо знал вопросы «нижнего уровня»: свойства разных видов оружия, влияние погоды и рельефа местности, менталитет и моральный дух войск, являясь настоящим экспертом в последнем вопросе. С другой стороны, ближайшие военные советники Гитлера – фельдмаршал Кейтель, генералы Йодль и Варлимонт – никогда не были на фронте, поэтому из-за недостатка боевого опыта часто недооценивали практические трудности и поддерживали веру Гитлера в неосуществимые замыслы.

Б. Лиддел-Гарт указывает [425] , что после бесед с немецкими военачальниками у него сложилось следующее впечатление: при общем крахе военной политики Германии, то есть генеральной стратегии, нельзя было отрицать наличия ряда отдельных замечательных стратегических и тактических решений германского командования. Объяснение этого явления имеет двойственную природу: с одной стороны, Гитлер обладал врожденным чутьем к оригинальной стратегии и тактике, но не имел необходимых знаний; с другой стороны, высший генералитет Германии был чрезвычайно компетентен, однако придерживался сугубо традиционных методов. Гитлер быстро улавливал ценность новых идей, нового оружия и молодых талантов и осознал значительно раньше, чем Генеральный штаб, что новые мобильные танковые силы имеют очень высокий потенциал, поэтому первым поддержал Гудериана, «пионера» новой танковой школы. Это явилось решающим фактором в достижении блестящих побед на начальном этапе войны. Продемонстрировав заблуждения, свойственные традиционности, Гитлер получил определенное преимущество над генералитетом, чему также способствовало и то, что он обладал врожденным стратегическим и тактическим чутьем, особенно когда речь шла о внезапных нападениях. Вместе с тем ему, безусловно, не хватало технических знаний для грамотного воплощения своих идей. Соответственно, непонимание Гитлером очевидных технических вопросов настолько раздражало профессиональных военных, что они заранее сбрасывали со счетов возможную ценность его идей, а Гитлер, в свою очередь, приходил в ярость от их традиционного мышления и нежелания воспринимать новые идеи. Старые военные, чье становление прошло в системе Генерального штаба, доказали свой крепкий профессионализм, но им всегда не хватало вдохновения, некой «божьей искры», дающей способность совершить что-то неожиданное, чтобы победить. Они относились к войне как к шахматной партии, а не как к живому, изменчивому искусству. Старые генералы с неодобрением относились к своим коллегам, у которых внезапно появлялись новаторские идеи, а уж любителей, пытающихся сказать новое слово в военном искусстве, и вовсе презирали. Большинство из них плохо понимало и никогда не интересовалось проблемами, выходящими за рамки военного ремесла. В результате этих противоречий возникло своеобразное перетягивание каната, которое продолжалось на протяжении всей войны, хотя если бы стороны пришли к соглашению и наладили сотрудничество, то вместе могли добиться выдающихся военных успехов.

Мнения Мантейфеля и Лиддел-Гарта следует дополнить тем, что, на наш взгляд, Гитлер, как и другие шизоидные личности, обладал развитой интуицией, которую успешно использовал в области военной стратегии и оперативного управления войсками. В частности, Гитлер дважды, в 1940 и 1944 гг., принял решение о проведении перспективных наступлений в Арденнах, первое из которых привело к военному поражению Франции (хотя замысел этой операции принадлежал Манштейну, но ответственность за его реализацию взял на себя Гитлер), а второе стало причиной кризиса в действиях англо-американских войск на западноевропейском театре военных действий. Начальник оперативного отдела Генерального штаба вооруженных сил генерал Альфред Йодль считал, что победы в Голландии, Бельгии и Франции, а также успешная операция против Норвегии состоялись благодаря Гитлеру: «Именно беспокойный дух Гитлера проникал в темное, неизвестное будущее, когда военное руководство было еще совершенно неспособно разглядеть там хоть что-нибудь достойное внимания» [426] . Как указывает генерал Гюнтер Блюментрит (Guenther Blumentritt) [427] , именно Гитлер догадался, что летом 1944 года англо-американские войска высадятся в Нормандии, поэтому командование Вермахта издало соответствующий приказ, штабам группировок на Западе направлялись предупреждения, а в район предполагаемой высадки были переброшены дополнительные части и соединения.

По поводу Курской битвы Гитлер говорил Гудериану, что испытывает неприятные физические ощущения, когда думает об операции «Цитадель» [428] .

В общем, как отметили Д. Гланц и Дж. Хауз [429] , в случае с операцией «Цитадель» Гитлер почти всегда следовал самым лучшим советам своих профессиональных военных, а иной раз схватывал ситуацию даже лучше их, поэтому в его решении наступать летом 1943 года отразились не только политические приоритеты, но и существовавшая убежденность немецких военных, что их войска всегда одержат верх над русскими при хорошо подготовленном наступлении.

С другой стороны, материальное преимущество СССР над Германией в первой половине 1943 года было таково, что высшее немецкое военное руководство с полным основанием должно было ожидать ударов советской армии в любой части Восточного фронта, помимо Курского выступа, – там, где германская армия не смогла бы отразить их ввиду отсутствия достаточного числа личного состава, артиллерии, танков и авиации. Так, на апрель 1943 года стратегические резервы советской стороны на Восточном фронте насчитывали 469 тыс. человек, 8 360 орудий и минометов, 900 танков и САУ, 587 боевых самолетов, а германские оперативные рещрвы – 60 тыс. человек, 600 орудий и минометов, 200 танков и САУ и ни одного боевого самолета [430] . К началу битвы под Курском Советская Ставка смогла создать из этих сил и средств стратегически значимый резервный Степной фронт (военный округ), тогда как в распоряжении германского Главного командования к этому времени оставались 2 пехотные, 3 охранные, 1 кавалерийская дивизии, а также 3 пехотные и 1 кавалерийская бригады [431] , рассредоточенные вдоль всего Восточного фронта для оперативного использования.В такой стратегической ситуации для немцев было крайне необходимо притянуть в район Курска как можно большее количество войск и резервов противника, и хотя бы на некоторое время парализовать активность советского Верховного Главнокомандования ожиданием своего наступления против Курского выступа. В этом они достигли полного успеха благодаря длительной подготовке к операции «Цитадель», вследствие чего советская сторона постоянно получала все новые сведения о планируемом широкомасштабном наступлении германской армии под Курском и соответствующим образом реагировала на информацию.

Глава 1.3 Стратегические планы и основные подготовительные мероприятия советского военного руководства

Стремясь остановить немецкое контрнаступление, в марте – апреле 1943 года крупные резервные формирования советское командование вынужденно направило именно в район Курска (например, пополненную личным составом и техникой 1-ю танковую армию генерала Михаила Катукова, предназначенную для действий в наступательной операции Особой группы войск Ленинградского фронта под кодовым наименованием «Полярная звезда», проводимой с целью разгрома немецкой 16-й армии и полной ликвидации блокады Ленинграда [432] ).

По официальной версии советской историографии [433] , советские вооруженные силы готовились летом и осенью 1943 года провести общее наступление с целью оттеснить врага за линию Смоленск – река Сож – нижнее течение Днепра и ликвидировать неприятельский плацдарм на Кубани, причем главный удар планировалось нанести на юго-западном направлении, чтобы занять богатую хлебом Левобережную Украину и угольно-металлургический промышленный центр Донбасс, а второй удар – на западном направлении, с задачей овладеть восточной частью Белоруссии. Красная Армия располагала возможностями первой начать наступательные действия, однако, получив данные о планах противника, уже 12 апреля 1943 года на совещании советского Главного командования было принято решение преднамеренной обороной измотать и обескровить ударные танковые группировки немцев, сосредоточенные в районе Орла и Белгорода, решительным контрнаступлением завершить их полный разгром, а затем перейти в общее стратегическое наступление [434] .

В действительности намерения советского военного руководства, как и планы германской стороны, окончательно определились только в начале лета. Выработка планов действий советских вооруженных сил на весенне-летнюю кампанию 1943 года началась в марте, а к окончательному решению Верховный Главнокомандующий Красной Армией, Народный комиссар обороны, Маршал Советского Союза Иосиф Сталин пришел только в июне.

Генерал Штеменко указывает [435] , что, анализируя результаты зимней кампании 1942 – 1943 гг., советское командование сделало вывод об ослаблении германской армии и отсутствии у нее возможностей продолжать более или менее крупные наступательные операции в первой половине весны 1943 года. Согласно поступающим данным, в среде военно-политического руководства Германии возникли сомнения по поводу возможности одержать победу в войне, а высшее германское командование стало проявлять признаки осторожности, переходящей в нерешительность. Однако сведения о германских войсках носили несколько противоречивый характер, поэтому Генеральным штабом не исключалась подготовка немцами нового крупномасштабного наступления. Соответственно, Генеральный штаб и Ставка уделяли много внимания прогнозированию вероятных действий немецких войск. Такая работа проводилась большой группой советских военачальников, в которую входили представители Ставки маршалы Жуков и Василевский, а также командование Западного, Брянского, Центрального, Воронежского, Юго-Западного фронтов, специалисты Генерального штаба Красной Армии. Целями работы этой группы было определить замыслы немецкого командования, направления главных усилий противника, особенности его наступательных действий, вероятные задачи войск, состав и группировку сил и средств, время удара. К середине апреля в результате обобщения соображений представителей Ставки, командующих фронтами, работников Генерального штаба и на основе агентурных донесений разведки были сделаны следующие выводы. Противник, понеся большие потери осенью и зимой 1942 – 1943 гг., по-видимому, оказался не в состоянии к весне создать резервы, достаточные для нового широкого наступления с целью захвата Кавказа, выхода на Волгу и глубокого обхода Москвы. Вместе с тем в районе Орла, Белгорода и Харькова продолжают находиться его крупные авиационно-танковые ударные группировки, мощь которых постепенно возрастает. Данное обстоятельство можно расценивать как прямое доказательство наступательных намерений германского командования в указанном районе. Однако ввиду ограниченности резервов вначале противник, вероятнее всего, будет вынужден наступать на узком фронте, и не сразу на большую глубину, а предпримет попытку решать задачи последовательно, по этапам, начав операции с первой половины лета. С другой стороны, Красная Армия пока еще не располагает силами и средствами для успешного наступления сразу на всей протяженности советско-германского фронта, тогда как отдельные направления являются исключительно перспективными, предоставляя возможность нанести удар по основным силам противника и с наибольшим эффектом использовать крупные танковые объединения советских войск. Наиболее перспективным направлением действий советских вооруженных сил остается район вокруг городов Орел, Курск, Белгород.

По этому поводу представитель Ставки на Северо-Западном фронте маршал артиллерии Николай Воронов направил Сталину специальное письмо, где отметил, что громадную и богатую боевую технику всех видов, которой теперь располагает Красная Армия, наиболее продуктивно использовать на открытой местности, избегая операций в лесисто-болотистых районах [436] .

Заместитель Верховного Главнокомандующего маршал Георгий Жуков, который в начале апреля находился на Воронежском фронте, 8 числа этого месяца представил Сталину доклад по поводу возможных действий противника в летней кампании 1943 года (Жуков предполагал, что из-за отсутствия резервов германская сторона будет вести поэтапное наступление, начав с попытки окружить советские войска под Курском, а далее развивая успех в глубину, действуя в основном силами танковых дивизий и авиации) с предложениями занять превентивную оборону, чтобы измотать противника в оборонительных боях, уничтожить его танки, а затем, введя свежие резервы, перейти в решительное наступление и покончить с главными вражескими группировками [437] . В связи с этим маршал рекомендовал сосредоточить основные резервы в районах Ефремов, Ливны, Касторное, Новый Оскол, Валуйки, Россошь, Лиски, Елец, Воронеж, и более глубокие резервы, включая одну армию, – под Ряжском, Раненбургом, Мичуринском, Тамбовом и Тулой, а также собрать и направить на угрожаемые направления в полосе Центрального и Воронежского фронтов до 30 полков противотанковой артиллерии и все полки самоходной артиллерии.

Начальник Генерального штаба Красной Армии маршал Александр Василевский был согласен с предложениями Жукова [438] .

Генерал Штеменко, который 2 апреля 1943 года был назначен Первым заместителем начальника Оперативного управления Генерального штаба Красной Армии, вспоминает [439] , что когда Сталин ознакомился с мнением Жукова, то распорядился о созыве в Ставке 12 апреля 1943 года совещания по обсуждению плана летней кампании. К этому сроку Генеральный штаб должен был выяснить соображения командования фронтами относительно возможного характера действий и вероятного направления ударов германских войск. Фронтовое командование сошлось во мнении, что противник станет наступать на курском направлении, однако по вопросу о собственных действиях взгляды оказались разными. Так, командование Центрального фронта высказывалось за упреждение противника и считало возможным и необходимым разгромить его орловскую группировку, пока она еще не была полностью подготовлена к сражению, причем штаб Центрального фронта прогнозировал срок готовности вражеского наступления в середине мая 1943 года (доклад начальника штаба Центрального фронта начальнику Оперативного управления Генерального штаба от 10 апреля 1943 года [440] ). Соответственно, в сложившейся оперативной обстановке командование Центрального фронта считало целесообразным уничтожить орловскую группировку противника объединенными усилиями войск Западного, Брянского и Центрального фронтов и таким образом предупредить вражеский удар из района Орла через Ливны на Касторное; захватить важнейшую железнодорожную магистраль Мценск – Орел – Курск, лишив противника возможности пользоваться Брянским узлом железных и грунтовых дорог.

На Воронежском фронте командующий Николай Ватутин и его штаб высказали мнение только по поводу намерений врага (доклад командования Воронежского фронта начальнику Оперативного управления Генерального штаба от 12 апреля 1943 года [441] ): противник рассчитывает нанести концентрические удары из района Белгород на северо-восток и из района Орла – на юго-восток, с тем, чтобы окружить советские войска, находящиеся западнее линии Белгород, Курск. В дальнейшем следует ожидать удара в юго-восточном направлении во фланг и тыл Юго-Западному фронту, однако не исключена возможность, что противник откажется от наступления на юго-восток, и будет проводить другой план, а именно: после концентрических ударов из района Белгорода и Орла двигаться на северо-восток с целью обхода Москвы. С этим следует считаться и соответственно готовить резервы. Кроме того, командование Воронежского фронта сделало вывод, что для крупного наступления противник еще не готов, начала его операции следует ожидать не ранее 20 апреля, а вероятнее всего – в первых числах мая, хотя частные атаки могут состояться в любое время.

Василевский и Штеменко отмечают [442] , что наличие разных точек зрения по столь важному вопросу заставило Верховное Главнокомандование обратить на него особое внимание. Вечером 12 апреля в Ставке состоялось совещание, на котором присутствовали Сталин, прибывший с Воронежского фронта Жуков, начальник Генерального штаба Василевский и его заместитель генерал Алексей Антонов. В результате анализа обстановки на совещании был сделан общий вывод, что наиболее вероятной целью летнего наступления германских войск будет окружение и уничтожение главных сил Центрального и Воронежского фронтов, занимающих Курский стратегический плацдарм. В последующем не исключалось развитие успеха в восточном и юго-восточном направлениях, в том числе и на Москву. По этому поводу Сталин проявил особое беспокойство. В итоге было решено основные усилия сосредоточить в районе Курска, обескровить здесь противника в оборонительной операции, а затем перейти в контрнаступление и завершить его разгром. Во избежание неожиданностей следовало создать прочную оборону на всем стратегическом фронте, особо усилив ее на курском направлении. На случай, если гитлеровское командование не предпримет наступление в ближайшее время, а отложит его начало на длительный срок, предусматривался другой вариант – переход советских войск к активным действиям, не ожидая ударов противника.

Маршал Василевский в своих воспоминаниях особо подчеркивает [443] , что этот план являлся центральной частью общего стратегического плана, принятого Ставкой на летне-осеннюю кампанию 1943 года, и решающую роль в его разработке сыграли высшие органы стратегического руководства – Ставка Верховного Главнокомандования и Генеральный штаб, а не фронтовые инстанции.

Соответственно, Штеменко указывает [444] , что после 12 апреля Ставка Верховного Главнокомандования, Генеральный штаб Красной Армии и руководство фронтами – начиная с Западного и до Южного – приступили к разработке детальных планов основных операций на летний период 1943 года и разрешению наиболее важных вопросов организации будущих боевых действий. Прежде всего, было установлено, что в оборонительных операциях главная роль принадлежит Центральному и Воронежскому фронтам, хотя не исключалось участие Брянского и Юго-Западного фронтов. Маршал Жуков и командующий Юго-Западным фронтом генерал Родион Малиновский были даже убеждены, что Юго-Западный фронт, который не располагал собственными достаточно сильными резервами, непременно подвергнется ударам противника, поэтому за его стыком с Воронежским фронтом необходимо расположить армию или хотя бы танковый корпус из резервов Ставки. В то же время изучение и анализ оперативных методов и приемов, ранее применявшихся противником, показали, что обеспечивающие или отвлекающие действия немцы могут развернуть в полосе любого из фронтов на южном крыле Восточного фронта. В связи с этим Ставка и Генеральный штаб уже к 20 апреля проверили состояние обороны прифронтовых полос почти повсеместно и выявили много недостатков. По результатам проверки Сталин подписал 21 апреля особые директивы всем фронтам, за исключением Ленинградского и Карельского.

По воспоминаниям маршала Рокоссовского [445] , в апреле 1943 года, при обсуждении военно-стратегических вопросов, касающихся дальнейшего ведения боевых действий, он подготовил служебную записку на имя Верховного Главнокомандующего, в которой указывал, что при отсутствии значительных оперативных резервов фронт обороны советских войск непрочен. Немецкие танковые соединения легко прорывают его и успешно проводят крупные операции по окружению русских. Во многом в связи с этой запиской, как предполагает Рокоссовский, было принято решение о формировании Резервного фронта в тылу войск, защищающих Курский выступ, и в дальнейшем советское военное руководство постоянно использовало сильные резервы для отражения немецких танковых ударов.

В действительности проблема эшелонирования сил в целях укрепления обороны, развития успеха, своевременного реагирования в случаях непредвиденного развития оперативной ситуации обсуждалась в Генеральном штабе Красной Армии с начала 1943 года. Генерал Штеменко указывает [446] , что благодаря неуклонному наращиванию производства вооружения к этому времени появилась возможность создавать его запасы и, соответственно, использовать их для оснащения крупных резервных формирований. Поэтому пришло время для разработки проблем, касающихся массового ввода в сражения сильных и разнообразных резервов, применения крупных масс артиллерии, авиации и танков для прорыва глубокой позиционной обороны противника с последующим развитием успеха и завоеванием господства в воздухе. В связи с этим Ставке Верховного Главнокомандования было доложено о необходимости упорядочить дело с резервами, и не только стратегического, но и оперативного назначения, которые должны быть достаточно крупными, включать все рода войск и особенно танки. Ставка согласилась с доводами Генерального штаба, поэтому 29 января 1943 года всем фронтам была направлена директива, в соответствии с которой с февраля месяца следовало приступить к выводу в резерв фронтов стрелковых дивизий и стрелковых бригад для доукомплектования и отдыха, с последующим вводом в бой, и вывода в резерв на их место других наиболее ослабленных соединений. Количество выводимых одновременно стрелковых дивизий и бригад и сроки их доукомплектования определялись решением командующих фронтами исходя из оперативной обстановки и наличия ресурсов, необходимых для доукомплектования выводимых соединений. Одновременно ускоренными темпами формировались резервные армии. Благодаря проведенной работе, если к 1 марта в резерве Ставки Верховного Главнокомандования было четыре армии (24-я, 62-я, 66-я, 2-я резервная армии), то к 1 апреля – уже десять армий (24-я, 46-я, 53-я, 57-я, 66-я, 6-я гвардейская, 2-я и 3-я резервные армии, 1-я и 5-я гвардейская танковые армии). Некоторые из этих армий уже находились на фронтах, хотя пока еще значились в распоряжении Ставки (6-я гвардейская, 1-я танковая армии), но большая часть сосредотачивалась в тыловых районах, поэтому они могли быть использованы на любом направлении.

С другой стороны, идея упреждающего удара, впервые предложенная командованием Центрального фронта, пока еще не была окончательно отклонена, хотя и находилась на втором плане. Во-первых, это было связано с мнением командования Воронежского фронта, которое свои детальные соображения представило в Ставку только 21 апреля, уже после совещания, также предлагая построить глубоко эшелонированную оборону и в случае перехода противника в наступление измотать его в оборонительных боях, а затем начать контрнаступление [447] . Однако, хотя командующий фронтом генерал Ватутин посчитал целесообразным примкнуть к общему мнению и высказался за преднамеренную оборону с последующим переходом в контрнаступление, он продолжал допускать возможность нанесения упреждающего удара, если противник не будет наступать длительное время.

Во-вторых, Ставка и Генеральный штаб учитывали, что противник использует время для подготовки глубокой траншейной обороны, поэтому, хотя и рассчитывали сначала ослабить его, вынудив первым начать наступление, но растягивание паузы в боевых действиях неминуемо затрудняло последующий прорыв вражеских оборонительных рубежей. По этой причине было ускорено формирование артиллерийских корпусов прорыва, пушечных дивизий и истребительно-противотанковых артиллерийских бригад Резерва Верховного Главнокомандования.

Генерал Штеменко указывает [448] , что готовность противника первоначально ожидалась к середине мая, причем советское командование получило информацию, что операция «Цитадель» начнется 10 – 12 числа этого месяца, после утверждения плана операции на совещании в Мюнхене. Ставка подготовила общее предупреждение войскам, однако наступление в указанный срок не состоялось. Тогда командующий Воронежским фронтом генерал Николай Ватутин усмотрел в переносе сроков колебания противника и вновь высказал идею нанести упреждающий удар, пока германские войска еще не полностью подготовлены и к обороне, и к наступлению. Эту идею поддержал член Военного совета фронта генерал Никита Хрущев, бывший одновременно секретарем Центрального комитета коммунистической партии Украины. Командование Воронежского фронта обратилось в Ставку с предложением решить вопрос о целесообразности упреждающего удара. Соображения командования Воронежского фронта обсудили в Москве, но Жуков, Василевский и Антонов высказались против них, поэтому замысел упреждающего удара вновь был отвергнут Ставкой. Хотя, как отмечает маршал Василевский [449] , Сталин очень заинтересовался этим замыслом, а маршал Жуков конкретизирует, что Сталин в это время колебался из-за опасений по поводу силы обороны советских войск, которую немцы уже прорывали на стратегическую глубину в 1941 и 1942 гг., причем, он также не верил и в возможности Красной Армии разгромить противника своими наступательными действиями.

Вместе с тем 19 мая Генеральный штаб получил новые сведения, что наступление германских войск начнется теперь уже в период с 19 по 26 мая, и Ставка еще раз подготовила общее предупреждение войскам. Маршал Жуков 20 мая выехал на Центральный фронт и побывал на переднем крае 13-й армии, где обсудил возможность наступления противника с командующим фронтом и командующими 13-й, 48-й и 70-й армий, а также командирами дивизий. В результате обсуждения был сделан вывод, что непосредственной угрозы наступления пока нет, противник к активным действиям не готов и не сможет начать операцию до конца мая. Находясь на Центральном фронте, Жуков еще раз потребовал укрепить оборону 48-й армии стрелковыми дивизиями, танками и противотанковыми средствами из резерва Ставки, а в интересах будущего контрнаступления усилить фронт еще одним артиллерийским корпусом прорыва [450] . В это же время маршал Василевский находился на Западном фронте и также пришел к заключению, что в ближайшее время противник наступать не сможет. Василевский проверил готовность к контрнаступлению Западного и Брянского фронтов и доложил в Ставку, что им требуется еще некоторое время до начала июня. Так в напряженном ожидании прошел весь май, в Генеральный штаб поступали все новые данные о массовых перебросках с запада на восток вражеских танков, однако никаких других признаков подготовки германских войск к переходу в наступление не было. То же самое продолжалось и в июне, поэтому Сталин стал проявлять заметную нервозность, и в начале июня была предпринята перепроверка расположения танковых группировок противника.