Текст книги "Совесть - поиск истины"

Автор книги: Петр Успенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

159

Совесть: поиск истины

лпвающее все. что им было разрушено. И в этом значении он изображается к виде Лингама, черного фаллоса, погруженного в Ионн; и ему поклоняются, как источнику жизни и богу сладострастия. II он же Шипа – бог аскетизма н аскетов н величайший аскет, "одетый в воздух"; бог мудрости, бог познания и света. II он же – владыка зла, живущий на кладбищах и в местах сожжения трупов, со змеями на голове и с ожерельем из черепов. Шива – одновременно – бог, жрец и жертва, которая есть вся вселенная. II супруга Шивы, такая же таинственная и противоречивая, как и он, имеющая разные лица н носящая разные имена – Парвати, богиня красоты, любви и счастья;

Дурга – покровительница матерей и семьи и Кали, т. е. черная, госпожа кладбищ, танцующая среди привидений, богиня зла, болезней, убийств, и в то же время – богиня мудрости и подательница откровений.

Дальше храмы Будды, храмы отречения и стремления к освобождению от мира, холодные и спокойные, с огромными молчаливыми статуями, уже две тысячи лет погруженными в размышление в глубине пещер. И в середине всего длинного ряда храмов – огромный храм Кайлас или храм Неба. Кайлас, это мифическая гора в Гималаях, где живуг боги, – индусский Олимп. Для этого храма сделана огромная искусственная выемка в скале, среди выемки стоят три большие пагоды, покрытые кружевом каменной резьбы, при чем здесь нет ни одного камня, положенного на камень, а все высечено из одного куска скалы. По сторонам пагоды две гигантские фигуры слонов, в несколько раз больше настоящей величины, тоже высеченные из камня. И во все стороны уходящие в глубь скалы галере! г, подземные ходы, темные таинственные залы, с неровными стенами, хранящими следы инструментов, отбивавших куски гранита, со статуями и барельефами страшных богов в нишах. Когда-то все это было полно жизнью. Двигалась толпа богомольцев, стекавшихся на ночные праздников полнолуния смотреть священные танцы и совершать жертвоприношения; мелькали легкие фигуры сотен танцовщиц, развевались гирлянды жасмина. Во внугрснних частях храма шли служения таинственных магических культов, остатки которых, как говорят, до сих пор сохранились в Индии, но тщательно скрываются от европейцев. Все пещеры до самых глубин жили своей непонятной для нас жизнью. Теперь ничего этого нет. Весь город храмов – пустыня. Нет ни жрецов-браминов, ни танцовщиц, ни странников-факиров, ни бо-гомольцев. не бывает процессий с десятками слонов, не приносят цветы, не зажигают огней. Насколько видит глаз вниз, по равнине не видно даже деревушки пли жилья. В двух-трех хижинах, скрытых за деревьями, живуг несколько сторожей проводников. И это все. Пещеры и храмы проходят перед вами, как сон. Нигде на свете действительность 'гак не сливается со сновидениями, как в этих нодземе

П. Д. Успенский

льях. И смутно вы вспоминаете, что когда-то во сне ходили по таким же темным коридорам и узким проходам; поднимались, боясь сорваться вниз, по крутым и скользким лестницам; согнувшись и ощупывая рукой неровные стены и пол, проходили через узкие наклонные галереи и поднимались наверх на откос скалы, где далеко внизу под вами расстилалась туманная равнина. Может быть, этого никогда не было, может быть, было. Но вы помните темные коридоры и галереи.

Было лето – сезон дождей. Равнина внизу затянулась густым зеленым ковром, и повсюду между скалами журчали ручьи, сливавшиеся ниже в целые речки, преграждавшие путь к дальним пещерам. Целый день с утра я бродил по храмам с фотографическим аппаратом, спускался в подземелья, перелезал через скалы, поднимался наверх откоса и опять шел в храмы. И все это я делал с каким-то особенным жадным любопытством, точно мне казалось, или я чувствовал, что именно здесь я что-то найду. Несколько раз я спускался вниз на равнину, покрытую зеленью и пропитанную водой, и с разных мест стремился пробраться к дальней, трудно доступной части города-храма, где в третьем или четвертом от края храме был на стене какой-то барельеф или рисунок, или символ, о котором мне говорили, и который я непременно хотел найти и видеть и, если возможно, сфотографировать. Мои проводники добросовестно искали дороги, по пояс спускаясь в журчащие мутные потоки, и, не боясь змей, шлепали по мокрой траве и продирались через густой кустарник. Но в конце концов мы непременно натыкались на какое-нибудь препятствие: или отвесную скалу или глубокую воду. И пройти с равнины к правому краю пещер оказывалось невозможно. Дождь шел все время, только иногда затихая, а несколько раз начинал лить потоками. Я укрывался тогда в ближайшем храме, закуривал папироску и пережидал под статуей Будды с опущенными глазами, пока хлеставшие струи воды не превращались опять в мелкий, сеющий дождь. И за весь день я не видел ни одного живого существа, кроме двух моих проводников, не знавших ни слова по-английски, с которыми я объяснялся знаками, летучих мышей в пещерах да серых зайцев, иногда выскакивавших из-за куста, к которому мы подходили. Наконец, я потерял надежду пробраться к дальним храмам снизу и решил на другой день с утра прямо идти к правому краю обрыва и попробовать спуститься сверху. К вечеру усталый, голодный и мокрый я вернулся в домик для приезжающих. Этот "рестхаус" или "дакбенгалоу", какие раскиданы по всей Индии, находится верстах в двух от пещер, на склоне горы, поблизости к старым мусульманским гробницам завоевателей, разрушивших половину Индии в 17 веке.

Уже стемнело. Я так устал, что не мог есть, и скоро лег спать. В Индии вечеров не полагается и с наступлением темноты ничего больше не остается делать, как ложиться в постель. Погода порти

й-1876 161

Совесть: поиск истины

лась. Муссон разгуливался во всю. Налетали порывы ветра, раскачивавшие весь домик, а временами, когда ветер затихал, я слышал, как на крышу потоками лил дождь. Мне очень хотелось скорее заснуть и отдохнуть, чтобы раньше встать. Завтра я непременно должен был найти этот храм с символическим барельефом на стене. Но я долго лежал без сна в каком-то тяжелом оцепенении, весь под впечатлением. страшных храмов, мысленно все еще бродя там, разглядывая богов, отгадывая какие-то подземные проходы, соединяющие храмы. А вместе с тем мною все больше и больше овладевало страстное беспокойство. Было что-то жуткое в этом непрерывном шуме дождя и ветра, в которых все время слышались разные неожиданные звуки, – то шум поезда, хотя до железной дороге было больше двадцати верст, то голоса людей и стук копыт о камни; то топот, мерной поступью идущих солдат и протяжное пенье, то приближавшееся, то отдавшееся, но ни на одно мгновение не замолкавшее и не ослабевавшее. Усталость отражалась на нервах. Мне начинало казаться, что меня в этом "дак-бенгалоу" окружает что-то жуткое и враждебное. Кто-то подкарауливал меня, кто-то подбирался к маленькому домику. – Я знал, что я в нем совершенно один, что двери плохо заперты, и что сторожа спят в своем доме, на другом конце большой поляны. Тревожное настроение все больше сгущалось и не давало мне заснуть. Я начинал злиться и на себя, и на муссон, и на Индию, и на все кругом. И вместе с тем меня все больше и больше охватывала жугь, точно я забрел куда-то, откуда не могу выйти, и где со всех сторон стоят какие-то опасности, отовсюду что-то угрожает. И я уже начинал думать, что завтра никуда больше не пойду, а с утра поеду обратно в Даулатабад. На этом мое сознание как будто стало затуманиваться, и передо мной потянулась вереница образов, картин и лиц.

Но вдруг что-то сильно стукнуло на веранде через комнату от меня. Весь сон сразу отлетел, и с новой силой меня охватила та же жуть и ощущение чего-то враждебного и неприятного. Я вскочил с постели, достал из чемодана револьвер, зарядил его и положил на столик около кровати. Как будто на время все стало затихать, и я задремал. Я проснулся, как от толчка и сразу сел на кровати. В мою дверь стучали. Не просто, не слегка, но, схватив обеими руками за ручку двери, кто-то яростно рвал се и стучал. Медленно, точно боясь показать, что я проснулся, я протянул руку и ощупью нашел револьвер. Но как только я притянул револьвер к себе, держа его направленным к двери, необыкновенно спокойное и рассудительное существо, сидевшее в нем, сказало мне, что стучит ветер. Немножко стыдясь своего движения, я положил револьвер обратно и лег. Стук прекратился, и через две комнаты от меня с силой хлопнула дверь, точно кто-то, отчаявшись достучаться ко мне, вышел на веранду и хлопнул дверью. "Дом для приезжающих" состоял из четырех комнат, из ко

162

П. Д. Успенский

торых две выходили на большую веранду. Все комнаты были соединены дверями. В моей комнате были четыре двери, две в соседние комнаты и две наружу. На некоторое время все стихло, и только лил дождь. Потом опять с силой хлопнула дверь, и в соседней комнате точно от удара кулаком задребезжала рама окна. Несколько мгновений тишины, и потом, вдруг подкравшись, кто-то опять схватил за ручку моей двери и с силой затряс ее. Я не выдержал, одним прыжком выскочил из кровати, бросился к двери и распахнул ее. За ней была темнота и слева через комнату хлопнула дверь. Я вернулся к себе, зажег свечку и пошел смотреть двери и окна. Все они, видимо, рассохлись за сухую погоду и у всех были скверные задвижки, совсем не державшие их. Пока я ходил по дому со свечкой, все было тихо, и двери имели вид запертых. Но как только я вернулся к себе, лег и погасил огонь, сейчас же в дальней комнате хлопнула дверь, и задребезжали окна. Я вспомнил, что не мог найти хлопавшую дверь, и это показалось мне ужасно странным. Беспокойство и тревога все усиливались, я начинал сознавать, что сон совершенно пропал и, что, вероятно, мне придется промучиться так всю ночь. Это было до такой степени нелепо, после такого дня не иметь возможности заснуть. Предыдущую ночь я не спал в поезде, потому что у меня была пересадка среди ночи, под угро приехал в Даулатабад, продремал два часа в таком же домике для приезжающих, пока приехали лошади, и потом под дождем и ветром три часа трясся в двухколесной "тонгс", тащившейся с горы на гору мимо фантастических развалин крепостей и городов; а потом с двенадцати часов до темноты бродил по пещерам. И теперь эти проклятые двери и непонятный, неизвестно откуда взявшийся страх, не давали мне заснуть. В Индии всякую усталость нужно считать вчетверо. И усталость не проходит там так просто, как у пас. От нее всегда остается осадок в виде апатии, безразл1гчия, раздраженности и полного отсутствия интереса к чему бы то ни было. Все это я знал по опыту. И теперь у меня начинало сверлить в висках, и я уже чувствовал, что завтра я не буду в состоянии никуда идти, и ничто меня не будет интересовать. И это злило меня еще больше. Из всех невзгод путешествия, самое тяжелое – лишение сна. Все остальное можно перенести, но когда вы не спите, с вами происходит самое неприятное, что может произойти – вы теряете сами себя и вам приходится возиться после целый день с усталым, капризным, раздраженным и ничем не интересующимся существом. Этого я боялся больше всего. Я называл это "погружением в материю". Все делается плоским, обыкновенным, прозаичным, голос таинственного и чудесного, который так сильно слышен в Индии, замолкает и кажется глупой выдумкой. Вы воспринимаете только неудобства, смешные и неприятные стороны всего и всех. Зеркало тускнеет, и образ мира приобретает один сероватый а скучный колорит. И завтра это жда

й* 163

Совесть: поиск истины

ло меня вместо странных и неожиданных впечатлении, охвативших меня с такой силой в пещерах. Заснуть казалось невозможно. Временами все бенгалоу точно оживало, точно хотело подняться на воздух. Все двери, все окна, все ставни стучали сразу... Постепенно жуткое чувство и страх начали пропадать, вероятно, просто от усталости. Конечно, за этим стуком и шумом сюда мог войти кто угодно. Но, наконец, мне это стало все равно. Пускай входит, кто хочет. Я хочу только спать. Началась невероятно мучительная борьба. Я старался заснуть, делая все, что только возможно: распускал все мускулы, старался не думать; вслушивался в биения сердца, чтобы отдаться мерному качанию волн, бегущих через тело; всматривался закрытыми глазами в темноту и, наметив точку среди этой темноты, стремился уйти в нее, ничего не думая. И это удавалось мне легче, чем обыкновенно. У меня не было никаких навязчивых мыслей, и я легко усыплял себя. Но как только сознание начинало заволакиваться туманом, и передо мной появлялись какие-то картины и образы, кто-то опять начинал рвать мою дверь или стучать на веранде, и этот стук врывался в мой сон и насильно тащил меня назад. Затем, в короткие минуты затишья, наступавшие между такими пароксизмами стука, я все-таки, вероятно, начал дремать, пробуждаясь, соображая что-то и опять погружаясь в туман. Я помню, что я хотел еще раз встать и попробовать привязать ставни на веранде, помню, что страх совсем прошел, и я думал, как хорошо было бы очутиться в пещерах ночью. Потом опять стучали двери и кто-то ходил по веранде. Но мне уже было все равно... Шли какие-то картины, кто-то что-то говорил над самым моим ухом... Потом я увидел, что иду по краю обрыва над храмом Кайлас. Каменные пагоды, три в ряд, стояли внизу. Я посмотрел вниз и потом, слегка оттолкнувшись ногами от края скалы, тихо и плавно полетел над пагодами. -Так гораздо удобнее, – сказал я себе, – чем обходить кругом. Я пролетел над пагодами и опустился на землю, недалеко от входа.

Я сидел на ступеньках первой пагоды, недалеко от большого каменного слона с отбитым хоботом, и кого-то ждал. Как странно, как я мог забыть, конечно, я ждал дьявола. Последний раз, когда я видел его, мы уговорились встретиться именно здесь в храме Кайлас. Поэтому я и пришел сюда, хотя дорогой забыл, зачем пришел.

Дьявол вышел из-за слона в своем черном плаще, точно его появление не составляло ничего особенного, и сел на пьедестал слона, прислонясь к одной из передних ног. – Ну, вот и я, – сказал он. – Теперь мы можем продолжать наш разговор. – И когда он это сказал, я сейчас же вспомнил, что он обещал подробно рассказать мне о чертях, об их жизни и об их роли в человеческой жизни. Как я мог забыть это? Я с интересом приготовился слушать. Встречи с дьяволом и разговоры с ним всегда открывали мне много нового и неожиданного в вещах, которые я, казалось, хорошо знал.

1К4

П. Д. Успенский

– Я повторю то, что уже говорил раньше, – сказал дьявол. – Тебя интересовала сущность сатанинского мира и наше отношение к вам, т. с. к людям. И я тогда говорил тебе, что вы не понимаете нас и рисуете себе совершенно ложную картину отношений. Больше всего люди ошибаются, когда думают, что мы причиняем им вред или зло. Это глубоко неверно. И нас очень огорчает, что люди не понимают, что мы для них делаем. Они не представляют себе и даже никогда не подумают, что вся наша жизнь, это – сплошное принесение себя в жертву людям, которых мы любим, которым служим, без которых не можем жить (Когда уже это было написано, мне указали на плагиат со стороны дьявола, которого я сам не заметил. Он говорит мне то же самое, что говорил черт Ивану Карамазову. ("Я люблю людей искренно, – а меня во многом оклеветали"). По поводу этого я могу сказать, что совпадение -только в этой фразе, все остальное, что говорит дьявол, совсем не похоже на то, что говорит черт у Достоевского. Но с другой стороны склонность к плагиату, это одна из основных черт характера дьявола. И я даже плохо представляю его себе совсем без всякого плагиата – Прим. автора}. – Не можете жить? – Да, вам вообще трудно понять нас, трудно прежде всего потому, что вы, если и признаете нас, то считаете нас существами какого-то другого мира. Ха, ха, ха! – дьявол громко расхохотался. – Это мы-то! Существа другого мира! Если бы ты знал, как это глупо звучит, потому что мы – самая квинтэссенция этого мира, земли, материи. Понимаешь? И мы, так сказать, образуем связь между вами и землей. И заботимся о том, чтобы эта связь не нарушилась. – Вас называют духами зла! – Вздор! Мы духи материи. То, что вы называете злом, с нашей точки зрения, правда, часто бывает полезно, как начало связывающее вас с землей и мешающее отходить от нее. Но называть нас духами зла все-таки неверно. Среди нас есть духи зла, как я, например. Но это редкое исключение. Да и я в конце концов совсем не так силен в этой области, как меня считают. Я не произвожу зло, а только, так сказать, собираю его. Я не профессионал, а только любитель, коллекционер. Что поделаешь, вероятно, у меня немного извращенные наклонности. Но я ужасно люблю смотреть, как люди делают гадости, особенно если они при этом говорят прекрасные слова. К сожалению, помочь им я могу очень редко. Из того, что я рассказывал тебе прошлый раз, ты мог видеть, что в наиболее интересных случаях я совершенно бессилен. У вас, у людей, часто бывают очеш странные пути. Но при том, повторяю, я – исключение. Большая част! нашей братии просто чересчур сильно привязана к людям. Но вы н( понимаете, что мы для вас делаем. Хотя без нас, от давно бы ничеп не осталось. – А что же с нами сделалось бы без вас? – Вы исчсзл1 бы, уничтожились совсем, расплылись в космическом эфире, – сказа;

дьявол, – так же, как вы исчезаете, когда... – Когда что? – Когда ^

165

Совесть: поиск истины

вас появляются разные глупые фантазии, – сказал дьявол. Это называется "переходить сознанием в другой мир" и тому подобное. Но из наших прежних разговоров ты должен помнить, что я не верю ни в какой другой мир, считаю все это выдумкой. Следовательно, не могу сообщить тебе о нем никаких сведений. Я знаю только те области, с которыми я непосредственно соприкасаюсь, а с которыми я не соприкасаюсь, те не существуют совершенно. Понимаешь? Значит, люди которые отходят от земли или теряют связь с землей, уничтожаются, перестают быть везде и всегда. И вот нам вас жалко. Жалко, что вы так глупы, жалко что вы так легко даете увлекать себя фантазиями, которые вас губят. И мы стараемся, насколько можем, удержать вас на земле. И если бы мы не заботились о вас, вас бы давно здесь не было. А где вы были бы, почем я знаю? По-моему нигде, потому что ничего кроме этого мира нет. Только мы, исключительно мы, держим вас на этой прекрасной земле, даем возможность любоваться солнечными закатами и лунными восходами, и слушать соловьев, и любить, и наслаждаться. Без нас от вас бы давно ничего не осталось. – Но, постой, – сказал я, – ты же сам говоришь, что не знаешь, где бы мы были в таком случае. Может быть, мы совсем не исчезли бы, не уничтожились, не перестали бы быть везде и всегда, как ты говоришь, а, наоборот, начали бы новую жизнь, гораздо более приятную там, где вас не было бы. Ты знаешь, ведь, существует такая теория. Дьявол вспыхнул, видимо сердясь. – Все это глупости, – сказал он. – Во-первых, что такое это там? Где оно, направо, налево, на востоке, на западе? Все это сказки! А во-вторых, как вы будете наслаждаться чем-нибудь вне материи? Все ваши наслаждения материальны, и тела ваши материальны, и без материального тела никаких ощущений вы испытывать не можете! А кто ничего не ощущает, тот не существует. Да, наконец, если бы вы даже и стали наслаждаться там, где нас не будет, то нам-то что за удовольствие от этого. И какое нам тогда дело до ваших наслаждений? Ведь, я же говорю тебе, что мы любим вас. Ну, подумай сам, представь себе, что женщина любит человека. И ты будешь уверять ее, что ему будет очень хорошо там, где ее нет и где она никогда не будет. Что ты думаешь, она тебе ответит? Думаешь, согласится его отпустить одного? Да ни за что на свете, если это настоящая, живая женщина. Она скажет: "Пускай ему здесь иногда и не очень сладко, но зато он здесь со мной, и никуда я его не отпущу". Ведь, правда? И она будет права! Смешные вы вообще люди, сами прекрасно понимаете это, а от нас требуете невозможного. Да и потом, послушай, т' разве можно верить всем этим бредням о каком-то потустороннем мире. Мы очень хорошо знаем, что происходит с человеком, когда он умирает. И прекрасно знаем, что в нем нет ничего кроме того, что вложено внешними впечатлениями. Я позитивист, вернее сказать, монист. Я признаю только одно начало во вселенной.

1йй

П. Д. Успенский

Это начало создает видимый, слышимый, осязаемый мир. Вне этого мира ничего нет. Конечно, могут быть еще не открытые лучи, еще не уловленные колебания. Но это совсем другое. Рано или поздно это будет открыто и только укрепит в людях сознание материальности всего. Ах, как вы любите сказки! И сколько нам приходится бороться с этими сказками. А, ведь, в сущности так легко понять, как эти сказки возникают. Людям не хочется умирать, их пугает мысль о смерти;

путает, что они никогда не увидят солнца; вообще пугает слово никогда. Вот они и сочиняют себе разные утешения. Им непременно хочется, чтобы что-нибудь осталось после смерти. Но мыто ведь себя обманывать не будем. Да нам это и не нужно. Мы не зависим от времени и живем, пока жива материя. А царсгво материи вечно! Дьявол вскочил на ноги, подпрыгнул высоко вверх, сделал сальто-мортале в воздухе, стал на голове слона, вспыхнул весь багровым пламенем и протяжно закричал: – Царство материи вечно! Вечно, вечно... повторили своды внутренних зал, и летучие мыши, поднявшись стаями, образовали какую-то странную черную фигуру у него над головой. – Брось эти цирковые эффекты! – сказал я. – Может быть, на кого-нибудь они действуют, но меня гораздо больше интересует то, что ты говоришь. Оказывается, действительно, мы очень сильно ошибаемся на ваш счет. Дьявол спрыгнул вниз и сел опять в прежней позе у ног слона. – Ошибаетесь от начала до конца, -сказал он. – Так же сильно ошибаетесь на наш счет, как на свой собственный. Ваша первая ошибка, как я уже говорил, заключается в том, что вы считаете нас существами другого мира. Никакого другого мира нет! По крайней мере, мы-то уже во всяком случае не верим в него. В этом соб егвснно заключается наша сущность, что мы не знаем и не можем знап ничего, кроме земли. Я удивляюсь, как вы этого не понимаете. Не раз я уже начал говоритьс тобой откровенно, то я скажу тебе, что легенду о другом мире в значительной степени создали мы сами. -Этого я не понимаю, – сказал я. – Видишь, у людей бывают стран ные фантазии. Между прочим,о другом мире. Эти фантазии часто ме шают людям жить и заниматься делом. И вот, чтобы избавить их о' этих фантазий или, по крайней мере, чтобы обезвредить эти фантазии мы применяем один тактический или, вернее, педагогический прием Именно – рядом с вредными и отводящими от жизни фантазиями мы создаем другие, похожие на первые, но безвредные. Например, :лч фантазии о нереальности этого мира, о потустороннем мире, о вечно] жизни, о бесконечности – во всем этом есть что-то расслабляющее лишающий людей того упора, который необходим для жизни. Ты по нимаешь, человек, который поверит в вечную жизнь, начинает как то презрительно относиться к этой, начинает мало ценить зсмны блага, не так охотно готов бороться за них, часто даже не хочет зе щищать, если у него отнимают что-либо. Подумай, что из этого мс

167

Совесть: поиск истины

жет получиться. Вообще он начинает странно вести себя, начинает чересчур много мечтать, начинает испытывать какие-то мистические ощущения, в конце концов, совершенно уходит от жизни.

Мистика – вот главное зло. И, жалея людей, мы через какой-нибудь подающийся нам ум строим свою собственную теорию потустороннего мира и жизни за гробом или вечной жизни, назови это как хочешь, – теорию ясную, последовательную и логичную, но, разумеется, как бы это сказать приличнее, ложную. Т. е. ты понимаешь, я не хочу сказать, что может существовать истинная теория потустороннего мира – все они ложны одинаково. Но есть теории с каким-то неприятным мистическим или религиозным оттенком, этот оттенок, если не приводит людей прямо к религиозному помешательству, то во всяком случае действует на них развращающим образом. А наши теории, те, которые мы выдвигаем против вредных фантазий, это, говоря между нами, просто маленькая фальсификация. В том, что мы сочиняем, нет ничего неясного, т. е. ничего мистического. И в основу мы кладем самые реальные земные факты, только такие, каких не было, но бывает и не может быть.

В результате наш потусторонний мир ничем не отличается от земли. Это, так сказать, земля наоборот. А ты понимаешь, что общие места, даже взятые наоборот, неопасны.

Нам очень помогает в этом случае та основная ошибка, которую вы делаете на наш счет, а затем та ошибка, которую вы делаете относительно самих себя. – А в чем по твоему мы ошибаемся на счет себя? – Видишь, это даже трудно рассказать тебе, – сказал дьявол, – до такой степени запутаны ваши взгляды. Я должен начать издалека. В вашей старой книге описана история Адама и Евы. Так вот эта история описана неверно. А неверное представление о происхождении человека спутывает все ваши дальнейшие идеи на его счет. Что же касается новейших теорий о происхождении человека от протоплазмы, то они очень остроумны. Я признаю это. Но они еще более фантастичны. Я попробую тебе рассказать, как это действительно было.

Адам и Ева – это название тех людей, которые были потомками Великого. Так рассказывают, я не знаю, насколько это верно, я не знаю, есть что-нибудь вернее вообще, думаю, что ничего нет. Но говорят, что был какой-то Великий, которого звали Несущим Свет, он боролся и спорил – не с небом, а с землей, с материей, т. е. с ложью, и победил се. Это потом мы сказали, но он спорил с небом. Он поднялся очень высоко, но, как говорят, в конце концов усомнился в истине и на мгновение поверил лжи, с которой сам боролся. От этого он упал и разбился на тысячу кусков. И вот из его потомства и были Адам и Ева. Даже при желании я не могу тебе это рассказать лучше, потому что это граничит с вещами невозможными, которых я не по

1Н8

П. Д. Успенский

нимаю. А чего я не понимаю, того не существует. И неприятно говорить о том, что находится на границе какой-то пустоты, за которой ничего нет. Мы боимся этой пустоты. Ну вот, я сказал тебе наш главный секрет. И наша привязанность к вам вытекает из этой боязни, из этого страха. Вы помогаете нам избегать этой пустоты, не чувствовать се. Но, я возвращаюсь к тому, о чем говорил. Адам и Ева, как говорится у вас в старой книге, жили в раю. Это первое, что неверно. Они жили на земле. Но, как бы это тебе сказать, они в действительности только играли в то, что живут на земле. Как дети! И девятью десятыми своего существа они жили в той пустоте, которую мы ненавидим и которая враждебна жизни. Они называли эту пустоту миром чудесного. По-моему они были ненормальны и страдали галлюцинациями зрения и слуха. Например, они видели Бога и говорили с ним. Я не знаю, что это значит. Но, несомненно, это что-то страшное. – Я видел, как дьявол задрожал и закутался в свой плащ. -Конечно, я не верю ни в какого Бога, это было бы смешно, – сказал он. – Но я передаю тебе легенду, так как она существует. Про нас говорят, что мы восстали против Бога. Это полный абсурд. Мы никогда не восставали против него, потому что не верили, не верим и не можем верить в него. И эту часть легенды о нашем восстании против Бога сочинили мы сами. Потом я тебе объясню зачем. Но про Адама и Еву в вашей книге дальше опять написано неверно. Именно – там говорится, что они хотели быть, как боги, и хотели знать, что добро и что зло. Это неверно, потому что они были, как боги знали, что добро и что зло. И для нас это было очень неприятно и страшно. – Дьявол замолчал, точно ему было трудно говорить, – Они были, как будто сильнее нас, продолжал он. – Конечно, это все была фантазия. Но мы были для них на уровне животных. И они могли видеть нас только в виде животных. И нам они тоже дали имена, сообразно нашим качествам. -Дьявол произнес последние слова очень неохотно. – Нужно сказап тебе еще, продолжал он, что они были не одни на земле. Кроме них ш земле жили другие люди – потомки животных. Но об этих других людя> – потомках животных, в вашей книге ничего не сказано. Эти был1 совершенно в нашей власти и никуда не могли уйти от нас. Но мь хотели, во что бы то ни стало, подчинить себе Адама и Еву. И? присутствие стесняло нас. Мы ни в чем не могли быть уверены. По нимаешь, было такое впечатление, точно они каждый момент могу заставить исчезнуть от нас весь мир. И они говорили, что ничего нет что все только сон, и что можно проснуться и ничего не будет. Дья вол потерял всю свою обычную развязанность и, видимо, боялся го ворить. Смотря на него в этот момент, я понял, что основа его при роды – страх. -Есть слова, которые трудно произносятся, – сказа он, смотря на меня, как побитая собака. – Но все равно, раз уже начал, я буду говорить. Мы решили бороться. Задача заключалась

169

Совесть: поиск истины

том, чтобы выбить из головы у этих двух их фантазии, убедить их, что мир существует, что жизнь совсем не игра, а очень серьезная и даже тяжелая вещь – и что добро и зло – понятия в высшей степени относительные и не заключающие в себе ничего постоянного. Это и значило бы изгнать их из рая. Этот рай нас глубоко возмущал. Все время разговоры о Боге, и все время поцелуи и любовь. Нет, это было невыносимо! – Почему это вам так не нравилось? – Ты не понимаешь, конечно. Они говорили, что любовь это – их главная сила и главная магия, что через любовь они воскресят Великого и вернут потерянный свет. Я этого совсем не понимаю. Но подумай, разве мы могли допустить такую извращенную философию. Довольно было того факта, что они исчезали от нас, Понимаешь, часто их окутывало облако розового цвета, и они пропадали. Против этого мы ничего не могли сделать, хотя это глубоко возмущало нас. Кроме того, нам ужасно не нравился их костюм, ты понимаешь, костюм Адама и Евы до грехопадения. Мы считали это в высшей степени неприличным. Материя требует известного уважения к себе. А эти двое с одной стороны отрицали материю, а с другой – восхищались какой-то красотой. -Дьявол презрительно протянул это слово.

– И сколько мы ни старались убедить их, что тело, в сущности, очень некрасиво и неприлично, и что его лучше закрывать, когда можно, они ничего знать не хотели. Дошло до того, что их пример начал дурно влиять на других людей, на потомков животных. И был только один способ победить Адама и Еву, это ввести в их жизнь страдание и заставить их поверить в реальность материи.

Но как? Мы долго думали. Наконец, один из нас обратил внимание на потомков животных. У этих вся жизнь состояла из разных неприятностей и стремления избежать неприятностей для себя и причинить их друг другу. И они никогда не сомневались в реальности мира и вещей. Наоборот, за самую маленькую вещь, за какой-нибудь красивый камушек готовы были проламывать головы друг другу. И понятия добра и зла у них менялись так быстро, что даже мы не успевали поспевать за ними. Утром солнце – добро, в полдень – зло, вечером опять добро. Вечером жена – добро, утром – зло, вечером опять добро и так далее. Мы стали думать, отчего это все так хорошо у них идет, не связано ли это с какими-нибудь обычаями их жизни. И нам казалось, что если бы привить какой-нибудь один обычай жизни потомков животных Адаму и Еве, то, может быть, удалось бы привить также ощущение реальности вещей и сознание относительности добра и зла. Среди обычаев потомков животных был один, который нас занимал больше всего, потому что он и казался нам наиболее бессмысленным. Это был их обычаи есть ежедневно и в очень большом количестве плода одного дерева. У них существовала легенда, что в глубокой древности какой-то бог, сошедший на землю, научил их есть эти