Текст книги "Институт сновидений"

Автор книги: Петр Алешковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Счастье

До сорока лет Генка успешно гонялся за селедкой по северным морям. Беда пришла неожиданно: когда он был в море, от него ушла жена, а на берегу вскрылась обычная для отрасли махинация, и нашего старпома списали на берег. Еще тяжело заболела мать. Генка пошел работать продавцом в мурманский магазин «Рыбалка». Так же дотошно, как искал в морях селедку, он изучил проспекты фирм, выпускающих аксессуары для любительского лова, и стал незаменимым специалистом. В выходные он срывался на окрестные водоемы и за десять лет изучил их так, что они ему порядком надоели.

К пятидесятилетию Генка сделал себе подарок – купил путевку на турбазу «Трехречье», что стоит на озере, в пятнадцати километрах от Старгорода. Генка попал в первый заезд, чем впоследствии гордился. Пять лет он ездил только на «Трехречье» – три раза в год, и по праву заслужил там кличку «Генка Мурманский», что выделяло его из общей массы фофанов, приезжающих купаться и развлекать своих женщин. Костяк базы – отставные бойцы «Альфы», офицеры ГРУ, успешные бизнесмены от ВПК были круче и намного состоятельней Генки, но его экипировка была не хуже. Он выезжал с базы перед рассветом, а возвращался в вечерней темноте, пропустив обед и ужин, даже когда рыба ни у кого не ловилась, Генка умудрялся привезти приличный улов. Он был создан ловить рыбу, как легавая создана охотиться на болотную дичь.

После ужина все собирались в каминном зале около бильярда, Генка сидел чуть в стороне, взгляд его блуждал по стенам, играл он плохо, а проигрывать не любил. Выпивал он умеренно, а выпив, признавался, что ничего так не ждет, как оказаться здесь снова. Рекордного судака на 10. 400, кстати, поймал Генка Мурманский. Его тут уважали, приходили за советом относительно снастей, заказывали ему новейшие прибамбасы, которые он продавал своим по оптовым ценам. Одно сильно его задевало – вся бильярдная была увешана фотографиями рыбаков с пойманными трофеями. Его же фото почему-то отсутствовало, хотя в первый же год он побил старый рекорд Сашки Пугача и взял сома на 79 кило. А через год Касым с Бородой вытянули из Бабкиной суводи чудовище на 84 и тут же удостоились трех фотографий при входе!

Друзей в Мурманске у него не было, он жил мечтой о «Трехречье»: ветер в лицо, буруны на озере у мелкого берега, цапли, стоящие в камышах, тихие речные заводи, глубокие омуты, где под ивами спят сомы. Генка бредил рекордным чудовищем за сто килограмм, знал, где и как будет его ловить, но никому о своей мечте, боясь сглаза, не рассказывал. Стоя за прилавком в Мурманске, меняя памперсы больной матери, он закрывал глаза и упивался картинами грядущей победы.

Генка верил в свое счастье. Но жизнь снова поставила подножку. Сперва умерла мать. Генка похоронил ее и заскучал. Выглядеть он стал неважно: круги под глазами, землистый цвет лица, хозяин магазина погнал его к знакомому врачу в ЦКБ. У Генки обнаружили лейкемию.

– С таким диагнозом живут долго, – сказал врач и тут же настучал хозяину. Тот немедленно уволил Генку из магазина, выдав, правда, премию в двадцать пять тысяч рублей.

Уволенный Генка шел домой и почему-то не думал, как обычно, о рекордном соме. Забрел в киоск «Связного», зачем-то оплатил через терминал мобильный, нажал на кнопочку с эмблемой «Билайна», получил чек. Звонить ему было некуда и некому. Вдруг среди знакомых эмблем мобильной связи и Интернет-провайдеров он углядел незнакомый символ: выпрыгнувший из воды лосось над солнечным диском. Под рисунком строгими прямыми буквами было написано: «Счастье». Генка сунул в щель тысячную, автомат плавно втянул ее, проурчал и выдал чек с надписью: «Оплата произведена, спасибо!».

Через час ему позвонил хозяин «Трехречья» Егор. База купила круизный катер, Генке предлагалось стать его капитаном. Егор торопил, но Генка для солидности выторговал неделю на сборы. Приезжая с рыбалки, он собирал сумку с вещами и тубусы с удилищами уже через три дня, как только белье просыхало после стирки. Они и сейчас ждали своего часа в чулане. Дома он запил кефиром таблетки, прописанные врачом, посмотрел на часы – на самолет он успевал. По дороге в аэропорт заехал в «Связной», но терминала там не было.

– Увезли на профилактику, оплачивайте через кассу, – сказал ему менеджер.

Генка улыбнулся и покачал головой. Он улыбался весь полет, смотрел и радовался выплывающим из облаков сомам-чудовищам. Одного такого он обязательно поймает в Бабкиной суводи и лично повесит фотографию в столовой, прямо над камином, ребятам на память!

Песочные часы

Детство до школы Серега Кузнецов прожил в деревне у деда, пока мама, потеряв мужа, безуспешно пыталась устроить в городе личную жизнь. С дедом они косили траву кроликам и кормили кур. Еще у деда были песочные часы: две колбы мутного стекла, запаянные в медную оправу с вырезанным на ней знаком, похожим на кривоногий домик. Дед привез их с Маньчжурской войны. Песок падал сверху вниз так медленно, что казалось, не сыпется вовсе. Играть с ними запрещалось.

Вечером, после ужина, дед садился на лавочку перед домом, раскуривал трубку и произносил, как заклинание: «Эх, кабы повернуть время вспять, так ли б было все опять?» Оставив вопрос без ответа, пускал вверх плотное кольцо дыма, и оно истаивало в воздухе. Жить в деревне было здорово, день тут был бесконечен и тянулся до тех пор, пока сон не сбивал с ног.

Школу Сергей закончил с золотой медалью назло матери, чтобы не в чем было его упрекнуть. Еще он играл в школьном театре, куда пришел в девятом классе, когда по уши влюбился в Настеньку К. Когда примадонна произносила монолог Катерины из «Грозы»: «Отчего люди не летают?», у Кузнецова перехватывало дыхание, ему казалось, что сейчас налетит ветер и унесет его любимую навсегда. Ночью после выпускного он увел Настеньку гулять на набережную реки, признался ей в любви.

– Ты едешь в Москву, а я хочу прожить жизнь здесь, с пользой для Старгорода, и еще я тебя не люблю.

Он тогда сбежал в деревню. Дед к тому времени умер, дом стоял пустой. Сергей не спал ночь, курил и пил крепкий чай. Песок в часах в изголовье дедовой кровати, похоже, струился теперь быстрее, чем в детстве, но Сергей тогда не придал этому значения. Он думал о Настеньке, и поклялся, что добьется в жизни всего, чего захочет, в том числе и ее руки.

Кузнецов поступил в МГУ. По окончании заехал в Старгород, похоронил мать и улетел на стажировку во Францию, а после в Японию. Он остался один. Песочные часы деда всегда возил с собой, как память, но никому их не показывал. Как бы он объяснил то, что песок из верхней колбы ссыпался теперь еще стремительней, причем нижняя колба всегда оставалась наполненной чуть больше половины. Почему-то он никогда не стремился разгадать это чудо. Еще Сергей заметил, что стоит ему перевернуть часы, как на него сразу нападает апатия, дела идут из рук вон плохо, и ритм сердца меняется – оно начинает стучать с перебоями, словно страдает от нехватки кислорода.

Чтобы поддерживать работоспособность Кузнецов каждое утро тренировался в спортзале, а после учился как заведенный. В 90-е время понеслось галопом, стране не хватало специалистов международного класса, и Сергей не упустил свой шанс. В 24 года защитил кандидатскую по экономике и поступил на работу в очень крутую компанию. Скоро Кузнецов стал самым молодым и самым перспективным начальником департамента. Он был завидным женихом, но женщины его не интересовали.

Он много работал, и вот ему предложили возглавить строительство фосфатного комбината в Старгороде. Новая должность давала ему в родном городе власть, сопоставимую с губернаторской. Все эти годы Кузнецов не забывал о клятве. Доверенный друг сообщал, что после школы Настенька закончила педагогический, вышла замуж, родила сына, развелась и теперь преподает в родной школе математику.

Первое же, что он сделал, оказавшись в Старгороде, – поехал к ней домой. Настенька гостю обрадовалась, поила Сергея чаем «Липтон» с клубничным вареньем, пытала про Японию и Францию, нет-нет да бросала взгляд на сотню роз, что поставила в эмалированное ведро на табуретку в углу, где на Новый год всегда стояла елка. Сергей вдруг поймал себя на том, что женщина напротив ничем не напоминает ему героиню из «Грозы», которую он полюбил. Окно было открыто, стоял душный вечер. Настенька просила компьютеров для школы. Еще она ругала ЕГЭ, и, войдя в раж, уже не слышала, что говорил ей про систему образования во Франции и в Японии Кузнецов. Отсидев час, он откланялся. Провожая, Настенька чмокнула его в щеку.

Набережную, где он когда-то признался в любви, стали подсвечивать. Кузнецов ехал медленно, смотрел на масляную воду реки, в которой отражались фонари. Японский профессор объяснил, что иероглиф на часах означает «время». Кузнецов вспомнил дедову поговорку, сложил пальцы в фигу, и показал ее кому-то в ночь. Дома машинально взглянул на часы: песок стремительно ссыпался из верхней колбы, но в нижней его не становилось больше. Кузнецов достал органайзер, записал в графе «8-30»: «Компьютеры» и потушил свет. Он спал нервно и свил простыню в жгут, как делал это в детстве в деревне.

Козлы и бараны

В институте стран Азии и Африки Алиса защитила диплом на тему: «Канрёдо – буржуазная идеология чиновничьего аппарата в послевоенной Японии». После, стажируясь в Токийском университете у профессора Ёитиро Симады, услышала сформулированное им кредо чиновника: «Человек должен плыть вместе с течением так, чтобы его не утащило в море и он не потерял навсегда землю». Высказывание сэнсея Алиса поместила в кедровую рамку и повесила напротив рабочего стола. Еще профессор научил ее делать дыхательную гимнастику. Комплекс упражнений помогал направить внутреннюю силу «хара» на достижение главной цели, сохраняя при этом внешне полную невозмутимость.

Отец, крупный советский чиновник, пристраивая дочь после университета в свое ведомство, напутствовал ее русской сказкой о льве, пришедшем в лес на воеводство.

– Не забывай кланяться вышестоящему воеводе козлом и бараном и все будет хорошо.

Так она всегда и поступала. Начальники продвигали Алису, ценя ее покладистость и острый ум, при этом делали стойку на ее осиную талию, но Алиса оставалась верна Оладию Евлампиевичу, успешному художнику, за которого вышла замуж, вернувшись из Японии. Секретарская позиция в Союзе художников, кормившая в советское время, в новой России оказалась не так важна. Когда Алиса перебралась в культурное ведомство, она стала помогать мужу с заказами. Она всегда умело пользовалась госресурсом, не жадничала, но и не упускала своего, ибо понимала, что чиновник в традиционной России – неистребимая сила, ничто и никто не отменит принцип воеводства. Папа был прав: «козлы и бараны», превращенные в кирпичи ее дачи на Клязьминском водохранилище, – были немы, как и полагается скоту.

Проводя государственную линию приходилось много бороться с косностью и провинциализмом, но она любила борьбу. Вот, к слову, вышло недавнее постановление правительства о прекращении федеральных дотаций региональным музеям, предприятия культуры должны сами учиться зарабатывать деньги. Под сокращение попал и музей керамики в Старгороде. Музей провинциальный, с раздутым бюджетом в миллион долларов в год, знаменитый лишь археологической экспедицией, которую, посетил сам Путин, и даже выделил деньги на строительство раскопа под открытым небом. Деньги присвоил верный ей директор и прислал откат. И все бы утряслось, если б не мелкий баранишка от науки, раздувший эту историю в местной прессе. Директор испугался, уволил предателя, а экспедицию прикрыл.

Алиса срочно выехала в Старгород, гасить скандал следовало в зародыше. Директору музея она устроила такой разнос, что всем стало понятно: дни его сочтены. Группа археологов, возглавляемая желчным доцентом-провокатором, глядела на нее недоверчиво. Алиса нарочно говорила тихо, но доверительно, глаза ее были закрыты веками, так что верхнее освещение мешало видеть их выражение (тактика, подсмотренная еще у японцев), назвала директора расхитителем и просила подождать год, в течение которого все окончательно решится. Сговорились так: музей будет расформирован, а затем создан заново. Археологам же следует пока организовать независимую структуру, типа «ОАО», что позже станет костяком нового музея. Грант на раскопки сделает ученых свободными от прежнего начальства.

В глазах бунтарей загорелась надежда – как будто от их научных изысканий что-то изменится. В Старгород начинали стягиваться большие деньги, московский генерал затеял тут не без Алисиной помощи реконструкцию исторического центра. Археологический контроль при строительстве был ей нужен, а кто будет этот контроль проводить и докладывать, ей было без разницы.

Уезжая, бросила фразу: «Заходите в гости, я всегда рада помочь».

Вечером, на даче, Алиса села в кресло-качалку под яблоней. И тут позвонил директор музея, он лебезил, каялся, обещал. Гордый ученый не позвонил, не «поклонился козлом и бараном» и упустил свой шанс. Через год все забудется, она решила простить верного директора.

На даче жили разные животные, это теперь стало модно. Оладий, видя, что жена не в духе, подвел к ней любимую козочку Глашу. Козочка взяла из Алисиной руки морковку и облизала ей ладонь. – Веди доить, надоела!

Муж покорно повел Глашу вглубь участка. Оладий Евлампиевич давно ей надоел, взять с него было, что с козла молока. Алиса закрыла глаза, глубоко втянула носом воздух, сконцентрировавшись на своей «хара», представила себя плывущей в безбрежном океане. Кресло слегка покачивалось, успокаивало. Легкой изящной ступней на всякий случай поискала землю – нет, не потеряла и не потеряет никогда!

Наш прогресс

Тыловую часть в Панкратовке, что утонула в лесных болотах к северу от Старгорода, расформировали в начале 90-х. Вскоре после приказа в котельную поселка перестали подвозить уголь. Двухэтажные силикатные бараки высунули из окон трубы буржуек и стали похожи на Тихоокеанскую эскадру, ожидающую в гавани Порт-Артура своей гибели. Ветераны дважды в год писали в военное ведомство, им полагалось переселение в благоустроенные квартиры, но ведомство о них забыло. За пятнадцать лет из восьмидесяти двух офицерских семей в Панкратовке осталось сорок три.

В первый же год отставники посадили огороды и совсем превратились бы в крестьян, если б не подполковник Семен Семенович Пороховница. Понимая, что мужиков надо чем-то заинтересовать, бывший командир сорвал с ворот гаража выцветший лозунг: «Наш прогресс шагает в лес!» и приколотил вывеску «Автоклуб „Варяг“». Начали так: притащили из оврага танк «Т-34» и отремонтировали его до состояния боевой готовности. Затем в болоте обнаружили остов легкого танка «БТ-7А». Этот уже относился к раритетным, пальцев на руке хватило бы, чтоб пересчитать выжившие экземпляры. Единомышленники разыскали чертежи, воссоздали машину во всей ее красоте и мощи и поставили на ход. За полтора десятилетия ремонтные мастерские воинской части дали новую жизнь нескольким «ЗИСам 151», в них почти из ничего слепили трехтонник «ЗИС-5» 1934 года выпуска с колесной базой 6х4, немецкую и отечественную самоходки и фашистский «Тигр». Гордостью коллекции стали один из первых грузовиков «Freight-Liner» серии 1940 года, выпущенных Джеймсом Лейландом сотоварищи на заводе в Юте, еще до переезда корпорации в Портленд, и «Газ-А», по легенде участвовавший в автопробеге 1933 года через Каракумы, описанный в книге Ильфа и Петрова. За эти две машины, коллекционеры предлагали бешеные деньги, но клуб «Варяг» шедеврами не торговал. В самом начале деятельности Пороховница, скупил по дешевке много старых «Волг», «Побед», «Москвичей», «ЗИСов» и «ЗИМов». Отдельное подразделение – ИЧП «Варяг» – восстанавливало эти машины на заказ.

В новом тысячелетии, в связи с повышенной модой на старые авто, предприятие стало, наконец, давать доход. Двадцать два механика, четыре специалиста по запчастям, бухгалтерия и подсобные рабочие – почти все отставники – всеми ими управлял Семен Семенович, и, что особенно важно, никто не оставался обиженным.

Клуб начал участвовать в выставках ретротехники, о нем сделали передачу на ОРТ. Тут уж на него положил глаз сам губернатор, большой любитель старины. Расположить героическую технику у стен Кремля незадолго перед выборами в Думу, куда он метил, показалось ему правильным политическим решением. Что касается «Газа А», влиятельный силовик как-то намекнул, что будь она у него, он смог бы уладить разногласия, что сложились у нашего воеводы с Москвой. Губернатор намекнул – Пороховница жестко потребовал в обмен квартиры для отставников. Тогда в конце апреля в поселок прислали фининспекцию, и перед директором ЧП замаячил срок.

9 мая колонна из двух танков и трех грузовиков с наряженными в полевую форму панкратовцами высадилась десантом на главной площади Старгорода. Милиция их пропустила, приняв за столичных артистов. На площади люди в хаки достали плакаты: «Даешь обещанные квартиры!», танки нацелили пушки в сторону Большого дома. Пресса защелкала фотоаппаратами.

Специальная комиссия Минобороны высадилась в Панкратовке через неделю и заключила с отставниками договор, по которому обещалась за два года переселить всех в теплые квартиры. Событие показали в «Вестях», диктор говорил о прогрессивных веяниях, о государстве, повернувшемся лицом к военнослужащим. Москва под шумок сняла губернатора. Технику передали в старгородский музей. «Газ А» силовику не достался.

Пороховница выиграл единственный бой в жизни, но на новую квартиру не поехал. Он обосновался недалеко от поселка в бревенчатом доме у реки и завел пасеку.

Корреспондент «Старгородского глашатая» попытался взять у него интервью. Подполковник сходу ошарашил его вопросом: «С точки зрения ума технический прогресс есть движение поступательное?» И сам же ответил: «А если даже и так, я от него устал», – налил медовухи, чокнулся с газетчиком и выпил. Интервью не случилось, пьяного корреспондента отвезла домой попутная хлебная машина.

Пороховница слукавил: на телегу он не пересел, ездит по полям на новейшем дизельном «уазике», а реставрационное предприятие, переселившееся в Старгород, выплачивает ему хорошие проценты от прибыли. Работая на пасеке, он обыкновенно напевает песню о том, что любой солдат имеет право у тихой речки отдохнуть.

Доброта

Больные глаза Перса преследовали Марину всю ночь, она спала нервно, скинула легкое одеяло и замерзла, на дворе начиналась осень. Она проснулась разбитой, чуть не опоздала к клиентке, и делала мейк-ап машинально, только к концу процедуры собралась и результатом осталась довольна. Когда клиентка ушла, Артавазд – владелец салона «Диориссимо», где Марина работала вторую неделю, опять прочитал ей лекцию.

– Не украшай клиента, ломай стиль. Пришла блондинка, перекрась ее в брюнетку, не будь добренькой, нельзя идти у них на поводу!

Вчера он запретил ей стричь новых клиентов и в наказание посадил Марину на мейк-ап. Марина тогда смолчала, перечить армянской звезде она и сегодня не стала. Вышла в город, на чистый и холодный воздух. Шла и думала, что пора доставать пуховое одеяло. Больного добермана она подобрала семь лет назад в подворотне, вылечила у ветеринара и назвала Персом. Муж требовал пса усыпить, боялся его, а может и ревновал. Марина отказалась, тогда муж с ней развелся. Теперь вот Перс умер.

Дамы, над которыми Артавазд совершал насилие, вставали из кресла, крутя непривычно остриженной головой, расправляли плечи, словно собирались нырнуть с вышки, тщательно скрывали испуг, зеркала в салоне притягивали и страшили их одновременно. Артавазд был мачо, многим он нравился. Маринины клиенты не шли на кардинальные перемены. Ей было интересно внести изменение так, чтобы оно только подчеркнуло выбранный образ. Наверное, следовало уходить отсюда, но «Диориссимо» находилось в центре города, что было удобно для клиентов, и в этом была засада.

На Посадской площади Маринино внимание привлекла старушка с авоськой. Жидкие волосы, убогий перманент, убогое же пальтецо, вытертые тряпичные туфли. Заискивающе глядя в глаза прохожих, старушка что-то просила, получала резкий отказ, и упрямо повторяла свои попытки. Марина подошла к бабушке.

– Милая, где улица Гарибальди? Я, кажется, заблудилась. Марина не слыхала о такой улице. Как бабушка попала сюда, она толком объяснить не могла. Марина повела ее в милицию. Выслушав их, дежурный сержант рявкнул:

– Улицы Гарибальди в городе нет. Ждите, будем определять в спецбольницу.

Бабушка сжала губки и стала похожа на больного голубя.

– Взяла б ты меня к себе, я бы тебе денег заплатила, – попросила вдруг бабушка.

Вопрос привел Марину в замешательство, старушка растерянно моргала. Тогда Марина отвела ее домой, отмыла в ванне, накормила и уложила спать. Перед сном зачем-то рассказала ей о ссоре с Артаваздом и о смерти Перса. Бабушка слушала, кивала с умудренным всезнающим видом. Утром она освоилась, приготовила блинчики с мясом, сварила суп, но на улицу не рвалась, боялась потеряться снова. На следующий день бабушка пропала. На плите оставила горку котлет в глубокой тарелке, выключила газ, ключ, как наказывала Марина, положила под половичок. В доме ничего не пропало, видимо старушка снова ушла в магазин.

Через три дня, утром в воскресенье, она подъехала к дому на большой американской машине в сопровождении шофера-телохранителя. Бабушка успела покрасить волосы в мягкий красно-коричневый цвет, что идет темноволосым женщинам, и не выглядела поникшей и ненужной.

– Я обещала денег дать, – пропела она с порога и положила на стол сверток. – А эксперимент на площади, это потому, что прочитала в Интернете выводы социологов, мол, общество добреет на глазах. 69 % считают, что бродяг надо лечить и помогать им в трудоустройстве, и только 23 % опрошенных, уверены, что бродяжничество надо запретить законом, как раньше, а бомжей ссылать в специальные лагеря. – Она улыбнулась: – Я на площади три часа простояла пока тебя встретила. Насчет денег не беспокойся, сын был коммерсант, умер месяц назад, детей не оставил. Мне всех его денег не съесть, еще и останется. На Малой Посадской продается помещение булочной, купи его, переоборудуй и стриги, как считаешь нужным, сама к тебе на прием запишусь. Заведи щенка и не скучай.

Отставила чашку с чаем, что налила ей Марина, и, довольная произведенным эффектом, была такова.

Марина вскоре купила помещение в том месте, где ей посоветовала бабушка, набрала штат, ее салон процветает. Щенок теперь подрос, этот стройный доберман охраняет хозяйку на прогулках, и если вы считаете, что эта порода опасна, Марина разубедит вас, объяснив, что все дело в воспитании и доброте. С ней глупо спорить – стоит только Арто поднять на вас большие миндалевидные глаза, как ваша рука непроизвольно тянется его погладить, что умный пес позволяет делать всем нормальным, расположенным к его богине людям. Что же касается выводов господ социологов, то они люди ученые, им видней.