Текст книги "Морские ворота"

Автор книги: Пьер Буало-Нарсежак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

– Сколько? – спросила она.

Он поднял голову. Она стояла у двери в спальню. На ее лице было лишь вежливое любопытство; а может, она немного сильнее, чем ему казалось?

– Чуть меньше пятьсот миллионов, – сказал он. – Я на его месте, наверно, сделал бы несколько тайников. Не может быть, чтоб ему не хватило. Глупо так обременять себя!

– Каждый любит деньги по-своему, – сказала она. – Доброй ночи.

Она закрыла дверь и Севра на сей раз это не обидело. Он уже не знал, любит ли ее или ненавидит, хочет ли ударить ее или заключить в объятия, подарить ей эти миллионы или бежать в одиночку, как вор, преследуемый полицейскими. Он тщательно застегнул ремни. Кофе и консервы приятно наполнили желудок. Он выпил подряд два больших стакана воды. Когда он вернулся в гостиную, то увидел, как дверь спальни тихо закрылась. Она следила за ним, конечно же, боясь, что он сбежит и оставит ее взаперти. Он на цыпочках подошел вплотную к двери. Ему показалось, что он слышит ее дыхание с той стороны. Их мозг занят одними и теми же вопросами, им обоим не уснуть в эту ночь.

На следующее утро, как только рассвело. Севр открыл окно в серый тоскливый день. Теперь каждое мгновение могла появиться Мари-Лор. Он сам сварил кофе и позвал в сторону спальни:

– Я приготовил завтрак. Можете выходить.

– Отойдите, – ответила она.

Снова началась та же глупая комедия. Он занял пост у окна и не оглянулся, когда она шла через гостиную. Должно быть, прилив, потому что, кажется, море плещется у самого подножья здания. Каждая накатывающаяся волна не торопясь, медленно скользит с мягким шорохом, напоминающим шумы лифта. Город спал.

– Я готова, – сказала Доминика позади него.

Снова ожидание. Молчаливое ожидание. Чемоданы, стоящие бок о бок. Они старались не смотреть друг на друга. Но не переставали думать об огромной куче денег. «Ради пятисот миллионов можно и убить», – сказала она. На что же она способна ради пятисот миллионов? Они настораживались при каждом шорохе. Было так тихо, что они уверены были, что услышат шум Ситроена (Ситроена 2CU), если она остановится на пустыре. Иногда вдалеке слышался рокот мотора. Десятичасовой автобус?… Булочник?… В полдень Доминика потеряла терпение.

– Она больше не приедет, вот увидите!

Он ничего не ответил. Зачем? Они уже поняли, что не смогут выйти отсюда поодиночке, что им необходимо быть вместе, чтоб надежно спрятать сокровище. Один, он сразу же попадется. Одна, она выдаст его. Вдвоем, несмотря на недоверие, у них есть шанс… Если только подождать до темноты. Потом будет видно… Можно будет что-нибудь придумать… Если Мари-Лор не появится! Но это невозможно! Пришлось еще раз пообедать, кое-чем, кое-как. Все это не имеет никакого значения. В час, Севр включил телевизор, чтоб рассеять невыносимое ожидание. И новость поразила их как молнией. «Новый поворот в деле Севра. Ночью, в двух километрах от Пириала, в перевернутом в кювет Ситроене (2CU) найден труп Мари-Лор Мерибель, сестры финансиста, несколько дней назад покончившего с собой. Тревогу поднял водитель проезжавшего мимо грузовика. По предварительному заключению, видимо, несчастная женщина не вписалась в поворот. Полиция ведет следствие». Это было, как черная лестница, по которой Севр, ступенька за ступенькой, спускался, но к какому ужасному концу? Он был подавлен, хотелось сказать: «Это все? Я все потерял? Наконец, все кончено?» Если б он был один, он бы лег, прямо, где стоял, стал бы ждать приступа отчаяния. Но рядом была Доминика.

– Вот видите! – сказал он.

И Доминика в свою очередь, едва нашла рукой спинку кресла, чтоб опереться, и скорее упала, чем села, в него.

– Я ни в чем вам не солгал, – добавил он. – Я только не понимаю, как она могла не вписаться в поворот. Она же знала дорогу как свои пять пальцев.

Доминику, казалось, это потрясло еще больше, чем его. Ей бы немедленно потребовать ключи. Чтоб их получит, она использовала все средства. А теперь, когда свобода – рукой подать, она ничего не просит. Она молчала. Ее поведение было настолько странно, что Севр даже забыл о своей беде, но он слишком устал, чтоб спорить. Больше всего ему нужно было это молчание и немое присутствие. Поскольку она остается рядом, это значит, что она признает свою вину, является его союзницей и, возможно, он может рассчитывать на нее. Немного позже она еще раз сварила кофе и принесла ему чашку.

– Ваша сестра, вы ее любили? – спросила она.

– Думаю, да… Иначе мне не было бы так больно… Это же я посоветовал ей выйти за Мерибеля… И все так получилось… Она не погибла бы, если б не этот чемодан… В этом тоже моя вина.

– Да нет! – сказала она. – Не путайте… Виноват в этом ваш зять. Но что сделано, то сделано. Мы уедем вместе… Я сумею выпутаться. Привыкла. Отдохните.

Они стали ждать передачи местной телестанции. Мало-помалу, к Севру вернулся дар речи. Теперь ему необходимо было говорить о Мари-Лор. Нет, она никогда не была счастлива, бедняжка! Ее замужество и вовсе было полной неудачей. Мерибель обращался с ней, как со служанкой. А она никогда не жаловалась. Вечно преданная, вечно любящая. Доминика слушала его с почти болезненным вниманием.

– Она никогда не думала развестись?

– Нет. Мирилась. Восхищалась им. В нем была такая живучесть, какая-то животная страсть к жизни, которая сметала всякое сопротивление. Я понимаю, почему он стольких людей сумел обмануть! Если б вы его знали, он и вас увлек бы, как всех. Я думаю, именно из-за этой стремительности он в конце концов просто не подумал.

– А вы?… Я вижу, вы такой щепетильный, и даже чуть-чуть… извините… чуть-чуть с условностями… Что вас толкнуло на такой поступок?… Ведь вы же тоже совершили нечто достаточно необычное!

– Не знаю. Иногда причины совершенно перепутываются!… Я даже спрашиваю себя, уж не в Мерибеле ли все дело. И не завидую ли я ему, в глубине души. Мне кажется, я тоже хотел бы, как сказать?… Повиноваться своим желаниям, иногда… освободиться от выполнения вечно одних и тех же задач, понимаете?

– О! Понимаю!… Конечно же!

– Поэтому… Когда вы появились…

– Да. Успокойтесь… Дайте мне подумать над всем этим.

Она закрыла окно. Высматривать теперь было некого. Потом помыла и убрала посуду. На Севра навалилось какое-то безразличие, которым повелевала тоска. Самое худшее прошло. Все новости, какие им еще предстоит услышать, уже не принесут ничего кроме лишних комментариев. Он даже не встал, когда Доминика включила телевизор. Но через мгновение ему пришлось приподняться, опершись на локоть, а потом встать. «Неожиданный поворот в деле Севра… Мари-Лор Мерибель была убита…» Диктор, уверенный в эффекте произнесенной фразы, не спеша положил перед собой листок, скрестил руки. Его глаза, казалось, следили за Севром. Теперь он говорил для него одного. «Следствие, которое стремительно ведет комиссар Шантавуан, уже дало основания сделать вывод: пострадавшая была убита, а затем перевезена к месту, где найдена машина. Положение Ситроена (2CU) не оставляет никаких сомнений в том, что ее столкнули в кювет вручную. Если бы она ехала с обычной скоростью, повреждения покрытия были бы более серьезными. Впрочем, смертельный удар, был нанесен мадам Мерибель чуть выше уха, следовательно, в такой точке, что это не могло быть следствием резкого перемещения тела вперед, когда голова ударилась о переднюю панель. К несчастью, состояние дороги не позволят установить никаких следов. Откуда ехала машина? Видимо, из Нанта. Но убийца, естественно, мог, направляясь из Пириала, и развернуться, прежде чем сталкивать машину, чтоб запутать следствие…» На экране появился Ситроен, наполовину скрытый в затопленной водой канаве. Вокруг, насколько хватало взгляда, видны были поля; безотрадный пейзаж Ла Бриер под блеклым небом. «Это новое преступление ставит под сомнение многие ранее установленные факты, – продолжал диктор. – В настоящее время мы не можем ничего с уверенностью утверждать, но уже теперь имеем сообщить, что прокурор дал санкцию на эксгумацию трупа Жоржа Севра. Новое вскрытие состоится завтра утром…»

– Это должно было случиться, – воскликнул Севр. «Естественно, мы вправе задаться вопросом, не был ли погибший финансист также убит. Незачем добавлять, что среди близких погибшего наблюдается сильное волнение…» Севр выключил.

– На этот раз, – сказал он, – все кончено. Они поймут, что труп не мой, и обвинят меня во всем!

Он посмотрел на Доминику. На ее лице был ужас.

– Вашу сестру убили здесь, – прошептала она. – Здесь… Вы понимаете?

10

Здесь!… Они скоротали ночь, переваривая это слово. Не было и речи о том, чтоб испробовать вылазку. Осторожность повелевала подождать дальнейших известий. Но она же и требовала принять некоторые предосторожности… Потому что в Резиденции, вне всякого сомнения, присутствовал и кто-то другой. У Севра уже два или три раза появлялось такое ощущение. Включенные счетчики! Забывчивость матушки Жосс, или же?.. А пропавшее из квартиры Блази одеяло?… Да кроме того склад магазинчика, в своем красноречивом беспорядке… А может даже и будильник, хотя это и неубедительная деталь… Но что с того?… Незнакомец также имеет доступ к агентству, к ключам. Он так же может зайти куда угодно. И Севр, думая об этой тени, которая возможно, шпионит за ним, преследует, и даже в этот самый момент бродит по лестницам и коридорам, покрывался от страха потом. Доминика и он двадцать раз начинали одни и те же фразы, понижая голос, потому что, может быть, даже в эту самую минуту, их подслушивают.

– Бродяги, – повторял Севр. – Их всегда хватает в строящихся зданиях.

– Но здесь стройка уже окончена.

– Весной начнется новое строительство. Материал уже завезли, он с той стороны здания. Вы пришли с этой стороны, и потому не видели.

– Откуда же они?

– Откуда мне знать… Из Сен-Назера, я полагаю. Обычно это несчастные опустившиеся люди, отупевшие от алкоголя… Зимой они прячутся в норы. Как крыса. Ничего удивительного, что кто-то из них, умнее остальных, понял, что ему будет удобнее здесь, в этом здании, в такое время года.

Нет ничего удивительного, но оба они отдавали себе отчет в несостоятельности объяснения.

– А зачем он ее убил? Если бы не Доминика, Севр и сам снова задал бы себе этот вопрос. Зачем? Может, Мари-Лор увидела его? Но Севр, который вышел на площадку, когда Мари-Лор стояла на первом, у лифта, ничего не слышал. Если бы произошла схватка, или даже просто удар, он бы обязательно что-нибудь различил, хотя бы шум шагов; в холле отдается малейшее эхо. А чемодан? Нападающий взял бы его с собой.

– Смотря как все было, – заметила Доминика. – Представьте, что человек появляется в тот миг, когда ваша сестра ставит чемодан в лифт. Ему некогда схватить его. Ваша сестра нечаянно толкает дверь, а вы нажимаете на кнопку… Это во всяком случае можно понять.

– Мари-Лор закричала бы.

– Не обязательно, если он оглушил ее ударом. Потом он унес тело и спрятал его. Вы же просто подождали внизу. Вы ему не мешали.

– Да, но машина?…

У бродяги ни за что не могло быть такой последовательности в замысле. Проехать через весь город, даже ночью, за рулем Ситроена, найти место, где можно подстроить несчастный случай, подумать даже о том, чтоб развернуть машину в ту сторону, откуда приехал… Нет, это уж слишком хитро. Да к тому же – это больше всего смущало Севра – смерть Мари-Лор неизбежно меняла весь ход дела. Ведь ни к чему обольщаться. Новое вскрытие покажет, что труп из охотничьего домика – это труп Мерибеля. И заключение полиции… его легко угадать. Кому же выгодно выдать себя за мертвеца, если не убийце обоих супругов? Весь спектакль окажется решающим доказательством.

– Возможно, – сказала Доминика, чтоб попробовать его успокоить. – Но, вы думаете, что новое вскрытие необходимо что-нибудь изменит?

– Я в этом совершенно уверен, – возражал Севр. – Я и раньше был уверен в этом! Я просто не мог выиграть.

Он ходил взад и вперед перед Доминикой, упорно выявляя предпосылки своего провала, отнимая у молодой женщины всякий повод надеяться.

– Обезображенное тело, – продолжал он, – всегда в конце концов вызывает подозрение. Рано или поздно, правда выплывет на поверхность… Если б не трюк с Ситроеном, случилось бы что-нибудь еще. Только, видите ли… именно в этом я и не могу разобраться. Можно поклясться, что Мари-Лор убили, чтоб снова настроить полицию.

– Но это же ни в какие ворота не лезет!

– Я-то знаю!

Они снова пустились обсуждать версию с бродягой. Проблемы цеплялись одна за другую, до бесконечности. Это не мог быть бродяга! Это не мог быть никто иной, как бродяга!… Севр способен был перебирать доказательства часами. У измученной Доминики слипались глаза.

– Вы же понимаете положение, – настаивал Севр. – Если я убил, значит, все еще не покинул район. Вы же представляете, что этот Шантавуан, сразу после обнаружения машины, добился наблюдения за дорогами, вокзалами… Согласны? Она качнула головой в знак того, что все еще слушает, все еще не спит.

– Самоубийство, – продолжал Севр, – было не так уж существенно… для него, я говорю, для него… Но два преступления? Он поставит на ноги всю жандармерию. Мне не ускользнуть… А что до того, чтоб остаться здесь, вместе с… с этим человеком, теперь готовым на все… Невозможно. Я теперь даже не могу сходить за продуктами.

– Прекратите себя мучить.

– Я только рассуждаю.

– Вы слишком много рассуждаете. Для ваших близких вы наверно были невыносимы. И я не удивлюсь, что…

– Что что?… В сущности, это правда. Я вечно взвешивал за и против… Помню, однажды…

Все его прошлое поднялось комком к горлу. Он говорил помимо своей воли, как на приеме у психиатра. В конце концов, он заметил, что она спит. Ему даже почудилось, будто он рассказывал тоже во сне. У него больше не было сил. Он бесшумно скользнул в кухню, долго пил, пытаясь успокоить внутри огонь, палящий его с того самого мгновения, как он узнал о смерти Мари-Лор, но ему это не удалось. Потом он вернулся и сел возле Доминики. Он смотрел, как она спит. Итак, она сдалась. Она знает, что он невиновен. Он сумел ей доказать. Не лучше ли теперь отпустить ее? Если ее возьмут вместе с ним, она попадет в крупную неприятность совершенно без всякого смысла. Кто поверит в сожженное письмо? А если еще обнаружится, что он держал в качестве заложницы постороннюю женщину целых несколько дней… он уже не помнил сколько… он будет еще более виновен. Он напрасно старался найти выход… положение было безвыходным!

Больше того. Ему припишут все вполне вероятные, с точки зрения ходячей морали, грехи. Ему предъявят обвинение в убийстве зятя м сестры, с целью завладеть полностью ворованными деньгами. Его представят чудовищем. Никто и не подумает обыскать Резиденцию и близлежащий поселок, опросить бродяг… Голова Доминики потихоньку сползала с подушки; кулаки разжимались, словно невинные цветы. Она так далеко от него. Может, она видит во сне другого мужчину? Только от нее одной могло бы исходить его благополучие… Доминика! Он шептал, потому что тишина стала невыносимой. «Доминика! Я сказал, что люблю тебя… Может, это и неправда… потому что я никогда еще никого не любил… хоть этому я здесь научусь… Но я не хочу, чтоб ты беспокоилась из-за меня… Ты уедешь… Я не увижу от тебя ничего, кроме гнева, презрения да, в конце концов жалости… Это много! С этой ночи, пройдет столько других ночей, тюремных ночей. У меня останутся лишь воспоминания. Я смотрю на тебя… у тебя дрожит щека, и я сотни раз буду представлять себе эту дрожь. Я буду видеть тебя, ночь за ночью, блестящий на твоих зубах лучик света… Я сиделка у твоей постели, Доминика… и я мертвец!» Ему следовало до бесконечности задержать это мгновение, собрать все истины, исходящие из глубины души, которые, возможно, могли бы материализоваться во что-то, но все кружилось у него в голове. Он устал, ужасно устал; он почувствовал, как ускользает сознание. Когда он снова открыл глаза, она склонилась над ним и, казалось, о чем-то спрашивала его неподвижное лицо. Может, она еще не до конца удостоверилась?… Он мгновенно все вспомнил.

– Очевидно, – сказал он, – я мог с кем-нибудь договориться об убийстве сестры… Кто знает, может быть, здесь, рядом, живет мой сообщник?… Вы же об этом подумали, сознайтесь!

Она поколебалась, потом пожала плечами.

– Я, – продолжал он, – долго думал. Если откроется, что мертвец – Мерибель, – мы скоро узнаем, – я сдамся. В поселке есть полицейский участок.

Она снова пожала плечами.

– Или даже, – продолжал он, – вы, уезжая, заявите в полицию. Надо только позвонить, не называя себя. Вы скажете, где я. За мной приедут. Это лучший выход; единственный для вас способ избежать неприятностей.

– За кого вы меня принимаете? – сказала она. – Я была здесь, когда убили вашу сестру. Вам необходимо мое свидетельство. Вы считаете, я могу сесть в самолет и забыть о вас?

– Я не хочу, чтоб вы впутывались в это дело.

– Это вы меня в него впутали. Тем хуже для вас.

– Посмотрим.

– И так видно.

Севр поднялся. У него чуть-чуть кружилась голова. Он прошел через гостиную и прихожую, вынул из кармана связку ключей, вставил один из них в скважину.

– Вы свободны, – произнес он. – Я оставлю ключ в двери.

– Спасибо. Но я не тороплюсь… Чашку кофе? Так значит, они вечно будут противниками. Куда девалась мирная гармония ночи? Севр чуть было не схватил чемодан и не убежал. Но вдруг, каким-нибудь невероятным чудом, вскрытие не даст никакого результата? Доминика протянула ему дымящуюся чашку. Он почти против воли взял ее. И вновь потянулось ожидание. Доминика забралась на диван, чтоб ясно показать, что не собирается уезжать. Но он ничуть не был ей благодарен за это. Он представлял жандармерию, пишущую машинку, стучащую его признание, взгляды украдкой жандармов на Доминику. Он угадывал их предположения, намеки. Он видел заголовки местных газет. Чем больше Доминика будет искренна, тем сильнее это возмутит всех его друзей, клиентов. Но как объяснить это женщине, которая всю жизнь плевала на общественное мнение? Он включил телевизор задолго до начала передачи. В горле першило, как от тошноты. Доминика была спокойна, будто наперед знала, что жребий брошен. Она едва повернула голову, когда диктор произнес: «Новый поворот в деле Севра. Из Нанта сообщили, что извлеченный труп, похороненный под именем финансиста, ему на самом деле не принадлежит. Полиция никаких сведений не дает, но напрашивается вывод: поскольку убитый не является Жоржем Севром, значит это Филипп Мерибель, которого считали бежавшим. Возможно, Севр убил своего зятя и компаньона, прежде чем избавиться и от сестры. Следствие продолжается. Видимо вскоре последует арест преступника…»

– Ну что ж, – сказал Севр, – уж лучше так… А теперь, Доминика, вам следует уехать… Слышите? Меня ищут. Мои приметы известны. Бороться бесполезно… Я найму хорошего адвоката, он заявит о нервной депрессии… Вы мне не нужны. Я…

Доминика заплакала. Это произошло так внезапно, так неожиданно, что изумленный Севр сразу замолчал. Огромными слезинками, долго ползущими по щекам, одна за другой, как капли воды по проводам после дождя. Слезы истинной боли.

– Ну-ну, Доминика, не надо из-за меня…

– Он погиб.

– Кто?

– Филипп.

– Филипп?… Мерибель?… Мой зять?… Ну и что?

– Я была его любовницей.

Севр резко выключил телевизор.

– Филипп… Филипп и вы?

– Да.

– А! Я понимаю.

Он попытался быть стойким, принято это разоблачение хладнокровно, как человек, которого ничто больше не может удивить. Только молчать; устоять на ногах. Она была его любовницей… Ну что ж!… Не уступать… Ни ярости, ни отчаянию… Сдержать слабой рукой все это бешенство крови… Как будто перерезана артерия… Чувствуешь, как уходит жизнь… Мерибель… Он все отнял… деньги, любовь… Надо было убить его… есть за что… Приставить дуло к сердцу… совершить возмездие… истинное возмездие…

– Простите меня.

– Что? Она просит прощения. Он сдержал сухой смешок. Прощения? Ну конечно же! Зачем стесняться с ним?… Его обманывают, втаптывают в грязь, а потом – просят прощения. Но, прежде всего, правда ли это?

– Подойдите ко мне. Я все расскажу… Теперь, раз он мертв, раз у меня есть доказательство этому, мне больше нечего скрывать.

– Слушаю вас.

Он ответил немного суховатым тоном, как адвокат, законник, время которого ограничено, и это было смешно, он отдавал себе в том отчет. Из-за него все станет ложным, фальшивым. Она почувствовала это, потому что тут же язвительно спросила:

– Я разговариваю с другом или с судьей? Он безмолвно сел рядом с ней.

– Вы уже поняли, – продолжала она, – что я не случайно приехала сюда… из-за грозы.

Она вынула из сумочки маленький кружевной платок, вытерла глаза, промокнула щеки.

– На меня, наверно, смотреть страшно… Я не хочу, чтоб вы страдали из-за меня, Жорж… Я плачу, но не о нем… обо всем том, что он олицетворял для меня… Я не знала, что он негодяй.

– Вы думали, негодяй – я?

– Да, я так думала. Встаньте на мое место. Или скорее… Сначала, я вообще никак не думала. У меня была лишь одна мысль… завладеть ключами… сбежать.

– Любыми средствами? Она отступила, чтоб лучше видеть его.

– Для женщины есть лишь одно средство… Я надеюсь, вы не настолько пошлы, чтоб упрекать меня в этом?

– Скажите еще раз «Жорж».

Она рукой дотронулась до виска Севра.

– Какой вы смешной мужчина! – прошептала она, будто для себя одной. – Такой подозрительный, беспомощный… такой ни на кого непохожий!… Вы ведь ничего не понимаете в женщинах, правда… Жорж?

– Ничего!

Ужасные мгновения прошли. Может, они смогут все сказать друг другу? Севру показалось, что на этот раз истина близка, рукой подать. Слова наконец послужат объяснению, перестав быть вечным препятствием… Ничего не держать про себя… проникнуться нежностью, доверием… Он схватил Доминику за запястье, сильно сжал.

– Вы мне расскажете все… абсолютно все… с самого начала.

– Только ничего не выдумывайте! – сказала она. – И принимайте меня такой, как я есть… Деньги очень много значили в моей жизни… Я вышла замуж, потому что муж означал обеспеченность. Так делают многие женщины, вы же знаете!… Я не любила его, но он был терпим. Как я уже говорила, нам пришлось уехать из Алжира в Валенсию. С Филиппом я встретилась там…

Она почувствовала, как пальцы Севра сжались у нее на запястье.

– Ну-ну, Жорж! Будьте благоразумны! Все это давно-давно прошлое. Вы же сами признали: ваш зять был страшный человек. Ему трудно было сопротивляться. Он был такой барин, может, вы этого никогда и не знали. А мне было так тоскливо!… Знаете, Севр, очень легко овладеть женщиной, которой тоскливо. И потом, он строил такие планы! Женщина – это плотоядное животное; запомните и это. Я пошла бы за ним на край света. Он говорил мне, что богат, но хочет еще больше разбогатеть, ради меня. И что скоро разбогатеет. А пока, поскольку он хотел, чтоб я постоянно была рядом, он купил мне эту квартиру… Точнее, ее купил мой муж на мое имя; он охотно вкладывает деньги за границей.

– Вы сюда приезжали в отпуск? – прервал ее Севр.

– Я приезжала сюда два раза летом.

– Мерибель приезжал сюда к вам? Он хотел встать, но она удержала его рядом с собой.

– К чему ревновать?… Ведь он мертв… Вы хуже ребенка… Нет, успокойтесь, этот диван всегда был только достопочтенным диваном, и не более того… если хотите знать. В сентябре Филипп, (она сразу спохватилась) Мерибель, сообщил мне, что готовит наш отъезд… Мы должны были взять чужое имя, чтоб ни его семья, ни моя не могли нас найти, и поселиться в Бразилии.

– А… документы?

– У него была масса связей, во всех кругах. Для него это не представляло никаких проблем. Мы договорились, что встретимся в Швейцарии, в Лозане, как только все будет готово. Он мне телеграфирует. Вот я и ждала телеграммы… Когда узнала из какой-то французской газеты, что он исчез после самоубийства своего зятя. Представляете мое состояние. Я подождала день, другой, а потом села в самолет. У меня не было никакого четкого плана. Просто я хотела разузнать. Я говорила себе, что он, без сомнения, спрятался в этой квартире. Поэтому сразу по приезде кинулась сюда.

– Вы, наверно, ужасно испугались?

– Да, в тот момент. Но я ведь и не в такие переплеты попадала, особенно в Алжире! Привыкла сама выпутываться из любой неприятности… да вы и не казались таким уж злым.

– И вы не поверили в мой рассказ?

– Нет. По-моему, Мерибель неспособен был убить себя. Я не могу объяснить такое впечатление. Я сразу стала что-то подозревать… какую-то иную трагедию, в которой вы не хотели мне признаться… Поэтому я и сожгла письмо; я была убеждена, что это подделка… когда меня пытаются провести, я просто выхожу из себя… И потом, все, чего я ждала… на что надеялась… Я думала, все пропало… Для меня это была катастрофа.

– А я ни о чем не подозревал!

– О! Я умею сдерживать эмоции. Но я не могу себе простить, что уничтожила это письмо… Ужасно глупо. Своими руками разрушила ваш единственный шанс, бедный мой друг. Если б оно было у вас, вы смогли бы доказать, что не убивали Мерибеля… Смогли бы возместить деньги…

– Но никто бы не понял, почему я пытался выдать себя за самоубийцу, отрезал Севр. – С их точки зрения, именно это, в сущности, и является непростительным преступлением. Это как предательство… Я и сам хорошенько не понимаю, что на меня нашло… Все, что я знаю – но в этом я уверен они будут неумолимы.

– Значит, надо бежать, Жорж, не раздумывая… Знаете, что я думаю?… Только не обижайтесь… План, который подходил для Мерибеля, подойдет и для вас.

– Нет. Я не обижаюсь… Только Мерибель рассчитывал исчезнуть еще до начала следствия. Разница налицо.

– Вы предпочитаете, чтоб вас взяли здесь? Не знаю, как рассуждает полиция, но там обязательно найдется хоть один, кто вспомнит о Резиденции. И они приедут сделать обыск. По-моему, это лишь вопрос времени… Надо найти другое место. Я ошибаюсь?

– Но куда спрятаться?

– Прежде всего, уедем отсюда. Если б вы были один, вам бы, конечно, ни за что далеко не уйти. Но если я поеду в Сен-Назер купить вам одежду, меня никто не заметит. Если затем я возьму два билета до Лиона, например, я останусь вне всяких подозрений. Полиция разыскивает одинокого мужчину. Супружеская пара не вызовет интереса, это же ясно. Да еще с вашей-то бородой. Я достану вам очки, шляпу побольше, она скроет верхнюю часть лица. Поверьте, тут нет никакого риска. Я вспомнила Лион случайно. Но ведь из Лиона можно отправиться в Марсель, в Ментону, разыскать тихий уголок, для людей, желающих отдохнуть…

– Но я же должен буду представить документы, – заметил Севр.

– Зачем же. Я сама заполню карточки в гостинице. Мы с вами будем просто мсье и мадам Фрек, пока я не достану других документов. Я знаю, к кому должен был обратиться Мерибель. Список имен у меня в сумке. Конечно, это будет стоить дорого, но деньги у нас есть… С таким капиталом можно все, что хочешь, только сейчас – не будьте смешным… Воспользуйтесь ими, чтобы скрыться… Нет?… Вас еще что-то смущает?

– Вопрос о комнате.

– О какой комнате?

– Ну, в гостинице… вы и я.

– А!

Она засмеялась, просто и весело, без всякого кокетства.

– Я привыкла платить долги… – сказала она. – Что вас еще не устраивает? Вам это не подходит?

– Дело не в долгах, – прошептал он. – Я понимаю это совсем иначе.

– Но, Жорж, И я тоже. Только вы настолько все усложняете. Уверяю вас, любой другой мужчина на вашем месте не стал бы спорить.

Он обнял Доминику за шею, притянул ее к себе.

– Доминика, – прошептал он – просто все очень серьезно. Так серьезно! Вы и представить себе не можете… Потом, вы согласитесь остаться со мной?.. Если нет, то лучше… понимаете?… Для меня жизнь потеряет смысл.

Она наклонилась к нему, он увидел приоткрытые губы.

– Нет, – сказал он. – Сначала ответьте… Вы останетесь?

– Останусь.

Он прижался губами к губам Доминики, и позабыл все, что еще хотел сказать, столько вещей, столько вещей, которые прояснились бы, но которые смешались в одну невиданную, бушующую, почти нечеловеческую радость. Он уже не существовал… Он был – возвращенная жизнь, что-то огромное и лучистое. Он чувствовал одновременно и свое сердце, превратившееся в дикого зверя. Рядом с ним ее голос шептал.

– Не надо плакать.

И плавала между ними, упорно возвращаясь, возникнув из неведомого прошлого, одна фраза: «Воскресение плоти». Он ушел от смерти. Он был свободен, безгрешен, без угрызений совести, обновленный, невинней ребенка. Ему хотелось благодарить, только он не знал кого. Он сказал:

– Доминика!