Текст книги "Полюс Лорда"

Автор книги: Петр Муравьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

ГЛАВА 21

Дни потянулись мучительно долгие. Ликвидационный период требовал большой изворотливости. Это было особенно важно в отношении наличного капитала. Сознавая себя ответственным за крушение, я старался спасти хоть крохи, чтобы выплатить увольняемым служащим месячное жалованье. К счастью, специалист-бухгалтер, совместно с адвокатской конторой, повел дело так ловко, что спасенных средств хватило с излишком.

Последним ушел старый Ханс. Он долго отказывался от двухмесячного оклада, наконец взял чек и обнял меня.

– Храни вас Бог! – сказал он, шмыгая носом.

Больше мне здесь нечего было делать: помещение и оборудование были опечатаны. Я сдал ключи в адвокатскую контору и уехал к себе в Нью-Йорк.

Какие-то личные средства у меня еще оставались, и я мог не спеша поразмыслить над тем, как устрою свое будущее. Но именно на это я сейчас и не был способен; как только начинал строить планы, я сбивался на фантастику: то порывался уехать в Африку, то становился золотоискателем, а то представлял себе, как отправлюсь в Лас-Вегас и попытаю счастья в рулетке. Но даже на таких фантазиях я задержаться не мог, потому что всякий раз меня обступали образы и воспоминания. Они преследовали меня во сне и наяву, создавая вокруг призрачный мир. В этом мире были нарушены основные силы притяжения – как в небесных системах, из которых удалены некоторые из планет. Дорис!… Кестлер!… Там, где они еще недавно были, теперь зияла мучительная пустота. Всматриваясь в нее, я испытывал тоску, граничащую с физической болью. Все мои попытки найти Дорис ни к чему не привели: она исчезла, словно растаяла в воздухе, не оставив после себя никакого наводящего следа.

***

Я забыл упомянуть о Бруте: он приехал проститься вскоре после той ночи. Он был бледен и задумчив, сообщил, что распускает организацию и уезжает – куда – не сказал.

Под конец я все-таки спросил:

– Вы знаете, что тогда произошло?

– Знаю.

– Что же вы об этом думаете?

Он помолчал, затем сказал:

– Это трудный вопрос… Да и Стэн с Полем – частности. Главное остается неразрешенным.

– Что именно?

Брут опять помедлил, прежде чем ответить:

– Видите ли, когда общество окончательно разделится на тех, кто могут убивать, и тех – кто не могут, это будет страшный день.

– Вы хотите сказать, что палачи нужны и добрым?

– Не знаю, об этом следует подумать… Прощайте! – Брут поднялся и, не протянув мне руки, пошел к дверям.

***

Потихоньку я стал пить; сперва понемногу, только вечером, но как я ждал этого часа! Два стакана крепкого напитка приводили меня в состояние относительного равновесия. Я бодрел, отправлялся в город и часами бродил по шумным улицам, завидуя веселью снующей толпы и в то же время поражаясь ее бездумности. Я говорил себе – они слепы, они как стадо, гонимое на скотобойню. Сегодня под копытами сочная трава, а завтра обескровленными тушами они повиснут на крючьях, так и не заподозрив, что жизнь их была дорогой к нелепой развязке. «Му-у-у!» – мычал я, уже не про себя, а вслух, и вызывающе смотрел в телячьи глаза гуляк, а они отвечали мне удивленными взглядами. И тогда мне мечталось стать диктатором, безграничным владыкой, и, схватив кнут, повернуть их вспять – пока не поздно, потому что в глубине души мне все-таки было их жаль. Нет, я не любил их и даже не старался полюбить – всех нельзя любить, и многих тоже нельзя – для этого нужно быть святым или… очень жестоким!…

Иногда эти мысли так будоражили меня, что, вернувшись домой, я выпивал еще и заваливался спать в сладкой надежде, что завтрашний день принесет какие-то важные решения.

Я похудел, оброс бородой и усами и, заглядывая в зеркало, удивлялся появившемуся в глазах лихорадочному блеску. Уж не болен ли я?! Но нет, физической слабости я не ощущал, да и мозг работал четко, без устали. Впрочем, насчет последнего не уверен, подчас мне казалось, что слишком непрерывно течет мысль; чтобы задержать ее течение, я выпивал еще.

Постепенно удвоил, утроил рацион; начинал с утра, после завтрака, потом выпивал перед обедом, ужином и, наконец, на ночь. И хоть еще не стал заправским алкоголиком, что-то в моей внешности, видимо, выдавало новую наклонность. Раз, бродя ранним утром в районе 34-й улицы, я услышал за собой робкий оклик:

– Эй, браток, не найдется ли у тебя чего выпить?

Я оглянулся и увидел оборванца с пятнистым испитым лицом. Он глуповато ухмылялся.

Так вот за кого меня принимают! Свой человек! Я осмотрел себя: ботинки нечищены, брюки помяты… Забыв о бродяге, я подошел к витрине и глянул на свое отражение… Когда я успел так опуститься!

– Так как же насчет бутылочки? – услышал я опять просящий голос.

Я вынул доллар и, протянув пьянчужке, сказал:

– На, браток! – и двинулся дальше.

Хоть это открытие едва ли меня огорчило, я в тот же день привел себя в порядок: почистился, погладился и даже постригся. В душе я все же оставался джентльменом.

Иногда мне звонила Салли, дважды – Харри, но я уклонялся от встреч. В моем неустойчивом мирке сейчас ни для кого не было места.

***

Прошло еще сколько-то времени. Как-то, шагая по 47-й улице, я вдруг испытал то самое удивительное состояние, которое… Да нет, это мне показалось! Поворотил назад и через несколько шагов опять, как тогда, ощутил состояние невесомости, сопровождаемое нарастающим гудением, идущим откуда-то снизу. Ноги мои стали мягкими как губка, но я не оседал, а пружинисто касался земли, как касается воздушный шар. Я осторожно прошел к фонарному столбу и, держась за него, перевел дух.

…Воображение… или общее состояние? Вспомнил, что успел перед отходом выпить на пустой желудок. Тряхнув головой, как спросонья, я оторвался от столба и двинулся к 5-й авеню. Необычное ощущение продолжалось, даже стало острее. И какой странный гул, ни на что не похожий!…

Взволнованный, я вернулся домой и, расхаживая по квартире, обдумывал пережитое. Сперва уверял себя, что это иллюзия, но после третьей рюмки коньяку мысли прояснились, и теперь я склонялся к тому, что удивительный феномен – реальность.

Вспомнился бродяга, мой старый знакомец, со своею осью Земли. Что, если он прав и решение где-то тут, совсем под рукой? От этой мысли у меня по спине побежали мурашки…

Через несколько дней я наблюдал аналогичное явление в районе Шестидесятых улиц и Мадисон-авеню, затем еще где-то неподалеку. Теперь уж не могло быть сомнений, это – то самое! Я купил карту города и, разложив на полу, принялся отмечать на ней упомянутые пункты. Каково же было мое изумление, когда обнаружил, что все они лежали на части большого круга! Правда, круг был неровен, но это объяснялось недостаточностью наблюдений. Нужно было их расширить.

Предварительно, однако, следовало уяснить себе еще кое-что. Я съездил в город и вернулся с огромным глобусом. Установив пестрый шар на столе, я стал рассматривать новоприобретение, с тем чтобы выяснить – что произойдет с перемещением оси.

…Северный полюс будет здесь – я отметил красным карандашом Нью-Йорк; затем, добросовестно повозившись, отыскал противоположный конец оси. Южный полюс пришелся где-то в Индийском океане.

Я развинтил глобус, просверлил гвоздем отверстия в соответственных местах и, посадив шар на новую ось, стал медленно его вращать. С интересом отметил, как одни материки перекочевали в царство холода, другие из субтропиков переместились на экватор. Были и такие, которых перемена не затронула. Больше всех выиграла Африка – северная ее часть: там, наверное, создастся мягкий климат. Что ж, и теперь пишут, что это континент будущего.

А вот у нас похолодает, понадобятся срочные меры, запасы топлива… Но это не мое дело; этим займутся географы, физики, геологи, то есть люди сведущие – им виднее! Сейчас важен почин, кто-то должен начать, потому что тянуть дальше, оставить все как есть и ждать, когда задохнемся, погибнем от атомной радиации или кончим антропофагией – будет безумием!

***

Этой ночью мне приснился сон: я шел в предрассветной тишине по улицам пустынного города – жители покинули его. Голуби, удивленные непривычным покоем, тревожно вздрагивали при моем появлении и, не доверяя больше человеку, поднимались в воздух. Я тоже был напряжен, потому что был единственным здесь, кто знал, что случится; так я, во всяком случае, думал.

Миновав 48-ю улицу, я услышал стон, не человеческий, а иной. Тотчас сообразил, что стонет небоскреб, и тогда мне открылось, что не я один знаю. Вот еще стон и еще, пять, десять, пятьдесят – целый хор обреченных зданий. Они все знали и не хотели умирать, потому что никакое сознание – а у них оно было – не может примириться со смертью.

Шум нарастал, я больше не мог выдержать и, зажав уши, побежал прочь.

И тут мне вспомнились мои друзья – те двое. И так как теперь все было возможно, я бросился к ним. Они топтались на месте, не в силах сдвинуть свою гигантскую массу. Я крикнул им: «Идемте!», толкнул, и они, неуклюже переваливаясь, последовали за мной. Но вот к ним присоединились другие, больше и больше; длинная вереница гигантов тихо и торжественно шествовала вниз по Бродвею.

Я знал, как их спасти, как вывести отсюда, но… почему они замедляют шаг, почему поворачивают направо? Я кидаюсь назад, кричу, пытаюсь их остановить, но безуспешно. Перед нами океан, и вот один за другим они вступают в мрачную воду. Мои близнецы впереди. Назад! – зову я, но они не слышат, зато слышит другой: к верхнему этажу прилипла висячая платформа – знакомый мойщик окон кричит оттуда:

– Останови их! Сейчас протру им глаза! – И он бросается к окнам.

Уже волны сомкнулись над теми, что впереди, а задние напирали, им не было числа, и их громадные тела, плюхаясь, поднимали волнение, и вода выступала из берегов.

А потом все стало утрачивать формы и я, барахтаясь и захлебываясь в крутящемся водовороте, видел только слабые огоньки, мерцающие из пучины.

***

Последующие дни я посвятил дальнейшим исследованиям. Мне удалось открыть еще ряд мест, где странные феномены давали себя чувствовать. Я аккуратно отмечал их на городской карте, и каждый раз убеждался в верности моей гипотезы: все они были строго расположены на большом правильном круге. Когда их набралось с десяток, я провел ряд диаметров: они пересеклись в районе 5-й авеню и Пятидесятых улиц.

Дальше все шло как по маслу. Я приобрел второй глобус и, после скрупулезных вычислений, отметил на нем пункты, где должны быть установлены огромные атомные двигатели. План мой сводился к тому, чтобы, приводя их одновременно в действие и постепенно усиливая взрывы, повернуть планету нужным образом. За точность расчетов я не ручался, да в настоящий момент это и не было существенно: это дело ученых, они подправят, где потребуется.

Вскоре проект был готов, на толстой голубой папке я красиво вывел заглавие:

ПОЛЮС ЛОРДА

Для глобусов приготовил крепкую картонку.

Оставалось продумать план действий. Прежде всего – куда обратиться? Первоначальный мой план – связаться с Объединенными Нациями – я вскоре отклонил: начнутся споры, волокита, а затем положат под сукно. Целесообразнее будет действовать через наше правительство. Что это может быть президент, и только он, в этом у меня не было сомнений.

Ах, по скольку раз в день, особенно по вечерам, лежа ли на диване или меря шагами гостиную, я рисовал себе в воображении, как это произойдет.

… Я приезжаю в Вашингтон, являюсь в секретариат Белого дома, прошу, требую приема у президента. Со мной спорят, убеждают и наконец сообщают, что меня согласен принять вице-президент. Но я упрям как бык. Я смеюсь им в лицо: только президенту, и то с глазу на глаз, согласен я открыть мой план. Они как дети, они не понимают, спорят, но мое вдохновение наконец побеждает.

И вот меня вводят в кабинет главы нашего славного государства. Он очень занят и выглядит усталым, но я сразу замечаю, что он ждет меня с нетерпением: большой стол расчищен, президент сидит и нервно похрустывает скрещенными пальцами рук. Чем-то он напоминает Линкольна! Он усаживает меня напротив и заботливо спрашивает:

– Что привело вас ко мне?

Я с трудом сдерживаю волнение, извлекаю из портфеля папку, ставлю глобусы на стол… Он слушает и, по мере того как мой доклад подходит к концу, бледнеет. Потом встает и обнимает меня.

– Вы – благодетель человечества! – тихо говорит он, и его голос дрожит. Как он похож на великого Линкольна!…

Но вот, очнувшись от грез, я спохватываюсь, меня разбирают сомнения: поверят ли, не примут ли за сумасшедшего? Проклятый скептицизм! Ведь всю историю человек только и действовал во вред себе, не понимая своей пользы!

Я подошел к зеркалу: да, вид у меня необычный, как расширены и блестят глаза! С лица ушла нехорошая одутловатость – вот уж неделя, как я бросил пить; теперь мне это не нужно, потому что теперь я знаю. Это страшная вещь – знать одному то, чего не знают другие!

Я внимательней присматриваюсь к моему двойнику: увы, он такой же коротыш, и костюм у него обыкновенный, как у любого «человека с улицы». Не таким являлись в мир пророки! О, человеческое недомыслие! Вам мало правды, вас нужно еще поразить; колдуны и маги все еще владеют вашим сознанием!…

Последующий день я носился по городу, закупая нужное. Вернулся домой разбитым, меня лихорадило, ноги едва держали. «Это от возбуждения, – успокаивал я себя, – это пройдет».

Весь вечер мешали звонки, но я не подходил к телефону. Мне рисовалась опасность, что кто-то проник в мои планы и пытается им помешать. Я завернул телефон в одеяло и спрятал в комод.

***

Утром я почувствовал себя прескверно: болела голова, лоб был горяч, непонятные шумы окружили меня. Только после трех чашек кофе я вернул себе способность четко мыслить.

Мешкать было нельзя! На столе лежали портфель и толстая папка, рядом билеты на самолет – он отлетал в четыре. Место в отеле в Вашингтоне я забронировал заранее.

Телефон начал звонить с утра, когда я был в постели, звонил долго и упорно, потом умолк. Нужно было торопиться!

Я извлек из пакета вчерашнюю покупку – длинную черную накидку. Набросив ее на плечи, я подошел к зеркалу и церемонно поклонился бледному загадочному человеку, что застыл за стеклом. Он помедлил и ответил тем же. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга.

– Это еще не все, – прошептал я и по его мягкой улыбке заключил, что он меня понял.

Я вернулся к столу и вынул из конверта два золотых листа. Это, собственно, были пластиковые листы, но внешне, ни цветом, ни блеском, они не уступали металлу. «Отлично выйдет, – подумал я и достал из стола заготовленную выкройку и ножницы. – Прекрасный рисунок! – продолжал я любоваться на свою работу. – Таких зубцов не было и в короне Людовика Пятнадцатого!» Чуть смазав выкройку клеем, я наложил ее на пластиковый лист, когда снова зазвонил телефон. Я печально улыбнулся: даже сейчас мешают, а ведь это все для них же! Сделал первый надрез… Лист твердый, придется покорпеть… Опять… Нет, это у дверей… Ну и пусть – нет дома, и все!

Что-то неладное творится с ножницами, почему они дрожат? И в глазах рябит. Я представляю себе, как у них вытянутся лица, когда увидят меня завтра!… А вот кто-то стучит, и еще… Главное – не волноваться, не оборачиваться, а не то так и оттяпаешь зубец, и тогда поднимут на смех, потому что как же это – корона и без зубца! Мне и самому становится смешно, я чувствую себя таким добрым и снисходительным, потому что теперь я смотрю на них откуда-то сверху, а с такого верха все кажутся маленькими, как и эти два шарика на столе – вон уж где – в афелии, в самом что ни на есть афелии!

– Дурачки, не дам вам замерзнуть! – ласково ворчу я и щекочу у одного под подбородком. И тут же рука обращается лучом, ярким, горячим, да и весь я в огне, потому что как же иначе, без огня, – замерзнут!

Из последних сил я орудую ножницами, еще один зубец одолел; нужно спешить – самолет отлетает в четыре!… Нет, они не посмеют, никто не посмеет меня задержать!…

– Пустите! – кричу я, стараясь стряхнуть с себя чьи-то холодные как лед руки, но они не отпускают.

– Алекс! – доносится из тумана знакомый голос. – Что с тобой?

Ножницы падают на пол, я оборачиваюсь и вижу Салли. Я знаю, что это мираж, но выхода нет, и я говорю слабо, но строго:

– Ты мне мешаешь, ты видишь – я занят! Она крепче сдавливает мне плечи.

– Ты болен, Алекс!

Этого еще не хватало! Я пытаюсь подняться, но силы покидают меня. И тогда я жалобно лепечу:

– Самолет… в четыре… президент!… Помоги мне, Салли!

Я смотрю на нее и вижу в ее глазах незнакомую силу. В другое время я бы рассмеялся: Салли и сила! Ну какая может быть в этой девочке сила! Но теперь я пугаюсь.

– Салли, – говорю я и придвигаю «мой» глобус, – вот, смотри, это очень важно, это – обновленная Земля!

Она озирает мое сооружение, потом поворачивается ко мне, и опять в глазах у нее мягкая непоколебимая сила.

– Ты болен, Алекс! У тебя горячка. Идем, я тебя уложу!

…И вот я на диване, укрытый одеялом, и сознание мое, странно обмякшее, откликается послушным эхом: болен! болен! Теперь я уже не источник энергии; я сам – маленький спутник тепла, что воплотилось в этой фигурке, так уверенно и спокойно убирающей со стола остатки моего былого величия. Но мне больше не жаль его, я даже не задумываюсь – почему не жаль. Я бормочу:

– Я в афелии, Салли. Не дай мне замерзнуть!

Салли подходит и присаживается рядом. Она не расслышала, но, как всегда угадывая мои мысли, отвечает:

– Все будет хорошо, не беспокойся! – И гладит меня по голове.

А я и сам знаю, что будет хорошо, только вот что: глядя в ее добрые глаза, я удивляюсь – каким образом померещилась мне в них такая сила?

Я укоризненно качаю головой и шепчу:

– И какая же ты обманщица! – И по недоуменной улыбке моей гостьи вижу, что на этот раз она меня не поняла.

1990