Текст книги "Сверхзадача"

Автор книги: Петер Жолдош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Но им улыбнулась удача – Гилл увидел хрюка. Правда, он в какой-то степени сам содействовал этой удаче, хотя и не догадывался об этом. Высланные вперед шесть роботов взбудоражили спокойствие предполуденных джунглей. Появление столь неожиданных пришельцев всполошило зверье, выгнало их из укромных тайников и привычных убежищ в непроходимой чащобе, даже без применения инфразвуковых "лучей страха". Вот и этот хрюк еще недавно мирно дремал где-нибудь в тени развесистого дерева или, что более вероятно, нежился в теплой воде какой-нибудь укромной заводи – левый бок его блестел от налипшего ила, когда один из "стальных слуг" Гилла, двигавшийся по запрограммированному пути, вспугнул его из приятной грязевой ванны. Рассерженное животное неуклюже кружилось на месте. Невиданное чудище, возмутившее его покой, не имело никакого запаха, а обоняние было для хрюков самым надежным стражем и помощником. Хрюк, задрав вверх тяжелую голову, пытался уловить ноздрями хоть какой-нибудь понятный ему сигнал, но тщетно; тогда он грузно двинулся на близстоящий куст, но на полпути остановился и свернул в сторону.

Гилл медленно направил на него лучевой пистолет, стараясь сдержать в руках дрожь от тяжести. Хрюк между тем продолжал бессмысленно метаться на лугу, то и дело меняя направление. Ствол пистолета довольно неловко следовал за ним. Наконец Гилл потерял терпение – Юму давно уже бесновался на своей конце спирали, – нажал спусковой крючок и полоснул лучом, как очередью автомата, по участку пространства, где топталось животное. Гора мяса рухнула и замерла в неподвижности. Странно, Гилл почему-то не почувствовал гордости, обычной для охотника, поразившего живую мишень.

Шарик, быстро орудуя большими острыми ножницами – он в точности повторял движения хозяина, – разделал тушу. Поначалу Гилл собирался нагрузить робота кусками мяса, которое хотел взять с собой в "Галатею", но тут голод взыграл в Юму с такой силой, что он отказался от первоначального плана и заставил Шарика собирать хворост. Он помнил, сколько изнурительного труда нужно было положить, чтобы разжечь костер после долгих тропических дождей, а потому испытывал приятное превосходство перед Юму, переставляя регулятор лучевого пистолета на нужное деление. Две-три секунды направленного луча – и из кучки хвороста поднялись языки ярко-желтого пламени, затрещали вспыхнувшие ветки. От предвкушения еды потекли слюнки. Дразнящий кусок мяса, который не давался во сне, никуда не денется. Вот он, еще несколько минут, и можно наконец поднести его ко рту.

Шарик держал на вытянутой руке мясо над костром, не спеша поворачивая его; конечности робота нечувствительны и к гораздо более высокой температуре. Если бы не мучительное чувство голода, Гилл расхохотался бы: таким нелепым было зрелище стального чудища, жарившего у огня совершенно ненужное для себя мясо.

Наконец филе из хрюка достигло примерно той кондиции, которая была столь соблазнительна во сне, стало коричневато-розовым, пропиталось собственным соком и ароматом свежего дыма, и он подал Шарику команду остановиться.

Мясо было горячим, как тлеющие угольки, он перекидывал его с ладони на ладонь, шипя и присвистывая. Грязь на ладонях от запекшейся крови, смешавшейся с соком, стала еще чернее, и Гилл с некоторой тревогой вспомнил об элементарных правилах гигиены. Но Юму, скакавший в неистовстве все это время, нахально лишил его слова. Дав мясу немного остыть, он поднес его наконец к рту и откусил кусочек. Божественный, ни с чем не сравнимый вкус разлился, казалось, по всему телу; и Юму ел, ел, рвал зубами податливую волокнистую массу, глотал, едва прожевав очередной кусок, торопясь и захлебываясь, словно боясь, что в следующую минуту кто-нибудь отнимет у него долгожданную пищу. Все это сопровождалось таким сопением и урчанием, что Гиллу стало даже стыдно.

После первой удачи Гилл потратил еще три дня на заготовку мяса. Ему удалось прикончить еще одного хрюка, возвращаясь с Шариком, несшим добычу к "Галатее", они неожиданно наткнулись на него в овраге. Третью тушу помог обнаружить рядом Большой Мозг. На первый взгляд казалось, что этот способ добывания мяса наиболее удобный, но хлопот вышло больше, чем в первых двух случаях. Луч лазера убил животное не более четырех часов назад, но дикие собаки и хищные птицы уже успели разыскать лакомую добычу. Собаки почему-то нисколько не боялись Шарика, а потому решили, видимо, что легко справятся с одним двуногим, да еще хромым. Гиллу пришлось провести изрядное кровопролитие, искромсав с помощью лучевого пистолета дюжины две наглых хищников, прежде чем остальные уразумели наконец, что имеют дело с оружием куда более опасным, нежели дубинки или копья лесных людей.

Холодильные шкафы лабораторий проектировались отнюдь не для хранения таких гор мяса, которые Гилл с помощью робота доставил на "Галатею". Пришлось очистить два складских отсека и установить кондиционеры на температуре ниже нуля. Это требовало дополнительного расхода энергии, ничтожно малого, конечно, по сравнению с ее запасами на корабле, но все-таки Гилл пошел на это, не желая тратить времени на беготню по лесу в поисках пропитания, по крайней мере в ближайшие несколько недель.

Много времени уходило на обучение Юму человеческой речи. По ходу дела, при всяком удобном случае и любыми способами он тщательно исследовал контакты и связи, существующие между Гиллом и Юму. Часами ломал язык, читал вслух длиннейшие тексты, затем прослушивал магнитофонные записи и выходил из себя, когда динамик бесстрастно и холодно воспроизводил запись, допускал гораздо больше ошибок в произношении, чем ожидал Гилл. Затем он начал тренировать руки, приучая их в более сложным и тонким операциям; разобрал безо всякой надобности несколько сложных приборов только затем, чтобы собрать их опять с терпением гранильщика алмазов. Отвертка то в дело выскакивала из рук, паяльник прижигал ногти. Наконец, выдохшись окончательно, он подходил к экрану и, включив Большой Мозг, проверял, где и сколько пало жертв лазера на охранном кольце. Дело в том, что племя красных охотников, как программировалось, попало в ловушку и содержалось теперь на положении пленников, отсеченных и запертых инфразвуковым "барьером страха" на замкнутом участке леса. Нет, не жажда мести, обуревавшая Юму, явилась тому причиной; охотники должны были понадобиться Гиллу для другой цели, и пока их следовало не морить голодом, а, напротив, поддерживать в наилучшей физической кондиции.

День, когда Шарик наконец понял и выполнил команду, поданную голосом, был поистине великим днем. Гилл не хотел рисковать, поэтому он сохранил без изменений систему управления биотоками, он переключил робота на вербальную связь. Тот повиновался безукоризненно, с каждым днем выполняя все более сложные поручения.

Добытое мясо он поджаривал на костре очага, устроенного неподалеку от "Галатеи". Конечно, готовить жаркое в электрической духовке было бы удобнее и быстрее, но Юму не по вкусу пришлось мясо, приготовленное таким цивилизованным способом. Очевидно, привкус дыма от костра, к которому он привык с детства, был для него вкуснее, а поскольку бедному Юму за последние недели приходилось обучаться и приспосабливаться к уйме всяких вещей, Гилл решил его побаловать хотя бы в пище и обращался с ним лучше, чем с родным братом, жившим когда-то там, на Земле. Теперь, после установления надежной вербальной связи, Шарик, получив задание, сам отправлялся на склад за мясом, из заблаговременно собранного хвороста разжигал костер, а затем докладывал Гиллу по центральной звуковой связи, сколько минут он вертит мясо над огнем. Таким путем и другими видами самостоятельных работ робот сберег для хозяина немало дорогих часов. Это было важно. Гилл, как и предполагал с самого начала, все острее испытывал недостаток времени.

Надо было подождать еще, пока Юму не пройдет весь курс обучения, но, с другой стороны, времени все равно не станет больше, когда он начнет генеральную проверку всех систем "Галатеи". А если придерживаться установленного распорядка дня, придется еще долгие месяцы ожидать, пока Юму окончательно отшлифуется, если требовать от него, так сказать, высшего уровня. Гилла волновал эксперимент как таковой – ведь его личная судьба зависела от результата. Нетерпение и любознательность, не оставлявшие его в покое, день ото дня росли. Однажды утром он решился. Итак, начнем...

Усевшись перед главным пультом, Гилл запросил Большой Мозг об объемах памяти, занятых информацией по управлению "Галатеей" за время полета. Затем выбрал из них все, в которых фигурировал голос Сида, главного навигатора корабля. Большинство записей оказалось диалогами, как правило, с Норманом. Сид согласовывал с командиром различные данные, уточняя курс, либо давал указания Максиму, управляющему двигателями. Гилл вывел все эти фрагменты и зафиксировал их отдельно, на резервную мощность. После нескольких дней напряженной работы ему удалось собрать запись голоса Сида продолжительностью почти на два часа. С этого момента Гилл безвылазно торчал в командном салоне, выходя лишь для того, чтоб спать. Преданный Шарик регулярно приносил ему туда обеды и завтраки, отлично справляясь со своими обязанностями повара и хранителя огня.

Гилл еще и еще прослушивал запись голоса Сида, стараясь уловить и запомнить все оттенки и характерные ударения его речи, повторяя вслух отдельные фразы по два-три, а в особо трудных случаях и по десятку раз.

Вслед за этим сравнительно несложным, хотя и утомительным и однообразным периодом работы, наступил самый ответственный и опасный, когда Гилл впервые произнес: это я, Сид. Получив сразу дневную порцию мяса – никогда он еще так не наедался, – Юму блаженствовал на своем конце спирали; его рана на руке давно зажила, однако, если он начинал дремать или слишком уж ленился, приходилось освежать его под холодным душем. Гилл же был сосредоточен, молчалив и внимателен до предела.

Несколько дней подряд он говорил вслух, почти не переставая, и по возможности в каждой фразе вставлял слова: "Я, Сид". Затем отдал распоряжение Шарику перенести останки Нормана из кабины Сида в собственную спальню бывшего командира корабля. Робот, хотя и с трудом, но понял и выполнил поручение.

После этого Гилл, перебравшись в спальню навигатора, принялся за изучение его личных вещей. Рассматривал фотографии, повторяя про себя: "Это моя сестра, это мама, это дети сестры, мои племянники" (вероятно, сейчас живы только их правнуки, подумалось невольно, но это не так важно). Далее следовали изображения друзей, коллег по работе, снимки базы навигаторов, расположенной в глубоком кратере Нансена, неподалеку от северного полюса Луны, где Сид работал до начала полетов и был назначен штурманом "Галатеи". Он даже не предполагал, что Сид потащит с собой в космос столько всякой всячины из земной жизни; впрочем, это облегчало дело.

Предстояло решить еще один вопрос, пожалуй, самый важный, и он долго искал к нему ключ. Гилл, кибернетик по образованию, странным образом никогда не интересовался работой навигаторов, а конструируемый им Сид должен был любить свое дело, дышать и жить им. Достав из хранилища массу микрофильмов с информацией о полете "Галатеи", Гилл просмотрел почти все, но и это его не вдохновило. Однако решение нужно было найти во что бы то ни стало. После долгих недель всесторонней подготовки и изучения психики штурманов, ему предстояло сесть под купол консоциатора с тем, чтобы ввести в Мозг репрограмму личности Сида, пропустив ее через себя, такова была задача. Но Сид должен быть энергичным и волевым человеком, навигатором до мозга костей. "Я обожаю полеты в космос. Я превосходный штурман. Я делаю самую прекрасную работу на свете..." Самовнушение. Решение примитивное, но, может быть, оно приведет к желанной цели? Как врач-психолог – это была его вторая профессия, – Гилл знал, что страсть, влечение, любовь способны не только возбуждать энергию личности, но и реализовывать ее в самом широком спектре деятельности.

Для предварительного анализа репрограммы Сида теперь прошло уже достаточно времени. Он неторопливо продвигался вперед от секвенции к секвенции, и результаты были даже лучше, чем он предполагал. Сферу "речь-мышление" он просматривал с удвоенным вниманием. Вид сложных микроволновых образований, отраженных на осциллоскопе – они были знакомы Гиллу еще по институту Бенса, – успокаивал; навыки человеческой речи Сид должен усвоить легче и быстрее, чем это было с ним самим в личности Юму.

Закончив все исследования поздно вечером, Гилл принял на ночь небольшую дозу снотворного. Как правило, Юму спал неважно, ему мешали и подушка, и чуть слышное гудение воздушного кондиционера – в прошлом Гилл его даже не замечал, но главное, чувство неволи, изоляции от живого мира.

Утром он проверил исправность инфразвукового пистолета, затем вызвал на связь одного за другим все шесть роботов-наблюдателей. Третий, замаскировавшийся на северо-востоке, доложил об оживленном движении живых существ в неглубокой долине довольно далеко от "Галатеи". Это могли быть только красные охотники, снующие на своем стойбище.

Нарезав полос из мягкого пухового одеяла, Гилл старательно обернул ими стальные руки Шарика. Тот, которому суждено стать Сидом, с первой же минуты не должен испытывать никаких неудобств.

Более часа они двигались через редкий лес, обходя кусты и деревья, пока наконец достигли исходного рубежа – за гребнем холма располагался лагерь охотников.

– Идти медленно, – скомандовал он роботу. – Следуй за мной, дистанция пять метров.

Крадучись, как когда-то Юму, охотившийся на дичь, он выполз на гребень холма. Шарик послушно повторил его маневр несколько позади.

– Стой, – прошептал Гилл и, заняв удобную позицию, потянулся к коробке на поясе, где находился переключатель управления роботом, чтобы переключить его с вербального на биоточный диапазон. Малейший посторонний звук может спугнуть охотников, и тогда все пропало. Шарик стоял за кустом, густая листва скрывала его поблескивавший металлический корпус.

Со стороны стойбища не доносилось не звука. Гилл не мог знать, какие события произошли в племени красных охотников с той поры, как Юму их покинул. Они были живы, так докладывали, пользуясь радаром, дозорные роботы, и имели достаточно пищи. – мертвых хрюков они находили регулярно. Но известно ли им, что они находятся на положении пленников, и как изменилось в этой связи их поведение? Что они сделают, увидев Юму? Нападут, чтобы убить, или обратятся в бегство? Шарика он не мог взять с собой: увидев робота, охотники в панике разбегутся, а управлять роботом по радио, одновременно наблюдая за племенем, весьма затруднительно.

Высокие визгливые голоса послышались из зарослей кустарника, покрывавших спуск в долину. Женщины ссорились в смеялись возле костров; все как было, ничего не изменилось. Вечная история, пока живо племя. Его охватила вдруг щемящая тоска. Бросить все, не думать ни о чем, только бы опять сидеть возле костра, пусть самого крайнего и маленького... Снова быть среди них, только бы не одиночество, как теперь. Вспыхнувшее влечение было так сильно, что даже страх перед Дау казался желанным. Подавленный приступом ностальгии, он лежал на животе, царапая ногтями землю. Юму взял верх над Гиллом в самый неожиданный момент.

Он поднялся на ноги и далеко отшвырнул от себя инфразвуковой пистолет.

Конечно, Юму возвращается к своим.

Все, что случилось до сих пор, рассеется, как сон, когда он опять сядет на корточки возле костра.

Он уже расстегивал пояс, когда его взгляд случайно упал на Шарика. И это остановило – почему, он не мог объяснить даже потом, позже. Придя в себя, он содрогнулся. Что стало бы с Юму, спустившимся в долину? Остерегайся племени охотников, Гилл, нет, не копий воинов, а запаха дымка костров, смеха детей и женских голосов...

Разыскав в кустах пистолет, он сел и задумался. Звуки из долины снова стали слышнее, принесенные порывом ветерка. В веселый гомон и визг женщин и малышей изредка вплетались низкие грудные голоса мужчин, похожие на добродушное ворчание медведя. Желудки были полны, настроение мирное. Юму закусил губу от острого чувства зависти. Увы, ему нет места среди них.

Стойбище отделяло от него не более двухсот шагов; если немного усилить интенсивность инфразвука, он отсюда, с этого места, сможет вывести из строя всех. Но инфразвуковой шок – опасная игрушка. Кое-кто из стариков и детишек никогда не очнется после него. Если действовать лучом с пятидесяти метров, можно уменьшить интенсивность луча, но сумеет ли он подойти незамеченным так близко? Надо попробовать, Гилл, ты не можешь сидеть тут до вечера сложа руки... Он поднялся на ноги, но тотчас же снова распластался на траве. Кто-то шел через кустарник прямо на него. Что же, если он окажется молодым и здоровым... Правда, Гилл наметил кандидатуру Эора уже давно. Эор умен, ловок и, кроме того, любит Юму, Но не бывать, чтобы судьба послала ему навстречу именно Эора, таких удач, право, не бывает...

Из кустов показался Тиак. Прежде чем сообразить, что перед ним сидит на корточках не кто иной как пропавший без вести Юму, пришедший лежал на траве. Гилл огорченно вздохнул.

Тиак выглядел упитанным, кожа его лоснилась. Во всяком случае, он был тяжелее и в лучшей форме, чем Юму. Он стонал и бился в полузабытьи, покуда Шарик поднимал его в охапку своими обвязанными мягкой шерстью щупальцами. Убедившись в надежности хватки робота, Гилл зафиксировал положение рук, чтобы по дороге к "Галатее" Шарик, чего доброго, не превратил Тиака в кровавый мешок с костями, если тот очнется и попытается ускользнуть из его стальных объятий. На всякий случай он сделал своему родственнику инъекцию снотворного. Чем меньше инфразвуковых лучей получит Тиак, тем легче будет превращать его в Сида. Гилл уже знал, что причиной долгой и крайне досадной для него неловкости Юму было слишком долгое и интенсивное воздействие инфразвуковой ловушки, расставленной Гиллом. Составляя программу перед смертью, он не мог тогда поступить иначе. Но теперь, когда все в его руках, нужно всеми средствами облегчить возрождение Сида. Впрочем, легче будет и ему самому.

– За мной, – скомандовал он роботу и, старательно выбирая дорогу, направился в сторону "Галатеи".

Гилл включил систему. Колпак консоциатора, тихонько гудя, поднялся к потолку. Теперь надо ждать. Десять минут, тридцать, сколько потребуется. Нельзя торопить того. кто полулежит в раздвинутом кресле. Разумеется, если ожидание затянется дольше двух часов, значит, где-то допущена ошибка, почти никаких надежд. Еще раз проследил он мысленно весь ход операции, шаг за шагом. Нет, он ничего не нарушил, не отступил от намеченного. Именно сейчас, в эти минуты, легче всего потерять голову, Гилл это знал. Отчаяние обрушится, как лавина, и погребет его под собой.

Чепуха! Если Большой Мозг проделал ту же самую операцию по заданной программе – а живое свидетельство тому Гилл собственной персоной, – то почему не удастся теперь? Мозг сконструирован для обслуживания "Галатеи" и сумел сделать это, а Гилл был вторым после Бенса человеком в институте и первым ученым, который лично проводил опыты с трансплантацией психики. Конечно, Мозг сохранил в своей колоссальной памяти репрограмму и его, Гилла, личности, но если не дать ему команды, электронный волшебник никогда не совершил бы подобного чуда по собственной инициативе. Да, он обязан Большому Мозгу тем, что продолжает жить в теле Юму, но сама идея, принцип, решение и приказ исходят от Гилла. Большой Мозг был только средством, только исполнителем. Останется им и сейчас.

Существо в кресле издало едва слышный стон – он не решился еще назвать того по имени, не зная, кто же перед ним, – потянулось, явно желая сбросить ремень. Заговорить с ним, успокоить либо выждать, пусть проявит себя сам? Дома, в институте, придавали почти суеверное значение первому слову, которое произносил подопытный. Гилл не был столь ярым сторонником этой теории, как Бенс, который после первой неудачной фразы зачастую просто переставал интересоваться судьбой эксперимента, но все же признавал ее значение. Ведь и сам Гилл после пробуждения первым назвал свое собственное имя, да еще обозвал себя идиотом! Это, несомненно, дало бы ему много очков по шкале, составленной Бенсом.

Стоны усилились, постепенно формируясь в слова. Растягивая слоги, с трудом ворочая языком, как после длительного пребывания под наркозом, но все же на языке людей Земли, существо в кресле проговорило:

– Звезды... звезды... Люблю звезды... Хочу лететь... Быть навигатором... Только навигатором... Лететь к звездам...

Гилл покрылся краской стыда. Такая удача равна поражению. Подумав, пожал плечами. Ты сам хотел сделать его фанатиком. Теперь получай. Главное, он способен выполнить задачу. Сверхзадачу. А потом... Чего ты хочешь еще?

Сидевший в кресле медленно разлепил веки, открыл глаза.

– Юму!

– Нет, не Юму! Перед тобой Гилл, а не Юму. Так же, как ты не Тиак больше, а Сид. Понимаешь, Сид?!

– Да, понимаю, Гилл. Все понимаю. Извини, что назвал тебя Юму. – Он говорил почти без ошибок, лишь кое-где слышались неправильные ударения. – Я многое знаю, Гилл, и помню о многом. Я встал и пошел от костра в кусты, потому что услышал шорох на холме. Думал, дичь...

Гилл с удовлетворением кивнул. У Тиака оказался прекрасный слух, но что еще более важно, фаза амнезии весьма коротка.

– Потом со мной что-то случилось, не помню, что именно. Я знаю только, что ты хотел со мной сделать. Точнее, даже не со мной, а с Эором. Но это знание находится в какой-то иной системе координат... В другом измерении.

Гилл вскинул голову.

– Как ты сказал?

– Ты не понял? Неправда, я знаю, ты должен понять. Иное пространство... Они не пересекаются между собой. Поэтому я должен пользоваться другой системой координат. Если я в качестве Тиака встал и пошел к кустам, то это происходило в одной системе пространства, назовем ее системой Т, в честь Тиака. Но то, что мне известно о твоем намерении сделать с Эором, то есть весь комплекс, связанный с тобой, твоими поступками и временем, их измеряющим, находится и существует в другой системе, параллельной, но несовместимой с первой...

Гилл слушал с неудовольствием. Вот оно, наказание за просчет при моделировании Сида. Он переоценил роль связи "речь – мышление", и теперь Сид будет говорить без умолку, если его не остановить. Вместо того чтобы думать молча. Но есть и отрадный факт: то, что он осознает как различные системы пространственных координат двойственность своего существования, которую Гилл воспринимает как различные спирали сознания, базирующиеся на генетическом коде ДНК, свидетельствует о самостоятельности мышления Сида. Получается, он все же не зря просидел столько времени, просматривая микрофильмы в библиотеке. Кстати, если быть точным, речь идет не о двойственности. Четыре слоя пространства, четыре системы координат. Это, впрочем, известно и Сиду. Именно об этом он болтает сейчас, хотя должен бы знать, что для Гилла это не новость. Берегись, Гилл, от этого многословия можно сойти с ума.

– Таким образом, система пространства С, где существует Сид, тоже сложная, ибо в ней присутствует Юму; значит, ее следует обозначить иначе, как Ю-С. Но вместе с тем там присутствуешь и ты, Гилл, вернее, твоя сфера эмоций, и я ее ощущаю более отчетливо, чем личность Юму; сложность системы возрастает, и ее следует характеризовать как С-Г-Ю, или в иерархии активности Г-С-Ю. Но мы забываем о носителе моей личности, Тиаке... Значит, надо присовокупить еще и Т... Самое забавное в том, что мне известно твое мнение о Сиде, о Юму и о Тиаке. Естественно, что Тиака ты оцениваешь только через посредство Юму, то есть через его сущность, которая существовала в системе пространства Т, и, наоборот, комплекс сведений о Юму попадает в твое сознание через меня, то есть Тиака; именно таким путем тебе известна предыстория Юму, ныне носителя твоей психики, а прежде жившего вместе с Тиаком в племени красных охотников. Но это значит, что там жили и мы. Разве это не великолепно?

Великолепно? Гилл невольно содрогнулся.

– Ты не очень устал, Сид?

– О нет, напротив, чувствую себя превосходно. Я силен и свеж, словно проспал двое суток подряд...

– Хочешь есть?

Тиак выпятил нижнюю губу и тихонько зашипел. В памяти Юму это обозначало раздумье – Тиака, конечно. А у Гилла возникла тревога и даже некоторый страх. Второе доказательство тому, что функциональная модель Сида получилась у него слишком уж совершенной. Он либо мыслит вслух, либо работает – относительно его трудолюбия Гилл не сомневался, – и эти два вида деятельности захватывают его настолько, что он забывает о еде.

– Не знаю... Надо выяснить. – Сид сделал паузу, затем воскликнул: Да, я голоден! Очень голоден! Последний раз я ел вчера вечером. Гилл, прикажи Шарику приготовить мяса... – Разумеется, он был осведомлен и об этом. – Пусть выберет кусок побольше! И обжарит только снаружи, не насквозь! Как хорошо, что ты спросил меня, Гилл. Я все говорю, говорю и совсем забыл...

– Если так, помолчи немного. Иначе я не смогу проинструктировать Шарика.

Сид умолк, но его глаза по-прежнему безотрывно смотрели на Гилла с такой же жадной, преданной влюбленностью, как в первую минуту после прихода в сознание. Гилл едва успел передать роботу радиосигнал, как Сид снова заговорил:

– Я хотел бы пойти в библиотеку. – Неловкие пальцы Тиака барабанили по пряжкам ремней, еще удерживавшим его в кресле. – Понимаешь, Гилл, мне нельзя терять ни минуты. Надо еще столько выучить и усвоить, вернее, переучить заново, чтобы опять стать таким же навигатором, как раньше. И тогда мы...

– Хорошо. Но сейчас ты будешь отдыхать.

– Из-за фазы возможной регрессии? Видишь, и это мне известно. Ты спросишь почему? Потому что о той системе координат, где существуют только Гилл и Сид, я знаю...

Гилл потерял терпение.

– А если знаешь, молчи!

Сид обиженно хлюпнул носом, съежился в кресле.

– Хорошо. Я молчу.

Гилл с завистью подумал о Юму. Уж он-то не постеснялся бы, а я не могу; не только потому, что Сида не проведешь, он тотчас смекнет, зачем я возьму в руки инфразвуковой пистолет. Ведь на одну четверть своего сознания он думает моей головой. Главное в том, что Тиак приходится Юму наполовину братом по крови, и я его люблю. И как Юму, и как Гилл, одинаково. По-видимому, фаза регрессии будет протекать у Сида более остро, надеюсь, уж этого он не знает. Перед трансплантацией Юму подвергся более сильному облучению инфразвуком, которое хотя и притупило его мозг, но одновременно и предохранило от резких колебаний. Я получил гораздо меньше готовых комплексов, чем он, зато и меньше страдал при переходах от одного состояния к другому. А Сиду это предстоит. Наиболее трудные случаи Бенс сравнивал – пусть не совсем удачно – с цикличностью душевной болезни. Интенсивность первой фазы после пробуждения сменится глубокой депрессией в последующей. Но я должен это предупредить! Пока он будет спать, надеюсь, без инфразвукового шока, в крайнем случае обойдемся снотворным, необходимо подготовить все, чтобы не допустить соскальзывания в пропасть между двумя типами сознания. Но как? В любом случае надо выиграть время...

– Гилл, – боязливо позвал Сид.

– Слушаю.

– Ты сердишься на меня, Гилл, не знаю, за что. Я не хотел тебя обидеть.

– Ничего не случилось, Сид. Тебе только кажется.

– Но я чувствую это!

– Повторяю, тебе кажется. А это начало фазы регрессии, Сид! Самое лучшее тебе сейчас сон. Я дам тебе снотворное...

– Тиак боится, что будет больно! Не могу понять, Гилл, откуда у него этот страх? Как он может знать, ведь это другая сфера...

– Не начинай все сначала, Сид. Многого я сам еще не понимаю, но твердо знаю, что сейчас не время обсуждать такие вещи... Тебе надо спать...

– Тиаку страшно...

– Успокой его, укол лесной колючки гораздо больнее... А ты, сознательный и умный Сид, знаешь, что инъекция необходима...

– Да, конечно. Но нельзя ли таблетку?

– Таблетка подействует нескоро. Еще несколько минут, и тебе станет так дурно, что ты пожалеешь о своем рождении.

– Это злая шутка, Гилл. Ты, как никто, знаешь, что я не по своей воле... Я не хотел...

– Верно, ты прав. Но теперь оставим это. Неужели ты мне не доверяешь? Почему?

– Наверно, потому, что ты не веришь мне! Та частица Гилла, что живет во мне, недовольна и огорчена тем, что я без конца болтаю; получилось не так, как задумано. А я не могу молчать, хочу, но не могу, не могу... Неужто ты не понимаешь этого, Гилл?

Он перешел на крик, задергался, порываясь встать.

– Я не хочу! Не желаю! Я не хотел родиться во второй раз, а теперь, когда я снова жив, не хочу умирать! Гилл, я хочу жить, жить... Ты не имеешь права отнимать у меня... Не имеешь...

Пневматический шприц с легким шипением сделал свое дело. Сид затих, его судорожно сжавшиеся мышцы расслабились, он вытянулся в кресле. Гилл смотрел на него пустым взглядом. Еще один шаг, и конец.

Нет. Он будет терпеливо ждать. Глупо испытывать жалость, когда надо действовать. Не жалость к Сиду, не душевная слабость решают судьбу навигатора. Если Сид окажется способен выполнить то, ради чего возрожден из небытия, все надо вытерпеть, и эту бесконечную болтовню тоже. Существует лишь один критерий – способность выполнить предначертанное. Этот критерий действителен и для тебя, Гилл.

Иногда становишься невольной жертвой своих же благих намерений и усилий, в этом-то и проявляется самая жестокая ирония судьбы. Расплачиваешься за благородный и добросовестный труд, не обидно ли? Гилл стремился создать совершенную модель Сида, наиболее близкую тому человеку, который жил прежде. Чтобы у нового Сида были даже воспоминания о жизни там, на Земле. Но именно этим он сделал его несчастным.

От болтовни его удалось постепенно отучить. Для этого пришлось прибегнуть к локальному микрошоку. Гилл был предельно осторожен, но пошел на этот риск. Теперь Сид дни и ночи сидел в библиотеке. Глаза от покраснели от бесконечного просмотра микрофильмов; причиной тому был не размер букв и чертежей, а непривычность такого напряжения для сетчатки глаз Тиака. Шарик регулярно, три раза в день, приносил ему еду – Сид постоянно забывал о пище, как и прежде. Но этот недостаток не помешал бы ему сделаться превосходным навигатором, если бы его не тревожили неясные видения земной жизни, знаки которой столь неосторожно ввел в его память Гилл. Сида мучила ностальгия. Фотографии и записи не могли составить полную картину прошлой жизни на Земле. Тот рубеж, до которого добрался при их изучении Гилл, естественно, оказался непреодолимой границей и для возрожденного им Сида.