Текст книги "Совесть - поиск истины"

Автор книги: Петр Успенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

115

Совесть: поиск истины

всем сам, Хыог невольно требовал тех же жертв от Мадж. Он слишком привык думать известным образом, смотреть на вещи известным образом. И ему было странно думать, что Мадж может принимать все иначе. Ну, понимаешь, например, ему было странно думать, что Мадж хочется пойти в театр... "Стоит ли теперь идти в этот театр?" – говорил себе Хыог. Ведь тогда мы увидим все. Но Мадж ощущала иначе, и она очень скучала. Последние два года их отношения с Хыо-гом начали сильно портиться. Особенно, когда Мадж потеряла место, и ничего другого не могла найти. Денег у нее убавилось, а свободного времени прибавилось. Она сидела дома и скучала. Больше всего ее заставляло страдать их решение не иметь детей. Перед свадьбой Мадж считала, что так будет во всяком случае недолго и при том плохо понимала, что это значит. Но затем все явилось для нее совсем в другом свете и в очень неприятном. Есть специальные бесы, занятые устройством семейной жизни людей, играющие, так сказать, на повышение или на понижение в различных случайностях семейной жизни. Они могли бы лучше рассказать тебе, как и почему все так вышло. Я могу сказать только одно. Есть разные люди. И бывают люди или настолько примитивные, или наоборот достаточно извращенные, что им не мешает, никакая искусственность в делах любви. Но Хыог и Мадж были и недостаточно примитивны, чтобы удовлетворяться тем, что им давала судьба, и в то же время слишком нормальны, чтобы переделывать природу по своему фасону. И природа стала им мстить за покушение с негодными средствами. Началось с незаметного охлаждения. Но чем дальше, тем все шло хуже. И последний год они были почти совсем чужими. Мадж сама требовала этого, но внутренне это ее очень обижало, потому что она искренно любила Хыога. И она очень хотела иметь детей, любила их и мечтала о них. У всех ее подруг, выходивших замуж, были дети. Везде, куда она ни шла, на улицах, в парках Мадж видела детей, и дошло до того, что она просто не могла равнодушно смотреть на них. Часто она прямо галлюцинировала ребенком, чувствовала его маленькое теплое тело у себя на руках, разговаривала с ним, няньчнла его, учила ходить, играла. И ни на одну секунду она не забывала, что все это могло бы быть в действительности, если бы только Хыог был обыкновенным человеком, как все, а не каким-то полоумным. Она чувствовала, что нелепые мечты Хыога о венецианских дворцах и о яхтах в Средиземном море стоят на пуги се самых глубоких и самых близких ее душе мечтаний женщины, и дошло до -юго, что Мадж начинала испытывать прямо ужас, когда Хыог пускался в свои мечты, с глазами устремленными в даль, или когда он заговаривал о рабстве, из которого он хочет и должен выйти. Все это были слова, не доходившие до души Мадж, и казавшиеся ей ненужной аффектацией, позерством, выдумкой... Мечты Хыога давно потеряли для нее всякую реальность и стояли на уровне романов из

116

___П. Д. Успенский

жизни маркизов и графов, которые она брала в библиотеке. И она не понимала, как можно до такой степени смешивать действительность и вымысел, как это делал Хыог. Это все равно, что я стала бы ждать, что к нам на 235 авеню явится виконт де Бражелон и увезет меня в золотой карете, думала Мадж. И ей часто теперь приходило в голову, что другая на ее месте давно бы развелась с Хыогом и вышла замуж за нормального человека. Хуже всего для них было то, что они уже давно начали ссориться, и Мадж постоянно говорила, сначала, чтобы подействовать на Хыога, а потом, потому что сама начала верить, что он се совершенно не любит, и что она ему совершенно не нужна. И все попытки Хыога рассказать ей о своих видах на будущее и заразить ее своими мечтами и своим энтузиазмом кончались тем, что Мадж начинала плакать и кричать, что она этого больше слышать не хочет.

А с изобретениями Хыога действительно ничего не выходило. Или они были непрактичны и требовали для своего применения других изобретений, или Хыог опаздывал и получал патент через полгода после кого-нибудь другого. Последнее, что он изобрел, это был какой-то очень хитрый аппарат для измерения и записывания скорости паровозов. Это было нужное и практическое изобретение, потому что хороших аппаратов таких не было, и союз железных дорог объявил конкурс. Хыог придумал и построил удивительно простую и в тоже время точную машину. Но и тут вышла неудача. Принцип, который он считал своим собственным и совершенно новым, оказался уже примененным другим изобретателем, который опередил его всего на три недели и получил премию. Когда Хыог узнал об этом, он первый раз в жизни почувствовал что-то вроде отчаяния. Если бы не было службы, моя модель была бы готова три месяца тому назад, сказал он себе, с этим ядром на ноге, я всегда буду опаздывать на полчаса, и другие будут получать все, что предназначалось мне. Ему хотелось рассказать Мадж про свою неудачу, но он чувствовал, что у нее не будет сочувствия. Она была слишком сильно настроена против его изобретений. Она скажет, что знала заранее, что из этого ничего не выйдет, что он совершенно напрасно потерял почти целый год, что она была права, когда говорила, что деньги, которые тратятся на мастерскую и на модели, гораздо приятнее было бы истратить на что-нибудь, другое: – поехать куда-нибудь летом; купить что-нибудь... Столько вещей им было нужно! Что он мог ответить на все это? Сказать опять то же, что говорил всегда, что они должны ждать, что у них все будет? Но Хьюг и сам чувствовал, что все подобные слова не только не успокаивают и не утешают Мадж, но только еще больше раздражают и обижают ее. И, думая все это, Хыог особенно сильно почувствовал, что Мадж уже примирилась с жизнью, как она складывалась, и хотела только немножко украсить эту жизнь. И Хыог не спорил в душе и понимал Мадж, но в то же время он знал, что для того,

117

Совесть: поиск истилы

чтобы исполнить ее уже совсем реальные желания, ему нужно бросить все попытки изобретений и заняться службой, отдавая ей и свое время, и своп способности. Но на это он не мог согласиться. Все его существо возмущалось и протестовало. И вот вечером того дня, когда Хьюг узнал, что его последнее изобретение, на которое он возлагал столько надежд, провалилось, он сидел в своей комнате и думал, что ему дальше делать. Против него на стене висела купленная им года за два до этого гравюра, изображавшая Прометея, прикованного к скале, и орла, выклевывающего у него печень. Прометен это был он сам. А орел была его служба, каждый день выбиравшая из него все его силы. Насколько прекрасен свободный труд, настолько же ужасен и отвратителен подневольный, сказал себе Хыог. Родоначальник всей нашей культуры, это тот дикарь, который, вместо того, чтобы съесть побежденного врага, заставил его работать на себя. Мы побежденные, которых медленно едят победители. Как видишь, Хыог иногда говорил афоризмами. В это время вернулась домой Мадж. Она была у жены одного из служащих завода и в разговоре узнала, что Хыогу сбавили жалованье. Это было уже два месяца тому назад, и он ей ничего не сказал. Мадж была поражена в самое сердце. Во-первых, неискренность Хыога! А во-вторых, чем же это кончится? Его уволят со службы! Мадж была обижена за Хыога, возмущена, а, главное, ее, как всегда, взволновали и наполнили самой глубокой завистью трое веселых ребятишек се подруги. Мадж шла домой с целым вихрем мыслей и решений! Она чувствовала, что должна серьезно поговорить с Хьюгом. Это ее обязанность. Мадж чувствовала, что должна спасти Хыога от пего самого. Он как пьяница или игрок, сказала она себе. Я скажу ему, что уйду, если он не бросит, наконец, всего этого. И если он любит меня, он бросит.

Ну, ты догадываешься, какой разговор у них мог выйти. Начать с того, что Хыог, не надеясь на сочувствие Мадж, уже поговорил с ней мысленно, выслушал очень недружелюбное мнение о своих изобретениях и решил лучше молчать и пережить все одному. Поэтому, услышав, что Мадж пришла домой, он взял шляпу и хотел уйти.

– Мне нужно поговорить с тобой, Хыог, – сказала Мадж, входя к нему и садясь. Хьтог поморщился.

– Мне сейчас нужно идти, – сказал он.

– Подожди немного. Я не вижу тебя по целым неделям. Я так не могу больше. Я была у Эвелин Джексон. Это Бог знает, что такое. Послушай только, что про тебя говорят. Директор сказал, что ты или пьешь или куришь опиум. Зачем ты на мне женился, если я тебе не нужна? – Мадж говорила совсем не то, что хотела. Гримаса Хыога и его нежелание говорить с ней, когда он кругом виноват, сразу взорвали ее, и она уже не могла остановиться. Несколько минут Хыог молчал и слушал Мадж, только у него темнело лицо. Но потом и он

118

___П. Д. Успенский

заговорил, перебивая Мадж. Мадж тоже говорила, и оба они не слушали друг друга, каждый стараясь сказать свое. Хыог говорил, что Мадж его не понимает, не хочет понять. Завод мешает его работе. Он должен бросить службу. Если он до сих пор не бросил, то только для Мадж и ради Мадж. И она хочет уверить его со слов каких-то глупых кумушек, что он портит свое будущее. Будущее на этом заводе! Действительно, подходящее для него место.

– Совсем Эвелип не глупая кумушка, – возмущенно отвечала Мадж. – Она очень умная женщина и гораздо умнее тебя, хоть ты о себе и очень высокого мнения. У тебя все дураки и идиоты. Только ты очень умен. Нет, я не могу больше, не могу, не могу, не могу! – Мадж начала рыдать. Ну, словом все произошло так, как полагается в таких случаях. Кончилось тем, что Хьюг разбил в щепки два стула и потом выбежал из дому и хлопнул дверью так, что она треснула посередине. Целый вечер он просидел в барс, выпил невероятное количество виски, познакомился с компанией актеров без работы и поил их целую ночь в каких-то притонах. Но сам он, чем больше пил, тем больше трезвел и тем яснее видел свое положение.

В это дождливое серое утро, когда Хыог шел домой после попойки, решив не идти на службу, со всего точно была снята кожа, и Хыог совершенно ясно видел все обнаженные жилы и нервы жизни. Нельзя было обманывать себя в это утро. Голая, неприкрашенная, неприкрытая правда жизни кричала со всех сторон. Подчинись, или ты будешь раздавлен! – кричала жизнь. – А, может быть, уже поздно, может быть, ты уже пропустил момент, когда было нужно подчиниться, и, может быть, теперь ты уже раздавлен. Безобразные кирпичные дома, мокрые асфальтовые улицы, серая будничная толпа, некрасивая и неряшливая, очистки капусты I? ящиках с мусором, пьяный старик на костылях, оборванные противные мальчишки с визгливыми криками. Все это Хыог видел точно первый раз в жизни. Он даже не представлял себе, чтобы жизнь могла быть так безобразна. Понимаешь, иногда имеет огромное воспитательное значение утро после попойки, особенно для человека с крепким желудком и головой. Кто физически чувствует себя плохо, для того теряется моральный смысл басни, но Хыог быль здоровый человек, и он увидел все ободранные нервы жизни. И что хуже всего, какими-то стеклянными, безжизненными и вымученными показались Хьюгу все его мечты. Сам еще не сознавая этого, Хыог вернулся домой с готовым решением. Мадж не было дома. На столе у Хыога лежало письмо от нее на десяти листах почтовой бумаги. Мадж, видимо, писала всю ночь. "Я тебе не нужна – был главный мотив письма Мадж, – ты забыл, что я женщина. Я хочу жить. И не хочу никакого будущего, хочу настоящего". В заключение Мадж прибавляла, что написала тетке в Калифорнию, и если та ответит в благоприятном смысле, то она по

119

Совесть: поиск истины

едет к ней. Хыог начал было отвечать на это письмо, но остановился на второй страницей. Разорвал все, что написал, п лег спать.

Один за другим пошли очень скучные дни. Несколько раз Хьюг пытался заговаривать с Мадж, но из этих попыток ничего не выходило. Тот ключ друг к другу, который дает людям возможность разговаривать и мирно договариваться до чего-нибудь, у них был потерян или казался потерян. Два раза они крупно поссорились. После этого Хьюг почти перестал бывать дома. Служба делалась ему все более и более противной. Работать он тоже не мог и все вечера проводил где-нибудь в баре. Прошли две или три недели. И в одно прекрасное утро, проснувшись довольно рано, Хьюг почувствовал, что думает только об одном, и что думать больше нечего, а пора действовать. Я уже давно знал, к чему он идет, и я заметил это раньше его самого. Очень часто люди не сразу замечают эту мысль; почти никогда не замечают се всю целиком. Ты понимаешь, о чем я говорю. У многих гордых людей есть мысль, что если то или другое, не будет делаться так, как они хотят, то они покончат все сами. У каждого есть своя любимая форма этой мысли, один рисует себе дуло револьвера, другой -стаканчик с ядом. И в этих мечтаниях много успокоения. Жизнь делается легче человеку, когда он подумает, что может уйти. А я люблю эти мысли, потому что они утверждают мою власть над человеком. Ты, наверное, не понимаешь этого. Но человек, который находит утешение в мысли о револьвере или о стаканчике с ядом, верит в мое царство и считает его сильнее себя. Есть неприятный тип людей, которые никогда не приходят к этой мысли. Эти люди не верят в реальность жизни, считают ее сном; действительность для них лежит где-то за пределами жизни. И для этих людей убить себя из-за жизненных неудач так же смешно, как убить себя из-за пьесы, идущей в театре, куда они случайно зашли. Я не люблю этих людей. Но к счастью Хыог не принадлежал к этому типу[7]. Он не сомневался в реальности жизни. Только эта реальность ему не нравилась, вот и все.

Хыог был наблюдательный человек, и он понял, что думает об этом уже давно. Но и он все-таки приписал решающее значение неудаче с последним изобретением, ссоре с Мадж, и все больше и больше усиливавшемуся отвращению к службе. Причина была, конечно, в другом, Просто "мысль" уже выросла помимо его ведома и сознания и закрыла все горизонты. Я люблю эти моменты в жизни человека. Это последнее и окончательное торжество материи, перед которой человек бессилен. И это бессилье никогда не бывает так глубоко и очевидно, как в эти моменты. Ну вот, значит, дело обстояло так. Хьюг был решительный и хладнокровный человек. Все, что нужно было сделать, он уже сообразил, взвесил и рассчитал. И ему не хотелось больше тянуть. Ты знаешь это настроение перед отъездом. Когда

120

П. Д. Успенский

человек чувствует, что он в сущности уже уехал, и когда он торопит последние приготовления, и не может даже допустить мысли о задержке. В таком состоянии духа проснулся Хыог в то утро, с которого я начал мой рассказ.

Все было обдумано. Пять лет тому назад Хьюг застраховал свою жизнь, и теперь Мадж должна была получить страховую премию даже в случай его самоубийства. Хьюг написал ей коротенькое письмо, оставил его в нсзапертом ящике стола, оделся и вышел из дому в тот час, когда обыкновенно ехал на службу. Но на этот раз он поехал в город. Было еще рано. Сойдя с трамвая, Хыог зашел в кафе и с аппетитом позавтракал. Я за него не боялся. Он был холоден, решителен и спокоен. Выйдя из кафе, он поднялся на воздушную железную дорогу и поехал в центр на Бродвей. Засунув руки в карманы пальто, он сидел, чуть-чуть брезгливо разглядывая лица других пассажиров. Это была обычная угренняя толпа. Люди, торопящиеся на службу, в конторы, в банки, в магазины. Хьюг смотрел на них, и в уме у него складывалось что-то похожее на молитву фарисея. "Благодарю тебя, Боже, что я не похож на них, благодарю тебя за то, что ты дал мне силы не терпеть рабства, дал мне силы уйти". Все эти лица без признаков мысли говорили Хыогу о том, во что превратился бы и он, не будь в нем его вечного протеста, его борьбы, нежелания примириться с неудачей. Временами взгляд Хьюга делался совсем холодно презрительным, и я видел, что он чувствует себя, как индеец прежних времен, который, не желая сдаваться, последний раз поет боевую песню перед тем, как броситься в пропасть со скалы. Рабы, думал Хьюг, рабы, даже не чувствующие своего рабства. Они уже привыкли. Они никогда и не мечтали о лучшем, никогда даже не ощущали желания свободы. У них нет даже этой мысли. Великий Боже, подумать только, что я мог бы быть таким же! Нет, пока я верил, что я могу победить, я соглашался терпеть. Но теперь кончено. Из рабства нет выхода, а рабом я быть не хочу. Я и так терпел слишком долго. И он гордо смотрел на входивших и выходивших на остановках пассажиров. Он чувствовал свое превосходство перед ними, чувствовал свою силу. Люди будут продолжать свою серую и скучную жизнь, будут ходить трамваи, рабы будут спешить на работу, будет идти дождь, будет скверно, мокро и холодно. А для него всего этого завтра, даже сегодня, уже не будет. Заглушенный ветром и дождем выстрел на морском берегу[7], толчок в грудь ~ и больше ничего. Так должны кончать смелые, которым не удалось победить. Я видел, что ему на самом деле легко, гораздо легче, чем было накануне. И я радовался, потому что все это приближало его к минуте моего торжества, т. е. торжества Великой Материи или Великого Обмана над духом, волей и сознанием человека. Этот момент необыкновенно интересен психологически. Чтобы придти к нему, человек должен безусловно пове

121

Совесть: поиск истины

рить в реальность того, чего в действительности не существует, т. с. поверить в реальность меня и моего царства. Ты понимаешь? Самоубийство, это – результат безграничной веры в материю. Если человек хоть немножко сомневается, хоть немножко начинает подозревать обман, он не убьет себя. Чтобы убить, он должен верить, что существует все то, что ему кажется. И вот, представь себе, какая прелесть, в тот момент, когда он уже совершил свой последний жест – нажал курок револьвера, прыгнул через перила моста или проглотил яд; когда он сознает, что уже все кончено и вернуться назад нельзя, у него вдруг мелькает в сознании молния, что он ошибался, что все не так, что все нужно понимать обратно, что ничего нет, и есть только одно благо, то, которое он бросил, жизнь. Он вдруг понимает, что сделал непоправимую глупость и судорожно ищет вокруг себя за что схватиться, чтобы вытащить себя из этой ямы, чтобы вернуть ушедший момент. Это прекрасно! Ничто не доставляет мне такого наслаждения. Если бы ты только мог понять, что происходит тогда в душе человека, и как хочет он вернуться тогда назад на один, только на один шаг. Но, однако, я возвращаюсь к Хьюгу. На Бродвей он вышел из вагона, спустился на улицу и пошел в один из самых больших оружейных магазинов. Я прочитал его мысль. Как это ни странно но, эта мысль бывает у многих людей. Какое-то кокетство со смертью. Он хотел купить самый лучший револьвер.

Ах, мой милый, вы нас обвиняете во многом, что с вами случается. Но если бы вы знали, насколько все это мало зависит от нас. Возьми этот случай. Если бы я знал, чем кончится покупка револьвера, я от всей души посоветовал бы Хыогу зайти в аптеку и купить яду для больной собаки. А если бы я знал, что будет дальше, может быть, я сам привел бы его к этому магазину. Вообще, я скажу тебе откровенно, никакой черт вас не разберет. Иногда вы меня возмущаете до глубины души, иногда вы мне доставляете глубокую радость, как раз в тот момент, когда я этого меньше всего ожидаю. Но это происшествие в магазине было одним из самых неприятных в моей жизни, до такой степени я чувствовал себя глупо и беспомощно. Вот слушай. Хьюг вошел в магазин и спросил себе револьвер, удобный доя кармана, с хорони гм боем, не очень большой, не очень маленький, и самой новейшей конструкции. Продавец вынул около десятка разных револьверов, и Хьюг начал внимательно рассматривать их, как будто ему было не все равно из какого застрелиться. Сначала я не обратил на это внимание. Обыкновенное чудачество. Понимаешь, мне по моей просрессии довольно часто приходилось присутствовать при таком выборе. Поэтому я стал в сторонке и занялся какими-то своими мыслями. Но, наконец, я заметил, что Хьюг выбирает револьвер что-то уже слишком долго, и мне надоело ждать. Я подошел к нему и увидел нечто, чего уже никак не ожидал. Хьюг был совсем другой,

122

П. Д. Успенский

совсем не тот человек, который вошел в магазин пять или десять минут тому назад. Вы не понимаете этого, но мы знаем, что у каждого из вас есть несколько лиц. Мы обыкновенно даже зовем их различно. Так вот, представь себе, что ты вошел в магазин с одним человеком, а через пять минут видишь, что это совсем другой. Из таких случайностей состоит наша жизнь. Меня это ужасно рассердило. Главное, я видел, что Мысль, которая привела его сюда и над созданием которой я, надо сознаться, порядочно таки поработал, сразу побледнела и съежилась настолько, что я даже с трудом нашел ее среди целой толпы новых, толпившихся, кричавших и лезших в фокус сознания мыслей. Я видел, что все эти новые мысли совершенно затолкали и забили в угол мою "мысль" и понимал, что все они возникли за это время, когда Хьтог был в магазине. И, что хуже всего, все эти мысли имели совершенно непонятный для меня технический характер. И я не знал даже хорошенько, как к ним относиться. На прилавке была навалена целая куча револьверов и магазинок, и Хыог с горящими глазами и радостным оживленным лицом о чем-то громко говорил с двумя продавцами, которые тоже, видимо, были заинтересованы любознательным покупателем и вытаскивали, и показывали ему револьверы и ружья все новых и новых систем. Я плохо понимал, что они говорили, потому что все это состояло из каких-то технических терминов: "отдача", "прорыв газов" и тому подобное. Но их всех это, видимо, очень интересовало. Наконец Хыог замолчал и, сосредоточенно думая, открывал и закрывал какую-то коротенькую магазинку, изредка только перекидываясь замечаниями с продавцом. Я почувствовал, что он весь охвачен какой-то новой мыслью, перед которой исчезало все остальное. Новое изобретение! Можешь себе представить? Что-то возникло в его уме! за эти несколько минуг, и это что-то победило ту мысль, с которой он сюда пришел, и все его прекрасные решения. Когда я постарался разобрать, в чем было дело, я ничего не понял. "Уничтожение потери газов" и "утилизация отдачи", вот были две главные мысли, как колеса вертевшиеся в его уме и притягивавшие к себе различные другие техшгчсские соображения, формулы и расчеты. Ты понимаешь, все это – совершенно не моя специальность. Я понял только, что дело идет о какой-то новой системе револьвера или ружья. Конечно, я не могу быть вполне равнодушным к изобретениям в этой области. Это всегда меня сильно интересует. Только я мало верил энтузиазму Хыога. Он постоянно увлекался, а после оказывалось, что все дело выеденного яйца не стоит. И меня очень огорчала перемена в настроении Хыога. Потому что, как я тебе уже говорил, мне нравилось его решение. Он был близок к очень красивому прыжку вниз, в неизвестность. И я чувствовал, что пока он будет кувыркаться в безвоздушном пространстве, я заставлю его душу наизнанку вывернуться от тоски и от отчаяния. Это всегда очень смешно! Но с

123

Совесть: поиск истины

другой стороны я не мог не отнестись сочувственно к его новой мысли. Это был не измеритель скорости паровозов! И я понимал, что этим стоит заняться. Но тут я наткнулся на стену. Да, вы люди иногда чересчур хитры для меня. Как я ни старался проникнугь в мысли Хыога, я ничего не мог разобрать в них, кроме какого-то стержня со спиральной пружиной, который почему-то был необыкновенно важен. Пойми мое положение. Если бы Хыог задумывал что-нибудь интересное само по себе, ну, подделать завещанье, обольстить невинную девицу[7], бросить бомбу в театре, я мог бы ему помочь и очень реально. Но тут, в этом стержне со спиральной пружиной не было совершенно ничего, как бы это лучше сказать... эмоционального. Это была деталь нового изобретения и больше ничего. Никакого преступления здесь не было. А я становлюсь деятельным только тогда, когда дело пахнет хоть маленьким преступлением. Мне стало ясно, что, очевидно, я обречен на полнейшую пассивность, хотя в то же время я видел, что новая идея Хыога, может быть, окажется очень продуктивной даже с точки зрения преступления. Этот случай рисует тебе положение, в котором я часто оказываюсь последнее время. Очень многое совершается без меня и помимо меня. Вы стали для меня слишком хитры. В доброе старое время я все знал и предвидел заранее. А теперь прогресс техники часто сбивает меня с толку.

Ну, хорошо, в конце концов, Хыог купил револьвер, патроны, положил все это в карман и вышел из магазина. Но я видел, что он вышел уже совершенно иначе, чем вошел. Ты не понимаешь этого или, если и понимаешь умом, то все равно не можешь видеть. Но мы видим, что в каждом случае жизни человек идет различно. И 'гот, кто решил застрелиться идет совершенно иначе, чем тот, кому пришла в голову мысль о новом изобретении. Долго рассказывать это. Но для нас даже смешно говорить в этих двух случаях одно и то же слово идет. Буду продолжать. Мне было очень грустно смотреть на Хыога в его новом виде. Выйдет что-нибудь интересное из его изобретения или нет, я тогда не мог знать, а тут уже явно от меня ускользал очень любопытный случай. Знаешь, я всегда рассуждаю, что лучше синица в руке, чем журавль в небе. Это моя любимая поговорка. Хыог вышел на улицу. Весь ум его был занят новыми мыслями, появившимися и жужжавшими, как рой пчел. Но по странной черте, свойственной людям сильной воли, Хыог все-таки направился туда, куда решил. И я невольно подумал: кто знает? Нужно посмотреть до конца. Иногда бывает, что человек, вырастивший в себе мысль о самоубийстве, стреляется или вешается тогда, когда исчезли все причины, приведшие его к этой мысли. Просто это делает уже сама Мысль, которая уже стала самостоятельной и подчинила его себе. Я помню одну женщину, которая решила отравиться, если ее возлюбленный не вернется с войны. У нее был флакон с ядом, и она целовала этот флакон каж

124

П. Д. Успенский

дую ночь, ложась спать. Ее возлюбленный вернулся с войны целым и невредимым. И в первую же ночь она выпила яд и умерла у него на глазах. Хыог поехал опять по воздушной дорп', питом электрическим трамваем, несколько раз пересаживался, потом долго шел пешком и, наконец, очутился на пустынном морском берегу, оставив далеко за собой город и гавани и склады. Дальше за мысом начинался пляж Лонг-Айленда. Но это место, куда он приехал, был мрачный и пустынный кусок песка и моря. Для самоубийства нель.ш было придумать ничего лучше. Направо стояли остатки почерневших стен, сгоревших за год до этого складов Джутовой компании. Больше ничего

видно не было.

Дождь к этому времени перестал. Хыог сел на камень недалеко от воды, вынул записную книжку и начал быстро чертить и писать. Я несколько раз заглядывал ему через плечо, но ничего кроме цифр и значков там не было. Этого я не понимал, и мне начинало делаться скучно. Наконец, Хыог положил книжку в карман и встал с решительным и гордым видом. "Нет я еще не побежден, черт возьми, – сказал он. – Я знаю, что я должен победить, и я всегда знал это. Трусость и малодушие, что я приехал сюда! Эта идея даст мне свободу. И я возьму эту свободу, какой бы ценой ни пришлось заплатить за нее". Он вынул револьвер, зарядил его, стал на камень лицом к морю, поднял руку и, точно вызывая кого-то на бой или сражаясь с кем-то, сделал шесть выстрелов один за другим в туманный горизонт. Потом он щелкнул затвором, выбросил почерневшие, дымившиеся гильзы, посмотрел на них с улыбкой, положил револьвер в карман и пошел назад к городу. Представь себе такую картину и подумай, каким дураком я должен был себя чувствовать. Домой он приехал только к вечеру. Его ждал сюрприз. Мадж уехала. На столе лежало письмо от нее и ключи. " Милый Хыог, – писала она, – не сердись на меня, что я уезжаю, не простившись с тобой. Это было бы очень трудно, потому что я тебя все-таки очень люблю. Только я думаю, что я тебе совсем не нужна и даже мешаю. Уже давно ты меня совсем не замечаешь, а если и замечаешь, то как какую-то надоедливую муху, которая жужжит и мешает тебе работать. Может быть, я и виновата, что не понимаю твоих мыслей, но не могу согласиться жертвовать настоящим ради того, чего, может быть, никогда и не будет. И мне жалко всего, что мы с тобой потеряли, и я все время плачу о маленьких деточках, которые у нас могли бы быть, и которым мы не давали родиться на свет. Я знаю все, что ты скажешь, но я не могу больше верить. И я вижу, что ты перестал меня любить. Я буду жить у тетки в Лос-Анджелесе и всегда буду думать о тебе. Проищи, Хыог". Вот это письмо, как видишь, очень трогательное и сентиментальное. Я говорил тебе, что самое больное место Мадж, это были дети, которых у нее не было. Письмо ее очень сильно подействовало на Хыога. – И я

125

Совесть: поиск истины

хотел застрелиться, – сказал он. – Да меня следовало бы повесить за одну эту мысль. Бедная Мадж. Какое счастье, что она не нашла моего глупого письма. Ну, ладно, пускай она пока живет в Калифорнии. Так даже лучше. А я буду работать. И черт меня побери, если я не добьюсь своего. Он долго не ложился спать. Во-первых, он писал письмо Мадж, тоже очень сентиментальное и трогательное. Он просил подождать его один год. И обещал через год или приехать победителем, или бросить раз и навсегда все изобретения и начать вместе с Мадж новую жизнь на Западе. – Все будет, моя милая Мадж, писал он, только не думай, что я не люблю тебя или ты мне не нужна. Потом он долго возился с финансовыми расчетами, хотя они были очень просты. У него было две тысячи долларов в сберегательной кассе. Тысячу он решил послать Мадж, на тысячу жить сам. Службу он решил бросить. Потом он погрузился в вычисления, относившиеся к его новой идее, и сидел над ними всю ночь до утра. Рисовал, чертил, рассчитывал и, наконец, в изнеможении бросил карандаш и долго сидел с закрытыми глазами, видя что-то, чего я не мог видеть. – Да, – сказал он, наконец, – семь пуль в две секунды, две секунды на заряжение, сто пять пуль в минуту, если сделать пули в никелевой оболочке, то со сбережением всех газов это даст такую силу, какой нет ни у одного револьвера. Это были первые умные слова, которые я от него слышал за целый день. – Сто пять пуль в минугу, подумал я, – да еще в никелевой оболочке. Это недурно. Хыог лег спать. Он был человек без фантазии, и мало думал о прекрасных результатах, какие могли получиться для всего человечества. А я невольно замечтался.

Сто пять пуль в минугу! Серьезно, это было очень хорошо. И я мог оценить это.