Текст книги "При дворе Николая II. Воспоминания наставника цесаревича Алексея. 1905-1918"

Автор книги: Пьер Жильяр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 7
ВЛИЯНИЕ РАСПУТИНА. ВЫРУБОВА. МОИ ЗАБОТЫ НАСТАВНИКА (зима 1913 г.)

Болезнь Алексея Николаевича не могла не сказаться на жизни императорской семьи – все ее члены находились в состоянии постоянного напряжения. Одновременно усилилось влияние Распутина. Тем не менее жизнь в Царском Селе текла столь же спокойно и гладко, как раньше, – по крайней мере, внешне.

В то время я еще очень мало знал о «старце» и где только возможно пытался найти хоть какую-то информацию, на основании которой мог бы сформулировать свое мнение об этом человеке. Его личность очень интересовала меня. Но это было очень нелегко. Дети никогда не упоминали имени Распутина и в моем присутствии избегали даже малейшего намека на его существование. Я понял, что таковы были указания царицы. Без сомнения, она опасалась, что, будучи иностранцем и не православным, я буду не в состоянии понять чувства, которые испытывала она и вся ее семья по отношению к «старцу». Именно эти чувства заставляли их почитать его как святого. Наложив на детей своеобразный обет молчания, она тем самым позволяла мне игнорировать Распутина, или, другими словами, выразила желание, чтобы я вел себя так, как если бы я ничего не знал о Распутине. Тем самым она лишила меня возможности пополнить ряды противников человека, даже имени которого я не знал.

Основываясь на сведениях, почерпнутых из других источников, я убедился, что в жизни цесаревича Распутин играл незначительную роль. Несколько раз доктор Деревенько пересказывал мне забавные замечания, которые цесаревич делал о Распутине в его присутствии. Распутин будоражил его воображение и разжигал любопытство, но влияния на мальчика он не имел.

После демарша Тютчевой Распутин больше не показывался на этаже великих княжон, а цесаревича он навещал очень редко.

Без сомнения, власти боялись, что я когда-нибудь могу столкнуться с Распутиным, поскольку комнаты, которые я занимал, примыкали к апартаментам моих учеников. Поскольку я просил личного слугу цесаревича информировать меня о малейших деталях жизни мальчика, то Распутин не мог видеть его без моего ведома.[16]16
  Именно так я узнал, что с 1 января 1914 года до дня своей гибели в декабре 1916-го Распутин видел цесаревича только три раза.


[Закрыть]

Дети видели Распутина, когда он бывал у их родителей, но даже в то время его визиты были нечастыми. Бывало, он не появлялся при дворе целыми неделями и даже месяцами. Его все чаще видели у госпожи Вырубовой, в ее небольшом доме неподалеку от Зимнего дворца. Царь и наследник почти никогда не бывали в этом доме, поэтому их встречи были редки.

Как я уже говорил, Вырубова была посредницей между царицей и Распутиным. Именно она переправляла «старцу» адресованные ему письма и привозила его ответы (обычно устные) во дворец.

Отношения Вырубовой с ее величеством были очень близкими. Вырубова бывала у своей царственной подруги почти каждый день. Эта дружба длилась много лет. Вырубова очень рано вышла замуж. Ее муж был негодяем и отъявленным пьяницей, и скоро молодая жена всем сердцем возненавидела его. Они расстались, и Вырубова нашла облегчение и утешение в религии. Несчастья роднили ее с царицей, которая сама так много страдала в жизни и стремилась утешить подругу. Молодая женщина, пережившая так много, вызывала в ней глубокую жалость. Скоро Вырубова стала доверенным лицом царицы, а доброта, которую царица проявляла к ней, сделала молодую женщину ее верной рабой.

Вырубова была очень сентиментальна и склонна к мистицизму, а ее безграничная преданность царице таила в себе опасность, потому что была оторвана от всякого чувства реальности и более походила на слепое обожание.

Царица не могла сопротивляться такой яростной и искренней привязанности. Несмотря на свое положение, она хотела иметь друзей – и чтобы это были только ее друзья. Ее устраивала только та дружба, где она была доминирующей стороной. Ответом на ее доверие могло быть только полное самоотречение. Она не понимала, что неразумно поощрять демонстрацию такой фанатичной преданности.

У Вырубовой был ум ребенка, и ее печальный жизненный опыт обострил чувства, но не прибавил ей рассудительности. Не обладая особым умом и проницательностью, она полагалась исключительно на эмоции и действовала под влиянием момента. Она судила о людях и событиях интуитивно, но зачастую это суждение было верным. Одного взгляда ей хватало, чтобы составить мнение о человеке. Она делила людей на «хороших» и «плохих», а если вернее, на «друзей» и «врагов».

Вырубова действовала не в корыстных интересах, но из искренней преданности императорской семье и желания помочь ей. Она пыталась держать царицу в курсе всего происходящего, заставить ее разделить свои собственные симпатии и антипатии и через нее влиять на ход событий при дворе. В реальности, однако, она была лишь слепым орудием в руках группы беспринципных негодяев, которые использовали ее в своих закулисных играх. Она была не способна вести хитроумные политические интриги или ставить какие-то конкретные цели. Более того, она даже не могла догадаться, что за игру вели те, кто пользовался ею в своих интересах. Будучи абсолютно безвольной, она подпала под влияние Распутина и стала при дворе его самой яростной сторонницей.[17]17
  «Чрезвычайная следственная комиссия», возглавляемая Керенским, установила лживость донесений о ее отношениях с Распутиным. В этой связи интересно упомянуть отчет господина Руднева, одного из членов этой комиссии: «То, что он говорит, было подтверждено при взятии Царского Села отрядом полковника Коровниченко».


[Закрыть]

Я не встречал «старца» ни разу с тех пор, как занял свою должность, но однажды все-таки встретил его, когда выходил из дворца. У меня была возможность хорошенько рассмотреть его, пока он снимал пальто. Он был очень высокого роста, с худым, как будто изможденным лицом и проницательными серо-голубыми глазами под кустистыми бровями. У него были длинные волосы и длинная же борода, как у простого крестьянина. Одет он был в русскую косоворотку из голубого шелка, подпоясанную кушаком, в мешковатые черные штаны и высокие сапоги.

Это была наша единственная встреча, но от нее у меня остался какой-то неприятный осадок. В те короткие мгновения, когда наши глаза встретились, у меня появилось ощущение, что я вижу зловещее и злобное существо.

Шли месяцы, и я с удовольствием наблюдал за тем, какие успехи делал мой воспитанник. Он привязался ко мне и пытался оправдать мое доверие. Мне все еще приходилось бороться с его ленью, однако ощущение того, что количество свободы, предоставляемой ему, целиком и полностью зависело от того, как он пользовался этой свободой, укрепляло его волю и стремление и далее упорно работать.

К счастью, та зима выдалась спокойной, и после приступа в Ливадии серьезных осложнений со здоровьем Алексея Николаевича не было.

Конечно, я знал, что это лишь небольшая передышка, но я видел, что Алексей Николаевич изо всех сил пытается обуздать свой импульсивный и вспыльчивый характер, который стал причиной нескольких серьезных происшествий. Я даже подумал, что его болезнь (а она была действительно страшной!) может стать моим союзником в формировании характера мальчика и поможет ему сделаться хозяином своей жизни и отшлифовать его характер.

Это было для меня большим утешением, но я не строил иллюзий относительно того, насколько трудна задача, стоявшая передо мной. До этого я даже не подозревал, насколько окружение цесаревича сопротивлялось моим усилиям и даже саботировало их. Мне приходилось бороться с подобострастием слуг и глупым обожанием некоторых из окружавших его людей. Меня всегда очень удивляло, что Алексей Николаевич, в силу природной чистоты и неиспорченности своего характера, не поддавался соблазну чрезмерных похвал, которые слышал от своего окружения.

Я помню случай, когда во дворец приехала группа крестьян из одной из губерний Центральной России с подарками цесаревичу. Вся группа состояла из трех человек. По команде Деревенко они упали перед Алексеем Николаевичем на колени, чтобы предложить ему привезенные дары. Я заметил, что мальчик смутился и покраснел. Когда мы остались с ним наедине, я спросил, нравится ли ему, когда люди стоят перед ним на коленях.

– Конечно нет. Но Деревенко сказал, что все должно быть именно так!

– Это ерунда, – ответил я. – Даже государь не любит, когда перед ним становятся на колени. Почему вы не заставите Деревенко перестать настаивать на этом?!

– Я не знаю. Я не смею.

Я поднял этот вопрос в разговоре с Деревенко, и мальчик явно обрадовался, когда его освободили от этой церемонии.

Однако самая главная проблема заключалась в том, что он был изолирован от других людей, и в том, каким образом был организован его учебный процесс. Я понимал, что это неизбежно, но такое образование делало его неполноценным существом в том смысле, что он был лишен в юности самых обычных вещей. Образование, которое получает любой наследник престола, искусственно, тенденциозно и догматично. Часто оно отличается догматизмом и прямолинейностью катехизиса.

Тому есть несколько причин: во-первых, ограниченный выбор учителей, тот факт, что их свобода выражения регламентирована условиями официальной жизни; во-вторых, их почтение перед высоким положением ученика и, наконец, то, что за очень короткое время они должны проходить со своим учеником обширную программу. Это неизбежно означает, что они ограничиваются самыми общими формулами. Они знакомят ученика с основными положениями и мало думают над тем, чтобы развить его любознательность, склонность к анализу и умение ставить под сомнение полученный результат. Они стремятся избегать всего, что может вызвать неуместный вопрос ученика и разбудить в нем вкус к нетрадиционным приемам обучения.

Более того, ребенок, воспитанный в таких условиях, лишен чего-то, что играет жизненно важную роль в формировании его личности и убеждений. Он лишен знания, которое приобретается в школе, которое проистекает из самой жизни, свободного общения со сверстниками, непосредственного наблюдения за людьми и событиями и влияния окружающей среды в целом. Короче говоря, такому ребенку не хватает всего того, что с течением лет развивает чувство реальности и способность критически относиться к себе и окружающему миру.

При таких обстоятельствах человек должен обладать исключительными способностями, чтобы увидеть окружающие события и вещи в реальном свете, научиться четко мыслить и стремиться к верным целям.

Он оторван от жизни. Он не может представить себе, что происходит за стенами, на которых для его удовольствия нарисованы фальшивые картинки.

Все это очень беспокоило меня, но я знал, что мне не удастся изменить столь плачевное положение вещей. Дело в том, что в русской императорской семье существовала традиция, согласно которой у наследника трона, когда ему исполнялось 11 лет, появлялся воспитатель, который должен был направлять обучение и воспитание наследника. Обычно этим воспитателем был военный, поскольку карьера военного считалась лучшей для будущего государя. Пост воспитателя обычно занимал генерал или бывший начальник какого-нибудь военного училища. Это был чрезвычайно высокий пост в смысле власти и привилегий, с ним связанных. Но самое главное – дело было во влиянии, которое этот человек мог оказывать на наследника, влиянии, которое часто сказывалось в первые годы его правления.

Таким образом, выбор воспитателя был предметом особой важности. От этого зависело, в каком направлении пойдет образование и воспитание Алексея Николаевича, и я ожидал этого события с надеждой и тревогой.

Глава 8
ПОЕЗДКИ В КРЫМ И РУМЫНИЮ. ВИЗИТ ПРЕЗИДЕНТА ПУАНКАРЕ. ГЕРМАНИЯ ОБЪЯВЛЯЕТ ВОЙНУ (апрель – июль 1914 г.)

Весной 1914 года императорская семья, как и в прошлые годы, отправилась в Крым. 13 апреля мы прибыли в Ливадию. День был очень яркий и солнечный. Мы были ослеплены светом, который заливал высокие крутые скалы, маленькие татарские деревушки, прилепившиеся к склонам гор, и белые мечети, возвышавшиеся на фоне старых кипарисов на местных кладбищах. Контраст с привычным нашему взору пейзажем был столь разителен, что эта давно знакомая нам страна казалась совершенно волшебной и даже нереальной.

Эти весенние дни в Крыму были отдохновением после долгой, тяжелой петербургской зимы, и мы с нетерпением ждали их.

Под предлогом переезда мы сделали себе небольшие каникулы и использовали выпавшие нам несколько дней, чтобы насладиться этой великолепной природой. Затем возобновились регулярные занятия. Как и раньше, нас сопровождал господин Петров.

В последние месяцы здоровье Алексея Николаевича улучшилось. Он заметно вырос и выглядел очень хорошо, так что настроение у всех было приподнятым.

8 мая царь, желавший сделать сыну подарок, решил, что мы должны воспользоваться одним особенно солнечным днем, чтобы посетить Красную скалу. Мы отправились туда на машине – царь, цесаревич, офицер охраны и я. Матрос Деревенко и дежурные казаки ехали в другой машине. Мы медленно поднимались по склону гор среди величественных сосен, чьи стволы устремлялись ввысь и терялись в шапке из хвои. Скоро мы добрались до цели нашего путешествия – огромной скалы, возвышавшейся над долиной. Создавалось впечатление, что она проржавела от времени.

День был таким чудесным, что царь решил ехать дальше. Мы спустились по северному склону горы. Вокруг было еще довольно много снега, и Алексей Николаевич с удовольствием катался по нему. Он бегал вокруг нас, то и дело скользя, катаясь по снегу, снова поднимаясь и снова падая через две секунды. Казалось, его живая натура никогда раньше не имела возможности до конца искупаться в этом удовольствии. Царь с видимым удовольствием следил за сыном. Было очевидно, как он счастлив, что здоровье сына улучшилось и к нему вернулись силы и жажда жизни. И все же его преследовал страх того, что с мальчиком может что-то случиться, и он то и дело пытался умерить пыл сына. Хотя он никогда вслух не говорил о болезни, которой страдал его сын, она была источником его вечных тревог и печалей.

День близился к вечеру, и нам было жалко расставаться с горами и собираться в обратный путь. Всю поездку царь был в великолепном настроении. Создавалось впечатление, что каникулы, устроенные им сыну, доставили и самому ему невыразимое удовольствие. Он на несколько часов ускользнул от постоянного внимания к своей персоне и от своих обязанностей. Эта поездка была абсолютно неподготовленной, поэтому он сумел ускользнуть даже от всевидящего ока дворцовой полиции, которая постоянно находилась рядом, оставаясь при этом незаметной. Эту самую полицию царь ненавидел от всей души. Но на этот раз он сумел несколько часов побыть простым смертным и выглядел отдохнувшим и счастливым.

В обычное время царь нечасто общался с детьми. Работа и требования придворной жизни не позволяли ему уделять детям столько внимания, сколько он хотел бы. Он переложил все обязанности по воспитанию детей на жену, а те короткие моменты, которые мог уделять семье, предпочитал полностью отдавать общению с близкими, оставляя позади все тревоги и печали. В эти минуты он хотел быть свободным от тяжкого груза ответственности, лежавшего на его плечах. Он хотел быть только мужем и отцом.

В последующие несколько недель ничто не нарушало монотонности нашей жизни.

Примерно в конце мая появились слухи о помолвке Ольги Николаевны и принца Кароля Румынского. Ей в это время было 18 лет. Родители с обеих сторон высказывались в пользу этого союза, который был весьма желателен и по политическим мотивам. Я знал, что господин Сазонов, министр иностранных дел России, делал все возможное, чтобы помолвка состоялась и чтобы окончательная договоренность была достигнута во время визита императорской семьи в Румынию.

В начале июня мы как-то были одни с Ольгой Николаевной, и вдруг она спросила меня со всей присущей ей доверчивостью и прямотой, которые были следствием давно установившихся между нами доверительных отношений:

– Скажите мне правду, месье… Вы ведь знаете, зачем мы едем в Румынию?

После минутного замешательства я ответил:

– Думаю, это визит вежливости, ответный визит на приезд к нам короля Румынии.

– Ну, это официальная причина, а как насчет настоящей? Мне не положено знать об этом, но уверена, что все об этом говорят и вы тоже в курсе дела.

Я кивнул, и она продолжала:

– Хорошо! Но ведь если я не захочу, ничего не произойдет? Папа обещал не заставлять меня… и я не хочу покидать Россию.

– Но ведь вы могли бы приезжать сюда, как только захотите.

– И все равно я буду иностранкой в собственной стране. Я русская и буду ею всегда!

13 июня мы сели на императорскую яхту «Штандарт» и на следующее утро прибыли в Констанцу, крупный румынский порт на Черном море, где должны были состояться праздничные мероприятия. На берегу нас с воинскими почестями встречал пехотный полк, а на горе была установлена артиллерийская батарея, чтобы произвести в нашу честь салют. На всех кораблях были подняты государственные флаги.

На берегу их величества встречали король Румынии, королева Елизавета и вся королевская семья. После официальных представлений мы пошли в собор, где епископ Нижнего Дуная провел службу. В час дня члены царствующих семей встретились за обедом в «узком семейном кругу», в то время как остальных членов российской делегации принимал премьер-министр Румынии. Царствующим особам накрыли столы в павильоне, который королева приказала выстроить у головной части пирса. Это была одна из ее любимых резиденций, где она проводила значительную часть времени. Она любила часами сидеть, «слушая море», на террасе, которая словно «висела» между небом и землей, и только чайки нарушали ее одиночество.

В полдень их величества устроили ответный прием на борту «Штандарта», а затем посетили грандиозный бал.

В восемь вечера мы все собрались на банкет, который был устроен в прекрасном зале, выстроенном специально для этой цели. Он был великолепно украшен. На стенах и потолках, покрытых лепниной, были разбросаны маленькие лампочки, создавая причудливые контуры букетов цветов. Это было изысканным сочетанием линий и цвета и, безусловно, радовало глаз.

Царь, с королевой Елизаветой по одну руку и принцессой Марией – по другую, сидел в самом центре длинного стола, за которым разместилось 48 гостей. Царица сидела напротив него, места по бокам занимали принцы Кароль и Фердинанд. Ольга Николаевна сидела рядом с принцем Каролем и отвечала на все его вопросы с присущей ей искренностью. Остальные великие княжны, которым не очень-то удавалось скрыть скуку от всего этого мероприятия, придвинулись ко мне и то и дело, хитро подмигивая, обращали мое внимание на сестру.

Ближе к концу трапезы король поднялся, чтобы произнести тост в честь русского царя. Он говорил по-французски, но с сильным немецким акцентом. Царь ответил ему тоже по-французски. Когда трапеза завершилась, мы направились в другую комнату, где их величества еще некоторое время общались с гостями. Те, кто не удостоился такой чести, сразу же начали собираться в группы – по близости интересов или по воле случая. Банкет закончился раньше обычного, так как «Штандарт» должен был в тот же день отплыть из Констанцы. Через час корабль вышел в море.

На следующий день я узнал, что планам на брак Ольги Николаевны не суждено сбыться. По крайней мере, помолвка была отложена. Ольга Николаевна одержала победу.[18]18
  Кто мог предвидеть, что если бы это бракосочетание все-таки состоялось, то она избежала бы страшной участи, уготованной ей?


[Закрыть]

Утром 15 июня мы прибыли в Одессу. Царь провел смотр войск местного гарнизона, которым командовал генерал Иванов.

На следующий день мы на несколько часов заехали в Кишинев (Бессарабия), чтобы присутствовать при открытии памятника Александру I, а 8 марта вернулись в Царское Село. Двумя днями позже государя посетил король Саксонии, который приехал поблагодарить его за принятие звания почетного полковника одного из его гвардейских полков. Во время визита перед дворцом состоялся парад русских войск. Это было официальное мероприятие по случаю кратковременного визита короля. 23 июня он покинул Петербург.[19]19
  Через несколько недель король Саксонии оказался единственным коронованным лицом в Германской Конфедерации, за исключением великого герцога Гессенского, брата императрицы, который пытался не допускать разрыва отношений с Россией. Он никоим образом не хотел, чтобы его имя ассоциировалось с применением военной силы против страны, гостем которой он только что был. Однако это не помешало ему разразиться самыми яростными речами в адрес России, когда война была уже объявлена.


[Закрыть]

Вскоре после этого мы уехали в Петергоф, откуда 14 июля отправились в небольшой круиз по фьордам Финляндии. «Александрия»[20]20
  «Александрия» – маленькая весельная яхта на паровом ходу. Посадка «Штандарта» была слишком большой, что не позволяло ему войти в мелкие воды Петербурга.


[Закрыть] доставила нас из Петергофа в Кронштадт, где нас уже ожидал «Штандарт». Когда мы поднимались на борт корабля, цесаревич неудачно прыгнул и ударился лодыжкой об основание лестницы, ведущей на палубу. Сначала я подумал, что это небольшое происшествие не приведет к серьезным осложнениям, однако к вечеру у мальчика начались боли, и состояние его быстро ухудшилось. Все указывало на то, что нас ждет серьезное обострение болезни.

Когда я проснулся утром, мы были в самом сердце финского фьорда. Место было просто необыкновенное: ни с чем не сравнимое по своей красоте море чистейшего изумрудного цвета, обрамленное белыми гребешками волн, разбросанные там и сям островки из красного гранита, увенчанные шапками сосен, чьи гордые стволы взмывались в небо и поблескивали на солнце. Вдалеке виднелся берег – длинная полоса желтого песка и простирающийся до самого горизонта лес.

Я спустился в каюту Алексея Николаевича. Он провел очень тяжелую ночь. При нем неотлучно находились царица и доктор Деревенько, но они были бессильны облегчить его страдания.[21]21
  Такое внутреннее кровотечение особенно болезненно, когда поврежден сустав.


[Закрыть]

День прошел в унынии и тянулся очень медленно. Еще накануне я заметил, что придворные как-то взбудоражены. Я спросил полковника Д., в чем дело, и узнал, что на Распутина было совершено нападение и его жизнь в опасности. Он уехал в Сибирь две недели назад и по приезде в свою родную деревню Покровское получил несколько ударов ножом в живот. Нападавшей была молодая женщина. Раны могли оказаться смертельными. На борту корабля царило возбуждение, все шепотом обсуждали случившееся и выдвигали самые невероятные версии. Однако разговоры смолкали, едва только на горизонте появлялся кто-либо, в ком можно было подозревать сторонника Распутина.

Все втайне надеялись, что наконец-то избавятся от его тлетворного влияния, но никто не осмеливался слишком явно выражать свою радость. У зловещего мужика, казалось, было девять жизней, и вполне вероятно было, что он выживет.[22]22
  Распутина отвезли в больницу в Тюмени, где его оперировал специалист, приехавший из Петербурга. Операция прошла успешно, и уже через неделю его жизнь была вне опасности. Его выздоровление сочли чудом. Казалось, этого человека не брали ни огонь, ни сталь, словно он находился под прямой защитой Всемогущего.


[Закрыть]

19-го мы вернулись в Петергоф, куда вскоре должен был прибыть президент Французской республики. Наш круиз был прерван по этому поводу, а возобновить его мы смогли только после его отъезда. В последние два дня состояние Алексея Николаевича несколько улучшилось, но ходить он еще не мог, поэтому с яхты его снимали на руках.

На следующий день в Кронштадтскую гавань прибыл крейсер «La France» с президентом Франции на борту. Царь лично встречал его. В Петергоф они вернулись вместе, и господина Пуанкаре проводили в отведенные для него покои во дворце. Вечером в его честь был дан обед, на котором присутствовала и царица со своими фрейлинами.

Президент Французской республики был гостем Николая II четыре дня, в течение которых было проведено много официальных мероприятий. Президент произвел на царя самое благоприятное впечатление, в чем, к своему удовольствию, я смог лично убедиться при следующих обстоятельствах.

Господина Пуанкаре пригласили позавтракать вместе с царской семьей, причем он был единственным гостем за столом. Его без всяких формальностей ввели в узкий семейный круг Александрии.

Когда трапеза завершилась, ко мне пришел цесаревич и с гордостью показал ленту ордена Почетного легиона, которую только что получил от высокого гостя. Затем мы вышли в парк, и через несколько минут к нам присоединился царь.

– Знаете ли вы, что я разговаривал с господином Пуанкаре о вас? – сказал он в своей обычной легкой манере. – Он говорил с Алексеем и спросил меня, кто научил его французскому языку. Он замечательный человек, с великолепным интеллектом и к тому же – отличный собеседник. Это всегда полезно; но больше всего мне понравилось то, что в нем ничего нет от дипломата.[23]23
  Царь обычно говорил, что дипломатия – это искусство из белого сделать черное. Кстати, однажды он процитировал мне определение, которое дал слову «посол» Бисмарк: «Это человек, которого послали в другую страну, чтобы лгать на благо своей собственной страны». И затем он добавил: «Слава богу, не все они прошли подготовку в его школе, но у дипломатов есть настоящий дар осложнять самые простые вопросы».


[Закрыть] Он абсолютно откровенен и говорит, что думает. Этим он сразу же завоевывает ваше доверие. Если бы мы могли обойтись без дипломатических ужимок, человечество давно сделало бы огромный шаг вперед.

23 июля президент покинул Кронштадт и направился в Стокгольм. Перед отъездом он дал обед в честь их величеств на борту «La France».

На следующий день мы с изумлением узнали, что еще накануне Австрия предъявила Сербии ультиматум.[24]24
  Австрия отложила объявление ультиматума до того времени, когда известие об этом просто не могло достичь Петербурга до отъезда Пуанкаре.


[Закрыть] Днем в парке я случайно встретил царя. Он был серьезен, но не казался встревоженным.

25 июля в Царском Селе в присутствии царя состоялось заседание Чрезвычайного Совета. Было решено проводить твердый курс на мирное урегулирование конфликта. При этом Россия должна была поддерживать свой статус великой державы. Печатные издания разразились гневными публикациями в адрес Австрии.

В последующие дни тон этих публикаций стал еще более резким. Австрию обвиняли в стремлении уничтожить Сербию. Россия не могла позволить этого. Она никак не могла допустить господства Австро-Венгрии на Балканах. На кону стояла честь страны.

Но в то время как страсти разгорались, а дипломаты приводили в движение неповоротливую махину своих многочисленных департаментов, из Александрии в Сибирь, где в Тюмени от своей раны выздоравливал Распутин, летели отчаянные письма и телеграммы.[25]25
  Зимой 1918 года, когда я был в Тюмени, я видел копии этих телеграмм. Позже мне не удалось еще раз ознакомиться с их текстом.


[Закрыть] Все они были выдержаны в одной тональности: «Мы в ужасе – война стала почти реальностью. Вы тоже думаете, что это возможно? Молитесь за нас. Помогите нам своим советом».

Распутин отвечал, что войны надо избежать любой ценой, если руководство страны не хочет навлечь на династию и империю еще более ужасные вещи.

Этот совет полностью совпадал с заветным желанием царя, чей миролюбивый настрой не подлежал сомнению. Надо было видеть его в ту ужасную неделю июля, чтобы понять, какие нравственные муки он испытывал. Но пришел момент, когда амбиции Германии и ее пренебрежение общественным мнением неизбежно должны были закалить его в борьбе с собственными сомнениями и заставить принять жесткое, но неизбежное решение.

Несмотря на все предложения о посредничестве и на то, что русское правительство предложило урегулировать конфликт, начав прямые переговоры между Санкт-Петербургом и Веной, 29 июля мы узнали, что в Австрии объявлена всеобщая мобилизация. На следующий день мы узнали о бомбардировке Белграда, а еще через день Россия также объявила всеобщую мобилизацию. Вечером того же дня граф Пуртале, посол Германии в России, проинформировал господина Сазонова, что его правительство дает России два дня, чтобы свернуть мобилизацию. В случае невыполнения этого условия Германия ответит мобилизацией собственной армии.[26]26
  Германский Генштаб прекрасно знал, что ввиду чрезвычайной сложности проведения мобилизации (огромная территория, неразвитость железных дорог и т. д.) она не могла быть остановлена, не вызвав при этом полного паралича всех служб, а значит, она не могла быть возобновлена в течение трех недель. Фора в три недели обеспечивала Германии быструю победу.


[Закрыть]

Двенадцать часов, данные Россией, истекали в полдень 1 августа (это была суббота). Однако граф Пуртале появился в Министерстве иностранных дел только вечером. Его провели к Сазонову, и там он официально вручил ему ноту, в которой Германия объявляла войну России. Было десять минут девятого. Непоправимый шаг был сделан.