Текст книги "Ночь, которой не было"

Автор книги: Пенни Джордан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Все дело в том, что думает о ней Мэтт… Ведь теперь он знает, кто она такая, теперь он, несомненно, вспомнилее… Она тихо застонала, но даже не услышала свой голос, больше всего походивший на стон раненого зверька, попавшего в западню, из которой нет, и не может быть выхода.

Ну что же, теперь все кончено. Едва ли она может и дальше работать у Мэтта. Даже если он постарается забыть о том, какой идиоткой она себя выставила, сломя голову убежав из банкетного зала, вполне достаточно и того, что ему теперь известно все, о ее прошлом…

Николь представления не имела, что скажет родителям. Губы ее искривила усмешка. Может быть, расскажет правду. Теперь у нее не осталось больше сил продолжать выдумывать спасительную ложь. Кроме того, она устала жить в постоянной лжи… устала от необходимости притворяться, от выматывающего ее каждый день страха, что Мэтт вот-вот посмотрит на нее и узнает.

Николь не слышала, как запасной ключ повернулся в замке, и, лишь когда неожиданно повернула голову, увидела его: он стоял у двери, в мрачном молчании наблюдая за ней.

Она застыла, чувствуя, что не может удержать жаркую волну стыда, краской залившего ее лицо.

– Я вижу, ты уже почти все упаковала. Это хорошо, – услышала она его ровный голос.

Николь так же резко побелела, не в силах подавить, охватившие ее отчаяние и боль.

Разумеется, она прекрасно знала, что нечто в этом роде непременно произойдет… знала, что он не захочет поддерживать с ней никаких отношений – ни профессиональных, ни личных… Но все же сейчас, когда он сам сказал это, когда она увидела ледяной холод в его глазах, услышала, каким чужим стал его голос, она почувствовала, что сердце ее буквально разрывается от боли.

Она никак не ожидала, что он так поступит… Он тоже ушел с банкета, чтобы проследить, как она уедет. Убедиться,что она уезжает, тоскливо подумала Николь.

Когда он открывал дверь запасным ключом, она запихивала в чемодан последние мелочи, и вот теперь стояла посреди комнаты, дрожа всем телом, а он прикрыл плотнее дверь и приблизился к ней.

– Ты ничего не забыла? – лаконично поинтересовался он.

Она тупо кивнула в ответ, изо всех сил прикусив нижнюю губу и надеясь, что резкая боль не даст ей расплакаться.

Когда Николь попыталась запереть чемодан, то обнаружила, что силы изменяют ей. Руки не слушались, она не могла справиться даже с таким простым делом.

Мэтт легонько отстранил ее, и она шарахнулась в сторону, ощущая, как к горлу подступает тошнота, и испытывая неимоверное отвращение к самой себе. Казалось, ей снится кошмарный сон – до того ужасно было все происходящее.

Мэтт закрыл чемодан, легко защелкнув замки. Затем, подняв чемодан с кровати, повернулся к Николь, а она лишь безмолвно следила за его действиями, по-прежнему не в силах посмотреть ему в глаза.

Она видела его руку, мускулистую и чуть шершавую, с коротко обрезанными ногтями, руку привыкшего к работе человека… руку мужчины… видела округлые кончики его сильных пальцев. Что-то словно оборвалось в ней, и она снова содрогнулась. Когда-то эта самая рука… эти руки прикасались к ней, ласкали ее, узнали ее тело так, как ни один мужчина не знал ее, да и не будет знать никогда. Все это было и никогда больше не повторится, а она не сохранила абсолютно никаких воспоминаний об их близости.

– Если ты готова…

Готова? Она дико взглянула на него.

Он все еще держал ее чемодан и, похоже, намеревался нести его. Неужели он действительно хочет собственноручновыставить ее из отеля? Неужели именно из-за этого он ушел с банкета?

Николь по-прежнему не могла вымолвить ни слова. Если бы только она нашла в себе силы… Глубоко, судорожно вдохнув, она кивнула. Мэтт спокойно прошел мимо нее и открыл дверь.

Ей хотелось возразить, что нет никакой необходимости так поступать, незачем усугублять ее унижение, ведь она и без того наказана; но она чувствовала, что язык отнялся, и нет слов, чтобы высказать свои мысли.

В лифте она постаралась встать, как можно дальше от Мэтта и, глядя в пол, всем телом чувствовала, что он стоит в нескольких дюймах от нее, запоминала, какой жар исходит от его тела, какая у него мужественная фигура, какой властный взгляд…

Вестибюль был почти пуст. Направляясь к главному выходу, Мэтт остановил Николь и решительно приказал:

– Подожди здесь.

Выбора у нее не было, так, как он по-прежнему держал в руке ее чемодан. Николь проследила, как Мэтт сдал ключ и что-то сказал администратору. Она догадалась, что он, должно быть, заказывает такси. Но ведь стоянка должна быть где-то рядом с отелем. Большинство отелей в наши дни сотрудничают с фирмами, предоставляющими услуги такси.

В Борнмуте она сможет сесть на поезд – может быть, не напрямую до родного городка, но куда-нибудь, где можно сделать пересадку…

Пытаясь справиться с путающимися мыслями, Николь приказывала себе рассуждать здраво, и побыстрее справиться с пережитым потрясением, но в эту минуту к ней подошел Мэтт.

Даже в такой щекотливой ситуации хорошие манеры не изменили ему, грустно подумала Николь, видя, как он придерживает для нее дверь.

Она нервно огляделась по сторонам, ожидая увидеть яркий огонек подъезжающего такси, но Мэтт взял ее за руку и повел к стоянке.

Остановилась она, лишь внезапно поняв, что он подводит ее к своей машине. Однако, казалось, он не заметил ее изумления, потому, что спокойно открыл багажник, и не спеша, уложил туда ее чемодан.

На улице было довольно прохладно, и Николь, одетую, лишь в тонкое шелковое платье, начал пробирать холод. Теперь тело ее вздрагивало от свежего ветра, а не только от потрясения.

– Ты мерзнешь, – ровным голосом заметил Мэтт. – Садись в машину.

– В машину?.. – Николь уставилась на него, и лицо ее снова залилось румянцем. Она знает, как, должно быть, ему не терпится избавиться от нее, но это уже переходит все границы. Неужели же он думает, что она не уедет добровольно после того, что произошло? Ведь, что бы она ни натворила в прошлом, теперь она уже взрослая. – В этом нет необходимости, – хрипло проговорила она, наконец. – Я возьму такси. Я понимаю, вам хочется, чтобы, я уехала поскорее…

– Мы оба уезжаем, – резко прервал ее Мэтт. – А теперь, пожалуйста, садись в машину.

Оба уезжают?Николь почувствовала себя в десять раз более виноватой. Пораженная насмешками Джонатана, она думала лишь о себе, о своем унижении, но теперь была вынуждена признать, что Джонатан унизил не только ее, но и Мэтта.

Теперь Мэтт уже не тот небрежно одетый и беззаботный молодой человек, которым был восемь лет тому назад. Теперь он уважаемый всеми, талантливый и проницательный бизнесмен, репутации которого нанесен непоправимый урон, ведь стало известно, что он явился на важную конференцию в сопровождении не просто одной из своих служащих, а давней любовницы. Джонатан намекал именно на это. Если Мэтт останется, Джонатан, возможно, всем раструбит о его веселом времяпрепровождении и получит от этого несказанное удовольствие. По-прежнему стоя на пронизывающем ветру, Николь горестно размышляла об этом.

Она даже не заметила, как Мэтт подошел к ней и предостерегающе произнес:

– В машину, Николь. – Взглянув ему в лицо, она почувствовала, что, если не послушается, он силой запихнет ее в салон.

Ноги ее подгибались, когда она залезала в машину. Если поездка сюда показалась ей настоящей пыткой, как тогда вынести долгое возвращение домой?

Единственное, что ей остается сделать, в ужасе догадалась она, когда Мэтт уселся, справа от нее и завел мотор, – это отвернуться в сторону и притвориться, что задремала.

По крайней мере, тогда им не придется разговаривать. Она знала, что обязана принести ему свои извинения, но понятия не имела, с чего начать. Кроме того, разве словами можно что-нибудь исправить? Никакие слова не могут вернуть или же изменить наше прошлое…

Тот факт, что Мэтт покидает конференцию, вполне красноречиво свидетельствует о его состоянии. При мысли об этом Николь почувствовала себя настоящей преступницей. Она отвернулась к окну и старательно зажмурила глаза, даже не заметив, что машина плавно тронулась с места.

Как бы ему ни хотелось переговорить с ней, пока, что он не мог этого сделать – ни в отеле, ни за рулем отношений не выясняют.

Он бросил взгляд на часы. Уже почти девять часов… Выходит, будет около полуночи, когда они вернутся в городок. Он задумчиво посмотрел на Николь, неподвижно сидевшую, слева от него. Она была слишком возбуждена, чтобы так быстро заснуть. Рассматривая ее волосы, мягкой волной упавшие на щеку, такие шелковистые и блестящие, Мэтт улыбнулся, вспоминая растрепанные кудряшки, вызывающее платье и кошмарный макияж… Неудивительно, что он не узнал ее – по крайней мере, не узнал глазами.

Однако тело его сразу же узнало ее, и теперь он понял, почему его постоянно так влекло к ней. Одно ее присутствие по-прежнему возбуждало в нем неистовое желание. А его чувства? Он напрягся, припоминая, как часто думал о ней, пока был в Америке, как, вернувшись, сразу же попытался связаться с ней. Но оказалось, что она уже уволилась с работы и не оставила адреса.

Ему показалось, что теперь он начинает понимать, почему она так поступила. В тот вечер восемь лет назад он заметил, как она поглядывала на Джонатана, когда думала, что на нее никто не смотрит. Общения с сестрами-подростками было вполне достаточно, чтобы Мэтт прекрасно разбирался во всех симптомах безответной девичьей любви. Ведь именно поэтому он решил сразу же подыграть ей – ему просто, стало, ее жаль. Кроме того, уже тогда он не испытывал к Джонатану Хендри никаких дружеских чувств.

Отчаянно страдая, Николь смотрела в окно машины, всем сердцем желая, чтобы они поскорее доехали. Если ей повезет, родители уже будут спать, когда она вернется, значит, до утра ей не придется ничего объяснять. А завтра утром… Она горько улыбнулась. Ей захотелось оказаться далеко-далеко, захотелось, чтобы поскорее прошло, как можно больше лет. Однако она прекрасно сознавала, что, сколько бы лет ни миновало с этого дня, она никогда не забудет боль и унижение, пережитые, сегодня вечером.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

– Николь…

Хорошо знакомый мужской голос проник, казалось, в самую глубину ее дремоты. Николь неохотно открыла глаза, и в ту же секунду весь ужас случившегося вновь обрушился на нее.

Машина уже никуда не ехала, но, выглянув в окно, Николь увидела не милый с детства родительский дом, а незнакомый коттедж причудливой формы.

Она быстро обернулась к Мэтту, но он предупредил готовые сорваться с ее губ вопросы, твердо сказав:

– Мне кажется, нам с тобой есть о чем поговорить, не так ли?

Поговорить? Сейчас, ночью? Ведь уже почти полночь, и, кроме того, о чем еще им разговаривать? Совершенно ясно, что она подаст заявление об уходе с работы, но, как ни старайся исправить ситуацию, ничем уже не поможешь.

Однако не успела она запротестовать, как Мэтт открыл дверцу со своей стороны и вышел наружу. Очевидно, он принял ее молчание за согласие, тоскливо подумала Николь, когда он обошел машину и открыл для нее дверцу.

Мэтт повел ее к коттеджу, говоря:

– Я подумал, что гораздо удобнее разговаривать здесь, чем в отеле.

Николь собиралась возразить, что ей хочется вернуться домой, но Мэтт уже вставил ключ и открыл дверь, а потом на ощупь включил свет.

Холл и коридор оказались узкими и темными. Прямо посередине находилась лестница, круто поднимавшаяся на второй этаж, а слева и справа виднелись двери. Мэтт открыл дверь справа, жестом показывая, что Николь должна пройти туда.

Чувствуя слабость во всем теле, и сощурившись от яркого света, она прошла в комнату – очевидно, гостиную.

Обстановка показалась ей простой, но достаточно удобной и намного более домашней, чем она ожидала увидеть в доме, снятом в аренду. В основном из-за книг, разбросанных по комнате там и тут.

– Я предпочитаю книги телевизору, – сообщил ей Мэтт, изрядно напугав ее легкостью, с которой моментально прочитал ее мысли. – Садись, а я пока приготовлю что-нибудь погорячее.

И снова Николь хотела возразить, что ей ничего не надо. Ей показалось, что все это происходит во сне – в странном сне, где она ничего не может сделать, а ее действиями манипулирует кто-то, совершенно посторонний.

Это было на редкость необычное ощущение, возможно связанное с состоянием шока, в котором она находилась после разыгравшейся в отеле драмы. Однако, пытаясь здраво осмыслить свое безразличие, она не в силах была ни заговорить, ни пошевелиться. Даже когда оглушенный потрясением разум вдруг подсказал, что сейчас никто и ничто не может помешать ей встать и уйти из коттеджа, она продолжала сидеть на месте.

Вскоре появился Мэтт с подносом, на котором были две чашки кофе. Николь сидела в одном из глубоких кожаных кресел возле камина. Едва Мэтт приблизился к ней, она автоматически отпрянула и вжалась в спинку кресла. Она отшатнулась не от него, а от самой себя, от всего, что случилось по ее вине.

Казалось, он бесконечно долго стоял и пристально глядел на нее, а затем тихо спросил:

– Ты ведь не боишься меня, а, Ники?

Она так и не поняла, отчего у нее вдруг перехватило дыхание – оттого ли, что он заговорил так тихо, или оттого, что назвал ее ласковым, уменьшительным именем. Но она нашла в себе силы отрицательно помотать головой.

– Мне очень жаль, что все так произошло сегодня вечером, и я жалею, что не узнал тебя раньше, – сказал он, как-то странно посмотрев на нее. – Может быть, если бы я обращал больше внимания на свои чувства и ощущения, я смог бы сделать это с самого начала.

Николь уставилась на него, недоуменно размышляя, почему он так спокоен, почему говорит с ней так вежливо, когда в действительности, должно быть, разъярен и, вероятно, искренне презирает ее. Но тут вдруг он протянул руку и взял ее ладонь в свою.

Слишком ошеломленная, чтобы сопротивляться, она подчинилась, поднимаясь на ноги, и позволила подвести себя к кушетке.

– Мне кажется, тут нам будет удобнее разговаривать, как ты думаешь? – настойчиво спросил Мэтт.

Затем он заговорил серьезнее, и улыбка исчезла с его лица.

– Замечание Хендри было крайне оскорбительным, и я не удивлен, что ты так расстроена, но…

– Но этого бы не случилось, если бы я была честной с вами, если бы с самого начала рассказала правду о том, кто я такая на самом деле, – дрожащим голосом прервала его Николь. – Да, я знаю, что я… – Она почувствовала, как слезы обжигают глаза, и нетерпеливо тряхнула головой, пытаясь избавиться от них. Меньше всего на свете ей хотелось сейчас проливать слезы, но она оказалась не готова к тому, что Мэтт будет так добр, проявит такую чуткость.

– Ну, что ты… Я вполне понимаю, почему ты этого не сделала. Скажи, Ники, ты поэтому,держалась от меня подальше? Из-за той ночи?

Разговор принял совсем не такой оборот, какого она ожидала. Николь кинула на Мэтта отчаянный, затравленный взгляд и пробормотала:

– Вы обвиняете меня? После… после того, как я провела с вами ночь… Когда я утром пришла на работу, Джонатан сказал… Когда он… – Губы ее задрожали так сильно, что она не могла продолжать.

– Что именно сказал тебе Джонатан? – поинтересовался Мэтт, и она удивилась резкости его голоса.

У нее не было сил продолжать, но она понимала, что надо, наконец, объясниться с Мэттом.

– Он… он сказал, что совершенно очевидно, что я провела с вами ночь… Значит, я должна быть только счастлива, если и он… если он тоже захочет переспать со мной. Он объяснил, как мужчины относятся к девицам вроде меня, которые… которые готовы лечь в постель с незнакомым мужчиной, готовы к знакомствам на одну ночь.

Николь не могла смотреть ему в глаза и чувствовала, как к горлу подступает тошнота, но решила ни в чем не щадить себя. А Мэтт сочувственно глядел на нее, боясь неосторожным словом прервать ее исповедь.

– Я… я просто не могла больше так жить, не могла выносить сплетни и всякие грязные намеки, а Джонатан… он все время отпускал замечания на мой счет. Я подала заявление об уходе и вернулась домой, решив, что больше ни один мужчина не подумает, будто я… отношусь к таким девицам, которые в любой момент готовы заняться сексом. К тому же подобные вещи не проходит бесследно. Я боялась, что…

Она замолчала, не в силах продолжать, и Мэтт мягко проговорил:

– Мне кажется, я понимаю, что именно ты хочешь сказать, Ники, но, в конце концов, должно быть, ты уже давно поняла, когда впервые кого-то полюбила, что между нами ничего не было. Я всего лишь пытался напугать тебя, чтобы ты осознала, насколько опасным может быть подобное поведение. В тот вечер, когда мы впервые встретились, я понял, что ты неопытная, наивная девочка. Точно так же я понял, что все твои попытки флиртовать направлены не на меня, а на Джонатана. У меня три сестренки, все моложе меня, и я отлично знаю, как ведут себя влюбленные девочки. Я, конечно же, сразу представил себе их на твоем месте. А когда в машине ты заснула, так и не сказав, где живешь, я решил, что лучше всего отвезти тебя к себе домой и уложить спать, надеясь, что ты протрезвеешь к утру. Я решил, что, когда ты утром проснешься, тебя будет ждать самая грандиозная нотация от старшего брата, которую тебе когда-либо приходилось слышать. Однако утром я сам проспал, и мне предстояло еще успеть на тот проклятый самолет… – Мэтт резко замолчал, внезапно заметив, как побледнела Николь, как на лице ее проступило выражение отчаянного недоверия. – Что случилось? – быстро спросил он. – Ники, что с тобой?

Ему пришлось повторить вопрос несколько раз, прежде чем она, наконец, услышала его и хриплым шепотом переспросила:

– Что вы имеете в виду, говоря, что между нами ничего не было?

Теперь застыл Мэтт.

– Только то, что я сказал, – ответил он ей после небольшого молчания. – Мы с тобой не были любовниками. Ники, ведь ты была еще совсем ребенком, да к тому же и напилась. Не могла же ты и в самом деле предположить, что я воспользуюсь? – Он покачал головой. – Неужели Гордон так старомоден, что не простил тебе этого и вы поссорились?..

Он замолчал, увидев ее лицо.

– Да, как бы я смогла? – возмутилась Николь. – Как бы я посмела – после всего, что натворила?.. Как бы я смогла объяснить? – Она содрогнулась. – Довольно и того, что мне пришлось столько лет притворяться, что я – совсем не я, а другой человек. Я не смела, позволить себе увлечься кем-нибудь, влюбиться… ведь тогда мне пришлось бы все рассказать! – Она с трудом сглотнула. – Вы мужчина. Вам этого не понять. Но тогда, после той ночи и после всего, что наговорил мне Джонатан… после того, как он заставил меня понять, что теперь все остальные мужчины будут думать, что я… что со мной…

– Что ты готова стать игрушкой в их руках, – резко закончил за нее Мэтт. – Неужели ты действительно пытаешься мне сказать, что из-за этого ты лишила себя любви, наслаждений, чувственности? Но ведь ничего же не было!Я и пальцем тебя не тронул. – Мэтт легонько потряс ее и застонал, увидев, что она не может больше сдерживать слезы.

– А утром вы сказали, что…

– А, да, вот ты о чем. Мне вовсе не хотелось, чтобы все так вышло. Но… я был так же потрясен, как и ты, просто мне удалось лучше скрыть это. Знаешь, потом я пытался связаться с тобой, – добавил он, пристально глядя на нее. – Когда я вернулся из Штатов, то попытался найти тебя, но в фирме Матьесона и Хендри мне сказали, что ты не оставила адреса… Скажи, ты именно поэтомупорвала с Гордоном? – совсем тихо спросил он. – Потому, что он захотел…

Николь отчаянно затрясла головой, не давая ему договорить, и нервный смешок сорвался с ее губ.

– Нет, не поэтому. Меньше всего на свете Гордону хотелось моей любви.

– Но ведь ты до сих пор любишь его…

– Люблю его? —Она бросила на Мэтта изумленный взгляд. – Я никогда не любила его. Мы были только друзьями, да и то вряд ли. Просто нам было удобно время от времени встречаться. – В голосе ее прозвучала неожиданная горечь. – Это ничем не грозило…

– Потому, что Гордону не нужна была твоя любовь. Ох, Ники, что же я сделал с тобой! Я и представить себе не мог… у меня и в мыслях не было, что…

Она покачала головой.

– Это не ваша вина, во всем виновата только я одна. Прежде всего, мне не следовало вести себя подобным образом, тогда Джонатан ни за что бы… – Она услышала, как Мэтт застонал, и замолчала.

– Ты же была еще совсем девочкой, вот и все. – Он пристально посмотрел на нее и добавил: – И позволь сказать тебе вот что. Если бы мы с тобой действительнозанимались любовью, как бы пьяна ты ни была, ты бы этого не забыла.

Что-то в самой потаенной глубине ее тела задрожало, и эта сперва, совсем незаметная дрожь заставила ее напрячься так, что дыхание стало прерывистым, а сердце застучало быстрее.

– Ты знаешь, мне хотелось этого, – услышала Николь. – Наверное, именно из-за этого я так рассердился на тебя, ведь, даже зная, что тебе до меня нет никакого дела, я отчаянно хотел тебя. Собственно говоря, хочу и сейчас…

Она уставилась на него, ощущая, как все внутри у нее дрожит.

– Но это невозможно, – возразила она. – Невозможно после всего, что случилось. Ведь сегодня вечером Джонатан… и конференция…

– К черту и Хендри, и конференцию. Самое важное сейчас для меня – это ты и мои чувства к тебе. Мне нужна твоя любовь, Ники, – с ужасающей откровенностью заявил он.

– Потому, что вам меня жаль? – резко спросила она, готовая защищаться. – Потому, что вам кажется, что…

– Потому, что я испытываю желание, сопротивляться которому, у меня нет больше сил… Меня с самого начала тянет к тебе!

И тут, пока он опускал голову, наклоняясь к ее губам, Николь послышалось, как он произнес:

– Я люблю тебя.

Бесполезно было приказывать себе остановить его. Голос рассудка умолк, а чувства невероятно обострились. Едва он склонился к ней, неутолимое желание затмило все на свете.

Николь вздрогнула, когда его руки нежно прикоснулись к ее волосам, лаская ее, пока он целовал ее – медленно, словно ему хотелось насладиться каждой долей секунды этого блаженного мгновения. Его губы скользнули по ее губам, затем еще раз и еще, и вот уже их уста слились в поцелуе, страстно желая соединения, неистово желая еще большей близости.

– Если ты почувствуешь, что не хочешь меня, ты ведь скажешь мне, правда? – прошептал Мэтт между поцелуями.

Если она не захочет его!Должно быть, ему и так все ясно, и ей стало стыдно, едва она подумала, как очевидноее желание. Мысль об этом промелькнула в голове Николь, когда она прильнула к Мэтту, вонзая ноготки в его мускулистую спину. Это была мгновенная, непроизвольная реакция на страсть, с которой он целовал ее. Мэтт склонился над ней, и она откинулась на кушетку, чувствуя, как неровно и глухо бьется его сердце, а жар его тела охватывает ее. Закрыв глаза, она представила себе его тело – гладкую шелковистую кожу, сильные тугие мускулы, мужественную фигуру. Дрожь пронзила ее, но, когда Мэтт ошибочно принял ее волнение за отказ и слегка отстранился, она с новой силой прильнула к нему.

И в ту же секунду он отозвался на этот безмолвный призыв, обнимая ее, и прижимая к себе, целуя шею, лаская плавную линию плеч. Казалось, везде, где его губы прикасались к ней, ее кожа загоралась чувственным огнем, и одежда превращалась в преграду, терпеть которую больше не было сил. Ей так хотелось, чтобы он ласкал ее, что, когда кончик его языка пробежал по ее губам, она застонала. Это был едва слышный, почти жалобный стон, но, услышав его, Мэтт вновь поцеловал ее – так крепко, что наслаждение закружило ее в сладостном водовороте блаженства, от которого она вдруг выгнулась дугой, стремясь еще теснее прижаться к Мэтту.

Николь захотелось самой ласкать его, целовать, наслаждаться его телом… Когда он оторвался, наконец, от ее губ и приник к нежной ямочке у основания шеи, она вновь застонала.

Его руки прикоснулись к ее груди, и она почувствовала страстное желание снять разделяющую их одежду. Однако он сам догадался, прочитав ее мысли: осторожно протянул руку и расстегнул молнию у нее на спине. И вот уже, повинуясь движению его руки, тонкая ткань соскользнула с ее плеч, и он хрипло пробормотал:

– Если бы тогда, в день нашей первой встречи, мы были с тобой близки, я бы начал вот так, – медленно и осторожно, стараясь не напугать тебя и не потерять голову по твоей вине… – Мэтт гладил ее, нежно сжимая груди, затем нашел предательски напрягшиеся соски и принялся водить по ним пальцем, шепча: – И ты бы почувствовала именно то, что чувствуешь сейчас, и твое прекрасное, женственное тело желало бы близости так же, как сейчас. Я понял бы, что тебе еще неизвестна эта близость, которой я хочу, неизвестно желание, которое заставляет мужчину ласкать тело женщины, ласкать не только руками, но и губами, и языком…

Говоря это, он осторожно снял с нее тонкий шелковый бюстгальтер, и в полумраке комнаты ее кожа показалась ему полупрозрачной, словно светящейся изнутри, а темные, болезненно напрягшиеся соски безмолвно молили о близости, которую он только что обещал.

– И ты смотрела бы на меня именно так, как сейчас смотришь, и твое тело выглядело бы сплошным искушением, и у меня не хватило бы сил сдерживаться, и я бы притронулся к твоей груди… попробовал ее на вкус…

Николь чувствовала, как волны восхитительной дрожи пробегают по ее телу, а Мэтт осторожно склонился, нежно лаская и целуя шелковистую белую кожу.

Страстное, неудержимое, неистовое желание вдруг зародилось в ней, необоримое желание откинуться назад, обнять его голову, прижать ее к груди, пока… Казалось, каждая клеточка ее кожи начала источать обжигающий жар, и сдавленное рыдание вырвалось из горла. Хотя она и пыталась справиться со своими инстинктами, не поддаваться им, но Мэтт, похоже, почувствовал ее желание, и его губы немедленно обхватили сначала один напрягшийся сосок, а затем другой, и он осторожно, а затем все смелее и жарче целовал их, пока не почувствовал, как наслаждения охватывает все ее тело.

Потрясение от нахлынувших ощущений было так велико, что она слабо вскрикнула. Это был почти резкий, удививший ее саму звук, и Николь почувствовала, как тело ее выгибается дугой, словно она приносит себя в жертву еще неведомому, но неизъяснимо сладостному языческому обряду.

– Ты прекрасна, как ты прекрасна! – услышала она возглас Мэтта. И это прозвучало словно хвалебный гимн, словно он хотел воспеть в стихах ее тело. Николь показалось, что вокруг них заплескались волны теплого, возбуждающе чувственного моря, медленно, но неотступно несущие их к блаженному освобождению.

И когда ее страстное желание ответить ему с такой же нежностью захватило ее всю, Николь попыталась оттолкнуть его и объяснить… Но он обнимал ее, целуя, прося извинить, если испугал ее или причинил ей боль. И она опять лепетала, что ей хочется прикоснуться к нему, понять, так ли его тело отвечает ей, как ее тело отзывается на малейшее его прикосновение.

Наконец Мэтт все понял. Он взял ее руку и поднес к своей рубашке, помогая расстегнуть пуговицы. Он слабо застонал, когда она прижалась губами к его мускулистой груди, очарованная гладкой кожей и гулким стуком его сердца. Ей хотелось знать, будет ли его плоть отзываться на ее ласку, и она благоговейно застыла, почувствовав, что так оно и есть, зачарованная и потрясенная.

В восемнадцать лет такое неистовство страсти испугало ее, но сейчас ей уже не восемнадцать и она вовсе не напугана…

– Еще немного, и пути назад уже не будет, ты ведь понимаешь, да? – охрипшим от возбуждения голосом предупредил ее Мэтт, когда она потянулась, расстегивая ремень на его брюках.

Мэтт поднялся и подошел к креслу, складывая на него одежду. Раздевшись, он несколько мгновений серьезно смотрел на нее, а затем протянул к ней руки, и Николь поняла, что он просит ее сделать выбор: готова ли она добровольно приблизиться к нему или предпочитает отшатнуться.

Он стоял перед камином, всего в нескольких шагах от нее, но, когда Николь поднялась с кушетки и неуверенным шагом направилась к Мэтту, ей показалось, что это самый длинный и сложный путь из всех, что выпадали ей в жизни.

Едва она приблизилась к нему, как его руки сомкнулись вокруг нее, и Николь испытала облегчение оттого, что нашла в себе смелость подойти к нему, что почувствовала себя в полной безопасности в его объятиях. К этому облегчению непостижимым образом примешивалась мысль о том, что, если даже их соединит всего лишь краткий миг, она уже никогда, ни за что не пожалеет о своем решении.

Его страсть такая чистая, искренняя, честная, по-своему невинная… и горячая, что трудно заподозрить какое-либо притворство или обман.

После этого вечера она не будет страдать от чувства вины… Не будет ничего, кроме мысли о том, что она была ему желанна и что это желание было настолько сильным, что освятило их близость… по крайней мере, для нее.

Мэтт нежно обнимал ее, осторожно освобождая от одежды, и теперь они стояли обнаженные, согревая друг друга жаром плоти и страсти. В этот момент Николь испытала такой прилив наслаждения, что буквально содрогнулась под его порывом, инстинктивно поднимая голову и приглашая Мэтта поцеловать ее. Губы ее приоткрылись, уступая напору его языка и приветствуя ласку его рук, воздавая хвалу его возбуждению, его желанию.

Повинуясь упоительным движениям мужских рук, она открывала в себе опьяняющую чувственность. И вот уже нет больше сил, сдерживаться.

Они опустились на пол, на подушки, которые он предусмотрительно стащил с кушетки, чтобы прикрыть жесткий пол, и Николь вновь задрожала, настолько страстно желая его, что, когда он лег рядом, ее словно пронзил электрический разряд, и она громко вскрикнула, заставляя его забыть о всякой осторожности, побуждая его одним могучим рывком слиться с ней. Каждое движение его тела было настолько возбуждающим, что она почувствовала, как ни с чем не сравнимое наслаждение уносит ее, и прильнула к Мэтту, моля не останавливаться. Наконец и ее тело оказалось захвачено волшебным ритмом, и мир кругом, похоже, навсегда исчез…

Чувство освобождения, последовавшее за яростным, страстным восхождением к вершине блаженства, было столь неожиданным, что Николь ощутила, как горячие слезы подступают к глазам. Однако Мэтт вовсе не удивился, он поцеловал ее влажные щеки и веки, а потом и кончик носа, и губы. Николь внезапно почувствовала полное изнеможение, как душевное, так и физическое. Несмотря на всю свою решительность, она поняла, что глаза ее закрываются, и у нее не осталось больше сил сопротивляться сладостной дремоте.

Наблюдая за ней, Мэтт осторожно отодвинулся. Сердце его было настолько переполнено наслаждением, что он почувствовал, как у него самого защипало в глазах.

Все эти долгие годы она была уверена… Она думала, но так и не узнала, что… Он никогда не сможет простить себя за то, что причинил ей такую боль! Конечно, по-своему, по-мужски он не мог не испытывать удовлетворения, думая о том, что стал ее первым возлюбленным, понимая, что наслаждение от только что пережитой близости было ей незнакомо. Но оно было так естественно и так соответствовало его собственному желанию, что временами он опасался, что вот-вот потеряет контроль над собой и все испортит, напугав ее.