Текст книги "Телохранитель Генсека. Том 6 (СИ)"

Автор книги: Петр Алмазный

Соавторы: Юрий Шиляев,Анджей Б.
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

А это значит, и я смогу единолично уберечь Советский Союз от того будущего, которое ему уготовано. Тот же Лукашенко начинал в куда худших условиях, чем у меня сейчас. Надо взять за основу стратегию Батьки, и не делать ее неподвижной схемой, а творчески развивать в ключе текущих реалий.

Что ж, буду решать проблемы и, по возможности, превентивно.

Отнес умную собачку Асю на ее лежанку в кухне. Прошел в ванную комнату. Брился долго и тщательно. После метнулся к телефону, вызвал водителя. Не стал надевать костюм, оделся по простому – джинсы и водолазка, сверху пуловер. В прихожей на ноги натянул полусапожки, надел куртку и уже собирался выходить, как раздалась телефонная трель.

– Медведев слушает, – сказал, подняв трубку.

– Владимир Тимофеевич, – раздался в динамике ровный голос Карпова, – Капитонов только что приходил. Долго разговаривали с ним. Вы были правы, Ельцин поступил так, как вы и предполагали.

– Пусть Даниил отвлечется от работы с архивами и обеспечит техническую поддержку. Я сейчас буду, – ответил ему и бросил трубку, не дослушав вопрос Карпова о моем здоровье.

Глава 19

Утро продолжало радовать. Хотя даже не утро – день. Солнце не просто светило. Но и щедро грело, будто компенсируя холодную зиму и не менее холодный март.

Остановился в дверях и зажмурился, подставляя теплым лучам лицо давно так хорошо не было. Казалось, что силы идут прямо от солнца, проникают в меня сквозь кожу с этим весенним теплом.

Я ступил шаг на улицу из подъезда, как передо мной притормозила служебная «Волга». Николай выскочил из машины и, обежав, тут же приоткрыл дверцу.

– На Лубянку? – спросил он, когда я устроился рядом с ним.

– Нет, сначала на Старую площадь. В ЦК. – сообщил я.

Лейтенант Коля кивнул и лихо вырулил со двора.

– Так что вы решили? – как-то несмело спросил лейтенант Коля.

Я нахмурился. Совершенно не понял о чем он говорит, и что я должен решить.

– Давай еще раз, Николай, – попросил его, – только медленно и по пунктам: что я должен решить?

– Ну как же, свадьба же… – как-то даже по-детски произнес Николай и мне показалось, что он обиделся. – Я же вчера вас спрашивал.

– Вчера у меня можно было спрашивать все, что угодно, даже ключ от квартиры, где деньги лежат, – пошутил я.

– Да что я, Ильфа и Петрова не читал, – Николай нахмурился. – Если вам неудобно, то и не надо.

– Коля, да говори прямо. Что ты вчера спрашивал? – я вздохнул.

– На свадьбе почетным гостем будете? – выпалил Николай. – мы комсомольскую свадьбу хотим устроить.

– Совет да любовь, – я улыбнулся. – а какие вопросы? С большим удовольствием! Но просьба – о дате мероприятия напомнить несколько раз. Сам видишь – дела. Давай сейчас в ЦК.

На Старой площади сразу поднялся к Капитонову в кабинет.

Капитонов, увидев меня, вздохнул так, будто у него с души свалился булыжник размером со шкаф.

– Владимир Тимофеевич, вы даже не представляете, как я рад, как я рад вас видеть! – запричитал он, впрочем, совершенно искренне. – Вас нет на месте, и за вас это никто не решит, а дело очень щекотливое, и если бы не наша с вами договоренность, я бы никогда на него не пошел.

– Да не переживайте вы так, Иван Васильевич, – постарался успокоить его. – Все, что у нас делается, делается с одобрения и разрешения, – тут я немного покривил душой, поскольку для этого дела разрешения я точно не спрашивал.

Но Капитонов понял все правильно.

Конечно, конечно, – пробормотал он. – Ну так что мне делать-то?

– Звонить, – просто сказал я. – Вот прямо сейчас. И сообщите, что сумма увеличится втрое. Иначе никак. Скажите, что я не один, и что людям тоже нужно копеечку за труды.

– Да-да, – послушно покивал головой Капитонов и снял трубку с телефона. – Борис Николаевич? – спросил он, когда на том конце провода ответили. – Мне сообщили, что вы уже в Москве. С Леонидом Ильичом прилетели? Нет? Позже? Ну так сразу к нашему делу. Сегодня вечером встреча. Там знаете столовую? Напротив здания ЦК на Старой площади? Там командировочные обычно обедают. Да мы мы с вами там как-то встречались. Там сегодня в девятнадцать часов, там как раз народу немного будет, как раз побеседуем о наших проблемах. Как раз перед закрытием. Хорошо. Жду. Точнее – ждем. Ну и остальное – как договорились.

Он положил трубку и вопросительно посмотрел на меня.

– Иван Васильевич, вы не переживайте так, – попытался успокоить Капитонова. – Все будет как положено. В девятнадцать жду вас в столовой.

– Владимир Тимофеевич, Ельцин готов последние штаны снять и отдать за то, чтобы генерал Корнилов на своем посту остался, – он вздохнул, зачем-то взял лейку и прошел к разлапистому фикусу на подоконнике. Полил его.

Потом повернулся ко мне и вдруг в лоб спросил:

– А что с Борис Николаевичем будет?

– А с ним работать будем, и очень серьезно, – ответил я, нисколько не кривя душой. – Ситуация в Свердловске очень серьезная. И вы это сами знаете, Иван Васильевич.

– Да-да, конечно, – Капитонов посмотрел на меня вроде бы спокойно, но при этом подумал: «Вот кому не дай Бог дорогу перейти, так это тебе». – Борис Ельцин очень озабочен судьбой генерала Корнилова. Он, собственно, по этому поводу и попросил устроить с вами встречу.

– Цену вопроса, я надеюсь, вы обозначили в тех пределах, в каких мы с вами обговаривали ранее? – Я смотрел на Капитонова взглядом удава, который собрался поужинать толстым кроликом.

– Владимир Тимофеевич, я никогда… ничего… никаких… – Капитонов сглотнул так, будто неделю сидел без воды. – Я честный партиец!

– Так и не будем на пути друг у друга стоять – я улыбнулся и вышел из кабинета.

«Откуда он узнал? Он что, мысли читает? Страшный человек, не дай Бог стать такому на пути!» – неслось вслед из кабинета Капитонова.

Но я уже не слушал его мысли, у меня была другая цель. Лубянка. Прибыв туда я сразу переключился на Соколова:

– Как у тебя?

– Да все нормуль! – Вальяжно ответил «донской казак». – Мастерса помыл, побрил напоил так, что его свои посольские упаковали и отправили в родные пенаты, – он хохотнул и спросил:

– А про Боннэр вы твердо уверены? Я, блин, с ней два дня провел, и не сомневаюсь, что у нее яд в воротнике, в зубе, в родинке… Такая сука!

– Вот твоя задача как раз и состоит в том, чтобы проследить, чтобы она ничего не укусила и никого не покусала, – бросил я на ходу. – Даниил, что у тебя?

– Разослали запросы, шерстим картотеку, – ответил он.

– Отвлекись. Сейчас Кобылин. – Я уперся в Федора взглядом. – Что у тебя?

– Прошу простить мне некоторую самодеятельность, но здесь находится группа работников из Калининского УКГ. Попросил помочь в операции. Так думаю, в Калинине у Ельцина нет своей теплой лапы? – и Федор ухмыльнулся примерно так, как это бы сделал сам Мефистофель.

– Хорошо, – согласно кивнул я. Встреча с Ельциным в девятнадцать часов в столовой на Старой площади. Сделайте все как надо.

Кобылин кивнул и вышел.

– Даня, звукозапись и все остальное в норме? – спросил, скорее для проформы.

– Ну да, вы сомневаетесь? – вопросом на вопрос ответил Даниил.

– Я не сомневаюсь, я проверяю, – ответил ему. – Что по отпечаткам? – вперил взгляд в Соколова.

– Да что? Снял, передал, сверяют. Как будут результаты – доложим, – ответил ростовский балагур.

– Не спускать глаз с Боннэр, Андрей, как дело закончим, я сам тебе проставлюсь, но пока смотри за ней в оба. День и ночь. И особенно, ее контакты. Все, пошел выполнять задание.

– Да ладно, шеф, я уже на взлете, – хохотнул Соколов и вышел.

Столовая напротив здания ЦК, в которой часто столовались командировочные из регионов, была освобождена от посетителей очень быстр. Просто повесили табличку «Закрыто на спецобслуживание», которую сняли после того, как там обосновались ребята из Калининского УКГБ.

Удилов вызвал меня буквально перед началом операции.

– Вадим Николаевич. Здравствуйте, – поприветствовал его.

– Проходите, Владимир Тимофеевич, садитесь, – пригласил он, поправив перед собой карандаши. – Я не ждал вас сегодня, из медпункта доложили, что серьезное нервное истощение, плюс наложившаяся на это вирусная инфекция. Но с вахты доложили, что вы здесь. – и тут же, без перехода:

– Есть мысли по поводу провокации на Белоярской АЭС?

С Удиловым либо как на духу, либо как на расстрел. Я ответил:

– Что у вас по старой гвардии?

– Пока еще ничего, – Удилов нахмурился, встал из-за стола и прошелся по кабинету. – Здесь вам важно понимать, Владимир Тимофеевич, что те же Микоян, Каганович, тот же Молотов, у них определенный иммунитет. А это значит, что даже если они куда-то… – здесь он сделал паузу и дальше продолжил в совершенно неприемлемом для него стиле: – Даже если они замешаны в каком-то очень неприглядном деле, мы закроем на это глаза… И Леонид Ильич тоже… До определенного момента.

– А является ли таким моментом взрыв АЭС? – так же в лоб задал вопрос.

Признаться. Меня эти двойные стандарты уже достали. И Удилов, как председатель Комитета, должен был быть на полшага впереди. Но он, неожиданно для меня, разозлился:

– У вас есть веские доказательства? – хлопнув руками по столешнице, он навис надо мной.

– Пока нет, но скоро будут, – ответил я, глядя ему в глаза.

– Вот как будут, так и поговорим, – ответил Удилов. – А пока… есть, в конце концов, презумпция невиновности…

Я встал, с укором посмотрел на него, и молча вышел из кабинета.

В УСБ окинул взглядом свою команду. Не было только Соколова, который отправился следить за Боннэр.

– Марсель, Газиз, на вас отпечатки этой суки… прости меня Господи, но по другому я ее не могу назвать. Где-то она должна была отметиться, вот нутром чую. И пока не найдете ее следы в картотеке, здесь не появляйтесь. Даниил, ты сейчас дуй в столовую, где назначена встреча, подготовь все. Федор там, с калининскими операми. Проинструктируйте, чтобы все прошло как по маслу. Обычная атмосфера, чтобы ни одной фальшивой ноты.

– Все будет пучком, – ответил Даня и, смахнув рукой в спортивную сумку кучу поводов со стола, вышел из кабинета.

– Карпов, теперь с тобой. Здесь должны принять задержанного по всем правилам, – сказал я.

– Понимаю, – кивнул Карпов. – С особым цинизмом.

– Люблю людей, которые все правильно понимают, – хохотнул в ответ и вышел.

Посмотрел на часы – около шести. Есть примерно час до встречи, может, чуть больше. Решил зайти в буфет.

Перед встречей с Ельциным был спокоен. Почему-то не было даже малейших сомнений в том, что все пройдет как надо. Я слишком хорошо знал его.

Взял порцию печени с картофельным пюре и, будто еще недавно не кривился от любой пищи, навернул с таким удовольствием, что самому смешно стало – как с голодного мыса сорвался!

Ельцин. Изобретать велосипед с ним не стал. Как сказал Капитонов, Ельцину очень нужен свой начальник КГБ по области. И за генерала Корнилова он впишется. Это я почувствовал и прочел в его голове еще в Свердловске.

А дальше поступил по той же схеме, как Сечин с Улюкаевым. Сечин подсунул миллион долларов Улюкаеву, и ФСБшники задержали его прямо с этим миллионом, прямо в машине. Но повелся уллюкаев не на деньг, а в первую очередь на авторитет Сечина, как на ближайшего соратника Путина. Так и Ельцин сейчас воспринимает меня, как ближайшего соратника Брежнева. Особенно, после тех съемок рядом с Уолтером Кронкайтом. И мне не стыдно, вот совсем не стыдно! Да я бы собственными руками удавил этого упыря Ельцина, но блин – презумпция, чтоб ее, невиновности, как сказал Удилов.

Что ж, сейчас и посмотрим, кто у нас самый невиноватый…

В полуподвал забегаловки напротив здания ЦК на Старой площади я вошел минут без пяти семь. Опытным взглядом окинул публику.

Неподалеку от входа сидели трое, по виду командировочных. В серых пальто, шляпы лежали рядом на столе. Тут же закуска – немудреная, сельдь под майонезом, тут же яйцо под тем же майонезом, рядом графинчик с водкой, уже початый.

– А я тебе говорю, нема фондов, – шумел один из них.

На что его сосед по столу меланхолично возражал:

– Кому нема, а кому ма, завтра снова пойдем.Чуть дальше, почти у самой стойки, пара в спецовке, по виду типичные сантехники, спорили с барменом, громко вопрошая:

– Вот ты меня уважаешь⁈

Я сел за стол посредине зала и, когда подошла раздатчица, попросил ее:

– Я тут товарища жду, мне пожалуйста чай и какую-нибудь плюшку.

– Ой, у нас сегодня ватрушки удались, вам точно понравятся, – улыбнулась она и, качая бедрами, удалилась за стойку.

Борис Ельцин и Капитонов вошли в забегаловку для командировочных спокойно, как к себе домой. И если Капитонов нервничал, я это очень хорошо чувствовал, то Ельцин был не просто спокоен, он был самоуверен настолько, что даже не допускал подвоха.

Он плюхнулся напротив меня, поставил на стол большую коробку, перевязанную лентой и заявил:

– Ну воо-о-от, я думал с вами в Свердловске по душам поговорить, ну во-о-от, так вот получилось, такая вот загогулина. Шта-ааа сейчас мне требуется…

«Дурак ты, и место твое на нарах. Как же ты меня своей простотой утомил. Как не приедешь, так обязательно в какое-нибудь дерьмо втянешь. И уж с Медведевым… неужели до такой степени дурак, что не чувствуешь, с кем разговариваешь?», – думал Капитонов, с тоской глядя на Ельцина.

А Ельцин не чувствовал. Он смотрел на меня с тем выражением лица, с которым когда-то, в моем уже прожитом будущем, ссал на колесо самолета. «Все вы такие, строите из себя чистеньких, а сами только и думаете, где руки нагреть. Скорее бы всю эту бодягу закончить, да по сто пятьдесят грамм принять», – подумал Борис Ельцин.

– Девушка, подойдите к нам пожалуйста, – я поднял руку, подзывая разносчицу. – будьте так любезны, грамм двести коньячка принесите?

– Вам какого? – раздатчица мило улыбнулась. – Грузинского? Есть «Варцихи». Или армянского?.

– Водки. Я по-простому, – отмахнулся от нее, как от назойливой мухи, Ельцин, махнув рукой. – Девушка убежала. – я к вам, Владимир Тимофеевич, как к серьезному человеку, с серьезным предложением… Надо нам серьезно познакомиться поближе, и я бы еще в Свердловске с вами подружился, но вот незадача с этой АЭС… – Ельцин достал из-под стола коробку, перевязанную ленточкой – голубой, завязанной красивым бантом сверху крышки. – Тут вот тортик, Ниана Иосифовна самолично испекла, думаю, шта-аа вам понравится…

Я усмехнулся.

– Да вы так на меня не кривитесь, вот Иван Васильевич не даст соврать, сколько приезжал, все время по высшему разряду принимали. И никогда не обижался, – говорил Ельцин, а капитонов, все больше бледнея, думал: «Что этот идиот несет? Что ему мозги совсем деньгами застило?»…

И я понимал, почему Капитонову сейчас хотелось провалиться сквозь землю. Иван Васильевич хоть и не участвовал напрямую в интригах. Но всегда держал руку на пульсе. Обладая фотографической памятью, он знал все обо всех. Именно это его качество и позволило мне склонить его на свою сторону в ловушке для Ельцина. Он точно знал, что после Белоярской АЭС на коне буду я. А я вовсю пользовался этим.

– Наине Иосифовне мой большой поклон, – я улыбнулся, склонил голову, – но право, не стоило так баловать простого работника комитета.

– Ну что вы, шта здесь немного… гм… сладкого. Чисто для знакомства. И за генерала Корнилова заодно покушаете. Очень он мне нужен. А я вам. – И Ельцин, взяв коробку двумя руками, пододвинул ее ко мне. – Это аванс, – он многообещающе посмотрел мне в глаза.

Я ухмыльнулся и дернул голубую ленту, развязав бантик.

– А теперь скажите, что здесь? – чутко спросил я, заглядывая в глаза Борису Николаевичу почти с ленинским прищуром.

– А здесь снятые подозрения с генерала Корнилова. – И все вопросы, которые будут адресованы его заму – Войцицкому.

– Интересно, Борис Николаевич, – я кивнул и тут же двое «сантехников» отклеились от стойки и подскочили к нам.

«Командировочные» из-за столика перед выходом подошли сзади.

– Возьмите в руки коробку, которую вы пытались передать полковнику Медведеву, – сказал один из командировочных, показывая Ельцину удостоверение.

Борис Николаевич побледнел, рванулся в сторону, но тут же оказался скручен «сантехниками». «Командировочные» тем временем, развязали ленту на коробке с тортом и нашим глазам предстали пачки денег – десять штук купюрами по сто рублей в банковской упаковке.

Я даже не понял, откуда появился фотограф, и только когда сверкнула вспышка, с удивлением обнаружил, что фотографирует «раздатчица».

– Борис Николаевич, давайте проследуем в следственное управление, где вы дадите объяснение по поводу происхождения денежных знаков, находящихся в коробке, которую вы предложили полковнику Медведеву Владимиру Тимофеевичу.

– Это нет, это не мое, это вот, Капитонов принес, я тут случайно, это провокация! – закричал Ельцин.

Капитонов скривился и подумал: «Мелко. Очень мелко плавает»…

Глава 20

Тем же вечером в приемной председателя Комитета я выслушивал Удилова. Он не кричал, даже на пол тона не повысил голоса, не тот человек, но его слова были сказаны таким ледяным тоном, что едва удержался, чтобы не поежиться.

– Вы, товарищ полковник, на особом счету у Леонида Ильича, но даже это не дает вам права принимать решения через мою голову, – Вадим Николаевич смотрел на меня с прищуром, губы сжались в тонкую нитку. – Арест Ельцина повлечет за собой множество вопросов. И как вы будете отчитываться перед Генеральным секретарем, я не знаю.

– Вадим Николаевич, задержание Ельцина было проведено в соответствии со всеми процессуальными нормами в момент дачи взятки должностному лицу при исполнении служебных обязанностей. Средствами объективного контроля зафиксировано предложение, умысел тоже на лицо, а дальше… Дальше уже дело прокуратуры, сформулировать обвинение и довести расследование до конца.

Откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди, невольно подумав, что стал закрываться от Удилова. Я доверял ему, но в нашей структуре доверие стоило очень дорого, иногда его ценой была жизнь. Видимо, он понял это, и уже совсем по другому произнес:

– Хорошо, сдаем все на прокуратуру, а Комитет тут не причем. Вы хорошо сделали, что пригласили прокурорских из Калинина. Меньше будет разговоров про новый тридцать седьмой год.

Удилов поправил перед собой карандаши и вздохнул:

– Я бы двумя руками за этот пресловутый «тридцать седьмой», но… – он замолчал, с минуту подумал, – … но с соблюдением норм социалистической законности, – и еле заметно улыбнулся.

Встал, прошел к окну, распахнул форточку и подставил лицо холодному ветру, словно температура в двадцать градусов в кабинете была для него слишком высокой.

– Вадим Николаевич, нам нужен карт-бланш на проведение некоторых следственно-розыскных мероприятий.

Удилов отошел от окна.

– Я всегда смотрю вечером на город и каждый раз напоминаю себе военное время. И говорю, может банальность, но лишь бы не было войны.

Он прошел на свое место во главе стола и внимательно посмотрел на меня.

– Если для предотвращения войны нужна ваша инициатива, Владимир Тимофеевич, то это малая цена за мир. Я еще в шоке от попытки устроить взрыв на АЭС.

– Кстати, какие-то подвижки у следствия есть? Кто убил майора Ушакова так и не выяснили? – задал я вопрос скорее для того, чтобы переключить внимание Удилова на другую тему.

– Работают ребята. Но пока безрезультатно. Во всей этой истории с попыткой взрыва АЭС чувствуется рука профессионала. Естественно, инспекция работает. К областному управлению очень много вопросов. Прежде всего к Корнилову.

Удилов вздохнул и продолжил:

– Сам Корнилов дома под нашим наблюдением. Его обязанности исполняет Войцицкий. Кстати, в Свердловске формируется местное управление собственной безопасности. Хорошо поработал ваш Соколов. Он в курсе, вам доложит. И с Мастерсом он очень виртуозно операцию провернул. Просто комар носа не подточит.

Удилов налил в стакан воды, отпил глоток и поставил на стол:

– Ладно, давайте вернемся к нашему вопросу. Так понимаю, Ельцина вы не зря на взятку вывели?

– Правильно понимаете, Вадим Николаевич, – кивнул я.

– Кто еще у вас на крючке? Не ошибусь, если предположу, что наша сладкая парочка?

– И здесь вы правы, Вадим Николаевич. Мои парни землю роют, чтобы выяснить, кто занял место настоящей Елены Боннер. Пока же под наблюдением, голословно обвинять никого не хочу.

– Это правильно, – Удилов посмотрел на меня пристально, в его взгляде читалось сомнение. – Значит так, Ельцина пока не трогайте, пусть дозреет до разговора. Я сам с ним побеседую. И завтра проведем совещание по внешнему контуру. Первое Главное Управление получило очень интересную информацию по одному очень важному совещанию в ЦРУ. Сейчас пока идите, отдыхайте. И долечитесь, в конце концов, чтобы не свалиться во время важного дела.

Удилов встал, протянул мне руку. Я пожал его сухую ладонь, вышел в приемную и с удивлением обнаружил там ожидавшего Газиза.

– Что случилось? – настороженно спросил я.

– Сейчас поедем к мужу Боннер, вы с нами? К бывшему мужу, – поправился он. – А потом к матери её тоже поедем. Карпов прислал доложить и спросить.

– Обязательно, – кивнул я.

Первый муж Елены Боннер, Иван Семенов, жил на Черемушках, в обычной четырехэтажной хрущевке.

Первый этаж. Поднялись по стандартной лестнице – ровно восемь ступенек до площадки первого этажа. Я поискал взглядом звонок, но его не было. Постучал раз, другой – никто не ответил. Толкнул дверь – она открылась.

Мы с Карповым вошли, Газиз остался на площадке, я услышал, как хлопнула подъездная дверь. Видимо, Газик решил подождать нас на улице. Что ж, это правильно.

В квартире горел свет – во всех комнатах. И первое, что сбивало с ног – запах. Он пробирался в ноздри едкой, затхлой пылью, с каким-то кисловатым, лекарственным душком. В комнатах пахло сыростью, старыми тряпками и давней, многодневной пьянкой. Обычное жилище алкоголика.

Типичная хрущевка, маленькая, тесная, с низкими потолками, которые давили сверху, как крышка гроба. Прихожая, точнее – крошечный коридорчик, упиралась в двери ванной. На вешалке, едва держащейся на гвоздях, висели драное старое пальто и стеганая телогрейка, покрытая масляными пятнами. Под ногами хрустел мусор – яичная скорлупа, окурки, крошки, обрывки газет.

Я прошел в зал. Комната была заставлена так, что в ней приходилось пробираться боком, как крабу. Основное пространство занимал большой продавленный диван. Какого он цвета был раньше, догадаться невозможно, сейчас его обивка по цвету напоминала летний асфальт – серая, с белесыми проплешинами. На нем лежало тряпье – застиранные простыни, одеяло с вылезшей наружу ватой.

Рядом, на облезлом табурете, стояла пустая бутылка из-под портвейна, в блюдце, полном окурков, дымилась папироса. Рядом валялся коробок спичек.

Обои на стенах когда-то были в веселенький цветочек и, видимо, светлыми. Теперь они стали желтыми, как зубы заядлого курильщика, в пятнах плесени и подтеках. Под потолком на обоях видны были черные отпечатки чьих-то рук. В углу колыхалась на сквозняке паутина, густая, как вуаль. Я подошел к окну. На подоконнике, заросшем пылью до состояния бархата, стояли три давно немытые кружки с коричневым осадком на дне и засохший фикус.

– Ну и где хозяин? – спросил я, скорее риторически.

Уже было понятно, что ловить здесь нечего. Но мой скептический настрой скоро прошел.

– О, да у меня гости! – раздалось от входной двери.

Оглянувшись, увидел человека неопределенного возраста. Он был здоров и широк в плечах, бугай, каких мало. За его плечом тощей тенью маячил Газиз.

– Ну что, мужики, составите компанию? – и он поднял вверх руку, в которой была зажата бутылка портвейна, ёмкостью 0.7 литра.

– Составим, – я усмехнулся. – Где пить будем, Иван Васильевич?

– Да в кухне, там места поболе, ответил первый муж Боннер и первым ломанулся на кухню, протаранив дверь. Дверь, стукнувшись о стену, жалобно звякнула стеклом.

Я прошел следом за ним к столу. Столешница была липкой на ощупь. На ней крошки, пятна, обрывок колбасной оболочки, пачка сигарет прима и сложенная вчетверо газета, на которой сох кусок хлеба с надкушенным краем.

Хозяин метнулся к раковине, выудил из горы грязной посуды стакан, наскоро сполоснул его тут же, под краном. Ножом срезал пробку и плеснул себе вина. Портвейн он заглотил в три глотка и, занюхав рукав, крякнул.

– Что, даже не спросите, кто мы? – поинтересовался я.

– Да я и так вижу, что спрашивать? – совсем не смущаясь, ответил хозяин квартиры без капли страха или любопытства в голосе. – Моя милиция меня бережет. Или брать выше? Судя по тому, что в штатском, комитетчики. И явно не по мою душу, потому что я ее давно пропил.

Он устало опустился на табурет и вся бравада вдруг покинула его.

– Что эта сука на этот раз натворила?

– Это вы, я так понимаю, о своей бывшей жене? – осторожно поинтересовался я.

– Да какая она мне жена⁈ Моя Ленка ух какая была! Веселая, просто огонь! Мы тут такой сабантуй устраивали на девятое мая – стены дрожали! – он обвел взглядом убогую кухню. – Правда, не тут, а в Ленинграде. Девчонки ее приходили, с кем она в санитарном поезде работала, и мои мужики, армейские друзья. Кто живым с войны пришел. Хорошо праздник отмечали, весело. Елена у меня песни так пела, заслушаешься. А как плясала? Ну, сматюгнуться любила от души, ну так войну, считай, прошли с ней, там без мата никак…

Я слушал молча, не перебивал его монолог вопросами. Понимал, что человек хочет выговориться.

– А потом ее как подменили. Как в пятьдесят девятом году уехала куда-то там на Восток, в Иран или Ирак – я их путаю. Так потом в шестьдесят втором вернулась, и она вроде, и не она. Смотрю – и не узнаю. Со спины вообще – она, фигура та же, ладная, ноги точеные, красивые. А вот взгляд такой, что страшно ей в глаза смотреть было. Безумные глаза. Как раз дело к девятому мая шло. А она даже не вспомнила про друзей. Про однополчан своих и моих. Мы-то собрались, стол накрыли… А она на нас так равнодушно глянула, детей собрала и ушла. Догнал уже на улице. Два слова всего сказала: «Жить с тобой не буду. На развод сам подашь» – и все.

Он встал, ткнул мне пальцем в грудь и спросил:

– Вот ты меня понимаешь, почему я пью?

Я кивнул и аккуратно отвел его палец от своей груди.

– Вот и я думал, может чем обидел ее, оскорбил. Ан нет, чист я перед ней. Хотя про нее много слухов ходило. Когда мы сошлись. И про Киссельмана я знал, и про остальных. А уж про Моисея Злотника мне все уши прожужжали. Да ладно, что уж теперь. Но вот что вам скажу… не моя это Ленка. Не моя! Вот я как понял, что другой человек вернулся с того Ирака… или Ирана… так и запил. Ну это после того, как я квартиру в Питере… в смысле в Ленинграде обменял на эту халупу. С доплатой. Деньги все ей отдал. Сказал на детей. Она деньги забрала и так мне в глаза посмотрела… А глаза-то не ее. У моей Елены в глазах искорки были желтые. Как светляки… А у этой глаза как вишни. Вроде цвет и похож, а искорки пропали…

Он начал наливать портвейн в стакан, но махнул рукой и приложился к горлышку бутылки. Я вышел из кухни, махнул рукой своим, чтобы шли следом.

– Где ее мать живет? – спросил, когда Газиз и Марсель уселись на заднее сиденье «Волги».

– На улице Чкалова, – ответил Марсель. – Это возле Садового кольца.

– Знаю, – коротко кивнул Николай и завел мотор.

Ехали молча. Разгромленная квартира и человек со сломанной судьбой оставили гнетущее впечатление.

Руфь Боннэр оказалась приятной женщиной без возраста. Характерные семитские черты лица, пышные волосы с редкими седыми прядями, домашнее платье с кружевным воротником и на ногах мягкие туфли без задников, которые назвать тапочками язык не поворачивался.

– Проходите, пожалуйста, молодые люди. Нет-нет, что вы, разуваться не надо, – она взмахнула руками, увидев, что Карпов начал снимать ботинки.

– Я не очень люблю вашу контору, но раз пришли, значит это важно, – и она поманила нас за собой. – Проходите в гостиную, молодые люди.

Здесь тоже был запах, свойственный, наверное, только этой квартире. Аромат старого дерева, начищенного паркета и едва уловимый аромат лилий. Я поискал взглядом, но цветов нигде не увидел.

Прихожая была просторной, с высоким потолком. Здесь царила тишина. Не мертвая тишина, а скорее мудрый покой прожитых лет.

По паркету, который едва слышно поскрипывал под ногами, я прошел в гостиную. Окна, высокие, почти от пола, выходили во двор-колодец. Свет фонарей, проходя сквозь густые ветви лип, ложился на ковер причудливым узором, прямо на застывший сложный орнамент.

Комната дышала историей. Она не была похожа на музей, нет, здесь жили, и это чувствовалось. У стены рояль «Беккер», его полированная черная поверхность, как зеркало, отражала блики хрустальной люстры. На крышке лежали раскрытые ноты. На резном дубовом комоде стояли массивные часы с бронзовыми стойками, рядом фарфоровые статуэтки. Рядом большая фарфоровая чаша с яблоками. Пахли они одуряюще. Интересно, откуда такие свежие?

Главным сокровищем этой комнаты были книжные шкафы, занимавшие одну стену с пола до потолка. За стеклами в идеальном порядке стояли тома в синих, зеленых, коричневых переплетах.

Атмосфера здесь была иной. Не давила, как в конуре у Семенова, а, напротив, возвышала. Каждый предмет мебели, каждая книга, каждый луч света, падающий на паркет говорили о порядке, уме и достоинстве.

Хозяйка села на краешек черного кожаного дивана с очень высокой спинкой. Над диваном картина в тяжелой золоченой раме. Я не уверен, что смог бы определить школу, что-то из работ ранних советских пейзажистов, цветущий луг под закатным, почти фиолетовым небом.

Перед диваном низкий круглый стол и два кресла рядом. Хозяйка предложила сесть и только потом спросила:

– Слушаю вас? – ее красиво изогнутые брови приподнялись, в глазах, золотисто-коричневых, почти янтарного цвета, светился вопрос.

Глядя в глаза матери Елены Боннэр, я понял о каких «искрах света» говорил бывший супруг, Иван Семенов.

– Руфь Григорьевна, у меня к вам несколько вопросов по поводу вашей дочери.

– У меня нет дочери, – спокойно ответила Руфь Григорьевна. – Та женщина, что приехала с Ирака, не моя хорошая еврейская девочка. И я рада, что могу об этом заявить открыто.

– А раньше не могли заявить? – поинтересовался Карпов. – Что вам мешало?

– Или кто? – уточнил я и добавил:

– Не ошибусь, если назову фамилию Микоян?

Руфь Георгиевна вздохнула.

– От этих Микоянов Лене всегда одни беды были. И молодая была, хорошо, вовремя на фронт ушла, как чувствовала. И потом. Как я не хотела, чтобы она ехала с той экспедицией, но Анастас Иванович упросил. Сказал, свой человек нужен ему там. А я ему еще за это все должна, – она подняла руки, браслеты со звоном съехали с запястий к локтям, и сделала круговой жест, будто хотела обхватить все сразу – стены, мебель, картины.