Текст книги "В тесном кругу"

Автор книги: Пьер Буало-Нарсежак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

– Я над этим подумаю. Спасибо вам. А как у вас со средствами передвижения? Ты мне ничего об этом не говорила.

– Милая Джина, все это устроено. У нас есть два мини-кара – типа тех, на которых перевозят снаряжение на площадках для гольфа. Это, так сказать, наши мулы. Все ими пользуются.

– А дежурный врач? Врач «Приюта отшельника»? Он как?

– Доктор Приер? Ему около шестидесяти, и он весьма компетентен. В крайнем случае он всегда может вызвать вертолет. Правда, пока необходимости в этом не возникало.

Джина, по всей видимости, любила обстоятельность, и потому ей доставляло особенное удовольствие выискивать у себя в голове все новые вопросы. Нетерпение Жюли достигло, казалось, предела. Но она должна ее убедить, чего бы это ни стоило.

– А ты подумала о своей сестре? – снова спросила Джина. – Ты полагаешь, она отнесется к моему приезду доброжелательно?

– Глория? Да она будет счастлива. Во-первых, вы ведь не просто первая встречная. Подумайте сами, Джина, разве найдется общество, которое не преисполнилось бы гордости, принимая вас? А потом, вы ведь с ней довольно часто встречались. Вы снимались в Голливуде, а Глория в это время давала серию концертов в Калифорнии.

– Да-да, я прекрасно помню.

– Вот у вас и общий интерес.

– Это так, – не сдавалась Джина, – но не кажется ли тебе, что две столетние старухи на одном довольно маленьком острове – это будет тяжеловато?

– То есть? Слава богу, ни вы, ни она не страдаете лишним весом. Нет, я согласна, что некоторые старики бывают в тягость, но вы с Глорией сохранили такую молодость духа, которой завидуют все окружающие. Ну скажите, разве я преувеличиваю?

– Допустим…

– И вот еще. Не забывайте, что в «Приюте отшельника» каждый живет у себя и для себя. Не хочу, чтобы у вас сложилось мнение, будто здесь только и делают, что оглядываются на соседей. Люди встречаются, если это доставляет им удовольствие, но не более того. Вот я, например. Я иногда машу рукой людям, с которыми ни разу не перемолвилась ни словечком.

– У вас нет друзей? – недоверчиво проговорила Джина.

– У меня – нет. Я не слишком общительна. А вот у Глории – напротив. Она много принимает. Есть и еще одна вещь, достаточно важная. Там, на острове, вы будете чувствовать себя в безопасности, но если вдруг вам захочется сменить обстановку – вы всегда можете удрать «на сушу». Можете спокойно прогуляться по магазинчикам. Такси довезет вас до самого порта, а там к вашим услугам наш катер. У вас ни в коем случае не должно сложиться впечатление, что вы сидите взаперти.

– Все это звучит очень соблазнительно, – признала Джина. – А вы так горячо меня уговариваете, как будто у вас в этом деле есть личный интерес.

– Мой интерес – это вы, Джина.

– Спасибо. Я еще немножко подумаю. А нельзя ли мне приехать в «Приют отшельника» на пару дней? Понимаешь, как бы на пробу? Просто прощупать почву?

Тыльной стороной ладони Жюли провела по лицу. Убить ее мало, эту клушу.

– Ничего нет легче, – сказала она. – У нас имеется шесть комнат для приезжающих в гости. Забронировать вам одну из них?

– Я позвоню тебе завтра. Тогда и решим. Ты – лапочка. Пока.

Жюли положила трубку и закурила. Она была без сил. Сколько же нужно изобретательности, чтобы вытащить старуху из ее норы! Она как будто чувствовала, что что-то здесь не так, какое-то коварство… Может быть, не стоило вести себя так настойчиво? Но тогда переговоры будут тянуться вечность! «В конце концов, – вслух произнесла Жюли, – именно мне может не хватить времени!»

Она снова взяла телефон и позвонила доктору Муану.

– У аппарата Жюли Майоль. Я хотела бы…

– Да-да, соединяю, – отозвалась секретарша.

– Как дела? – спросил доктор. – Что вы мне скажете?

– Только то, что вы уже знаете. Я подтверждаю свой отказ от операции.

Он ничего не отвечал. Жюли слышала, как за его спиной стучит пишущая машинка.

– Вы хорошо подумали? – наконец сказал доктор.

– Я все взвесила. И «за» и «против». Я так решила.

– Разумеется, вы вольны выбирать, но… Это сильно смахивает на самоубийство.

– Что ж, только живой может покончить самоубийством. Единственное, о чем я мечтаю, – не слишком страдать. И чтобы это не тянулось слишком долго.

– Нам с вами надо еще раз увидеться. Вы ставите меня в ужасное положение. Мой долг – помогать вам бороться! Вы это понимаете?

– Я над этим подумаю. Если мне понадобятся обезболивающие, надеюсь, вы мне поможете? Это все, о чем я вас прошу.

– У вас сильные боли?

– Пока нет. Видите ли, я сейчас очень занята одним проектом… Он поглощает меня буквально без остатка. Скажите, как по-вашему, может сильное увлечение каким-нибудь делом вызвать временную ремиссию в развитии болезни?

– Разумеется. Когда мы говорим своим больным, что лучшее из лекарств – это воля к жизни, речь идет не о том, чтобы абстрактно хотеть жить. В том-то и дело, что нужно быть привязанным к чему-то конкретному, позитивному.

– Спасибо. Именно это я и хотела услышать. Значит, я продержусь. Я буду иногда звонить вам. До свидания.

От сигаретного дыма у нее слезились глаза. Она потерла их кулаками. Разумеется, она продержится. Она взглянула на часы. Утро еще не кончилось. С чего же, вернее, с кого начать?

С Юбера Хольца, решила она. Если она на два дня закажет для Джины комнату, вряд ли это будет лучшим средством заманить ее сюда. Нужно предложить ей нечто более привлекательное, чем гостиница, чтобы она сразу же почувствовала себя в сердечной и теплой атмосфере.

Вот если бы Хольц согласился сделать такой жест! И разве в «Приюте отшельника» кого-нибудь удивит, если он окажет гостеприимство знаменитой артистке? Мало того, это изменит отношение к нему самому, слегка подпорченное из-за его рояля. Все сразу поймут, что он – превосходный сосед.

Жюли позвала Клариссу, чтобы обсудить с ней меню сегодняшнего обеда. Омлет с зеленью? Хорошо. Что еще? Флан? Нет, флана не нужно. Слишком много яиц. Лучше немножко сдобных сухариков, пропитанных бордо.

– Ты за меня не волнуйся. Я пойду погуляю. Хочу попросить господина Хольца об одной услуге. Только ничего не говори Глории. Что она собирается делать после обеда?

– Она пригласила на чай нескольких подруг. Потом, по-моему, собирается рассказать о своих стычках с Тосканини.

– Если будет спрашивать обо мне, скажи, что я устала. Она не будет настаивать. Она не любит усталых людей.

От жары кузнечики стрекотали как безумные. Жюли шла мелким шагом, экономя силы. Ей вовсе не требуется держаться долгие месяцы. Главное – успеть заставить Джину купить «Подсолнухи». А потом… Потом фитилек догорит сам собой. И не важно, быстро или медленно пойдет дело, потому что в конце концов зажженная ею искра достигнет своей цели. Ну а если она погаснет? Что ж, тем хуже. Когда случалось, что события выходили из-под ее контроля, Жюли привычно замыкалась в душевном одиночестве, называя это «философией щепки». В самом деле, кто я, как не щепка, влекомая потоком? Да даже и не щепка, а так… Плесень на поверхности мира. Я пытаюсь суетиться, а для чего? Ведь я не верю ни в добро, ни в справедливость. Но когда меня давят, я все-таки имею право испустить последний крик…

Аллея была длинной. Время от времени кто-нибудь из соседей издалека приветственно махал ей рукой, а она в ответ приветливо поднимала палку. Она знала, что за ее спиной шептали: «Бедная старушка! Бывает же в жизни такое невезение!» Дураки! Они даже не подозревают, что она превратила собственное невезение в силу.

Господин Хольц прибирался во дворике, замусоренном после переезда. Увидев Жюли, он двинулся ей навстречу.

– Надеюсь, вы в гости? Заходите! Я как раз заканчиваю с устройством.

– Как вы, привыкаете потихоньку?

– О, конечно! Единственная проблема – рояль. Спрашивается, когда же мне на нем играть? По утрам здесь все привыкли подолгу спать. После обеда – час сиесты. А по вечерам все мои соседи смотрят телевизор. Получается, что в любое время я обязательно кому-нибудь помешаю. А поскольку после смерти жены я немного одичал, то получается, что мне не с кем даже поговорить.

– А если бы было с кем? – спросила Жюли.

– Что вы хотите сказать? Вы знаете кого-то…

– Возможно. Зажгите мне, пожалуйста, сигарету. Знаете, я теперь курю почти беспрерывно. Спасибо. Я вот о чем подумала. Если вы читаете газеты, то, наверное, знаете, что недавно в Каннах на Джину Монтано напал какой-то хулиган, который ее ограбил.

– Знаю.

– Я съездила ее навестить – ведь мы с ней когда-то были знакомы. Так вот, Джина во что бы то ни стало хочет продать свою квартиру. После этого нападения она больше не может нормально чувствовать себя дома. Вполне естественно, я рассказала ей о «Приюте отшельника», и она загорелась. Она собирается купить «Подсолнухи».

– Но…

– Погодите. Я еще не закончила. Вначале она хотела бы приехать сюда на день-другой, чтобы… ну да, прощупать почву, посмотреть, понравится ли ей здесь. Ей в жизни пришлось немало поездить, но теперь, в ее возрасте…

– А сколько ей?

– Можно сказать, что у нее больше нет возраста. Она такая же, как моя сестра. И при этом обладает железным здоровьем. Даже ничем не болеет, если не считать, что она чуть глуховата. Но совершенно свободно передвигается без посторонней помощи, а главное – жизнерадостна, как ребенок. Вот почему… Разве вы не говорили мне, что вилла слишком велика для вас одного?

– А, понимаю…

– Нет-нет, это совсем не то, о чем вы подумали. Впрочем, вам никто не позволит сдавать свои комнаты. Я имею в виду не это. Не могли бы вы принять ее в качестве гостьи на несколько дней? Если мы поселим ее в одной из комнат для гостей, ей будет казаться, что она в доме престарелых. А если она поселится у вас, то сразу же почувствует себя в домашней обстановке. Видите ли, она все еще очень самолюбива. Понимаю, что обращаюсь к вам с недопустимой фамильярностью, но я не столько прошу, сколько делюсь с вами информацией. Мне кажется, она может стать здесь желанным членом общины. Подумать только, великая Джина!

– А как же «великая Глория»?

– А почему это должно ее смутить?

– Просто мне так кажется…

Двигаясь ловко и бесшумно, он приготовил два стакана сока – так двигается человек, привыкший ухаживать за дорогим ему существом. Он предугадал вопрос Жюли.

– Да, жена… У нее был рассеянный склероз. Ужасная болезнь. Подождите, я принесу соломинку, так вам будет удобнее. Я охотно поверю, что ваша сестра не будет иметь ничего против этого плана, но когда я вспоминаю, какую кампанию она развернула против меня с моим роялем… А впрочем, почему бы не попробовать?

Жюли улыбнулась. Это была ее первая улыбка с тех пор, как… Впрочем, это не важно.

– И не забывайте про любопытство! – сказала она. – Ведь здесь для многих любопытство – та же пища. Все знать! Быть в курсе всего! Все обо всех разнюхать! Сосед пожирает соседа… Раз уж они выставили внешний мир за дверь, значит, должны позаботиться о том, чтобы события случались и здесь, дома. Даже Глория потребует свою долю сплетен. Будьте спокойны: Джина Монтано на долгое время станет ее дежурным блюдом.

Хольц поднял свой стакан:

– За ваше здоровье! Вы меня убедили. Остается узнать, будет ли принято мое приглашение.

– Это я беру на себя.

– Тогда идемте, посмотрите комнату, которую я могу ей предложить. Дверь выходит прямо в сад.

Он подал Жюли руку, и они двинулись в глубину виллы.

– Великолепно! – воскликнула Жюли. – Сударь мой, да вы – художник!

– Не я, – возразил он, – а моя жена. Это она выбирала мебель, картины и ковры.

– Джина будет в восторге, – сказала Жюли. – А знаете что? Давайте позвоним ей прямо сейчас. Вы тогда сможете сами все ей сказать.

– Позвольте, – остановил ее Хольц, – а вам не кажется, что вначале я должен спросить разрешения у председательши? Я ведь здесь пока никто, и простая вежливость требует…

– Оставьте. Я сама это улажу. Если вы начнете по всякому поводу просить разрешения, то потеряете лицо. Видите ли, несмотря на внешний лоск, здесь действуют законы племени. Да-да, здесь есть свои лидеры и свои подчиненные. Я узнала об этом массу интересного из книг Джейн Гудэлл о шимпанзе.

Хольц громко расхохотался.

– Ну и шутки у вас, милая Жюли!

– А я вовсе не шучу. Просто, кочуя из санатория в санаторий, я встречала в жизни многих людей… Впрочем, не важно. Допустим, что я слегка преувеличиваю, и идем звонить.

Джина была дома.

– О кара мия! Как я рада! Мне было так скучно, ты не представляешь!

– Я не одна, – сказала Жюли. – Рядом со мной господин Юбер Хольц – мой очаровательный сосед по «Приюту отшельника». Он готов предоставить вам свое гостеприимство на несколько дней. У него изумительный дом, слишком большой для него одного. Впрочем, передаю ему трубку.

– Алло! Мадам Монтано? Говорит Юбер Хольц. Я бесконечно польщен тем, что говорю со знаменитой актрисой. Мадемуазель Майоль все мне рассказала: и о том, что на вас напали, и о том, что вы переживаете известные трудности… Если вам угодно принять мое приглашение, то мой дом – к вашим услугам. Поверьте, от всего сердца… Разумеется… Что такое? Вы плачете?!

– У нее глаза на мокром месте, – шепнула Жюли.

– Я так рада… – бормотала Джина.

– Вот и славно. Значит, вы согласны. В таком случае все очень просто. Моя машина стоит в гараже в Йере. Я за вами заеду. У меня «мерседес», места в нем много. Можете взять багажа сколько захотите. Потом я привезу вас сюда. Прислуги здесь достаточно, так что вы не будете испытывать никаких неудобств. И обещаю, что никто не посмеет вас потревожить. Я живу один и… Простите? Да нет же, в вашем приезде не будет ничего от подпольной акции! Мы все уладим в соответствии с правилами. Спасибо. Даю вам вашу подругу.

– Алло, Джина?.. Нет, просто господин Хольц – душевный человек, вот и все. И при этом человек с тонким вкусом. Скажу пока только то, что он приготовил для вас комнату… Достаточно простую, но все картины – подлинники. Так что вы быстро забудете о всех своих несчастьях… Ах нет же, Джина! Раз он вам сам предлагает, значит, это его не стеснит! Знаете, я советую вам просто согласиться и не морочить себе голову всякими ненужными сомнениями. Ваш возраст сам по себе заслуживает уважения. Я уж не говорю о восхищении, которое вы вызываете в окружающих! Это господин Хольц будет вас благодарить! Я вам еще позвоню.

И она повесила трубку. Кажется, она выиграла. Что дальше? Червь уже забрался в яблочко. Теперь его ничто не остановит.

Приезд Джины Монтано в «Приют отшельника» прошел незамеченным. Известно было лишь то, что к господину Хольцу прибыла какая-то преклонных лет дама – очевидно, родственница. Привратник с братом грузили на одного из «мулов» три чемодана: «три роскошных чемодана», отметил Роже. Господин Хольц нанял на месяц двух горничных-испанок, работавших у бывшего датского консула, отбывшего с супругой в круиз. Одним словом, никаких вопросов ни у кого не возникло. Со стороны администрации также никто не проявил ни малейшего любопытства, поскольку госпожа председатель вообще терпеть не могла сплетен. Впрочем, мадам Бугро, проходя как-то мимо «Тюльпанов», заметила в окне чуть сгорбленный силуэт пожилой дамы, оживленно беседовавшей с господином Хольцем, и решила, что, скорее всего, это его бабушка. Мадам Лавлассэ рассказала об этом Глории. Как бы там ни было, факт заслуживал некоторого интереса. Ну и скрытен же этот новый сосед, во всех прочих отношениях бесспорно очаровательный. Чего ради делать тайну из такой обыкновенной вещи? Напротив, мы были бы счастливы пригласить старую даму в гости.

– Если, конечно, она не больная, – сказала Глория.

Расспросили мадам Бугро, и та заявила, что увиденная ею дама ходила без палки и не производила впечатления больного человека.

– Сколько лет, по-вашему, может ей быть? – продолжала Глория.

– О, немало! Я бы дала ей лет восемьдесят.

– Позвольте, – спохватилась Глория, – но раз она прибыла на катере, нет ничего проще, чем расспросить нашего матроса. Кейт, займитесь-ка этим. Только имейте в виду, что это совершенно ничего не значит. Господин Хольц волен приглашать кого угодно.

Однако то, что удалось выяснить Кейт, повергло в изумление и Глорию, и ее подруг. Оказывается, вместе с господином Хольцем и незнакомкой в катере в тот день была и Жюли!

– В этом вся моя сестра, – вздыхала Глория. – Нет чтобы рассказать мне обо всем! Зачем же? Вечно у нее рот на замке. И так во всем. Из нее каждое слово приходится вырывать клещами. Но положитесь на меня. Я сумею заставить ее разговориться.

Едва дождавшись вечера, когда Жюли, как обычно, зашла пожелать ей спокойной ночи, она без проволочек накинулась на сестру:

– Что это за старая дама, что поселилась у господина Хольца? Ты ее знаешь?

– Нет, – отвечала Жюли.

– Но должны же были вы перекинуться хотя бы парой слов там, на катере?

– Зачем? Я их не слушала. Они разговаривали с господином Хольцем, а меня это совершенно не касалось.

– Странное ты создание! Ну хорошо, хотя бы по манере разговора ты должна была понять, что они родственники?

– Не думаю. Единственное, что я заметила, так это то, что она говорила с акцентом.

– Ну вот видишь! С каким акцентом?

– Не знаю… Испанский, может быть. Или итальянский.

– Постарайся вспомнить.

– Пожалуй, все-таки итальянский.

– Значит, она ему не бабка. Юбер Хольц родом из Эльзаса. Ее видела Памела Бугро. Она говорит, что ей лет восемьдесят. А тебе как показалось?

– А какое мне до нее дело? Восемьдесят, девяносто – какая разница?

– Не нравится мне все это, вот что я скажу. Здесь не богадельня! Понимаю, понимаю… Я – другое дело. А кстати, сама ты что делала в городе? Ну ладно, ладно, храни свои секреты. Никогда ты ничего не видишь, никогда ничего не слышишь, никогда ничего не рассказываешь. Скажите на милость! Она не имеет понятия! Знаешь, кто ты? Ты – и тюрьма, и заключенный, и тюремщик в одном лице! Вот если…

– Спокойной ночи, Глория.

– Да. Спокойной ночи. Ну и характер!

Жюли была в общем довольна оборотом, какой принимали события. Глория взяла след и теперь уж его не бросит. Пора было подбросить ей очередную кость. Для этого хорошо подойдет Рауль. И она отправилась сменить повязку, которую всегда носила на пальцах под перчатками.

– А вы не пренебрегаете гимнастикой? – спросил он. – Смотрите, опять ничего не гнется. Так, для начала обработаем ультразвуком. Пройдите вон в то кресло… да-да, там, в глубине.

– До меня дошел слух о том, что к нам сюда прибыла одна гостья… Думаю, что этот визит не пройдет незамеченным. Правда, сама я вначале не придала услышанному никакого значения. Знаете, как это бывает, идешь мимо, слышишь имя, и только потом до тебя доходит, о ком шла речь. Так вот, наш сосед Уильям Ламмет говорил с господином Местралем, и я уловила имя Джины Монтано. Впрочем, я могла ослышаться. Единственное, что я разобрала совершенно точно, так это фразу: «Уверяю вас, она здесь». И знаете, я с тех пор никак не могу прийти в себя. Представляете, Джина Moнтано здесь, в «Приюте отшельника»!

– О, – отозвался Рауль, – я все разузнаю. Завтра ко мне придет мадам Бугро, а уж если кто-нибудь и знает обо всех прибывших, то это она!

– Только, пожалуйста, не говорите ей обо мне! – добавила Жюли. – Я терпеть не могу сплетен. И что, спрашивается, Джине Монтано здесь делать? Наверное, моя бедная головушка сыграла со мной злую шутку…

Теперь оставалось только ждать. Весь следующий день тянулся мучительно долго, к тому же у Жюли болел живот. Наверное, нетерпение разбудило уснувшую было боль. От Клариссы, которую можно было считать живой хроникой острова, поступали только жалкие обрывки информации.

– А как Глория?

– Неважно. У нее испортилось настроение. Все из-за господина Хольца и его рояля. Раз уж он привез его сюда, то почему не играет? По крайней мере, так было бы честнее. И вообще он скользкий тип. Хотелось бы знать, что он такое замышляет…

Кларисса совершенно бесподобно копировала словечки Глории и даже ее интонации. Обеих своих хозяек она изучила так хорошо, словно была им родной матерью. И к пересудам Глории прислушивалась вовсе не затем, чтобы шпионить в пользу Жюли, а просто чтобы хоть чуть-чуть отвлечь ее, потому что давно уже догадывалась о ее болезни, и мысль об этом переполняла ее глубокой скорбью. Знала она и о том, что у Хольца поселилась артистка, хотя Жюли ни словом не обмолвилась ей о своем участии в этом деле, как будто стыдилась в нем признаться. Кларисса просто догадалась, что все связанное с господином Хольцем служило Жюли развлечением, следовательно, ее долгом было не упускать ни одной детали.

Жюли не знала, каким путем распространился слух, но он вспыхнул, как вспыхивает от искры сухой кустарник. Уже через несколько часов абсолютно все были в курсе. Никогда еще телефоны не звонили с такой настойчивостью.

– Алло? Вы уже знаете? Вам уже рассказали? Но кто хоть она такая, эта самая Монтано? Мне кажется, я где-то о ней слышала. Это не она снималась в немых фильмах? Алло!

Кое-кто не скрывал обеспокоенности:

– Вы не находите, что это несколько неуместно? Я ничего не имею против Глории, но это не значит, что мы должны превращать «Приют отшельника» в богадельню для столетних старцев. Лично мне это совершенно безразлично, но, так или иначе, будут затронуты общие интересы. Люди станут говорить: «А, „Приют отшельника“? Это нечто вроде дома престарелых!» Это очень неприятно.

Находились и оптимисты:

– Она побудет несколько дней и спокойно уедет.

И пессимисты:

– Еще неизвестно, почему на нее напали. Может быть, охотились именно за ней. Где доказательство, что и сейчас за ней не следят, чтобы снова напасть? Мы можем проститься со своим покоем…

Тут же проявился небольшой клан поклонников и тоже подавал голос:

– Да, Джина Монтано очень немолода, но ведь она по-прежнему знаменита. Она не менее известна, чем Глория. И мы не можем осыпать вниманием одну и выгнать другую.

На что другие возражали:

– А что вы скажете, когда на вас свалятся толпы журналистов, фотокорреспондентов и телевизионщиков? Уж они-то устроят нам веселую жизнь.

Глория хранила среди этого гвалта непроницаемое хладнокровие:

– Я когда-то хорошо знала Джину, а теперь, когда мы обе в возрасте, это нас даже роднит. Конечно, я старше. И потому считаю своим долгом положить конец всем этим разговорам. Это не слишком порядочно. Джина из скромности предпочла приехать сюда инкогнито, о чем я очень сожалею. Ну так вот, я с удовольствием приглашу ее к себе в гости – ее и нескольких моих ближайших друзей.

Две-три особенно недоверчивые соседки даже пытались разузнать у Жюли, насколько можно верить этим заявлениям.

– Как вы считаете, ваша сестра действительно не возражает против присутствия на острове этой женщины? Ведь известно, что характер у нее не сахар, и будет очень странно, если вся эта история не закончится склокой.

– Склокой? – удивлялась Жюли. – Напротив, им есть о чем поговорить между собой. Помяните мои слова: Глория первой будет настаивать, чтобы Джина купила «Подсолнухи».

Это замечание удостоилось долгих обсуждений, так что в конце концов Глория сухо попросила Жюли заниматься своими делами.

– Заметьте, – говорила она, – здесь не продают дома кому попало. Нужно согласие остальных домовладельцев. И меня сильно удивит, если здешнее общество согласится принять такую заметную особу, как Джина.

– Ну а лично ты почему не хочешь? – спросила ее Жюли.

– Я? – взорвалась Глория. – Да мне нет до нее никакого дела! Уж не думаешь ли ты, что я боюсь? Пусть покупает свои «Подсолнухи», если ей неймется! Больше того, я буду настаивать, чтобы никто не смел ей мешать. Если только у нее хватит денег, в чем я сильно сомневаюсь. Она всегда производила много шума, но я не уверена, что ее средства соответствуют ее известности. Доказательство? Ну как же, раз она до сих пор вынуждена работать! Но повторяю: пусть себе покупает «Подсолнухи», и не моя вина, что потом она будет кусать себе локти. А я все-таки приглашу ее в будущий понедельник. Можешь всем сообщить эту новость.

– Меня это не касается.

– Нет, касается! Ты только делаешь вид, что тебе все равно, а сама шепчешься с кем ни попадя на каждом углу! Думаешь, я ничего не знаю? Так что не стесняйся, девочка, продолжай в том же духе! Будешь выходить, поставь мне Сонату Франка.

Конфликт назревал, и Жюли предусмотрительно старалась держаться в стороне. Поведение Джины казалось довольно странным, но Кларисса, удивительно ловко умевшая выпытывать новости, через одну из служанок господина Хольца разузнала, что старая дама предпочитала пока не привлекать к себе особого внимания, поскольку еще не решила, поселится ли в «Приюте отшельника». Между тем ближайшие подруги Глории тоже не сидели без дела. В одной из лучших книжных лавок соседнего городка они раздобыли «Историю кинематографа», но, к сожалению, о Джине узнали из нее не много. Всего по нескольку строк в разных местах книги, да еще ее фотография в роли роковой женщины. Это был кадр из фильма 1932 года. Сколько же ей тогда было? Книгу передавали из рук в руки, разглядывая тщательно загримированное лицо, освещенное прожектором фотохудожника. Нет, невозможно даже предположительно угадать. Тридцать? Тридцать пять? «Я бы дала сорок, – решилась Глория. – А в энциклопедическом словаре вы смотрели?»

Посмотрели и в словаре, но и там ничего не нашли.

– А почему бы прямо ее не спросить? – сказала Памела. – Почему не задать ей этот вопрос чисто дружески?

Глория немедленно согласилась.

– Да, Памела права. И я решила пригласить Джину к себе в этот понедельник. Разве моя сестра вам еще не говорила? Похоже, она уже совсем ничего не помнит…

– И вообще, – заключила Симона, – не имеет никакого значения, сколько ей лет.

Но почему-то Памела стала гулять в парке гораздо чаще, чем раньше, а Кейт как-то осмелилась даже окликнуть господина Хольца и попросить у него пару черенков роз. Вилла практически постоянно была под наблюдением. Жюли охотно шутила на эту тему, разговаривая с Джиной по телефону – а перезванивались они ежедневно. Джине все больше и больше нравилось в «Приюте отшельника». Господин Хольц оказался превосходным хозяином. Дом его был восхитителен.

– А какой покой! – вздыхала Джина. – Наконец-то я чувствую себя в безопасности.

– Но ваше присутствие вызвало кучу разговоров. Вы получили приглашение моей сестры?

– Да, вчера днем. Очень мило и дружелюбно написано. Наверное, я пойду. Тем более что я уже почти решила купить «Подсолнухи».

«Ну наконец-то! – думала Жюли. – Она созрела. Только бы купила, а там…» Она чуть было вслух не произнесла: «Я умываю руки», но вовремя спохватилась и, пожав плечами, отвечала:

– Я тоже там буду, и будет еще масса народу. Все подруги моей сестры явятся и будут просить у вас автограф, а потом выпьют за ваше здоровье. И вы окончательно станете одной из «наших». Маленькая поправка: говоря «наши», я не включаю в это число себя. Я не вхожу ни в одну группу. Пусть это вас не шокирует. Передавайте привет господину Хольцу.

Обстановка понемногу накалялась. Глория теребила подружек:

– Вы придете, не так ли? И постарайтесь привести с собой мужа. Я уверена, что Джина до сих пор неравнодушна к мужскому вниманию, или она здорово переменилась.

– Я на тебя рассчитываю, – сказала она Жюли. – Хватит изображать из себя дикарку. Твое место возле меня.

– С какой стати?

– С такой, что нас с ней будут сравнивать. В каждом углу будут шушукаться. «Глория сохранилась лучше», – «Да, но Монтано выглядит живее». – «Интересно, сколько раз она делала подтяжку, чтобы так выглядеть?» Как будто ты их не знаешь!

– Почему же? Прекрасно знаю. Они тебя очень любят.

– Ничего подобного. Они не любят меня. Я настолько стара, что это вселяет в них ужас. Подумай сама, я могла бы быть матерью каждой из них, а некоторым – даже бабкой! Я их притягиваю, а это совершенно другое дело. И если Джина вдруг понравится им больше, чем я, я пропала.

– Зачем же тогда ты ее приглашаешь?

– Затем, что я должна расставить все по своим местам. Затем, что вопрос стоит так: или я, или она. И я рассчитываю на тебя, чтобы узнать, кто о чем будет шептаться.

Жюли по-прежнему разыгрывала непонимание:

– Уверяю тебя, ты ошибаешься. По-моему, сама по себе встреча двух столько переживших женщин способна взволновать кого угодно!

Глория понемногу теряла терпение:

– Не просто двух женщин, а двух артисток! Двух священных коров, если тебе так больше нравится. Вот почему конфликт неизбежен. Но разрешится он в мою пользу, просто потому, что я старше. А она должна зарубить себе на носу, что ей здесь не место. Скорее бы понедельник!

Воскресенье прошло как канун большого сражения. Глория долго выбирала парик. Она не собиралась молодиться – это было бы смешно, – но хотела выглядеть свежей и привлекательной. Ей помогали две ее ближайшие подруги – Кейт и Симона: давали советы, выбирали макияж. Совсем чуть-чуть тональной крем-пудры. Морщины надо не прятать, а как бы сгладить. Главное – чтобы публике предстало лицо столетней женщины, которую еще может захотеться поцеловать. Репетиция заняла значительную часть дня, потому что с туалетом тоже возникли проблемы. Никаких летних платьев, несмотря на сезон, – руки слишком худы, а шея висит складками. Самое лучшее – надеть простое домашнее платье, достаточно просторное, чтобы фигура только угадывалась. Тогда все внимание будет обращено на украшения. Выбор серег вылился в долгую дискуссию. Нет, как раз не подвески, а вот эти бриллианты: от них лицо озаряется юным блеском, делаясь одновременно и доброжелательным и одухотворенным. И конечно, колье. Несомненно, колье. Глория – богатая женщина. Просьба этого не забывать. Она распахнула перед Кейт и Симоной свои ларцы, и обе женщины застыли в оцепенении.

– Можно? – робко шепнула Симона.

Она осторожно взяла в руки колье, переливающееся искристым потоком, поднесла к груди и замерла перед зеркалом, словно зачарованная. Наконец, едва дыша, словно в руках у нее была спящая змея, она аккуратно уложила колье на его бархатное ложе. Глория пожирала ее глазами, не пряча удовлетворенного тщеславия.

– Нравится?

– Я даже не подозревала… – бормотала Симона, в голове у которой уже носились лихорадочные обрывки каких-то далеких планов и надежд. У Глории ведь нет детей. И о наследниках она никогда ничего не говорила. Наверное, она захочет оставить что-нибудь на память своим лучшим подругам… Кейт в это время нежила в руках бриллиантовое ожерелье, от одной мысли о цене которого у нее кружилась голова.

– И вы храните здесь такое сокровище, – сказала она. – Но это безумие.

– Отнюдь. Я получаю удовольствие оттого, что время от времени прикасаюсь к ним, просто держу их в руках. Камни согревают, и вовсе не обязательно их для этого носить. Итак, что вы мне советуете?