Текст книги "Для любовников и воров"

Автор книги: Педро Сарралуки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

– Моя последняя книга, – сказала она, когда мы отправились в путь, – называлась «Забытые страсти». Это мои детские и юношеские воспоминания, написанные в форме романа. Когда я писала эту книгу, у меня было ощущение, будто я запускаю руку в мешок, полный змей. Как мне было противно, Боже мой! Мне просто хотелось избавиться от этих воспоминаний. Однако один критик сказал, что книга была очень душевной и ее хорошо покупали, потому что люди видели в ней самих себя. Понимаешь? В книге я сожалела о том, что у меня никогда не было достаточно решимости, чтобы отправиться в путешествие на «Эспаньоле». Я ненавидела эту посредственную жизнь, которая превратила меня в наблюдающего писателя. Я даже не спилась – видишь, до какой степени все банально. А читатели не презирали меня за трусость. Они восхищались мной за то, что я такая же, как они, и за то, что преподношу им на блюдечке нечто вроде литературного искупления.

– Возможно, самой большой вашей трусостью, – услышал я свой голос, – было то, что вы написали эту книгу, а не «Остров сокровищ».

Иногда я слышу свой голос издалека. Подобные ощущения испытывал бы человек, если бы другие люди могли слышать его мысли – это своего рода непроизвольная и почти сомнамбулическая честность. На этот раз Исабель Тогорес издала звук, как будто сломалась ветка. Она застыла на месте, а я продолжал идти дальше, как человек, чувствующий приставленное к спине орудия дуло. Однако вскоре послышались ее шаги по тропинке и голос:

– Для такого скромника, каким тебя считает Пако, у тебя слишком острый язык. Ты мне нравишься.

Я не ответил. Она пошла со мной в ногу, и мы продолжали путь в тени высоких дубов. Земля еще не впитала всю воду после бури, и углубления на дороге превратились в маленькие озерца, которые мы обходили по обочине. Исабель, в парусиновых туфлях, тотчас промочила ноги грязной водой. Она шагала с упрямой решимостью человека, вознамерившегося пройти во что бы то ни стало по намеченному пути. По-видимому, она так же, как многие люди с энергичным характером, даже для того чтобы поднести стакан воды к губам, должна была преодолеть невидимое, но явное сопротивление, как будто все в этом мире, даже стакан воды, требовало постоянного упорства. Я всегда склонялся к мысли, что все вещи находятся в неустойчивом равновесии, и поэтому они сдвигаются с места или падают, если их слегка подтолкнуть. Так же и люди. Именно поэтому, хотя Исабель была мне симпатична, я чувствовал к ней некоторую неприязнь того рода, какую испытывал к маленьким собачкам, воображавшим себя чрезвычайно агрессивными.

Когда я решил, что мы уже достаточно удалились от дома, я пошел по левой стороне дороги, стараясь разглядеть блеск велосипеда в густой чаще леса. Для писательницы это было началом увлекательной игры. Забыв о необходимости обходить лужи, она нетерпеливо осматривала густые заросли и залезала в самую чащу, раздвигая кусты, в которых мог скрываться мой велосипед. Энтузиазм Исабель Тогорес был намного более бурным, чем можно было ожидать от убежденного циника. Но это было еще не все. Вскоре она повернулась ко мне и сразила меня одним из своих бредовых вопросов:

– А тебя-то что заставляет продолжать жить?

Теперь пришла моя очередь остолбенеть. Я никогда не задумывался о том, что жизнь была чем-то касающимся лично меня. Мне всегда казалось, что достаточно плыть по течению, чтобы жить, – ведь это так же естественно и спонтанно, как дыхание. Должно быть, ужасно, когда жизнь перестает быть состоянием и превращается в решение.

– Мне нравится наблюдать, – ответил я слишком загадочно. – Все изменяется, и мне нравится видеть это. Несколько месяцев назад Пако взялся открыть мне вкус устриц. Я ел их тысячу раз с моим отцом, поваром. Но в тот день устрицы показались мне другими. Пако научил меня иначе наслаждаться их вкусом.

– Ты мне нравишься, определенно ты мне нравишься. Знаешь, кто такой писатель? Это человек, который стремится видеть вещи каждый раз в новом свете. У тебя есть эта способность. А у меня ее нет. Я всегда вижу вещи такими, какие они на самом деле, – и это ужасно. Поэтому я всегда буду неудовлетворенной. Здравомыслящей, но неудовлетворенной.

Очевидно, Исабель Тогорес, так же как и меня самого, чрезвычайно интересовал вопрос, кто она такая и что делает в этом мире. Но невозможно жить, внимательно вглядываясь во все вокруг и в себя самого, как будто ищешь брошенный в лесу велосипед. Разница заключается в том, что велосипеды, как правило, все-таки находятся.

– Вот он, – закричала Исабель, не в силах скрыть своей радости.

Если бы не моя неутомимая спутница, мне бы не удалось найти его. Он скатился на достаточно большое расстояние по склону и был скрыт папоротниками. Стоя на обочине дороги, я увидел взволнованную Исабель: ее ноги были покрыты царапинами, и она торжествующе указывала пальцем на свою находку. В конце концов, возможно, не так уж и плохо было походить на крохотную собачку, старающуюся вести себя как большая ищейка.

Я спустился к тому месту. Увидев, как она изо всех сил старается поднять мой несчастный велосипед, я испытал искреннее восхищение этой женщиной. Исабель Тогорес отряхнула свой деревенский костюм, поджав губы, как человек, гордящийся безупречно выполненной работой. Потом, резко придя в себя от этого неожиданного благодушия, она сделала недовольную гримасу и стала подниматься на холм, ворча и ругаясь. Когда я вернулся на тропинку, Исабель заинтересованно разглядывала гнездо дроздов, не замечая, что ее ноги были по щиколотку погружены в мутную воду. После этого она перестала обходить лужи и шла напрямик.

Мы почти не разговаривали на обратном пути. Я катил велосипед, а писательница шлепала по лужам так, что в грязи под водой оставались следы ее ног. Я вспомнил, как прошлой ночью она сказала мне, что настоящие женщины, не такие, как она, повсюду оставляют свои следы. В этот момент я совершенно изменил свое мнение об Исабель Тогорес. Она стала казаться мне Душевной, хотя ей и не нравилось это слово.

Мы вошли в калитку и остановились возле плакучей ивы. Я прислонил велосипед к дереву. У писательницы был жалкий вид. Казалось, будто она вернулась не с прогулки на свежем воздухе, а прошла пешком весь африканский материк.

– Теперь вам будет нетрудно дойти босиком до дома. Оставьте мне туфли, я их почищу.

– Ни в коем случае! Я нарочно их запачкала. Не будь таким угодливым.

Я встал перед ней на колени.

– Я вовсе не угодливый. Вы исцарапали себе все ноги, когда искали мой велосипед. Позвольте мне отблагодарить вас за услугу.

Немного поколебавшись, она позволила мне снять с нее туфли. Я поднялся и повесил туфли на руль велосипеда. Мы пошли в разные стороны: она – по направлению к двери на кухню, а я – к кладовке Фарука. Я поставил велосипед в углу так, чтобы он не мешал садовнику, и стал рассматривать туфли. В этот момент появился издатель, уже давно искавший меня по всему дому. Увидев меня с туфлями Исабель Тогорес в руках, он расхохотался:

– Вот это да, Педро! Твоя слабость к женским ногам становится подозрительной. – Потом с внезапно пробудившимся интересом он добавил: – Наверняка у них не такой запах, как у туфель Долорес, а?

Во время моего отсутствия произошли некоторые неприятности. В это утро отправились на прогулку не только мы с Исабель: Фабио Комалада и Полин, никого не предупредив, тоже долгое время пропадали на природе. Они вернулись в таком безмятежном расположении духа, что не могли не вызвать подозрений у Умберто Арденио Росалеса. Он очень грубо напомнил при всех своей секретарше, что хорошо платит ей за то, чтобы она выполняла свои обязанности, а не ходила на прогулки. Я пожалел о том, что при этом не присутствовала Исабель Тогорес. Она бы поставила Умберто на место. Однако Полин и сама сумела защититься, проявив жесткость, порожденную, по мнению Пако, либо ее простодушием, либо врожденным оборонительным инстинктом. Не заметив или решив не замечать ревности Умберто, Полин придала своему взгляду мечтательное выражение и, извинившись за свое исчезновение, сказала, что Фабио придумал невероятно чудесную историю для готовящейся книги.

– Умберто был вне себя, – сказал издатель, и я с удивлением увидел, что туфли Исабель непонятным для меня образом оказались у него в руках. – Но у него нет повода для другой ревности, кроме литературной. Во время прогулки Фабио и Полин даже не коснулись друг друга плечами. Все было до такой степени целомудренно, что даже вызывает беспокойство. Фабио романтичен до нелепости. Что, черт возьми, с ним происходит? – Затем, сменив тон, он добавил: – Ты подводишь меня, парень. Ты не выполняешь своих обязанностей наблюдателя. Так ты ничему не научишься. А я уже не в том возрасте, чтобы лазить по горам.

– Я ходил с Исабель за своим велосипедом, – ответил я, глядя на Пако с неподдельным изумлением и представляя его притаившимся в кустах, похожим на старого хромого фавна.

– Это хорошо. Надеюсь, ты воспользовался этим, чтобы выведать все у нее. Говори, о чем будет ее рассказ.

Я пожал плечами, но тут же вспомнил наброски, найденные мной в ее спальне.

– О бесплодной страсти. Исабель говорит, что вам это понравится.

– Хорошо, хорошо, – заключил Пако, удовлетворенный. – Исабель любит бередить язвы. Это великая писательница.

Он подошел к двери кладовки с туфлями в руках, остановился на несколько секунд, вдыхая их запах, а затем поставил туфли на полку.

– Парусиновая обувь не очень изящна. Вот что. Давай немного разрядим обстановку хорошим аперитивом. Мы организуем его в саду. Сегодня прекрасная погода.

Я накрыл стол в тени плакучей ивы, поставив несколько тарелок с иберийской ветчиной, великолепным овечьим сыром, выписанным из Экстремадуры, и несколько чашек с арбекинами из Камп-де-Вальбоны, которые очень любил издатель. Аскетизм, отличавший жизнь Пако, превращался в настоящее расточительство в том, что касалось еды: это придавало моим временным обязанностям повара необычайную значимость и вызывало во мне чувство гордости и одновременно неуверенности. Я делал все возможное, чтобы быть на уровне отца, но как я мог достичь этого, если до сих пор не знал, в каком месте разрезать порей? Какая польза была с того, что я обращался с овощами почтительно, если все равно меня охватывали сомнения, когда наставал момент обрушить на них нож? Несколько недель назад Пако сидел в ресторане отца и, когда я подал ему тушеное кабанье мясо, схватил меня за руку. «Великолепно! – воскликнул он, не отпуская меня. – Великолепно. Но ведь это животное всего несколько дней назад спокойно расхаживало, выкапывая трюфели. Кухня – ужасное искусство для чувствительных душ. Так же, как и литература. Возьми это». Он отпустил наконец мою руку и, порывшись в пластиковом пакете, вручил мне пару книг. «Здесь ты найдешь сбалансированное меню: вегетарианский салат с запеченной бараньей головой. Ты должен научиться наслаждаться самым разнообразным чтением так же, как и едой». Я вернулся на кухню, разглядывая обложки книг. Одна из них была «Прогулка» Роберта Вальзера, другая – «Сердце тьмы» Джозефа Конрада. Всю ночь я провел с горящей лампой на ночном столике, погруженный в чтение этих столь различных книг. Уже светало, когда, выглянув из окна своей комнаты, я подумал, что издатель был прав, ища связь между кухней и литературой: не было никакого образца или канона, которые позволили бы писать бессмертные произведения, так же как не существовало никакого рецепта, способного превратить ученика в искусного повара.

Когда все собрались под плакучей ивой, я предложил приготовить королевский кир для тех, кто захочет, изъявили желание только издатель, Фабио и Полин. Эта парочка, казалось, решила делить все ощущения. Антон Аррьяга, в свою очередь, объявился со стаканом виски в руке. Все остальные предпочли пиво. В тени ивы, на легком ветерке, оставшемся после бури, обстановка располагала к тому, чтобы расслабиться и предаться мечтам. Долорес, сидевшая с усталым видом, подперев щеку ладонью, казалась воплощением бессодержательного и хаотичного размышления. Ее красота, всегда овеянная легкой томностью, выгодно подчеркивалась этой отрешенной неподвижностью. Антон Аррьяга разглядывал листы, испещренные записями. Он все утро работал в пустой гостиной, рядом с мини-баром и в двух шагах от комнаты Полин, куда он заходил время от времени, чтобы посмотреть что-нибудь в книге из библиотеки издателя. Даже Исабель, обычно очень многословная, сидела, погруженная в созерцание гор, отделявших нас от остального мира. Фарук прошел мимо с корзиной, полной латука и помидоров, только что собранных на огороде. Он даже не взглянул на нас. Он не обратил на нас ни малейшего внимания, как будто мы подсматривали за ним, внезапно превратившись в бестелесные существа.

Издатель нарушил молчание своим хриплым громовым голосом. Он сказал, что эти горы – рай для ботаников, энтомологов и грибников, но для него самого они невыносимы из-за полного отсутствия происшествий. Завтра ему исполняется – ни много ни мало – семьдесят лет. Он надеется, что гости подарят ему то, о чем он их попросил. Кроме того, он заплатит за подарки, очень хорошо заплатит.

Не говоря больше ни слова, он встал перед Антоном Аррьягой и внимательно посмотрел его записи.

– Ну что ж, – сказал писатель с некоторой угрюмостью, как будто Пако нашел у него какую-то ошибку, – в моей истории есть одна хитрость. Эта задумка была у меня уже давно, но я никак не мог придумать, в какой форме воплотить ее, чтобы книгу хорошо покупали. Ведь я никогда не забываю об экономической выгоде.

Исабель повернулась в его сторону. В ее глазах я заметил странный блеск, выражавший нечто среднее между восхищением и жалостью.

– Не оправдывайся, – сказала она ему. – В этом нет необходимости.

– Эта идея пришла мне в голову, когда я готовил статью о книгах, написанных для кого-либо. Не посвященных кому-либо, а предназначенных для определенного человека. Тогда я подумал, что нет ничего лучше романа, содержащего шифр, который известен автору и лишь одному-единственному читателю. Я принялся это обдумывать. Возможно, все романы – одни в большей, другие в меньшей степени – таят в себе нечто подобное. Значит, в каждом из них должны быть скрытые сообщения, лежащие перед глазами любого читателя, но понятные лишь избранному адресату. По-моему, это достаточно логично. С какой стати я должен предполагать, что Стендаль хотел, чтобы кто-нибудь вроде меня понимал его полностью. Разве это не было бы ужасным искажением? Разве это не было бы абсурдно и чрезмерно? Когда я читаю какой-нибудь роман, у меня бывает ощущение, что внутри его скрыто нечто, не предназначенное для меня. Несомненно, это там есть.

– Любовное послание, скрытое в описании пейзажа, – произнес Фабио, которого всегда больше привлекала чувственная сторона вещей. – Мне это нравится. Нечто вроде письма По, да еще и без конверта! Вот оно перед вашим носом, но вы не сможете его прочитать. Еще гораздо хуже. Вы будете читать его, даже не подозревая об этом.

– Что это за письмо По? – спросила Полин, томно проводя пальцем по краю стакана.

– Лучший способ что-либо скрыть – оставить это на самом видном месте, – ответила ей Исабель. – Он делал так с письмом. Оставлял его на полке, если хотел, чтобы его никто не заметил. Честно говоря, я очень часто чувствую себя таким же письмом.

– А я нет, – ответила секретарша. – Я наоборот. Я чувствую себя табуретом, на который все натыкаются и начинают ругаться.

Умберто Арденио Росалес что-то проворчал. Он поднял стакан, чтобы я наполнил его пивом. В его голосе прозвучали мстительные нотки.

– Я спрашиваю себя – неужели за всей этой мета-литературой нет ни одной стоящей истории?

– Конечно же, есть, – вмешался издатель. – Дайте Антону продолжить.

– Основополагающая идея, – сказал Аррьяга, предварительно откашлявшись, – заключается в том, что любое тайное сообщение пишется с тем, чтобы быть расшифрованным. Не забывайте об этом. Так вот. Действие разворачивается в сороковые годы, вскоре после Гражданской войны. Как вам известно, много произведений искусства исчезло. Культурное достояние страны было попрятано по подвалам, сараям и заброшенным вагонам. Некоторые антиквары рыскали по городам и деревням в поисках разворованных из музеев произведений. Одному из таких антикваров, по имени Артуро Бенавенте, поручили зону Уэски. Предприятие было не из легких. В деревнях крестьяне, которых он расспрашивал, думали, что Франсиско Гойя был анархистом, и, пожимая плечами, указывали на горы. В один прекрасный день Артуро приехал в почти заброшенную деревушку. Как обычно, он направился в приходскую церковь, чтобы посмотреть, есть ли там кто-нибудь. Его встретила маленькая женщина, посмотревшая на него с недоверием. Она была одна. Женщина объяснила антиквару, что приходский священник недавно умер из-за странного помешательства. Тому казалось, что все в мире скрывает предназначенное ему сообщение. Расположение камней на дне реки, круги, описываемые летающими ласточками… Ему мерещилось, будто все пытается сказать ему что-то. В действительности из-за войны и этой странной болезни вот уже довольно долго бедный священник не мог выполнять своих обязанностей.

Антиквар, больше для порядка, чем из настоящего интереса, попросил, чтобы она показала ему оставшиеся после священника вещи. Женщина, склонив голову набок, снова посмотрела на него с недоверием. Но, удостоверившись, что у антиквара есть официальные документы, она вздохнула с облегчением и провела его в комнату умершего священника. Там, в большом пыльном шкафу, изъеденном точильщиком, была небольшая библиотека, которую она считала если не еретической, то по крайней мере неподобающей для верующего человека. Артуро Бенавенте, заядлый библиофил, взглядом знатока оценил книги священника. Он нашел довольно много еретических книг. Антиквар выбрал несколько из них, имевших некоторую ценность, а остальные отдал женщине для того, чтобы она их сожгла.

Он уже собирался уходить, когда ему в голову пришло открыть нижний ящик шкафа. Там было много старинных книг. «Истолкование сущего» брата Антонио де Фуэнтелапенья, со всей коллекцией домовых, привидений, бородатых женщин и людей-амфибий; два тома ценнейшего издания «Дон Кихота», выпущенного в Брюсселе Хуаном Монмартом в 1662-м; экземпляр первого утраченного издания книги Николаса Фернандеса де Моратина «Искусство шлюх»… одним словом, настоящая находка. Антиквар дрожащим голосом заявил, что эти книги должны быть проверены цензурой, и попросил сумку, для того чтобы их сложить. Бедная женщина в страхе перекрестилась. Именно тогда Артуро Бенавенте вынул из глубины ящика том, который поверг его в настоящее изумление.

Сначала он подумал, что это была ошибка переплетчика. На обложке было вытиснено имя второстепенного писателя XIX века Гонсало де Корреа, однако название книги не соответствовало ни одному из известных его произведений. Он открыл его и, к своему изумлению, удостоверился, что это была рукопись, выполненная с тщательностью переписчика самим автором. На первой странице повторялось то же имя и то же название – «Судьба любви». Как можно догадаться, антиквар пришел в восторг от обнаружения неизвестного до сих пор романа. Однако одновременно с восторгом он испытал и удивление. В книге имелось посвящение, написанное Гонсало де Корреа: «Патрисии, научившей меня скрывать вещи». Но там было и еще нечто более удивительное. На той же странице Мелким, нервным почерком, рукой другого человека была сделана надпись: «Непосвященный читатель: сохрани, если хочешь, это сокровище, в недобрый день попавшее в мои руки, но ни в коем случае не поддавайся, как я, искушению прочитать его. У меня была возможность уничтожить книгу, но мне не хватило мужества. Я знал, что не это было уготовано ей судьбой. Но не мог я и возвратить книгу туда, откуда ее не следовало брать, потому что это место уже не существовало. Но тебе все это неизвестно. Ты можешь спастись. Если совет больного старика чего-нибудь да стоит, сожги эту книгу, даже если это кажется тебе ужасным. Если ты этого не сделаешь, скрой ее там, где ты сможешь забыть о ее существовании, и продолжай свою жизнь подальше от этой книги». Артуро Бенавенте поднял брови, заинтригованный. Женщина, стоявшая рядом с ним, дрожащим пальцем указала на эту странную надпись: «Это почерк дона Атаульфо, священника. Он постоянно читал и что-то писал, а потом выбрасывал все в мусорное ведро. Бедный дон Атаульфо! Он столько читал, что у него помутился рассудок. Иногда он целые листы покрывал бессвязными буквами, Длинными вереницами букв без всякого смысла. Он проводил целые ночи напролет, глядя на эти листы и шепча проклятия, как будто это были сообщения, посланные ему дьяволом». Подумав несколько секунд, антиквар попросил женщину, чтобы она сдала ему эту самую комнату на один или два дня. После этого он пошел в деревню, чтобы навести некоторые справки. От могильщика, неграмотного и недалекого человека, антиквар узнал, что рукопись в великолепном кожаном переплете была обнаружена во время реконструкции самых старых могил кладбища. Ее нашли в руках женского скелета в могиле, надгробная плита которой была украдена или разрушена во время войны.

Разумеется, новый владелец романа не послушался предупреждения, написанного рядом с посвящением Гонсало де Корреа. В ту же ночь, едва покончив с ужином, приготовленным ему той же женщиной, антиквар заперся в своей комнате и принялся за чтение «Судьбы любви».

Антон Аррьяга остановился, чтобы передохнуть. Он беспокойно просмотрел свои записи и допил последний глоток остававшегося в его стакане виски. Я поспешил налить ему еще. Издатель стоял неподвижно, заложив руки за спину и смотря в сторону гор. Все сидели с опущенными глазами, и только Полин, подавшись вперед, внимательно смотрела на Антона.

– И о чем же была книга? – с живостью спросила она.

– В романе рассказывалась история любви, столкнувшейся с враждебными обстоятельствами. Во время наполеоновского нашествия в особняке на улице Альмудена в Мадриде жила Мария Инохоса-и-Моралес. Это была молодая женщина, с голубыми глазами и очень белой кожей, известная в городе своим энергичным характером и почтенным возрастом своего мужа, богатого либерала, который обожал ее скорее как отец, чем как любовник. Мария была вопиюще молода по сравнению с ним, однако, несмотря на большое количество знатных претендентов на ее благосклонность, она оставалась верна своему просвещенному мужу, обращавшемуся с ней как с королевой. Так обстояли дела, когда войска маршала Виктора после победы при Уклесе открыли Жозе Бонапарту дорогу на Мадрид. Муж Марии, несмотря на свои годы, поспешил переехать с Правительственной хунтой в Севилью, а затем в Кадис, где стал членом кортесов, составивших знаменитую Конституцию. В эти годы Мария оставалась в Мадриде. Когда в ее особняке поселились несколько французских офицеров, Мария заточилась в верхних комнатах, окружив себя непроницаемой завесой молчания. Она делала все возможное, для того чтобы избежать какого бы то ни было общения с врагами своего мужа. Однако капитан по имени Франсуа Гонкур, несмотря на сдержанность Марии, рассыпался перед ней в любезностях. Он посылал ей букеты цветов, романы мадам де Лафайет и мелодрамы Пиксерекура. Франсуа Гонкур был образованным человеком и романтиком и даже был знаком с великим Шатобрианом. Именно повесть «Рене» была первым его подарком. Мария, хорошо знавшая французский язык благодаря просвещенности своего супруга, была признательна военному за его внимание: он не только удовлетворял ее страсть к книгам, разбуженную в ней мужем, но и имел преимущество перед последним, будучи одного с ней возраста. Однажды вечером она решилась его принять, чтобы поблагодарить за подарки. Франсуа Гонкур предстал перед ней, и, как будто одновременно поняв, что бесполезно сопротивляться своим чувствам, они бросились друг другу в объятия. На более чем пятистах страницах автор описывал упорство этой любви, задушенной войной и обреченной на гибель. Гонсало де Корреа помешался на идее, что любовь обязательно должна доказать все свое величие, встретившись со смертью. Он утверждал, что любящие не должны позволять ей себя разлучить и поэтому не имеют права пережить друг друга. Так и случилось с героями романа. После многих превратностей судьбы, долгих разлук и мимолетных страстных встреч Жозе Бонапарт оставил Мадрид. Прощаясь с французским капитаном, Мария дала ему клетку с шестью почтовыми голубями из тех, что разводил на террасе особняка ее муж-либерал. Франсуа Гонкур решил зашифровывать свои письма, чтобы никто не смог прочитать их, если голубь потеряется. Он не хотел компрометировать свою возлюбленную. Французские войска ушли. С той поры Мария только и делала, что ждала известий от своего любимого. Шли недели, и за это время прилетели пять голубей с письмами, полными тоски. Французы, терпевшие поражение за поражением, оставили Валенсию и направлялись к Пиренеям. С каждым днем Франсуа Гонкур все дальше удалялся от Марии. Наконец в середине сентября шестой голубь прилетел на террасу особняка на улице Альмудена. К одной из его лапок была привязана незашифрованная записка, написанная незнакомым почерком. Это письмо отправил друг Гонкура: капитан погиб в битве при Сан-Марсьяль. Мария долго стояла на террасе с запиской в руках, глядя на красный, как будто омытый кровью закат. Потом она спустилась в свои комнаты, села за письменный стол и написала письмо своему мужу: «Дорогой супруг, в твое отсутствие я имела несчастье полюбить французского капитана. Только что я получила известие о его смерти. Несмотря на это, мое сердце по-прежнему принадлежит врагу, поэтому я иду за ним и искуплю то предательство, которое совершила перед тобой и нашей родиной. У меня нет другого выхода. Умоляю, будь милосерден к моей памяти. Мария». Затем она положила письмо в конверт и, глядя на себя в зеркало, вонзила себе в сердце нож.

– Я завидую людям, которые страдают из-за чего-нибудь важного! – воскликнула Полин, прерывая рассказ.

– Даже если для этого приходится обманывать саму себя? – спросил издатель, не оборачиваясь, удивительно спокойным тоном.

– Ну и что! Ведь это единственный обман, который никогда не раскроется!

– Дело в том, – продолжал Антон Аррьяга, – что антиквару было известно, что у Гонсало де Корреа была жена по имени Патрисия, которая умерла после тяжелой болезни. Именно труп Патрисии был похоронен на кладбище этой маленькой деревни близ Уэски с книгой «Судьба любви» в руках. Таким образом, тема напрямую затрагивала автора книги. Возможно, он написал ее, прося прощения за трусость, не позволившую ему последовать за своей умершей женой. Или, быть может, он написал эту книгу для нее. В таком случае роман содержал личное послание – это было своего рода длинное письмо, обращенное к Патрисии. Этим ли объяснялось безумие священника и его предупреждение ни в коем случае не читать эту книгу?

– Книга создается для того, чтобы ее прочли, – возразил Умберто.

– Разумеется. Однако Артуро Бенавенте целиком поглотила эта мысль. Следующую ночь он не мог заснуть. Лежа в постели, он думал о том, что священник, несомненно, нашел нечто большее в этом тексте. Нечто, что ускользало от него самого. Наконец он вспомнил, что в долгой разлуке несчастных любовников утешали почтовые голуби и что послания были зашифрованы на тот случай, если птица будет перехвачена или потеряется по дороге. В книге подробно объяснялось, какой шифр они использовали. Это был простейший метод – метод замены. Каждая буква алфавита замещалась другой. Однако для того чтобы затруднить немного расшифровку возможному перехватчику, они использовали ключевое слово. Это был традиционный прием криптографии, очень модный в эпоху, когда Гонсало де Корреа писал свой роман. Герои использовали в качестве ключевого слова ее имя: Мария. Таким образом, замена букв осуществлялась следующим образом.

Антон показал нам лист бумаги, на котором он написал большими буквами:

A B C D E F G H I J… Z

M A R I A A В C D E… U

– Буквы имени «Мария» заменяли первые пять букв алфавита, который, начиная с буквы «f», продолжался в своем обычном порядке. Таким образом любовники могли быстро зашифровывать свои письма. Единственной проблемой было то, что буква «а» в зашифрованном тексте могла соответствовать «b», «е» или «f» настоящего письма, что для них не представляло большого затруднения и, напротив, усложнило бы задачу расшифровки постороннему человеку. Понятно? Это очень просто.

– А какое отношение имеет это к помешательству священника? – заметила Долорес, выйдя на секунду из своего оцепенения.

– Артуро Бенавенте заподозрил, что роман Гонсало де Корреа мог содержать послание, зашифрованное таким же образом, что и письма героев. Он поднялся с постели среди ночи и взялся за работу. За окном монотонно шумел дождь. Луна виднелась сквозь темные клочки туч, наполняя пейзаж мертвенным светом. Итак. Я избавлю вас от описаний. Уже светало, когда антиквар обнаружил скрытый текст и ключ к нему. Им было не что иное, как имя «Патрисия». После нескольких попыток он взял букву, которой начиналась каждая страница.

Антон показал нам другой лист бумаги. В тщательно выстроенном порядке, не вязавшемся с его нервным почерком, писатель изобразил на листе совершенно непонятный текст:

FHTKIPLRNDTALAEPIPMKATAPJNIILMIDAAKHMAIFIIDRILIHRILIKDIARHIHKMPFMPIIFMITHEHAPQFPRPIHLIID PAEIHKMPFTAPLNCATAIFMIIPKPTHEIPKPKLITHFMNRHDHKPMALIRILAFFAFINFHMKHCAFJNIIDRIPTHEIPGPKMNIPK MARPRIMARIIIFRIKPIPKPLAIEIKILPAILJNITNIFMPLTHFIDIPKPMNNDMAEŇSAPBIQPMNPDAIFMLIAPAKPPIPIPRHRHF RILPAIEHLLHDHILMNŇHIDEAHIHKMPFMHJNIFPRALEPLHLIDHKDHRILTNAKAKPJNIMHRHMPEAAIFDPTNKAHLARPR MAIFINFIKITAHIFTNPFMHTHFTDNQPLNFHRILIPRPAFMKHEAIAHFILMIDITMHKLPAKPJNIMHRHIFIDENFRHILTHFRIN FEIFLPBILITMMHAFRILTACKPADIPLAILTHEHAKKIEALAADIEIFMIIIKRIKPIDLNIGHDPDAMÏKPMNKPUSIFIPKPIHKMAPE PRPEAP

– Антиквару не потребовалось много времени, чтобы расшифровать текст. По мере того как он читал эти строки, у него сжималось сердце. Уже был день, когда антиквар спустился в маленький церковный сад и попросил кофе. В руке он держал листок с тайным посланием Гонсало де Корреа. Он снова перечитал его: «Не думай, прекраснейшая Патрисия, что эта книга для многих. Верь мне: она создана для того, чтобы сопровождать тебя в последний путь. Осмелившегося нарушить покой книги ждет проклятие: после столь безрассудного вторжения читателю откроется, что все в мире содержит тайное послание. И пусть, как только он узнает это, его покинет покой и сон. Литература отомстит за тебя, любимая!»