Текст книги "Бисер перед свиньями"

Автор книги: Пьер Синьяк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Ирен немного нервничала. Ей бы хотелось, чтоб Ромуальд поскорее оставил в покое свою дудку и пошел посмотреть, что происходит на другом конце деревни. Шкатулка, которую он ревностно охранял, заперев на ключ, ужасно интриговала ее. Своими тремя миллионами – трактор и то больше стоит! – Ромуальд разочаровал ее. И это все его "средства"! Наверняка в этой шкатулке, спрятанной в старом комоде, что-то ценное. Маленькая хитрунья не могла больше оставаться в неведении и решила начать действовать. Она встала и погнала овец к лесу. Ромуальд продолжал мусолить свою свирель. Ирен прогуливалась по лесу Грет со своим стадом, прошлась мимо фермы Машюртенов, поймав на себе полный ненависти, буквально испепеляющий взгляд ужасной пары. Потом вернулась во двор и с обезумевшим видом, как будто только что повстречалась с дьяволом, объявила Ромуальду, что один из баранов потерялся в лесу.

– Ты должен пойти его поискать. Не могу же я идти в Грет, эти подонки просто раздевают меня взглядом!

– Иду, моя голубка!

Ромуальд встал, положил флейту на стул и, взяв палку, направился к лесу на поиски якобы "потерявшегося" барана. Он пробродил около четверти часа вокруг болота, издавая звуки, на которые эти животные откликаются, слушаясь своего хозяина. А Ирен тем временем открыла ногтем крышку шкатулки и отпрянула от восхищения перед ожерельем, которое она тотчас же нацепила себе на шею, как настоящая дама, и, любовалась собой, глядя в треснутое зеркало, висевшее над железной кроватью Ромуальда. У нее хватило времени положить его обратно и закрыть шкатулку до возвращения, разумеется, ни с чем – Ромуальда. В одну секунду она приняла решение: это колье, которое стоило, конечно, не один миллион, будет принадлежать ей. И наденет она его в Париже, прежде, чем продать. Именно в столице она станет богатой дамой. И только тогда, когда разбогатеет, не раньше, даже если на это потребуется года три, пусть пять лет, она вернется в Кьефран, купит земли и дома... Стать женой Ромуальда, который прямо сказать, не из красавцев и пороха не выдумает, не было пределом ее желаний. Ей хотелось "артиста", "артиста" из Парижа, как Тьери Ля Фронд, который выступал по телевизору или парня как в "Барышне из Авиньона", или красавчика-певца с усами, а, может быть, офицера республиканской гвардии – короче, кого-нибудь в этом роде, там будет видно. Ромуальд же, вечно мрачный, из-за своего меланхоличного вида похожий на Китона, которого она видела пару раз в немом кино, был совсем не в ее вкусе. Прежде всего надо было выяснить, что он собирается делать с этим украшением, узнать его примерную цену, мажет быть, у ювелира в Везуле, и, главное, знать наверняка, не ворованное ли оно: при всей своей хитрости и алчности Ирен боялась полиции.

– Я не нашел твоего барана, моя птичка, – развел руками расстроенный Ромуальд.

– Он сам вернулся, не переживай, -улыбнулась красотка и снова уселась на траву со своими спицами.

x x x

– Они гроша ломанного не стоят, ваши цацки, – объявил Фредди Ролмол, самый крупный скупщик краденного в квартале Ля Шапель, вынимая из глаза лупу и отодвигая с отвращением жемчужины Востока, разложенные перед ним на рабочем столе.

– Все поддельные, не стоят сапожного гвоздя, невеста последнего оборванца и та не захочет, чтоб ей подарили такие на свадьбу. В лотерею на ярмарке в Троне можно выиграть лучше.

Он посмотрел на троицу, нервно ерзавшую перед ним на стульях. Взгляд его, кроме отвращения, выражал одновременно огорчение и презрение. Клиенты же его были людьми вполне серьезными. Перед ним сидели небезызвестный Нини Комбинас, его подружка красавица Гертруда и этот проходимец Пьянити, без которого не обходилось ни одно громкое дело. Что значил этот цирк? Они пришли к нему, чтобы оценить редкий жемчуг, тянувший, по их словам, на сотни миллионов, а он в свои сильные лупы видит обыкновенные стекляшки, которые не жалко выбросить в Сену.

Нини Комбинас дрожал всем своим жирным телом, похожим на кусок рубца. упавший на эскалатор в супермаркете. Лицо Пьянити – плоское, морщинистое, с шатающимися зубами – было таким бледным, как будто он страдал от инфекционного гепатита. Гертруда же переводила гневный взгляд с одного из мужчин на другого, и глаза ее наливались кровью.

– Что это ты тут болтаешь? – выдохнул толстяк, вставая, и его пухлая рука легла на рукоятку кинжала.

– Не валяй дурака, – бросил Ролмол. – Ты ведь меня знаешь да? Если я сказал, что этот жемчуг фальшивый, значит он фальшивый.

– Он прав, – произнес Пьянити со слезами в голосе, – Ролмол самый честный скупщик в Париже.

– Он прав, – пробормотал Комбинас, промокая куском простыни, который служил ему носовмм платком, холодный пот, заливавший его лицо. – Тогда что все это значит? В Адене носили на экспертизу к самому Кольботроку... Ты знаешь Кольботрока?

– Конечно, знаю. И очень хорошо. Не лично, разумеется, но знаю, какая у него репутация. Он работал на Персидского кота, вхож ко всем крупным ювелирам Амстердама. Серьезный человек.

Фредди Ролмол вздохнул от волнения и досады и налил себе рюмку ликера, чтоб прогнать беспокойство:

– Если в Адене Кольботрок сказал, что жемчужины настоящие и стоят целое состояние, это значит, что в Адене они были настоящие. Но здесь не Аден, эдесь Париж, и здесь они фальшивые. Вы уверены, друзья мои, что это те самые жемчужины?

– Я ни на секунду с ними не расставался! – вскричал набриолиненный толстяк с таким отчаянием и страданием, как будто из волос, растущих у него на заду, вязали морские узлы. – Они у меня в кармашке спереди, в брюках, и я сплю, не снимая штанов, на животе. Никто не мог их взять и подменить на фальшивые!

– Это точно, – согласился Пьянити, который последний месяц, из предосторожности, спал каждую ночь с толстяком в одной постели, а девица между ними. А Гертруда – девочка правильная, никаких шашней с полицией, сейчас таких не встретишь.

– Тогда я ничего не понимаю, не энаю, что и сказать, – пробормотал честный барыга, оглядываясь в растерянности по сторонам:

– Прямо колдовство какое-то...

– Я заметил, что некоторые жемчужины потеряли немного свой блеск, сказал Комбинас, – но я решил, что это из-за пыли, грязи и так далее...

– И давно они у вас? – спросил Ролмол.

– Ровно месяц, – ответил Комбинас.

– Ничего они не стоят, ребятки. Мне очень жаль. Я бы их и даром не взял. – Фредди подумал еще, тщательно вычищая грязь, скопившуюся у него в носу. – Я нахожу только одно объяснение: тот, кто вам их продал, должно быть, дал прилично на лапу Кольботроку, хотя Кольбо – правильный парень, но другого объяснения у меня нет, так надуть вас и всучить камешки, которым грош цена в базарный день...

– Я тоже не нахожу другого объяснения, – пробормотал Комбинас, поглаживая жирными, лоснящимися пальцами рукоятку флорентийского кинжала, – Значит, этот слизняк нас надул?

– А Бен Задриф? – вспомнил Пьянити – Он ведь тоже их видел...

– Ну, Бену Задрифу я не очень-то доверяю, – сказал Комбинас. – Но что меня особенно достает, так это то, что Кольбо мог пойти на такую нечестную комбинацию.

– Бывает, что жемчужины изнашиваются, – пояснил скупщик. – Углекислый кальций разрушается, но, во-первых, это бывает редко, во-вторых, жемчужины теряют только процентов пятьдесят своей красоты и стоимости, и, потом, это происходит медленно, через 200 или 300 лет. Но чтобы настоящий жемчуг не стоил ни гроша уже через месяц – такого я даже в сказках Перро не читал.

– Я уничтожу его! – завопил толстяк, поднимая нож.

– Но ори так громко, соседи напугаются, – остановил его скупщик.

– Что ни говори надул он нас в Адене, – усмехнулся Пьянити, выпуская струю ядовитой слюны. – За это преступление мы рассчитаемся, будь спокоен!

– Надо его найти, эту сволочь! – бросил Комбинас, постаревший за пять минут лет на десять при мысли, что он потерял сотни миллионов. – Чтобы схватить его за глотку, я готов пересечь всю Францию и страны Бенилюкса, прыгая на собственной заднице. Никогда мне так не хотелось кого-нибудь убить, как сейчас. Я думал, что люблю убивать, но я ошибался. Вот сейчас я действительно кого-нибудь с удовольствием замочил бы.

Они направились к двери.

– Эй! Заберите ваши стекляшки! – бросил скупщик. – Мне они не нужны, здесь не свалка!

Пьянити вернулся, сгреб со стола жемчужины, не стоящие ни гроша, и сунул их в задний карман брюк. Внизу их ждала сиреневая спортивная "Ланча". Смертный приговор Ромуальду Мюзардену был подписан. Гертруда шипела от злости. Она принялась осыпать упреками своего толстого приятеля за то, что тот хотел надуть ее со всей этой темной историей с так называемым "настоящим жемчугом с Востока". Он влепил ей такую затрещину, что одна серьга разбилась и впилась ей в щеку. Пьянити произнес с бешенством:

– А если это провокация полиции? Мюзардена надо убрать осторожно... Ни одного ложного шага...

x x x

Через неделю Ромуальд, возвращаясь из леса Грет, где он собирал грибы, остановился на подъемном мосту, как вкопанный – так неожиданно было то, что он увидел: сиреневая "Ланча" стояла посреди двора замка, окруженная козами и овечками Ирен. Он прекрасно узнал двух типов, одетых на американский манер, с оттопыренными карманами. Они вышли из машины и беседовали с пастушкой. Две темные личности из Адена: ужасный толстяк и его приятель с обезьянней рожей. Обеспокоенный, он спустился в ров со своей корзинкой, не желая сталкиваться нос к носу с этими уголовниками. Какого дьявола они здесь делают? Случайное совпадение? Нет, конечно. Если эти ребята его искали, то явно не для того, чтобы получить разрешение на посещение Фальгонкуля.

Он подождал, пока "Ланча" отъедет. Как только машина прошуршала над ним, он выбрался изо рва и подошел к Ирен. Та ему сообщила, что они назвались "агентами по торговле недвижимостью" и спрашивали, не продается ли замок.

К нотариусу они обращаться не хотели. Она сообщила им, что хозяин замка находится где-то тут, неподалеку. "Они заедут после обеда, остановились в гостинице "Модерн", – добавила Ирен. Но после обеда, не желая встречаться с убийцей и его напарником, Ромуальд пошел собирать улиток вдоль заброшенного железнодорожного полотна, в трех километрах от деревни. К счастью, всю ночь лил дождь, так что только наклоняйся, да подбирай ракушки. То, что Ромуальд узнал вечером, вернувшись домой, заставило его возблагодарить бога за то, что он не встретился с двумя головорезами. Не обращая внимания на протесты Ирен, толстяк и обезьяна захотели осмотреть замок и стали лазать по всем углам. Ирен, решив их выследить, спряталась в склепе и видела, как толстяк доставал пистолет с глушителем – она сообразила, что это такое, смотрела по телевизору у Фроссинета "Неподкупных", – у коротышки же в большом портфеле был спрятан автомат. Из короткого, но энергичного диалога девушка, спрятавшись рядом и напрягая слух, поняла, что это гангстеры и приехали они убить Ромуальда.

Итак, Ромуальд узнал, что жемчужины, проданные этим двоим в Адене, были фальшивыми, не имевшими ни малейшей ценности. Он ничего не понимал. Иран потребовала объяснений. В пять минут Ромуальд собрал свои вещички и отправился на другой конец леса, где жил его кузен Тибо Рустагиль. Но прежде он заставил Ирен поклясться перед статуэткой Девы Марии, находившейся в доме, ни слова не говорить никому о его бегстве, и дал прочие наставления. Эти два типа хотели убить его, как кролика. Если она совершит хоть малейшую ошибку, его песенка будет спета.

Десять дней прошли в томительном ожидании. Тибо, которому Ромуальд рассказал все – ну, почти все, – согласился укрыть его в пристройке, примыкающей к заводику, рядом с лабораторией. Рэмуальд там ел, спал и ждал с нетерпением сообщений своего осведомителя – Ирен. Толстые стены, бронированные двери и стальные ставни на окнах внушали ему спокойствие. За десять дней он узнал много нового. Каждый день, с наступлением темноты Ирен встречалась с Тибо на опушке леса, под большим вязом. Она рассказывала изобретателю о разговорах двух бандидов, которые ей удавалось подслушать, пока они "посещали" сильно разрушенный эамои – эти "посещения" стали ежедневными. С оружием в руках они искали Ромуальда, чтобы расправиться с ним, не сомневаясь, что он прячется где-то в развалинах.

Скрежет, поскрипывание, позвякивание и тысячи других странных звуков, доносившихся из лаборатории, где в течение долгих часов, запершись, Тибо Рустагиль занимался своими таинственными изысканиями, вот уже полчаса как прекратились. Ромуальд сидел склонившись над тарелкой баранины с фасолью, приготовленной Огюстиной Маон, старой служанкой своего кузена и друга.

– Пора тебе идти на встречу, Тибо, – сказал Ромуальд, взглянув на свои карманные часы.

За эти десять дней он похудел: заботы, все более и более серьезные, тяготили его. Он начинал понимать, почему Комбинас и его сообщник решили его убить.

– Иду, – сказал инженер, надевая шляпу.

Он вышел с завода, тщательно заперев дверь, быстрым шагом спустился по склону холма и направился к опушке леса Грет. Контуры деревьев расплывались в сгущавшейся темноте. В этот час все жители деревни ужинали и смотрели телевизор. Ни души вокруг. Он заметил тонкий силуэт Ирен. Она ждала его, как и в прежние дни, около большого вяза в окружении своего стада. Овцы белеющим кольцом окаймляли толстый ствол дерева, наподобие венка, стелящегося по земле.

Каждый вечер ей приходилось делать крюк из-за свидания с Тибо, прежде чем пригнать стадо к дому мэра.

– Ну, что скажешь, красавица? – спросил изобретатель, озираясь по сторонам. Ему не нравились эти свидания тайком на опушке леса: в конце концов их увидят и начнут судачить, что он крутит любовь с Ирен... Мэр и депутат начнет цепляться еще больше, а ему и так хватает этих бесконечных административных проверок.

– Они были в оружейном зале замка, – объявила Ирен. – Я их застала и слышала разговор. Они, похоже, на меня внимания не обращают. Толстяк чуть было не свалился в каменный мешок, да компаньон вовремя удержал его. Они прямо в бешенстве. Будто бы Ромуальд дал им жемчужины, которые ничего не стоят. Я точно не поняла. Они...

– А ты сказала им, что Ромуальд уехал в Париж, навсегда?

– Ну, ясное дело, сказала, я везде это говорю. Все думают, что Ромуальд уехал. Никто не знаете что он у вас.

– Прекрасно. Ну, что дальше?

– Но эти типы не верят. Они уверены, что Ромуальд прячется где-то в замке. Они будут и дальше искать, это точно. Говорят, что если надо, и ночевать будут в замке, все перевернут, камня на камне не оставят...

– А что говорят в округе? Их по-прежнему принимают за агентов по продаже недвижимости?

– Ну, конечно, все так считают. Даже жандармы.

– Ну, ладно, мне пора. Надо скорей переговорить с Ромуальдом. Спасибо, красавица. (Он вложил ей в руку мелкую банкноту). Завтра в это же время. Возвращайся быстрей, а не то твои овцы простудятся.

Тибо торопливо поднялся по холму, на вершине которого темнел в ночи силуэт его заводика, дымящего двумя трубами. Ирен погнала стадо по дороге, ей придется еще выслушать кучу упреков за опоздание от мэра – депутата, вернувшегося накануне вечером из Парижа для участия в сельскохозяйственной ярмарке в Марсель"-Л"-Бом.

Ромуальд чистил апельсин, заканчивая свой ужин. Пятьсот метров – лес и болото – отделяли его от замка. Но полного спокойствия в его душе не было. Сообщения Ирен становились все более и более тревожными. Он догадывался, почему убийцы ищут его с таким остервенением. Отложив очищенный апельсин в сторону, он вытер руки о галстук, который с каждым днем все больше и больше напоминал галстук Габриэля Фроссинета, и пошел за своей шкатулкой. Она лежала в чемодане под откидной кроватью, которую соорудил ему Тибо в пристройке рядом с лабораторией. Он открыл ее и посмотрел на жемчужины. Вот уже несколько дней, как они приобрели сероватый оттенок, покрылись мелкими желтоватыми точками и, казалось, шелушились под пальцами, как будто их поразила какая-то загадочная болезнь. Он снял их с нитки. Посмотрел на свет одну из жемчужин. Она совершенно не блестела. То, что раньше было великолепным розовым жемчугом, походило теперь на ужасный сухой изюм, блестевший не больше, чем зернышко перца. Никакого сомнения, что и другая часть жемчуга, проданная в Адене этим жуликам, была поражена той же болезнью. Ромуальд решил все выяснить. Прямо зажтра же он отправится к своему знакомому в Дижон. Гастону д'Упиньолю, бывшему ювелиру и члену партии монархистов. Тот должен ему сказать, стоят ли еще что-нибудь эти жемчужины и почему они портятся.

Тибо быстро вошел и застал его перед открытой шкатулкой, с жемчужиной в руках. Тибо посмотрел на него в замешательстве, стараясь держаться на расстоянии:

– Доедай свой апельсин и иди спать, Ромуальд, ты устал.

– Завтра я поеду в Дижон, чтобы узнать, в чем дело... и не хотел их надувать, этих бандитов, пойми... Я не знал, что с жемчужинами может произойти такое...

– Давай, заканчивай ужин, брат.

– Что сказала Иран?

– Ну, дела неважные...

x x x

Три часа утра.

Пьянити, с пистолетом в руке, расталкивал Комбинаса, пытаясь его разбудить. Оба мафиози были в пуху: они спали в спальных мешках в оружейном зале Фальгонкуля. Так они проводили уже третью ночь. Они послали подальше пастушку, которая пыталась им помешать. Потом они угостили, как следует, жандарма в кафе Мюшатр, так что с законом – никаких проблем. Тот сказал им, что, насколько ему известно, никакого запрещения со стороны владельца замка, к тому же исчезнувшего, осматривать развалины Фальгонкуля не было.

– Проснись же, Нини, на этот раз я точно слышал.

– Пошел ты, знаешь куда? Никогда с тобой спокойно не поспишь.

Толстяк сел на своей походной кровати, обнажил ствол и прислушался. Звон цепей был вполне отчетливый и, казалось, приближался. Потом послышался совсем рядом. Пьянити прижался к своему толстому напарнику. А у мамонта с площади Пигаль зуб на зуб не попадал от страха, жирные щеки его тряслись.

– Это продолжается уже третью ночь. – прошептал Пьянити. – В прошлый раз я не стал тебя будить, но сейчас...

Два привидения – совершенно классические, в белых простынях и бряцающие цепями – появились из старого камина. Одно из них издавало звуки, похожие на завывание ноябрьского ветра в бухте Мертвых. Гангстеры выскочили из своих кроватей и понеслись, сверкая пятками, не пытаясь даже стрелять в бесплотных призраков.

Это Тибо нанял двух сельскохозяйственных рабочих из дальней деревни, чтобы никто в Кьефране не пронюхал, которые и гнали мафиози до парадного двора замка. Потом они отправились спать наверх, в западную башню. А Комбинас и Пьянити, пробродив в лесу до рассвета, вернулись, с опаской, взяли свои вещи, сели в "Ланчу" и уехали.

Три последующие ночи они в замке не появлялись. Тогда Тибо рассчитался с привидениями, а они вернули простыни. цепи и костыли и оправились в свою отдаленную деревню.

Отчаявшись найти Ромуальда и, в конце концов, поверив, что тот действительно вернулся в Париж, – убийцы уехали из Кьефрана, опустошенные, но полные решимости добраться до своей жертвы в Париже.

– Так уродоваться, чтоб найти его в этой дыре и нарваться на приведения. Ну что за невезуха! – ругался Пьянити, сидя за рулем.

– Надо быстро его найти, – сказал Комбинас. – Вляпаться в такое дерьмо, и по вине кого, – какого-то деревенского придурка. Если об этом узнают, моей репутации хана. Надо мной будут ржать, как над последним кретином, и правильно сделают.

Покидая утром деревню, с трауром в душе, они бросили жемчужины свиньям в яму с навозом у фермы Криспенов, недалеко от кладбища. Комбинасу не давала покоя мысль о мести. Его бешенство было настолько сильно, что он перестал спать и начал проигрывать в покер: у него дрожали руки, и зеркальная зажигалка прыгала в его жирных, лоснящихся пальцах.

Ромуальд отправился в Дижон к своему приятрлю-ювелиру, и тот сказал, что жемчужины тускнет на глазах и не стоят больше практически ничего, он не дал бы ему и трехсот тысяч франков за все, добавив, что их нельзя сравнить даже с искусственным жемчугом, который представляег собой маленькие стеклянные бусинки, наполненные воском. Для него была необъяснима эта болезнь жемчужин, он ничего не понимал и, в конце концов, выдвинул гипотезу о влиянии радиации, впрочем, без большой уверенности.

Ромуальд вернулся в Кьефран с больными жемчужинами, сам весь больной и разбитый. Конечно, Ирен нельзя было ни слова сказать об ожерелье, которое стоило не больше связки сосисок. Он слишком боялся, что женщина его жизни, которую он обожал, которую любил просто до безумия, его бросит, если узнает, что у него снова ничего нет.

Фроасинет, после нескольких сцен ревности, выставил свою пастушку без выходного пособия. Молодая женщина устроилась в полуразрушенном домике, где прежде размещалась охрана замка, и стала жить там, как дикарка, питаясь супами из трав, грибами, кроликами, пойманными в силки, и мертвыми птицами. Ромуальд же и носа не казал в Фальгонкуль.

Страх вновь увидеть там своих убийц был сильней его. Надо было покончить с этим раз и навсегда. И речи больше не могло быть о том, чтобы сидеть в Кьефране без гроша. Но он не мог потерять Ирен... У него оставалось немного денег, вырученных за жемчужины, проданные в Дижоне, когда они, еще не тронутые странной болезнью, чего-то стоили.

Ирен и Ромуальд встречались каждый вечер у вяза. Именно там последний из Мюзарденов предложил ей соверашть небольшое путешествие, как бы свадебное, хотя и до официальной регистрации. Так как она всегда жаждала иметь ожерелье – торопилась поскорее нацепить его себе на шею – то согласилась поехать с Ромуальдом. Ирен практически никогда не покидала Верхней Соны, так что эта прогулка должна была ей понравиться.

Пара отправилась на микролитражке в Грей, чтоб сделать кое-какие покупки. Ромуальду купили новый темно-синий костюм в магазине "Скромный достаток", а Ирен – городское платье, шляпку с цветами, кокетливую сумочку и первые в жизни туфли на высоком каблуке – все в магазине для настоящих дам "Парижский шик". Потом влюбленные радостно вскочили в свою громыхающую машину и взяли курс на Запад, к морю. Солнечный июнь был в разгаре, и Ирен, которая никогда не видела моря, в первый раз получила эту возможность. Ромуальд решил официально предложить ей руку и сердце во время этого путешествия. Он сказал себе, что, в конце концов, сумеет убедить ее уехать с ним в Париж. Там они могли бы, даже без денег, жить вполне счастливо и без претензий, как живут тысячи других людей. Он найдет себе, конечно, работу по своей части, фотографии. Когда они отложат немного денег, то заведут ребенка, маленького Мюэардена, который станет простым, честным и законопослушным гражданином. Что же касается того, чтобы смыть унижения 30-х годов, пережитые в Кьефране, – там видно будет, он дождется своего часа, как остальные. В крайнем случае вступит в Отряды Республиканской Безопасности департамента, чтобы иметь возможность бить дубиной по морде этих деревенских олухов, если они вздумают перегораживать дороги... К несчастью, – и это его особенно угнетало – у него было ожерелье из фальшивого жемчуга...

x x x

Вот уже двенадцать дней, как они жили в полной любви и согласии в Ифиньяке, около Сен-Бриака, нежась на очаровательном пляже Бретани, пустынном в это июньское время. В своем смелом бикини Ирен казалась почти голой. Она ничем не напоминала пастушку – дочь полей, ее вполне можно было принять за многоопытную горожанку, эдакий тертый калач. Она купалась, не заходя глубоко в воду, так как не умела плавать. Ромуальд же лежал на песке и читал последний номер журнала "Франция в разных аспектах".

Вдруг раздался пронзительный крик. Он отложил журнал и приподнялся. Боже правый! Ирен тонула. Огромная волна, какие иногда случаются на побережье Бретани, вдруг набежала, захлестнула молодую женщину и утянула ее далеко от берега. Ирен задыхалась, махала руками. Ромуальд огляделся, чтоб позвать на помощь, но вокруг не было ни души. Спасательная служба начинала работать только в июле.

Он смело бросился на спасение той, к которой прикипел душой и телом. Шла большая волна. А эта идиотка ни за что не хотела расставаться со своим колье, даже при купании! Он ей его в конце концов подарил, вернее, позволил его носить в ожидании официальной церемонии бракосочетания. Понятно, что жемчужины уже ничего не стоили, но Ирен-то этого не знала. Сероватые и зеленоватые крапины, появившиеся на них, она принимала за особые блики. Если она вдруг потеряет ожерелье при купании, то бросит Ромуальда в двадцать четыре часа, на этот счет Ромуальд не питал иллюзий. Он заметил, каким взглядом Ирен обменялась с одним из служащих отеля, похожим на Алена Делона: в сравнении с ним Ромуальд был лишь жалким коротышкой с кривыми ногами и цыплячьей грудью. Просто чучело огородное.

Он вошел в воду, нырнул и поплыл размашистым кролем по направлению к своей пастушке, которая отчаянно кричала и захлебывалась водой и водорослями. Наконец, не без труда, он доплыл до Ирен, схватил ее за волосы и вытащил на берег. Слава богу, ожерелье было у нее на шее.

Пришлось делать искусственное дыхание на теплом песке раз, два – изо рта в рот, пока утопленница вновь не открыла глаза. Вода стекала с волос на ее удивленное лицо. Она быстро поднесла руку к шее, пальцы коснулись жемчужин, и лучезарная, далеко не бескорыстная улыбка озарила ее лицо.

– Впредь снимай ожерелье, когда будешь купаться, – сказал Ромуальд. У меня нет средств оплачивать водолаза. (В первый раз он позволил себе так сухо разговаривать с ней).

Они ехали в своей микролитражке по дороге, которая извивалась вдоль этого иэумрудно-золотистого чуда – Атлантики в лучах солнца у берегов Бретани, вдоль мыса Розелье, куда еще не приехали отпускники купать свои грязные ноги. Самый наплыв будет недели через три – четыре.

Пока они добирались миль пятнадцать до гостиницы в Дюге-Труэн, Ирен без конца теребила ожерелье. Она понимала, что не могла бы рискнуть и бросить славного, но не больно-то красивого Ромуальда, у которого к тому же попахивало изо рта (об этом она не осмеливалась ему сказать). Это была болезнь желудка – следствие долгих лет питания консервами и наспех проглоченной еды в дешевых ресторанах, где кастрюли мыли кое-как. Она не могла бы ему признаться, что ей нужны жемчужины, а не он сам. Бросить его сейчас, разыграв легкомысленную девицу с ожерельем на шее, означало бы воровство и ничего более. А Ирен боялась полиции – Фроссинеты воспитали ее в страхе перед жандармами. Она боялась даже жандармского старшину Шаньоля, из Кьефрана, с которым у нее была любовная интрижка. Ирен даже стащила у него револьвер; потом ей пришлось сочинить басню, что она потеряла оружие. На самом деле он всегда был у нее в сумочке – на память – ведь она не могла бы причинить вреда даже птичке. Но в наше время, когда на дорогах развелось столько всяких негодяев и бандитов, которые грабят, убивают и насилуют, такая штука могла бы очень пригодиться, и вовсе не обязательно кого-нибудь убивать.

Чтобы завладеть ожерельем стоимостью, скажем, что-то около полумиллиарда франков,$FТочная цена этого ожерелья не имеет никакого значения: оно стоит очень-очень дорого. Поэтому не будем удивляться, что на одной странице оно стоит три миллиарда, на другой – полмиллиарда. Так что к этому вопросу мы больше возвращаться не будем.> ей надо было пройти через то, что требовал от нее Ромуальд: заключение закнного брака. Как только они поженятся, и ожерелье будет ей официально подарено (в крайнем случае, она потребует оформить все у нотариуса; даром что из деревни, в таких-то делах она разбиралась), – тогда можно будет и распрощаться с Ромуальдом. Впрочем, тот прекрасно знал – не полный же идиот он был на самом деле – что удерживал Ирен только благодаря этим ста очаровательным бусинкам.

Вот эти мысли вертелись в маленькой головке Ирен, как вдруг Ромуальд резко затормозил, хотя никакого препятствия на дороге не было. Он обернулся к пастушке и неотрывно смотрел на жемчужины в полном отупении. Сначала он решил, что это эффект солнечных лучей. Он посмотрел еще раз. Нет, это не солнце. Жемчужины вновь обрели свой великолепный блеск, свое божественное сияние. Они переливались тысячью оттенков, как бы набрав силу после морских купаний. Маленькие пятнышки плесени исчезли, они розовели во всем своем великолепии. Быстро в Париж, там Ромуальд знал специалиста по жемчугу.

– Мы возвращаемся, – решил Ромуальд, вновь включая газ и не сводя глаз с колье Ирен.

– Куда это, мой козленочек?

– В Париж. Сначала в Париж, а там видно будет.

Он бросился в отель, чтоб забрать багаж. Девушка смотрела на него с удивлением. Жемчужины были еще лучше, чем в тот день когда их выловили в Аравийском море.

x x x

Экспертизу делал на улице де ля Пэ крупный ювелир, очень известный в квартале. Он затратил на изучение жемчужин целый час, смотрел их эндоскопом, под микроскопом и даже предложил Рпмуальду купить их у него: они были такие великолепные, такие редкие!

После чего Ромуальд, с портфелем подмышкой, где лежало его сокровище, встретился с Ирен в маленьком баре на улице Руайяль.

Она провела все это время в магазинах, даже заблудилась в Прентан$FКрупный универмаг в Париже (прим.перев.)>! Ромуальд сказал ей, что под действием морской воды шелковая нить истерлась и надо было ее заменить. Девушка даже не удивилась, что бусинки вдруг поменяли цвет, с грязно-серого до нежно-розового, находя это вполне естественным.

Они сняли номер в гостинице на улице Жанны д'Арк, в очень спокойном месте. Ромуальд надел ей на шею чудо из чудес. Само собой разумеется, ювелиру он ни слова не сказал о таинственной болезни жемчуга и чудесном его воскрешении.

– Что будем делать дальше, мой ягненочек? – спросила Ирен. – У тебя остались деньги?

Он неуверенно дотронулся до ожерелья. Другой рукой он в задумчивости мял свой вялый подбородок и чувствовал себя отвратительно.

– Эти жемчужины стоят десятки и десятки миллионов, моя птичка. Мы могли бы... Мы можем...

Пастушка нахмурилась, лицо ее выражало недоверие:

– Можем что, например?

– Ну... Я...

– Я слушаю тебя, Рэмуальд, давай говори...

– Нет, я не могу, оно так тебе идет, так идет...

– Я думаю что неплохо нам было бы пожениться, – сказала Ирен, сев на край кровати и начиная раздеваться. Она снимала чулок заученным жестом, нарочито медленно, как будто чистила персик.

– Давай поженимся, – сказала она, – так велико было ее желание бросить Ромуальда. – Тогда это колье будет моим раз и навсегда. А то ты без конца даешь мне понять, что оно мое только наполовину, как-то временно... Это так раздражает... Если я... Если бы я вдруг ушла от тебя... ты, что... ты бы у меня его отобрал?