Текст книги "Сенека"

Автор книги: Пьер Грималь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

Сохранившиеся сочинения философа вновь возникают в поле нашего зрения начиная с его возвращения в Рим. Мы полагаем, что диалог «О краткости жизни» появился в первой половине 49 года, весьма вероятно, до 24 мая. Несмотря на то, что датировка этого произведения вызвала среди специалистов многочисленные споры – хотя с названной нами датой согласно большинство из них, – мы не думаем, что главный аргумент, на котором она базируется, может быть опровергнут. Сенека, как известно, пересказывает содержание выступления некоего лектора, на котором он недавно присутствовал. Лектор же напомнил слушателям о том, что «Сулла был последним из римлян, кто расширил померий3232
  Граница Рима.


[Закрыть]». Вместе с тем мы знаем, что в 49 году Клавдий, в свою очередь, приступил к расширению померия. Из чего нетрудно догадаться, что лекция, о которой говорит Сенека, состоялась раньше, пусть совсем ненамного, но все-таки раньше, чем началось расширение померия. Основное возражение тех, кто не согласен с этим выводом, сводится к следующему. Лектор ни словом не обмолвился о расширении померия, осуществленном, как считается, при Августе, следовательно, он мог обойти молчанием и то, которое затеял Клавдий. Однако есть весьма серьезные основания полагать, что акция, якобы предпринятая Августом, носила исключительно административный характер – в отличие от торжественного религиозного акта, организованного Клавднем. Мало того, при Августе померий так и не изменил своих границ, как не изменил он их и при Цезаре. Диктатор действительно намеревался расширить священную территорию Города (Urbs), но сделать этого не успел. Доказательством вышесказанному служит ссылка на «Закон об империи Веспасиана», который, давая новому принцепсу право на расширение померия, опирается в качестве прецедента на акцию Клавдия и ни словом не упоминает об Августе.

Как бы там ни было, трактат явно написан после смерти Калигулы. Сенека писал его, находясь в Риме; нам представляется совершенно невероятным, чтобы он работал над ним в ссылке. Оба эти условия удовлетворяют датировке 49 годом, как, впрочем, и исторические примеры, приводимые лектором, которого критикует Сенека. Их подбор снова отсылает нас к эпохе Клавдия. С другой стороны, мы считаем, что трактат «О краткости жизни» предшествует другому трактату – «О спокойствии духа», который, как мы вскоре убедимся, не мог быть написан намного раньше прихода к власти Нерона.

Итак, Серен, анализируя свои тревоги и размышляя, какое решение принять, говорит: «Placet intra parietes suos vitam coercere; nemo ullum auferat diem nihil dignum tanto impendio red-diturus; sibi ipse animus haereat, se colat, nihil alieni agat, nihil quod ad iudicem spectet; ametur expers publicae privataeque curae tranquitas...» («Ему угодно заключить жизнь в стенах своего дома; никто не похитит у него ни одного дня; никто не может дать ему ничего, компенсирующего эту жертву; душа его льнет к себе самой, себя чтит; ничего не делает для другого, ничего, что можно было бы показать перед судьей; он любит лишь спокойствие, далекое от общественных и частных забот»).

Эта картина «досужей» жизни содержит в концентрированном виде более пространные рассуждения, заимствованные из трактата «О краткости жизни», а смысл некоторых выражений и вовсе становится понятен только в свете этого сочинения.

Складывается впечатление, что в этом отрывке Сенека кратко излагает рассуждения, сформулированные в книге «О краткости жизни». Но совершенно очевидно, что осуществить группировку соответствующих выводов можно только в том случае, если более развернутая аргументация уже существует. И напротив, представляется весьма маловероятным, чтобы приведенная нами фраза из «Спокойствия духа» служила чем-то вроде плана или краткого перечисления тем, широко освещаемых в «Краткости жизни». Особенно бросается в глаза, что фраза из «Спокойствия...» выстроена в том же порядке, что и соответствующий отрывок из «Краткости...» – точно так, как если бы она воспроизводила общий замысел трактата. Решающий аргумент заключается в том, что слова Серена передают – сохраняя отдельные особенно важные выражения – смысл трактата «О краткости жизни». И речь здесь идет не просто об употреблении близких по духу мыслей и слов, как это наблюдается в случае сопоставления трактатов «О счастливой жизни» и «О постоянстве мудреца», в результате которого невозможно прийти к выводу о наличии какого бы то ни было взаимовлияния двух этих произведений, а о почти прозрачном намеке Серена на идею, прежде сформулированную Сенекой.

Установленные факты прекрасно вписываются в гипотезу, согласно которой датировать «О краткости жизни» следует 49 годом. Они же опровергают вероятность более поздней датировки, в частности, предположение о том, что трактат был написан в 62 году, уже после отставки.

* * *

Мы думаем, что между трактатом «О краткости жизни» и «Апоколокинтосом», время создания которого определяется самим сюжетом повествования, Сенека написал трактат «О спокойствии духа». По поводу его датировки мнения ученых разделились, причем ни одна из точек зрения не получила аргументированного обоснования. Дело в том, что в этом сочинении нет ни одной привязки к конкретным историческим фактам – за единственным исключением, которое до сих пор так и не привлекло внимания исследователей.

Первая веха – terminus post quern – не оспаривается никем. «О спокойствии духа», бесспорно, написано после смерти Калигулы. Однако одной этой точки отсчета для датировки мало. Порой высказываются мнения, что упоминание о жестокости Калигулы – характерная примета тех сочинений Сенеки, которые создавались в годы правления Клавдия. При всей справедливости этого наблюдения оно все-таки не может служить достаточно веским основанием для окончательного вывода. Если придерживаться традиционно принятой аргументации, то приходится признать, что Сенека написал этот трактат, находясь в изгнании. Однако нам это предположение кажется маловероятным: человек, отбывающий ссылку, вряд ли счел бы уместным делиться советами с Сереном. Если в трактате «О краткости жизни» Сенека, еще не полностью включившийся в активную деятельность, рекомендует Паулину сложить с себя официальные обязанности, то в «Спокойствии...» он убеждает Серена не делать ничего подобного и учит его, как в любых обстоятельствах (необязательно сопряженных с несчастьем) сохранять внутреннее спокойствие. Афинодор, говорит Сенека, слишком поспешил, превознося прелести отставки. Что это – сожаление человека, приговоренного судом влачить существование вдали от Рима? С этим невозможно согласиться, потому что трактат оставляет у читателя бесспорное впечатление возрожденной надежды, которая движет автором. Да, в начале 49 года Сенека еще жил с ощущением катастрофы, которая если не полностью разрушила, то по меньшей мере прервала на долгих семь лет его карьеру, но к моменту работы над «Спокойствием...» весь его пессимизм и все его пораженческие настроения исчезли без следа.

Впрочем, есть и вполне реальный факт, убеждающий нас, что трактат написан после 51 года. Так, в главе XI мы читаем: «Ptolemaeum Africae regent, Armeniae Mithridaten inter Gaianas custodias vidimus; alter in exilium missus est, alter ut meliore fide mitteretur optabat» («Птолемей, царь Африки, и Митридат, царь Армении, как мы видели, были под стражей Гая; один был отправлен в изгнание, другой желал, чтобы к нему проявили больше верности»). Комментаторы и переводчики так и не объяснили, на какие события ссылается эта фраза. Имена обоих упомянутых царей нам известны. Первый это сын царя Юбы II и Клеопатры Селенеи, дочери Клеопатры и Марка Антония; второй – Митридат Армянский, брат царя Фарасмана. Мы знаем, что летом 39 года Калигула вызвал в Рим Птолемея, которого годом позже, когда Калигула находился в Галлии, здесь же и казнили. Митридат, посаженный на армянский трон Тиберием, также получил от Калигулы вызов в Рим. Более удачливый, чем Птолемей, он сумел избежать жестокости тирана и в 47 году был, уже Клавдием, отправлен домой. Ни один из упомянутых царей никогда не жил в изгнании: невозможно считать таковым насильственное пребывание в Риме, да и Сенека употребляет это слово, лишь говоря о Птолемее, но никак не о Митридате. Зато автор намекает на какую-то особенную судьбу последнего, и этот намек остается туманным до тех пор, пока мы не вспомним, какие несчастья обрушились на Митридата после его возвращения на родину. Снова заняв царский трон, он рассчитывал на поддержку римского гарнизона, но римский префект обманул его, выдав брату, от руки которого царь и погиб. Происходили все эти события в 51 году. Вот почему мы убеждены, что фигурирующее в дошедших до нас рукописных текстах трактата «О спокойствии духа» слово «ссылка» (exilium) записано с ошибкой, а на самом деле речь идет о гибели (exitium). Но если это действительно так, значит, первой отправной точкой – terminus past quern – датировки трактата служит 51 год. Сенека, находясь в Риме, не мог написать о предательстве, жертвой которого стал Митридат, прежде чем об этом стало известно. Именно на это предательство, по нашему мнению, намекают и слова: «ut meliore fide mitteretur optabat», которые иначе просто непонятны. Следовательно, трактат не мог появиться раньше 51 года, и разумно предположить, что самая реальная дата его написания – 52 год.

Остается определить terminus ante quern. Для решения этой задачи нам придется прибегнуть к анализу реальных – как материального, так и морального плана – условий, в каких, судя по тексту трактата, он мог быть создан. При этом мы будем постоянно иметь в виду и личность самого Серена.

Прежде всего примем за данность, что Серен как действующее лицо диалога идентичен тому Серену, который реально существовал как историческое лицо, знакомое нам благодаря Тациту и Плинию. Это значит, что беседа двух друзей не является плодом фантазии автора (во всяком случае, не целиком), иными словами, что Сенека пытается помочь Серену найти выход из трудностей, которые стояли перед ним на самом деле. Разумеется, Серен из диалога – не точный слепок с реального Серена, а его литературный образ, созданный с уважением законов жанра. Но это различие не может быть возведено в абсолют. Если бы Сенека снабдил своего героя, к прототипу которого он испытывал искреннее расположение, полностью выдуманным характером и приписал бы ему вымышленное прошлое, разве не выглядело бы это непростительной бесцеремонностью по отношению к живому Серену?

В «Спокойствии...» Серен предстает перед нами в образе еще молодого человека, стоящего на жизненном перепутье. Он волен избрать «простой» удел, к которому, судя по всему, его предназначала судьба, но также волен попытаться приумножить свое состояние, попробовать сделать сенаторскую карьеру или, если пожелает, целиком посвятить себя науке. Подобный портрет ни в чем не уверенного юноши, пока способного похвастать лишь открывающимися перед ним возможностями, решительно не сходится с описанием положения, занимаемого Сереном в 55 году, которое нам оставил Тацит. К этому времени Серен был уже в числе familiares (близких) Сенеки; он имел доступ ко двору; он сколотил достаточное богатство, чтобы Нерон счел возможным, осыпая милостями свою любовницу Акте, прикрыться его именем, не опасаясь, что это будет выглядеть нелепо. Отсюда вывод первый: диалог написан до 55 года, и задолго до 55 года – достаточно, чтобы Серен успел продвинуться по пути карьеры.

С другой стороны, если согласиться с нашим толкованием эпизода, связанного с Митридатом Армянским, получается, что диалог появился после 51 года. Но мы уже показали, что «Спокойствие...» написано позже, чем трактат «О краткости жизни», в свою очередь, датируемый самое позднее 49 годом. Таким образом, «вилка» приобретает следующий вид: не раньше 51-го и не позднее 55 года. Думаем, что и этот интервал поддается «сжатию».

Действительно, в диалоге все надежды и все потенциальные возможности Серена связаны с той дружбой, которой дарит его Сенека. Его собственных сил совершенно недостаточно, чтобы претендовать на карьеру сенатора. Только покровительство друга способно обеспечить ему будущий блеск и богатство. Значит, Сенека в эту пору уже должен был занимать прочное положение при дворе. Но это случилось никак не раньше 50 года, а пожалуй, и несколько позже. К тому же Серен не мог быть официально принят на Палатине, пока не вошел в определенное сословие, – поскольку же к концу жизни Серен стал префектом городской стражи, значит, он вступил в сословие всадников. Следовательно, в то время, когда он выступал в роли наперсника Нерона и устраивал роман принцепса с Акте, он уже должен был подняться хотя бы на первую из трех ступенек военной карьеры. Со времен Клавдия молодые люди обычно начинали ее с 25-летнего возраста. Значит, диалог не мог быть написан позднее 54 года, потому что Серен, как мы уже говорили, выведен в нем человеком, еще не определившимся с выбором карьеры, то есть еще не поступившим на военную службу, причастность с которой автоматически делала его членом сословия всадников. Таким образом, «О спокойствии духа» появилось между 51 (или 52) и 54 годом; вероятнее всего, в 53 году, то есть еще при Клавдии. Думаем, мы не допустим большой ошибки, если предположим, что верной датой следует считать именно 53 год, когда «партия Агриппины», к которой пока принадлежал и Сенека, пользовалась при дворе исключительно сильным влиянием.

Серен в это время только что прибыл в Рим, по-видимому, из далекой Кордубы, либо вызванный родственником, либо направленный сюда собственной семьей, вынашивавшей на его счет честолюбивые планы. Привыкший к «провинциальной бережливости», он испытал настоящее потрясение, обнаружив, в какой роскоши жил Рим, в том числе, вероятно, и сам Сенека, успевший занять прочное положение. Юноше, прочитавшему книги философа, не давали покоя многие вопросы. Контраст между образом жизни человека, купавшегося в богатстве и могуществе, и идеями, которые этот же самый человек недавно внушал Паулину, совершенно сбивал с толку 25-летнего Серена, еще не постигшего глубин философии.

Если наша гипотеза верна, то мы, пожалуй, можем подойти и к решению смежной задачи, касающейся датировки еще одного посвященного Серену трактата – «О постоянстве мудреца». Принято считать, что «Постоянство...» предшествует «Спокойствию...» – на том основании, что от трактата к трактату мы якобы наблюдаем духовную эволюцию Серена от эпикуреизма к стоицизму. Сторонники этой точки зрения полагают, что Серен, во время создания «Постоянства...» исповедовавший эпикуреизм, к моменту создания «Спокойствия...» успел стать приверженцем учения Зенона. Однако те фрагменты, на основании которых обычно строится защита этой идеи, вовсе не несут подобного смысла.

На чем основано предположение о том, что Серен в ту пору, когда создавался трактат «О постоянстве мудреца», придерживался эпикурейства? Сенека пишет: «Epicurus, quern vos patronum inertiae vestrae assumitis» («Эпикур, которого вы считаете покровителем своей бездеятельности»). Но дело в том, что эта фраза, которой исследователи дают ложное толкование, произвольно вырывая ее из контекста, вообще не относится к Серену! Она является частью пространного рассуждения, в котором Сенека критикует тех, кто склонен разделять мнение толпы и не способен понять истинного величия мудреца. Низменные души, они прячутся за витриной эпикурейства, не имея представления о настоящем учении Сада3333
  Сады – Эпикур учил в садах, отсюда название его школы – учение Сада.


[Закрыть]. В этой длинной инвективе имя Серена вообще оказывается забытым. Сенека довольно часто использует подобный прием, так что читателю приходится быть настороже. Так, в трактате «О счастливой жизни» он обрушивается на хулителей эпикурейца Диодора, но разве это значит, что он причисляет к ним своего брата Галлиона? Точно так же в трактате «О провидении», когда речь заходит о людях, не способных осознать, чего они стоят, потому что жизнь никогда не посылала им суровых испытаний, автор вовсе не имеет в виду Луцилия. Поэтому нет ни малейших оснований предполагать, что, критикуя на страницах «Постоянства...» эпикурейцев, Сенека под одним из них подразумевал Серена.

Мало того, в начале трактата имеется указание на то, что Серен симпатизировал стоикам. Если бы это было не так, разве стал бы он столь горячо возмущаться публичным унижением Катона? Он, конечно, не принадлежал к числу твердых приверженцев учения, ведь в этом же самом диалоге он произносит: «Omnibus relictis negotis Stoicusfio» («Когда оставляю все дела, я становлюсь стоиком»). Но это означает лишь, что из-за занятости другими делами ему пришлось отказаться от постижения философской культуры, к которой он прежде стремился.

Точно так же, когда в диалоге «О спокойствии духа» он рассуждает о том, что иногда его тянет «последовать наставлениям Зенона, Клеанфа и Хрисиппа» и вступить на путь политической карьеры, мы понимаем, что речь идет всего лишь о слабом поползновении. Невозможно не услышать за словами Серена, перечисляющего имена великих учителей Стои, откровенной иронии: «Qnorum tamen пето ad rent publicam accessit, et nemo non misit» («Однако из них никто не посвятил себя государственной деятельности и всякий ею пренебрегал»). Серен, который в поисках внутреннего спокойствия обращается к Сенеке за советами, чувствует, что его манят к себе тысячи вещей, но ни одной из них он не готов отдаться целиком. Он пока еще в такой же мере не может считаться философом (в том числе и стоиком), в какой не может считаться оратором, писателем, дельцом или искателем славы. Он жаждет испробовать все эти ипостаси – все сразу или поочередно, но пока еще он никто.

И миф о том, что «О постоянстве мудреца» написано раньше, чем «О спокойствии духа», рушится прямо на глазах.

Зато доказать, что верен как раз обратный порядок написания двух этих книг, очень легко. В первой мы видим Серена в начале жизненного пути, на перекрестке множества дорог. Во второй он уже накопил кое-какой опыт римской жизни, прошел через столкновение со многими людьми. Наверняка ему пришлось вынести немало обид со стороны важных вельмож, с которыми он теперь виделся ежедневно – даже если, как это предположил Фридрих (хотя он не обязательно прав), он не особенно пострадал от происков Агриппины, недовольной историей с Акте. Более правдоподобной представляется ситуация, в которой молодой провинциал, попавший во дворец благодаря милости одного из «друзей принцепса», на первых порах действительно вел себя немного неуклюже, вызывая насмешку опытных царедворцев. Средством, способным вывести Серена на путь мудрости, Сенека как раз и считал стоицизм, огромное значение которого во внутренней жизни человека он пытался объяснить своему юному другу. Примечательно, что «Спокойствие...» содержит только рекомендации общего характера, призванные послужить «врачеванию души» независимо от того, насколько разум готов проникнуться принципами и «техническими» тонкостями стоицизма. Это, впрочем, не мешает автору «Постоянства...» охотно прибегать к силлогизмам Школы и с большой точностью изобразить стоический идеал, символом которого является образ мудреца. В момент создания «Постоянства...» Серен, конечно, еще не стал стоиком, но по сравнению со временем его сомнений относительно жизненного выбора он значительно приблизился к этому состоянию.

Исследователи единодушно признают, что трактат «О постоянстве мудреца» был написан после смерти Калигулы и после смерти Валерия Азиатика, последовавшей в 47 году. Отметка terminus ante quern – это, конечно, смерть самого Серена, скончавшегося либо в 61-м, либо в 62 году. Если принять предложенную нами (приблизительную) датировку «О спокойствии духа», тогда 54 год превратится в новую веху terminus post quern, и мы приходим к новой «вилке»: 54—62 год.

В одной из своих предыдущих работ мы уже отмечали, что события, случившиеся в 55 году в Парфянском царстве, дипломатическое вмешательство Рима и резкое изменение внутреннего положения проливают некоторый свет на ту фразу из трактата Сенеки, в которой говорится о «продажности» парфян. Конечно, уверенности здесь у нас нет. К 55 году парфяне уже много лет служили причиной беспокойства римлян. Но на тот временной промежуток, который мы определили другим способом, приходится и военная операция 55 года, которая не могла не привлечь внимание Сенеки к этой стране. В Риме в ту пору только и говорили что о Парфии и Армении. Нет ничего удивительного в том, что этот пример первым пришел ему на ум. Вот почему мы считаем, что «О постоянстве мудреца» было написано либо в 55 году, либо немногим раньше, но наверняка не намного позже.

Вскоре после этого – или незадолго до этого, если «Постоянство...» появилось в 56 году, Сенека выступил с речью, из которой впоследствии родился трактат «О милосердии». Вполне возможно, что текст речи в списках ходил среди широкой публики, хотя сам трактат, каким он знаком нам, не относится к этому периоду. Можно предположить, что в незавершенном виде он хранился среди бумаг Сенеки и был опубликован после смерти философа.

Так же, как «Постоянство...», труден для датировки и трактат «О счастливой жизни». Впрочем, нам показалось, что мы нащупали путь к решению этой задачи. Terminus post quern определяется по тому, что Сенека называет своего брата Новата Галлионом. Установлено, как мы уже указывали, что начиная с 52 года он уже носил это имя. Он, конечно, мог получить его и раньше, однако не до того, как был создан трактат «О гневе», поскольку в нем он еще фигурирует как Новат. Вместе с тем в «Счастливой жизни» Сенека описывает себя как человека богатого и почитаемого, а мы знаем, что таковым он стал только после 41 года, вернувшись из ссылки. Следовательно, диалог не мог появиться раньше 50—51 года н. э. Не мог он быть написан и после 62 года, когда Сенека вышел в отставку. Но все-таки каким годом он датируется в этом интервале?

Целый ряд указаний на это содержится в самом тексте. Самым ясным из них, бесспорно, следует считать тревожный тон, в котором выдержаны последние сохранившиеся слова сочинения, прекрасно вписывающиеся в ситуацию, характерную для 58 года. В них Сенека подтверждает, и вряд ли просто к слову, что как философ он всегда останется «соратником своих друзей» и «верным стражем Родины». Наверняка мысли его занимал Бурр, на которого после 55 года со стороны недругов беспрестанно лился поток обвинений. В то же самое время он продолжал хранить убеждение, что проводимая им политика служила гарантом свободы, которую он поклялся защищать против тирании. Нельзя утверждать, что для Сенеки поводом к написанию «Счастливой жизни» послужили нападки Свиллия, однако вполне вероятно, что этот трактат, если он действительно появился в 58 году (либо в 59-м, но в этом случае до марта, когда произошло убийство Агриппины, ибо после этого преступления Сенека, независимо от своей личной роли в этом деле, уже не мог предстать перед общественностью в качестве защитника «добродетели), в какой-то мере стал ответом на ту кампанию по дискредитации, которая развернулась вокруг всевластного министра.

* * *

Еще больше трудностей таит в себе датировка диалога «О досуге». Плачевное состояние рукописи, от которой сохранилось всего несколько страниц без начала и конца, отнюдь не облегчает исследователю его задачу. Единственная зацепка – полустертое (сознательно счищенное) имя, оставшееся на табличке Амброзиана, на основании которого можно предположить, что «адресатом» трактата был все тот же Серен, которому Сенека посвятил «О спокойствии духа» и «О постоянстве мудреца». Однако в сохранившейся части текста нет никаких подтверждений справедливости этого предположения. Невозможно также сказать, относился ли человек, к которому обращен трактат, к стоикам или нет. Возможно, он не считал себя принадлежащим к этой школе («вашим стоикам», говорит он). Отметим, что столь скудные данные позволяют нам сделать лишь одно утверждение: своей тональностью книга «О досуге» весьма близка двум другим посвященным Серену диалогам, но разительно отличается от таких сочинений философа, как «О счастливой жизни», «О провидении» или «О краткости жизни». Разумеется, это всего лишь субъективное впечатление, и превращать его в аргумент для доказательства мы не имеем права. У Сенеки вполне могли быть и другие друзья, склонные к тому упорству в отстаивании своей точки зрения, которое "мы, как нам кажется, замечаем в собеседнике автора диалога «О досуге». Высказывались предположения, что этим человеком мог быть Луцилий. Действительно, в характере последнего легко обнаруживаются некоторые черты, согласующиеся с созданным Сенекой образом своего оппонента в диалоге «О досуге». Есть, однако, и другое соображение, способное склонить чашу весов в обратную сторону: в совокупности со «Спокойствием...» и «Постоянством...» трактат «О досуге» образует трилогию, внутреннее единство которой бросается в глаза. Во всех трех диалогах в рамках теории стоицизма рассматривается проблема действия, и от трактата к трактату авторская мысль последовательно устремляется вглубь и ввысь. Естественно предположить, что учение, изложенное в книге «О досуге», венчало собой стройное здание, воздвигнутое Сенекой на основе цикла диалогов, посвященных проблеме «образа жизни» – классической проблеме философии, согласно традиции, восходящей к Пифагору, после Платона получившей системную разработку у Аристотеля и занимавшей ключевое место в жанре наставления.

«О спокойствии духа» посвящено психологическому анализу проблемы: действие необходимо для равновесия души, учит Сенека; человеческий дух подвижен (agilis), и в состоянии покоя он чувствует неудовлетворенность. В «Постоянстве мудреца» доказывается, что реальная деятельность не может нарушить внутреннее спокойствие, которое всегда сопутствует действию, осуществляемому в соответствии с истинными ценностями. В книге «О досуге» нам открывается подлинный смысл противопоставления действия и созерцания: ни действие не может служить самоцелью (в конце концов, оно всегда связано с «безразличными вещами»), ни созерцание, замкнутое на себя же («которое никогда не делится своими знаниями»), не позволит мудрецу достичь «гармонии».

Таким образом, противоречие, существующее, по мнению глупцов (stulti), между образом жизни созерцателя и образом жизни политика, оказывается чисто внешним. Всякая жизнь, достойная своего имени, всегда бывает и созерцательной, и деятельной; истинное действие есть высшее развитие созерцания, и оно может приобретать тысячи форм. Мудрец всегда сохраняет потенциальную способность к действию, но осуществление этой потенции зависит от Фортуны. Политическая форма действия требует существования республики, открывающей поле для возможного приложения добродетели. Но это условие не зависит от мудреца, следовательно, политическая деятельность сама по себе не является благом. Так, углубляя понятия, Сенека приходит к диалектическому выводу. Трактат «О досуге» вовсе не противоречит тому, о чем Сенека говорил Серену в «Спокойствии...» или «Постоянстве...». Точно так же, заявляя о своем «праве» на созерцательную жизнь, он вовсе не намеревался осудить собственное поведение после возвращения из ссылки.

Если согласиться с приведенным выше анализом, тогда следует признать, что трактат «О досуге» появился позже, чем два других диалога, то есть после 53 года (предполагаемая дата создания «О спокойствии духа») и после 55 года (дата создания «Постоянства...); и в любом случае после возвращения из изгнания. Этого достаточно, чтобы исключить вероятность более ранней датировки, в соответствии с которой Сенека написал это произведение после лет, проведенных на Корсике, когда он всерьез подумывал об избрании „досужего“ образа жизни, В силу этих причин традиционная датировка трактата 62 годом (или чуть более ранним периодом, если Сенека принял важное для себя решение еще до смерти Бурра) представляется и наиболее достоверной. Серен в это время был еще жив (во всяком случае, у нас нет оснований думать иначе); он занимал высокий пост префекта городской стражи и мог испытывать вполне законное беспокойство в связи с тем, что его покровитель собрался покинуть двор. Естественно, что в ряду аргументов, которые он выдвигает, чтобы отговорить Сенеку от этого поступка, фигурирует призыв к принципам стоицизма. Это не значит, что Серен в конце концов полностью обратился в учение

Стои – собеседник автора «О досуге» употребляет слова «ваших стоиков». Но это все-таки подразумевает его достаточно серьезное знакомство с основами стоицизма, доказательством чему служит и та аргументация, которую использует Сенека в книге «О постоянстве мудреца». Разумеется, знание теории и глубокое приятие духа этой теории – разные вещи. Возможно, Серен – в отличие от Луцилия – так никогда и не достиг этой высшей стадии обращения в стоицизм. Он слишком мало прожил и умер в тот момент, когда Сенека только начал открывать ему подлинный смысл учения. В свете этого нам яснее становится та горечь, с какой воспринял Сенека известие о кончине друга: еще чуть-чуть, и он научил бы его всему, что знал сам.

Ущербное состояние рукописи мешает нам оценить развернутую автором аргументацию во всей ее полноте. В части, посвященной «разделению», Сенека сообщает, что намерен установить два главных пункта: во-первых, каждый адепт стоицизма имеет право даже с ранней юности посвятить себя созерцанию; во-вторых, еще с большим основанием человек, «имеющий за плечами целую жизнь», обладает правом оставить политическую борьбу и целиком посвятить себя философии. Невозможно не прийти к выводу, что второй аргумент – ведь собеседник, кем бы он ни был, упрекает автора в добровольном, по его мнению, выходе в отставку – нужен философу для своей личной защиты и применим прежде всего к его собственной судьбе. Несомненно, в диалоге содержались и подходящие случаю примеры, но они утрачены вместе с потерянными частями сочинения. Впрочем, это не так уж важно. Аргументация Сенеки имеет смысл только в устах уже старого человека. Тем самым подтверждается датировка, установленная нами на основе внутреннего анализа. Что касается идентификации оппонента автора с Сереном, то, не имея полной уверенности, мы все-таки считаем ее весьма вероятной, в особенности по той причине, что Серен, насколько нам известно, оставался единственным, кто благодаря двум предыдущим диалогам получил необходимую подготовку и был способен понять смысл глубоких откровений философа об истинной ценности действия.