Текст книги "Полюс Лорда"

Автор книги: Петр Муравьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Вдвоем мы вошли в здание. В вестибюле было темно. Стэн вынул продолговатый предмет и протянул мне.

– Это, – сказал он, – на всякий случай. Если придется, бей сильно, сверху или по затылку, а то лбы у этих сволочей как у буйволов!

Я кивнул и взял предмет, оказавшийся отрезом железной трубы, зашитым в тряпку. Мы стали подниматься по лестнице, пока не достигли четвертого этажа. Я шел сзади, чувствуя, что у меня подгибаются коленки и стучат зубы.

Подойдя к одной из дверей, Стэн дважды постучал, затем, подождав, стукнул еще. За дверью послышались шаги.

– Отойди в сторону… и спрячь трубу! – прошептал мой партнер так, что я отпрыгнул на три шага.

Дверь приоткрылась, и кто-то в щелку спросил Стэна, что ему нужно.

– Это ты, Элмер? – ответил тот вопросом и тут же, торопясь, прибавил: – Есть товар, по хорошей цене… – И вынул из кармана плоский сверток.

На какое-то время воцарилось молчание; тот, за дверью, колебался. Но вот дверь открылась, и Стэн исчез за ней. Замок щелкнул, затем сразу послышался глухой удар, какая-то возня, легкий вскрик, еще удар и еще крик, но уже послабее… Не успел я опомниться, как увидел в дверях Стэна, а рядом с ним другого человека, который стоял в довольно необычной позе, перекошенный в плечах, с бессильно поникшей головой.

Стэн шагнул через порог, его спутник проделал то же. В следующий момент я заметил, что левая рука человека перекинута за шею Стэна и крепко притянута вниз левой рукой того. Правой Стэн поддерживал свою жертву под мышку. Вот человек что-то промычал и с усилием поднял голову – я тотчас узнал Карсона.

– Двигайся! – скомандовал Стэн, и я послушно стал спускаться по лестнице, а он за мной, неся повисшего у него на шее человека. Легкое мычание не прекращалось.

Через минуту мы были на улице. Стэн поднял Карсона и, подойдя к машине, сбросил его на дно грузовика.

– Полезайте туда оба! – продолжал распоряжаться он. – Там веревки, скрутите ему руки за спиной, да покрепче!

Мы с Биллом едва успели залезть внутрь, когда машина тронулась. Билл засветил карманный фонарик и, найдя веревку, бросил мне.

– Вы вяжите, а я посвечу, – сказал он.

Я принялся за дело, но, хотя лежащий не оказывал сопротивления, у меня ничего не клеилось: руки дрожали, веревка спадала, да и вообще я плохо себе представлял, как это делается. К тому же, когда свет от фонаря упал на лицо пленника, я заметил, что правый его глаз полузакрыт, надбровная дуга выросла в огромную черную шишку, а из уха струится кровь. Мне стало дурно, и я выронил веревку. Тогда Билл передал мне фонарь.

– Помогите перевернуть его на живот! – сказал он.

Мы начали возиться над телом, но тело вдруг стало корчиться и подниматься на колени.

– Ударьте его! – вскрикнул Билл прерывающимся голосом. Я выхватил палицу, но опустить ее на голову Карсона не мог.

– Ударьте вы! – почти взмолился я и направил на Билла фонарь. Все, что я увидел, были широко открытые, полные ужаса глаза. А к этому времени жертва наша уже привстала на колени и, опершись на руки и мыча, раскачивала головой.

– Валите его! – взвизгнул Билл и бросился на Карсона. За ним бросился я. Мы без труда повалили его и кое-как связали. В это время машина остановилась. Еще через мгновение мы услышали голос шофера:

– Как там у вас?

– Все о'кей! – ответил Билл.

– Тогда давайте его сюда! И уберите к черту фонарь!

Бестолково суетясь, мы потащили тело к выходу. Стэн подхватил его снизу и уж совсем было взвалил себе на плечи, когда неожиданно то, что было телом, ожило, вырвалось и сделало несколько шагов в сторону.

В мгновение ока Стэн настиг беглеца. Послышались удары: один, другой, затем глубокий клокочущий хрип, и вот уже Стэн опять понес на себе мешкообразную ношу. Вполуоборот он грубо крикнул мне:

– Чего стал? Иди за мною!

Только сейчас я заметил, где мы находимся. В темноте вырисовывались контуры недостроенного здания. Там и здесь возвышались горы песка и щебня, валялись кучи досок и брошенные как попало строительные балки. Странный шум доносился из-под земли.

Спотыкаясь и оступаясь, я побежал за Стэном; он уже входил в черную дыру, оставленную для дверей. По тому, как уверенно он шагал, можно было подумать, что у него кошачьи глаза.

– Куда мы идем? – спросил я, с трудом нагнав его. Верзила не ответил. Еще через несколько шагов я заметил проникавший откуда-то снизу тусклый свет. Мы остановились перед лестницей, ведущей в погреб. Стэн скомандовал:

– Бери его за ноги! И ступай осторожней, здесь повсюду торчат железные прутья.

Он был прав: вскоре я больно ударился об один, затем зацепился за другой. То же произошло с моим спутником. Мы стали.

– Эй, Том! – крикнул Стэн. – Ты здесь, Том?! – Ему пришлось еще немало покричать, прежде чем внизу послышались шаги и чей-то голос пролаял в темноту:

– Это ты, Стэн?

– Я! Иди посвети, а то мы здесь как рыбы на крючьях!

Узкая полоска света вынырнула из-за угла и ударила нам в глаза. Тот, кто держал фонарь, некоторое время внимательно нас рассматривал.

– Что случилось? Или у вас своего фонаря нет? – спросил он.

– Фонаря! – передразнил его мой спутник. – Ты вот потащи эту тушу, да еще с таким помощничком, так будешь знать! Свети сюда, видишь, что застряли!

Через полминуты мы высвободились из мышеловки и двинулись дальше по коридору. Я терялся в догадках: зачем мы здесь очутились? Набравшись храбрости, я нарочито грубо спросил:

– Какого черта мы сюда приперлись?

Такой язык, видимо, был более понятен этим парням. Оба засмеялись, а Том отвечал:

– Здесь семейная усыпальница для вашего клиента! – И опять захохотал.

Мы завернули за угол и очутились в низком сыром помещении. Первое, что бросилось мне в глаза, была бетономешалка; большой серый барабан медленно вращался, издавая скрежет. У стены слева заметно выделялось продолговатое бетонное возвышение, полое внутри.

– Что, готов? – Том кивнул в сторону тела, которое мы опустили на пол.

– Готов! Куда его?

– Ты что, ослеп?

– А, вот это! Прекрасный саркофаг, только как же это…

– Не твоя забота. Это только фундамент для аппаратуры, понимаешь?

– Что ж, мне наплевать. Так, значит, кладем?

– Бери его!… Постой, карманы обыскал?

В тот же миг оба бросились к телу. Кошелька не оказалось, зато с пальца Карсона удалось снять кольцо. Стэн спрятал его в карман, сказав:

– Кольцо я переделаю.

– А я?

– Не жадничай, ты свое получишь…

Они еще препирались между собой, а я стоял в стороне, медленно, против воли, осознавая значение происходящего. Тяжелый сырой запах заполнял помещение; блики света от коптящего фонаря уныло перемежались тенями, шатающимися стенам. Тело человека продолжало недвижно лежать на полу.

– А ну, берись! – услышал я голос Стэна; он нагнулся и подхватил тело под мышки. В тот же момент третий участник действия направился к. вращающемуся барабану. Пока мы вдвоем укладывали тело, лицом вниз, в «саркофаг» – значение. этого слова только сейчас дошло до меня, – Том подкатил ближе бетономешалку и наладил желоб На момент остановился, что-то соображая.

– Хорошо было бы его утрамбовать, – пробор мотал он.

Стэн выпучил свиные глазки.

– То есть как это?

– Воздуху в нем много, бетон может осесть, – Сказав это, Том влез в бетонную коробку и, переминаясь с ноги на ногу, принялся «утрамбовывать» тело. Послышались хлюпающие звуки, откуда-то кажется из ушей, а может, и рта, побежали темные ручейки.

Я чувствовал, что холодею от ужаса и отвращения

– Он жив! Он жив!… – начал было я, да так к не закончил: голова Карсона дернулась, пальцы связанных за спиной рук зашевелились. Я схватил Стэна за рукав.

– Так нельзя, понимаете! Он жив!

Стэн грубо вырвал руку.

– Не нравится, так тяпни его еще раз! На, бери! – И он протянул мне палицу.

– Я не могу… не хочу! – слабо отвечал я, отступая.

– Тогда заткнись, сосунок, а не то я тебя… – Он угрожающе шагнул в мою сторону…

– Да ну вас! – услышал я голос Тома. Он вылез из ниши и подошел к нам. – Счеты будете сводить на улице! – И затем, ухмыльнувшись, добавил: – Второго саркофага у меня не припасено!

Стэн утих и отвернулся, а наш хозяин подошел к машине и повернул поочередно два рычага.

Серая густая масса хлынула по желобу. Я стоял поодаль и не видел того, что лежало внизу, но по физиономиям этих двоих мог заключить, что происходит. Вот Том вздохнул и, почесав в голове, что-то удовлетворенно буркнул и вынул из-за пазухи плоскую бутыль.

– Да будет ему легка дорога в ад! – сострил он и принялся тянуть из бутылки, не спуская глаз с заполняющейся коробки. Затем передал бутыль Стэну.

Еще через две минуты все было готово. Том выключил мешалку и, выровняв по краям образовавшуюся призму, обратился к нам:

– А теперь смывайтесь, да без шума!

– Без тебя знаем! – огрызнулся Стэн и направился к лестнице; я за ним.

Выходя из здания, я старался не смотреть по сторонам, чтобы не запомнить места. Я ни о чем не думал; думать было страшно, к тому же я был истощен душевно и физически. Скорее вон отсюда, скорее домой! Я стучал зубами, уверяя себя, что это от холода.

Билла мы застали в состоянии возбуждения.

– Все о'кей? – обратился он к Стэну, но тот вместо ответа скомандовал:

– Полезайте оба назад!

– Это зачем? – неуверенно запротестовал Билл; он, видимо, основательно продрог – ночь выдалась холодная.

– А затем, чтобы нас не заметили вместе, вот зачем! – ответил Стэн и полез в кабину.

Мы тронулись. Некоторое время Билл молчал, потом не выдержал.

– Как это произошло? – тихо спросил он.

Я не отвечал.

– Алекс! – Он слегка тронул меня за рукав.

– Оставьте меня в покое! – почти закричал я. – В следующий раз я останусь в машине, а вы пойдете ассистировать нашему «шефу», тогда и узнаете!

Билл удивленно посмотрел на меня, но ничего не сказал. В полном безмолвии мы доехали до города.

***

Утром я проснулся в половине двенадцатого. Меня знобило. Я позвонил на службу и сказался больным, а сам выпил кофе и снова улегся. Просыпался несколько раз – сперва в два часа, потом около трех, окончательно проснулся к четырем. Озноб не отпускал, и я, накинув халат, расположился в кресле. Хотел было ни о чем не думать, но из этого ничего не вышло.

Кто это сказал, что можно ни о чем не думать. В последнее время я все более убеждаюсь, что это простая игра слов. Можно не сознавать, что думаешь, но не думать нельзя, потому что мысль – часть жизненного процесса, замедление которого привело бы к гибельным последствиям. Здесь и приходит на помощь подсознание, и мысль переключается туда и там работает вхолостую, как работает в коробке скоростей отключенная зубчатка.

– Вхолостую ли? – Это не я сказал, хотя вопрос и придуман мною.

– А почему бы и нет? – отвечаю я вопросом же, зная на этот раз, что говорю я.

– А потому, – подхватывает кто-то спрятавшийся рядом, – что там могут быть и иные колесики, такие, что приводятся в движение ремнями…

– Ремнями? – смеюсь я. – В коробке скоростей нет ремней. Это знает ребенок.

В пустом стакане, что стоит передо мной, что-то слабо мерцает. Теперь я догадываюсь, откуда доносится голос. Вот он опять:

– Зачем же непременно скоростей? Да и коробка здесь ни при чем, разве что в самом отвлеченном смысле. А ремни бог знает откуда тянутся – из пространства.

– Вы это насчет астрологии? – усмехаюсь я.

– Не придирайтесь! А впрочем, может быть, и астрологии. Интерес к этой штуке в наши дни немалый. Видали, сколько книг об этом? Во! – Стакан развел руками.

Мне становится не по себе: как же так, стакан и… руки?

– А подсознание, как с подсознанием? – спрашиваю я.

– Ах, какой нетерпеливый! Ну, да ладно: ремни-то не только в пространстве, но и во времени…

– Не понимаю.

– Гм! Я ведь тоже не ученый. Как бы это попроще? Слыхали о такой штуке – атавизм?

– Странный вопрос, конечно, слыхал. Так значит…

– Вот именно! – одобрительно закивал стакан… Или нет, на этот раз не стакан. В кресле напротив расположился другой, кого я, странным образом, не удосужился до сих пор рассмотреть. Теперь увидел: это – Брут.

– Когда вы пришли? – спросил я.

Он удивленно взглянул на меня.

– То есть как это? Ведь вы сами мне отворили!

– Не помню.

– Вы нездоровы?

– Ерунда! Говорите! Ну, об этом самом – атавизме.

Брут пожал плечами.

– Так я сказал, – продолжал он, – что эволюция человека и заключается в освобождении подсознания от власти обезьяньего прошлого. Беда лишь в том, что некоторым это не дается.

– И их, следовательно, нужно «изолировать»? – усмехнулся я.

Брут помолчал, что-то обдумывая, потом нехотя отвечал:

– Вы это знаете не хуже моего. Мы ведь этим и заняты, к этому и стремимся, не так ли? – В глазах у него я прочел внимательный вопрос.

– Брут… Почему вы не спросите о вчерашнем?

– Я все знаю.

– Все ли?

– Думаю, все. – Сказав это, мой гость вытянулся в кресле. – У вас всех нервы не в порядке.

– Хороши нервы, – снова усмехнулся я. – Вы, значит, полагаете, что живого человеку можно… – Я не успел договорить, Брут нетерпеливо перебил меня:

– Ничего не полагаю, а только уверен, что вам померещилось! – Он близко наклонился ко мне и повторил: – Померещилось, понимаете?

Брут не отпускал моих глаз, держал их в плену своим холодным взглядом. Впервые я прочел в его лице что-то похожее на брезгливость. А он продолжал:

– Даже если и был жив, то был без сознания!

Я чувствовал, что мне самому хочется этому поверить. Я отвечал:

– Пожалуй, что так…

– Тогда в чем дело? Послушайте, Алекс, ведь это не детская игра, мы не можем поддаваться сантиментам! Довольно того, что у нас с Полем осложнения!

И опять я, парализованный его взглядом, пролепетал:

– Но этот Стэн! Это же зверь!

Брут встал и прошелся взад и вперед. Потом остановился передо мной.

– Опять вы за свое: «зверь! зверь!» – совсем как Поль. А подумали ли вы, что этот «зверь» – единственный, кто делает настоящую работу? Ну, скажите по совести, согласились ли бы вы занять его место? – И так как я медлил с ответом, Брут продолжал: – У нас нет выхода. Приходится мириться с некоторыми отклонениями.

Я сделал было протестующий жест, но Брут опередил меня:

– Не беспокойтесь, я уже говорил со Стэном, и это больше не повторится! – Он замолк и опять прошелся по комнате. Затем стал прощаться. Я проводил его до двери. Уже переступив порог, он обернулся ко мне.

– Меня беспокоит Поль, – сказал он. – Боюсь, как бы он не наделал глупостей.

– Зачем же привлекли его в организацию?

Вместо ответа Брут положил мне руку на плечо.

– Поговорите с ним при случае, – это может предупредить неприятные последствия, – сказал он тихо и многозначительно и, не дожидаясь ответа, зашагал к лифту.

ГЛАВА 14

К вечеру мне полегчало, и я решил отправиться на поиски Кестлера. Я знал, что он недавно переменил адрес, и еще раньше наводил о нем справки на почте и в телефонном бюро, но там он не значился. Приходилось начинать от печки.

Квартира, с которой он съехал, оказалась занятой какой-то многодетной семьей. Когда на мой звонок дверь открылась, я увидел перед собой молодую некрасивую женщину с ребенком на руках; еще четверо ребят пугливо жались к ней, держась за подол юбки. Мать взглянула на меня и, не отвечая на приветствие, спросила:

– Что вам нужно?

Я поторопился объяснить, в чем дело.

– Кестлер? – переспросила она. – Не знаю, никогда не встречала.

– Он проживал здесь до вас, – попытался апеллировать я к ее памяти.

– Значит, он съехал заранее, – отвечала она, – так что мы его не застали. Почему бы вам не справиться у соседей? Они проживают здесь уже много лет.

Я позвонил у соседних дверей. Хозяин оказался человеком настолько же услужливым, насколько бестолковым.

– Кестлер, как же, помню, – отвечал он, не дав мне докончить, – хороший был человек, хотя и со странностями.

– Куда же он переехал?

– Куда переехал? Не знаю… А впрочем, постойте, кажется, он упоминал третью улицу… – Говоривший на секунду замолк, вспоминая, – или сто третью… А вам он зачем понадобился?

– Он мой старый знакомый, – сухо отвечал я. – Так как же, третью или сто третью?

Хозяин жилища почесал у себя в затылке.

– Нет, это не Кестлер, это другой жилец, снизу, переехал на третью улицу, а Кестлер… Не знаю, ничего он не говорил.

Уже спускаясь по лестнице, я услышал взволнованный оклик:

– Постойте, вспомнил! Ваш знакомый переселился в Бронкс! Идите сюда, сейчас проверю!

Я вернулся и стал ждать у приоткрытой двери. Вскоре человек вышел с радостной улыбкой на лице. Он сказал:

– Хорошо, что вспомнил: он оставил свой адрес для транспортной конторы. Вот он, берите!

Я взглянул на бумажку.

– Так это Бруклин.

– Ну да, конечно, это я ошибся. Никакой не Бронкс! – И, чтобы удовлетворить мое любопытство, он стал подробно объяснять, каким образом спутал Бруклин с Бронксом.

Еще через десять минут я мчался поездом сабвея на юг. Район, куда я приехал, не отличался ни опрятностью, ни разумной топографией. Улицы, запланированные кое-как, были узкие и кривые. Некоторые вели вверх, другие, рядом же, вниз. С освещением обстояло плохо: по фонарю на углу, да и не все были в исправности. Вдобавок кое-где отсутствовали таблички с названиями улиц. Короче говоря, у меня заняло около получаса, чтобы отыскать дом, где обитал Кестлер.

Уже перед дверью в его квартиру я заколебался. «Не поступаю ли я опрометчиво, приходя к нему с деловым предложением?» И я тут же решил, что поначалу придам своему визиту обычный дружеский характер, а там будет видно. Я постучался.

Хозяин открыл дверь и, увидев меня, развел руками:

– Алекс… ты?

А я застыл на месте, пораженный его сходством с тем самым Кестлером, которого недавно видел во сне: усталым, сутулящимся. Даже густая копна поседевших волос так же бессильно спадала на лоб.

– Постарел? – улыбнулся он, по-своему истолковав мой столбняк.

Я очнулся.

– Нет, не то… Просто давно не виделись. Здравствуйте, Кестлер! – Я сжал его мягкую, но сильную руку.

Идти в гостиную не понадобилось, так как помещение, где я очутился, и было таковой, хотя обычные атрибуты гостиной – мебель, ковер, картины – отсутствовали. В наличии были кухонный стол, два стула с пластиковыми сиденьями не первой свежести и еще у стены скамеечка от рояля, с погнутыми ножками. Вот и все, если не считать книг и журналов, сложенных стопками на полу. По всему было видать, что хозяин квартиры живет небогато.

Мы уселись за стол. Кестлер, еще не оправившийся от удивления, опросил:

– Как ты меня отыскал?

Я рассказал. Закончив, добавил:

– Отец болен уже две недели.

– И серьезно?

– Да, может затянуться.

– Как же это? – воскликнул Кестлер с непритворным огорчением. – А ведь крепыш был. Вот не ожидал! – Он покрутил головой. – Ну, будем надеяться, образуется. А ты как? Служишь?

– На этой неделе бросаю. Придется заменить отца.

– Что ж, остается пожелать молодому директору удачи! – Кестлер протянул мне руку через стол; на лице у него я прочел искреннее доброжелательство.

– А что у вас нового? – спросил я, ответив на рукопожатие. – Как Нора?

Кестлер вздрогнул.

– Ее больше нет, – тихо ответил он. – Она умерла…

– Но что случилось? – воскликнул я, пораженный.

Кестлер поднялся и прошел к холодильнику. Молча вынул бутылки и, захватив с полки стаканы, вернулся к столу.

– Льда нет, – извинился он, – не употребляю. – Он наполнил стаканы виски с содовой водой и придвинул один ко мне.

Напиток был тепловатый, да и виски было из дешевых, но я одним духом отпил половину. Тогда Кестлер сказал:

– …В больнице… Отравилась наркотиками.

– Каким образом?

– Не знаю. Где-то достала. Эти несчастные, в их состоянии, становятся изобретательными. – Кестлер сделал паузу, затем приглушенным голосом добавил: – Это моя вина, Алекс!

– При чем здесь вы?

– Я не сумел устроить ее жизнь, а потом, когда началось, не сумел поддержать ее.

– Не говорите так, Кестлер, вы сделали все, что могли!

– Этого всего недостаточно. Душу человека нельзя укрепить одними внешними средствами.

– Тогда вы просто несчастный, – настаивал я.

– В том-то и штука, что я даже этому не научился. Я только и несчастен, когда мне мешают, когда не дают быть вот таким себялюбцем и мечтателем. Мне и жениться не следовало!

– Разве вы женились не по любви?

– Разумеется, по любви, но мое чувство всегда за прочным стеклом, каким я добросовестно огораживаю собственную персону. Да, я любил Нору, но то, что она требовала внимания, мне мешало. Даже когда заболела и страдала, мне это мешало. И то, что ее жалел, сама жалость, тоже мешала. Вот каков я, мой друг. – Кестлер закурил и, упершись руками в колени, повернулся в сторону от света; на его усталое лицо опустились густые сумерки, и в них напрасно было искать отсветов обычной улыбки.

Немного помолчав, я сказал:

– Вы плохо себя знаете; вы лучше, чем думаете о себе!

Он пожал плечами:

– Почему ты так говоришь?

– А потому, что вы страдаете от сознания, что вы такой.

Кестлер внимательно посмотрел на меня.

– Э, да ты начинаешь говорить загадками! – усмехнулся он. – Что ж, давай, я привык к загадкам!

– Сейчас скажу, все… И про бродягу расскажу, и про ось Земли…

– Как ты сказал?…

– Сейчас, подождите, налейте-ка еще! Это серьезный разговор!

Кестлер взял бутылку и стал медленно подливать.

– Скорей, скорей! – смеясь торопил я и, не дав ему опомниться, выхватил у него бутылку и хорошенько плеснул в стаканы. Он удивленно взглянул на меня.

– Что с тобой:? Ты сегодня какой-то странный.

– Ошибаетесь! Это я обыкновенно странный, а сегодня настоящий. Позвольте мне таким и оставаться! – откликнулся я с неожиданным оживлением.

– Да я ничего, говори – что там у тебя! – отвечал Кестлер. Он тоже оживился и, откинувшись на спинку стула, приготовился слушать.

Тогда я начал:

– Это удивительная история, Кестлер. Я повстречал бродягу, который ищет – угадайте что? Никогда не угадаете! Полюс гармонии! Он уверяет, что если земная ось пройдет через этот полюс, на Земле воцарится рай!

– Недурно для начала, но как он предполагает это осуществить?

– Не в этом дело. Важна мысль: что-то на Земле сложилось не так, что-то основное, самое важное. И если это что-то выправить, все пойдет по-другому.

– И ты в это поверил? – разочарованно спросил мой собеседник.

– Не совсем. Но если это невозможно, то какой остается другой выход?

Кестлер рассмеялся.

– Другой выход – это отыскать другого бродягу, который знает более мудрое разрешение вопроса.

Шутка мне не понравилась. Я схватил стакан и, подняв, сказал:

– Вот вам другое решение: виски или наркотики! Иного вы ни от кого не услышите! Давайте же выпьем, Кестлер! – И, не дожидаясь его реакции, я опрокинул в себя весь стакан.

Кестлер был смущен; он понял свой промах, а мое странное возбуждение его обеспокоило.

– Не торопись, Алекс! – неуверенно сказал он. – Тебе же завтра на работу.

– К черту работу! К черту все! Мне ничего не нужно! – отвечал я почти с ненавистью, чувствуя, как хмель разбирает меня. – Этот мир плохой мир, Кестлер, и если наша планета когда-нибудь замерзнет или полетит в тартарары, я не пролью ни одной слезы. Как вам это нравится, мой мудрый учитель?

Кестлер внимательно, не мигая, смотрел на меня.

– Чего же ты хочешь, Алекс?

– Чего я хочу? – передразнил я его с актерской язвительностью. – Может быть, Алекс хочет мороженого… или шоколаду? Или купить ему пластикового утенка? Нет, Кестлер, я хочу, чтобы никто и никогда, понимаете ли, никогда не задавал мне этого вопроса! Потому что я хочу счастья, какому ничто не помешает. Я думаю, что имею на это право, да и не только я, вы тоже, Кестлер, все!

Мысли мои, освободившись от всякого контроля, странно сливались со словами и мчались без удержу.

– …Вы не думайте, я и сам не знаю, что это за счастье, – горячо продолжал я, – но знаю, уверен, что оно возможно, есть. Пусть кратковременное, но есть. Нужно только где-то что-то выправить – какую-то ошибку в нашем несчастном мироздании!

Кестлер мягким движением остановил мой словесный поток.

– Это утопия, Алекс! – сказал он. – Счастье человека – в нем самом, в его личном мире.

– Ах, оставьте ваш личный мир; это еще худшая утопия! Какой прок от такого мира, если в него постоянно вторгаются жестокость, подлость и глупость! Ну что он дал жертвам истории: всем несчастным, погибшим ли в концлагерях и застенках или от рук современных преступников и психопатов? Разве не бессовестно списывать их со счетов, а самим прятаться в свой личный мир? Это не мир, Кестлер; это – паршивый мышиный мирок, тысячи, миллионы темных норок, заполненных эгоизмом и обыденщиной. Из этих норок вскоре выползут на свет стада гусениц и, без размышлений, слопают и меня и вас, вместе с вашим личным миром!…

Кестлер молчал. По лицу его скользили тени, возникшие откуда-то изнутри. Страх, что он замкнется в себе, подстегнул меня. Я перегнулся через стол и, смотря на собеседника в упор, быстро заговорил:

– Одно средство я знаю. Это – очистить планету от всяческой мрази: убийц, насильников, психопатов, растлителей. Конечно, понадобится время, немало времени, пока зло не уйдет; мы с вами, может, этого не увидим. Но не отрадней ли умирать в сознании, что ты приложил к этому руку. Отвечайте, Кестлер, прав я?!

– Нет, Алекс! Такие попытки уже делались и каждый раз оборачивались бесполезными голгофа-ми. Ну как ты, к примеру, поступишь с теми, кто не согласится с тобой?

– Не знаю… Надо будет объединить лучших.

– А если они не захотят?

– Тогда… тогда… – Я тщетно старался придумать разумный ответ.

– Тогда ты обратишься к худшим, – ответил за меня Кестлер. – И получится, что на твоей стороне будет часть лучших и часть худших, и то же на противной стороне, то есть так, как бывает всегда и повсюду: в войнах, революциях и прочих общественных пертурбациях. Так-то, Алекс.

Мы замолчали, разговор явно иссяк. Тогда я вспомнил.

– Ведь я к вам неспроста заехал! – сказал я. – У меня к вам предложение делового порядка.

Кестлер усмехнулся.

– Вот это интересно! Я давно не слыхал деловых предложений.

– Да, деловое: поступайте к нам на службу! Кестлер удивленно поднял голову.

– Ты шутишь?

– Нет, не шучу.

– Вот это штука! – Кестлер поднялся со стула и, ероша себе волосы, прошелся по комнате. – Вот это штука! – повторил он, остановившись передо мной. – А как твой отец?

– Он согласен.

Кестлер едва не промахнулся, грохнувшись на стул; на момент опустил голову, покрутил ею, потом выпрямился и развел руками.

– Ничего не понимаю! – с неподдельным удивлением сказал он. – Когда же?

– С понедельника. Приезжайте утром, и мы обо всем столкуемся. Итак, согласны?

– Что ж, я был бы лицемером, если бы отказался. Спасибо, Алекс!

Мы сидели, испытывая смущение, какое обычно возникает, когда человек окажет другому спасительную услугу. Дальнейший разговор был труден и потому, что мысли Кестлера приняли сейчас совсем иное направление – это можно было прочесть у него на лице.

Я поднялся.

– Я провожу тебя! – сказал Кестлер.

Мы спустились вниз и медленно направились к станции сабвея.

На перроне было безлюдно, только какая-то парочка усиленно целовалась, прислонившись к бетонному столбу.

– А как та… другая? – неуверенно спросил я. Мой спутник очнулся.

– Другая? Мы давно расстались. Она взяла с меня обещание – никогда больше не искать с ней встречи.

– Вы одиноки, Кестлер?

– Что делать! Большие города – скопища одиноких.

Издали нарастал грохот приближавшегося, поезда. Желтый фонарь возник из-за поворота живым прыгающим глазом; за ним в огнях и лязганье сцеплений выплыл поезд.

– Прощайте, Кестлер! До понедельника!

– До свидания, Алекс!

Поезд тронулся. Я видел, как Кестлер сделал несколько шагов вслед за моим окном, потом остановился и застыл с поднятой рукой.