Текст книги "Поколение победителей. Трилогия"

Автор книги: Павел Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 53 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

Зимой тысяча девятьсот девяносто первого года на сходке в Беловежской пуще СССР попросту разорвали между собой на независимые государства лидеры Белоруссии, России и Украины[40]. Остальных даже не спросили, по сути, сняв с бюджета и отправив в свободное плавание. Президент СССР остался без страны. Он, кстати, до сих пор скитается с лекциями по миру. Тут премию дадут, там в рекламе снимется… Не побирается, но не более того.

По моему скромному мнению (вернее, мнению матери‑историка), особой вины последнего Генерального секретаря ЦК в развале Советского Союза не было. Может быть, на его месте более жестокий и сильный лидер смог бы удержать страну от распада. Но без серьезной войны всех со всеми это было совершенно невозможно. Не думаю, что война – хороший выход, в дело под благовидным миротворческим предлогом могли вмешаться США, и тут вообще недалеко было до потери суверенитета и распила России на удобные для управления кусочки.

В общем, подвел я итог, крушение СССР было запрограммировано именно с тысяча девятьсот семидесятого по тысяча девятьсот восемьдесят пятый год, корень бед – неэффективное номенклатурное управление и безумная национальная политика. Слабый Союз не нужен никому, он обуза. Все остальное – следствия. Товарный и продовольственный голод, закупки зерна в Канаде, устрашающая коррупция, вырождение элит, инфляция… Список можно продолжать бесконечно.

Рассказ произвел серьезное впечатление. Его нельзя было описать словами. Собеседник сидел молча и прямо, «как лом проглотил», но при этом его корежило до зубовного скрежета. Сохраняя невозмутимое выражение лица, он неожиданно поднялся, перебил меня:

– Спасибо. Мне пора. Продолжим немного позже.

– Хотел быть полезен Родине, – я уже убедился, что высокопарный стиль тут воспринимают вполне серьезно, – но плохо представляю себе реалии разработки советских ЭВМ. Если бы получить серьезную аналитическую подборку по этой теме, думаю, попытался бы сделать какие‑то полезные выводы. Да и вообще, наверняка можно многое вспомнить, увидев знакомые по учебникам и книжкам события.

– Хорошо, я подумаю, – бросил Александр Николаевич уже на ходу. – Счастливо оставаться.

После ухода вождя поплелся в дом, искать Катю. Это не заняло много времени, домоуправительница сразу сказала: на балконе чай пьют с хозяйкой. Это новость. Вера Борисовна осталась на даче – неужели еще и ей все рассказывать? Не, пойду‑ка я лучше в спальне поваляюсь.

Задремать не успел. Раздался стук в дверь, и возбужденная Катя потащила меня показывать кино тете Вере. Ну ничего себе, уже докатились до фамильярности! Придется идти на заклание.

На балконе нас ждала интересная, хотя и немолодая дама. Волосы сзади уложены в тугой узел, впереди – немного подзавитые локоны. Лицо – правильный овал. Широкие чувственные губы с приличным слоем помады, небольшой нос, чуть узковатые глаза, от которых разбегались тонкие нити морщинок. Простое темно‑вишневое платье из трикотажа в рельефную полоску с небольшим переливом (отдаленно похожее на мелкий вельвет), брошь с темно‑синим сапфиром в тон сережкам и массивному кольцу. Крупная грудь, немного выпирающая из выреза, чуть пухловатые руки с красивыми, ухоженными ногтями.

Вежливо поздоровался, скромно потупил глаза. Но Катя не дала ни секунды передышки. Сразу потащила к портфелю с оборудованием и буквально заставила включить «Аватара». Эффект оказался вполне ожидаемый, т. е. почти три часа можно было ничего не делать, только щуриться на солнце и потихоньку дремать. Женщины пришли в полный восторг, переживали, в нужных местах чуть слезу не смахивали, надо же, такую лирику видеть в блокбастере!

После кино сдали портфель охране – и на ужин. Все заказывала Вера Борисовна, да я не сильно обращал внимание на еду: устал от бесконечных расспросов о быте и семье. Чем‑то зацепила хозяйку моя родословная, если можно так назвать три более‑менее достоверно известных поколения. Скорее всего хотела найти моих предков в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году и еще раз убедиться в достоверности истории. Пусть, все равно это сделать весьма непросто, уже не раз прикидывал, как посмотреть на своих, – и никаких подходов не нашел.

Я не знал девичьей фамилии матери, Татьяны Сергеевны. Как‑то не говорили об этом в семье. Родственники тоже в гости не захаживали. Наверное, за ситуацией скрывалась какая‑то тайна, но вот ее сути, похоже, мне уже не раскрыть никогда.

Наоборот, со стороны отца, Юрия Семеновича, все было более‑менее понятно. Его мать, для меня баба Клава, вышла замуж в пятьдесят шестом, развелась в шестьдесят девятом, осталась с восьмилетним сыном. Названным, кстати, в честь первого космонавта Земли. При этом бабка сменила фамилию на девичью и переехала из Перми в Свердловск. Видать, дед Семен отличался буйным и мстительным нравом, если пришлось идти на такие сложности. Прабабка Нина к тому времени уже умерла, а прадеда Гену Воронова, кроме нее, никто и не видел никогда. Рассказывала только, что был на стройке бригадир‑электрик, красавец и вообще человек хороший, да только в тридцать втором году уехал и адреса не оставил.

…До кровати едва дополз. Вроде ничем, кроме языка, весь день не работал, а устал, будто сотню портов за день смонтировал «в одну каску».

Глава 5Осознание будущего

Александр Николаевич не сел, а просто свалился на мягкий диван ЗИЛа, обитый тонкой, слегка шелковистой бежевой кожей. Кивнул обернувшемуся водителю – на Старую площадь. Затем приоткрыл заднее стекло и жадно закурил, откинув голову на упругий валик верхнего края дивана.

Шестилитровый восьмицилиндровик плавно стронул трехтонную тушу, и машина, набирая скорость, заскользила в сторону Москвы, едва слышно шелестя бескамерными шинами из натурального каучука. «Волга» охраны привычно оторвалась на пару сотен метров вперед. Опытный водитель лимузина не торопился, за тридцать лет он прекрасно научился понимать состояние высокопоставленных пассажиров. Сейчас главное было не тряхнуть на кочке, иначе едва сдерживаемый гнев в мгновение ока отыскал бы жертву. Терять такое место на старости лет – сущее безумие, на частенько перепадающих излишках пайка секретаря ЦК семья шофера жила почти как при коммунизме.

Мысли буквально жгли Шелепина. Нечеловечески обидно, что потомок представлял себе работу партии как что‑то бесполезное, ненужное стране. Может быть, даже вредное и вызывающее легкую брезгливость. Этот Петр много хуже Даниэля с его «говорящей Москвой», ему в лагере самое место! Отправить лет на пять лес валить, живо мозги на место встанут. Самое жуткое, что он совершенно искренний, в его времени так принято думать, это видно!

Подсознание услужливо подкинуло воспоминание юности, суровой, но бурной и даже яркой жизни в ИФЛИ. Точнее говоря, сцену по‑детски наивного, но от этого не менее злобного издевательства Саши над вахтершей, обрюзгшей теткой лет пятидесяти, вечно ругавшейся сиплым, пропитым голосом. Тогда она в неизменном ватнике грязно‑защитного цвета охраняла вход в общагу от Шелепина, пытающегося прорваться в свое обиталище хорошо за полночь в странной чужой компании.

– Только с пропуском! – в десятый раз ответила защитница проходной, придерживая рукой вертушку.

– Тетя Катя, да мы на часок всего, тихо‑тихо! – пытался договориться Саша по‑хорошему.

– Как в прошлый раз? Нажретесь и окно высадите? Меня комендант тогда на два червонца взгрел!

– Да спит он давно, пусти, говорю!

– Сказано тебе: не велено!!!

– Что за старая дура! – сорвался Шелепин. Выпитое пиво ударило в голову, и, ощутив безусловную поддержку товарищей, он зло добавил: – А ну пусти! Сама сидишь бессмысленно всю жизнь, так нам не мешай!

– Я княгиня Екатерина Федоровна Гагарина! – Вахтерша неожиданно выпрямилась, вздернула голову, в ее обычно тусклых глазах зажегся темный огонь. – Не тебе, крысеныш, меня судить!

– А‑а‑а‑а! Бывшая! У вас тут контра окопалась! – загоготали друзья за спиной. – Куда НКВД смотрит! Ей самое место в лагере!

– Надо было учиться, а не по балам порхать, – поддержал друзей Шелепин. – Попили крови народной, хватит!

– Щенок! Когда я с отличием окончила Медицинскую школу Джона Хопкинса в Балтиморе, тебя еще на свете не было! – Только тут княгиня‑вахтерша вспомнила, что не стоит такого говорить в СССР конца тридцатых годов. – Да пошло все к Богу, скорей бы уж… Может, хоть на том свете своего Андрюшеньку увижу…

Женщина резко развернулась и скрылась в будочке, громко хлопнув дверью. Довольные победой, ребята молодыми козлами прыгали через турникет. Только первокурсник Саша хорошо запомнил, как долго им вслед неслась грубая брань… На английском языке, которого никто в компании и близко не понимал. Больше Шелепин никогда не видел княгиню‑вахтершу, но вот совсем выкинуть ее из памяти никак не получалось.

Безнадежность навалилась на секретаря ЦК. Взобравшегося на самую вершину власти – и уже бывшего! Перед глазами мелькнула дикая картина, как он в форме метрдотеля услужливо помогает усесться за ресторанным столиком юному толстобрюхому буржуйчику, а официант Семичастный в дешевом пиджаке стоит рядом с блокнотом в руках, готовясь немедленно записать заказ.

Что, так и будем доживать старость? В своей чужой стране, под презрительными взглядами как их, олигархов?! С каждодневной угрозой ареста и неправого суда? Без шансов на достойную жизнь? Ведь это, черт возьми, не идиотская антиутопия диссидента, а самая настоящая реальность. Именно в спокойных речах Петра, выстроенных на сведениях из вылощенных учебников будущего, странно обнажился убийственный факт. Так когда‑то уже было. Где‑то он не только состарился и умер, а своими руками похоронил дело всей жизни.

Именно это врезавшееся в подкорку тяжелое знание погнало Александра Николаевича прочь из уютной дачной беседки в привычный и удобный мир еще не случившегося.

Почему произошла катастрофа? Где допущена страшная ошибка? Злословы за спиной шептались – принц партии… Так и есть, партия дала все, она смысл жизни! Александр Николаевич в глубине души был искренне уверен, что заслужил право руководить КПСС. Он лучший и вполне достоин этой высочайшей чести. Не хватает опыта, который приходит только с возрастом? Что за проблема! Нужно подождать, набраться знаний у старших товарищей. Рано или поздно они устанут от груза ответственности, придет его время. В конце концов, это правильно и в интересах всех коммунистов.

Каково было узнать, что времени больше не осталось, важны даже не годы – недели. Скоро брежневские клевреты выдумают заговор «комсомольцев». Начнут искать списки, по которым якобы планировалось назначать соратников на ключевые должности после захвата власти. Растрясут все эти высосанные из пальца «факты» перед членами ЦК… Какая гнусная, немыслимая чепуха, да этой самой власти у него и сейчас… Накатило страшное желание срочно доложить о происшедшем на Президиуме ЦК, созвать внеочередной пленум или даже съезд. Казалось преступлением скрывать от товарищей по партии чудесную возможность исправить допущенные ошибки.

Но… Ведь наш Леонид Ильич не уйдет. И «хлопкового короля» Рашидова не отдаст. И Кунаева. А Мжаванадзе, фронтовой друг Ильича, недавно кричал, что нельзя Рокский туннель строить, экологически опасно. Все же понимают, ему объединение Осетии ножом по сердцу, но молчат! Подгорный горой за Шелеста встанет. Не та уже партия, что была при Сталине. Привыкли грести под себя, настоящие кланы в ЦК сколачивают обманом, лестью, дела друг на друга заводят, шантажисты.

Далеко зашло разложение! Имам Мустафаев, старый коммунист, первый секретарь ЦК Азербайджана… И что? Пять лет назад пришлось срочно снимать за бесстыдное воровство[41]. Только потом его Никита из партии выгнал, поделом, при Сталине за меньшее стреляли. Хорошо сделали? Вроде бы, но ненадолго. Поставили Вели Ахундова, и ведь опять ворует, только чуть поаккуратнее. Семичастный как раз в те времена был вторым секретарем ЦК КП Азербайджана, много интересного рассказывал. Гнездо с гадюками там, а не республиканский ЦК. Даже комитетчики в деле, Гейдар Алиев, зампредседателя КГБ республики, собирает на своего первого секретаря материал по коррупции. Явно разыгрывается сценарий «вор у вора дубинку украл».

«Саш, посмотри вперед, – посоветовал сам себе Шелепин. – Куда могут завести страну такие люди? Отбрось иллюзии! Ты же сам прекрасно знаешь, как нажираются на собраниях актива комсомольцы и коммунисты, и что они при этом вытворяют с именем Ленина на губах».

Дальше будет только хуже. Пройдет всего четверть века, и дворники начнут сметать в кучи мусора листья, собачье дерьмо и красные книжечки. Говорите, списки составлял? Заговор готовил? Ради коммунистической партии товарищ Шелепин сделает все! Пора наконец повзрослеть и заняться настоящим делом. Он с наслаждением вытянул незаметно затекшие ноги поближе к раструбу кондиционера и достал из внутреннего кармана пиджака подаренную на днях записную книжечку в красном сафьяновом переплете с окантованными позолотой уголками.

Никто, даже водитель, не видел выражения лица родившегося в эту минуту Вождя.

В свой кабинет Александр почти вбежал, бросив по дороге референту:

– Пригласи на шестнадцать часов Георгия[42], надо решить вопрос по Балаковскому химкомбинату. Да, и сделай пару бутербродов!

Увы, приходилось отвлекаться на текучку, огромную кучу повседневных дел. Свалить их на заместителя никак не получалось, Кованов товарищ проверенный, но опыта аппаратной работы у него слишком мало. Наломает дров, а отвечать секретарю ЦК. Хотя… Плевать! С сегодняшнего дня мелкие промахи ничего не стоят. Пусть выплывает самостоятельно, учитель! Вернулся, приоткрыл дверь и добавил:

– Павла[43] тоже зови.

Наскоро привел себя в порядок, резко выплеснул в стакан «Боржоми» из холодильника, несколькими глотками выпил, повторил и, уже не торопясь, сел за стол. На блюде с гербом СССР дожидались ломти чуть поджаренного в новомодном тостере хлеба. Рядом ровным рядом лежали кусочки чуть подкопченной семги и порезанный ломтиками свежий огурец. Поодаль соблазнительно дымилась паром большая чашка чая.

Но сначало – дело. Дернул трубку вертушки, крутанул диск, загодя настраивая себя на фальшиво‑бодрое настроение.

– Семичастный у аппарата.

– Володя, привет!

– О, рад тебя слышать! Как настроение?

– Нормально, работы очень много, завалили совсем. Не успеваю.

– Настоящий коммунист не должен жаловаться на трудности.

– Да хоть ты не шути, и так тошно. – Шелепин помедлил секунду. – Поговорил я только что с этим товарищем, все подтверждается. Даже хуже, чем мы с тобой думали.

– Прорвемся, Саш! – Слова звучали бодро и весело, но прекрасная кремлевская связь не скрыла внезапно севший голос.

– Конечно. Впрочем, не обращай внимания, это мелочи. Я что звоню‑то, жена у меня соскучилась, говорит, твоя обещала ей журналов модных подкинуть, да забыла, наверное. А прямо ей как‑то неудобно попросить.

– Всегда у женщин капризы. – Володя натужно рассмеялся. – Разведут этикет, как при царях.

– Не говори. Будь другом, завези ее завтра на дачу погостить. Там тебя подарки ждут, ты не все забрал в прошлый раз.

– Будет сделано. – Семичастный напрягся. – Много тащить‑то?

– Ну… Ты кабан здоровый, унесешь.

– Вот всегда так, как выпить, ты первый, как чего таскать, так Володя.

– Ладно, у меня люди тут подойти должны, пока!

– Звони, если что!

За чаем Шелепин снова вспоминал рассказ Петра. Все же несправедливы потомки к работе ЦК! Нагрузка жуткая, пара совещаний и пять‑шесть встреч за сутки – норма. Иной день заканчивается уже ночью. И постоянный груз ответственности на плечах, ошибки слишком дорого стоят партии и народу. Да еще штатовцы повадились всю информацию на членов Президиума не просто собирать, а еще и анализировать целым отделом в полсотни человек. Ляпнешь что‑нибудь прилюдно, а они сразу на карандаш… В общем, кровать в бытовке стоит не от веселой жизни.

Вспомнил цифры. На дюжину ответственных работников аппарата КПГК под руководством товарища Шелепина приходится почти три миллиона человек, так или иначе занятых в работе Комитета. Только количество освобожденных сотрудников приближается к полутысяче. При этом права им даны огромные, даже простые инспекторы КПГК имеют возможность проводить специальные расследования в контакте с административными органами, в том числе в армии, КГБ и милиции. Невероятно, но факт[44].

Мощь и Сила! Да только мало кто на местах умеет и хочет ее использовать. Ведь председатель КПГК на уровне области – один из секретарей обкома. Зампред КПГК – один из заместителей председателя исполкома. У них, и кроме партгосконтроля, работы навалом. Но главное, не сильно заинтересованы повышать инициативу на местах, если не сказать больше. Зачем им сор из избы выносить? Чуть не каждого приходится прорабатывать, убеждать, будить партийную сознательность. И все равно, дело почти не движется.

Память услужливо подкинула события трехлетней давности. Никита Сергеевич на ноябрьском Пленуме ЦК не скрывал злости и ярости, часто срывался на крик: «Да сколько я могу ездить по стране и все проверять!» «Усатый страх» на местах за десять лет подзабылся, и хозяйственные реформы тонули в бюрократии, задачи срывались, процветали взяточничество, приписки, очковтирательство, местничество и расточительство… При этом наверх по пирамиде партии двигались бодрые рапорты о достижениях, а то и проще – процветали грубая и неприкрытая лесть, готовность исполнить самый идиотский приказ вышестоящего руководителя. И ладно бы еще, если уровня ЦК. Но сколько реальной власти при такой организации оказывалось у тупого алкаша, секретаря парткома забытого в глуши завода…

Никита требовал восстановить (а скорее, создать заново) параллельную вертикаль. Не предусмотрено в СССР реальных механизмов контроля на низовом уровне партийно‑государственной власти, нет и обратной связи типа выборов, как в капиталистическом мире. Товарищи это прекрасно понимали, но Косыгин с Микояном слишком хорошо помнили наркома Госконтроля Льва Мехлиса и его «проверки», частенько заканчивавшиеся арестами. Поэтому сопротивлялись, кто же хочет хомут на шею надевать? Только позиция Шелепина переломила мнение, а так как инициатива наказуема, ему же пришлось руководить созданным Комитетом партийно‑государственного контроля.

Чего стоило заставить шевелиться огромный бюрократический механизм! Сколько бессонных ночей, нервов, разговоров, записок и постановлений. Только сейчас, спустя год, пошли первые результаты, были выявлены недостатки в производстве шин на Ярославском заводе, приписки на Минском радиозаводе, факты местничества со стороны работников СНХ РСФСР, злоупотребления при продаже легковых автомобилей в Москве… И вот, едва КПГК начинает работать, Брежнев собирается все сломать?

Неудивительно, что страна пошла вразнос. Ведь попаданец о деятельности его комитета никогда не слышал, вспомнил только про какой‑то бессмысленный и беззубый народный контроль, который «вроде был». До чего Леня довел СССР! Вредитель он самый настоящий!

После совещания разболелась голова, пришлось пить анальгин. Подкинули товарищи задачку, такой клубок размотался. Вроде бы все просто – не работал отдел партгосконтроля на Балаковском химкомбинате. Руководитель слал пространные рапорты, которые можно было читать, как роман Дюма, если убрать орфографические ошибки. При этом все указания забывал, не соблюдал контрольных сроков сдачи отчетности, раз перенесли, два, три… Сколько можно терпеть такое разгильдяйство? С августа прошлого года группа содействия на предприятии не собиралась.

Стройка всесоюзная, комсомольская, ударная, поэтому на прямом контроле Куйбышевского обкома. Балаковского председателя выдернули на ковер, пропесочили, хотели лишить партбилета, но пожалели. Правильный товарищ, свой, да только не тянет работу на такой должности. Стандартно постановили принять меры к повышению уровня деятельности по контролю за развитием промышленности области, стали назначать преемника, но… Вроде и группа содействия на производстве без малого триста человек, а среди них специалиста‑химика ни одного. Много ли наконтролирует на химическом комбинате электрик или водитель? Да над ними смеяться будут. И над партией – только про себя и под одеялом.

Тут уже встал вопрос соответствия парткома комбината и в первую голову его освобожденных секретарей. Тем более что слушок прошел: не зря специалистов не отпускают в группу КПГК. Уж очень новая продукция, кордовое волокно, по душе цеховикам из Закавказья пришлась. Но первый секретарь в обкоме на хорошем счету, в бюро друзья каждый второй. Просто снять его не получится, поддержка такая, что ни о каком серьезном разбирательстве даже речи быть не может. Хорошо еще, председатель КПГК области принципиальный попался, а то бы вообще в ЦК ничего не узнали о ситуации.

Как решить вопрос? Обком – это компетенция Президиума ЦК. Без согласия членов на него можно только авторитетом надавить. Это, конечно, не мало, открыто никто и возразить не посмеет. Но есть уйма способов замотать дело в согласованиях, начать тихонько жаловаться своим покровителям, выворачивать ситуацию…

Еще недавно Шелепин собирался занять принципиальную позицию, подать записку и постараться обсудить вопрос на ближайшем заседании. Пусть со скандалом, но навести порядок. Последние дни изменили многое. Поэтому после недолгого колебания он поднял трубку телефона:

– Георгий! Ты еще не ушел?

– Вот, собираюсь только…

– Засела у меня в голове балаковская проблема, разобраться нужно.

– Записка в Президиум завтра готова будет, не сомневайся. Пришлю на согласование часам к десяти.

– Да нет, лучше скажи, в Куйбышевском обкоме первый не менялся?

– Нет, с шестьдесят третьего Саша Токарев.

– Хм… – Шелепин на минуту задумался, Енютин не прерывал руководителя. – Его еще хотели в ЦК выдвинуть?

– Да, были разговоры…

– Вторым там Виталий Воротников, так?

– Да, оба они давно в секретарях ходили, в шестьдесят первом Мурысев умер, и Хрущев чуть не сразу чехарду устроил с разделением на промышленные и сельские обкомы, вот и подвинулись резко вверх.

– Эх… Так вспомнишь внезапно. Мы же с Сашей Мурысевым были хорошо знакомы, он в войну комсоргом на заводе Масленникова работал, ну, где снаряды для «Катюш» делали.

– Не берегся совсем, вот инфаркт…

– …Забыл уж, что спросить хотел. – Шелепин глубоко вздохнул в трубку. Такой человек… – Ладно, береги себя!

С Токаревым пересекаться не приходилось, так с ходу и не сообразить, кто его в ЦК тянет. Но это и неважно, гораздо более перспективно поработать с Виталием Воротниковым. С ним приходилось встречаться не раз, как‑никак земляк, воронежец, да и на партийной работе отличиться успел. До дружбы не дошло, слишком быстро Александр вознесся на вершины ЦК, но все предпосылки к этому были.

Шелепин снова поднял трубку:

– Денис, зайди ко мне на минуту.

Проинструктировал помощника подобрать хороший повод и позвонить на днях Виталию. Намекнуть: дескать, будешь в Москве, загляни к Александру Николаевичу. От такого не отказываются. Если справится, на самом деле надо бы парня вытянуть, а то засидится во вторых.

Так… Что еще можно сегодня успеть? Опять закрутился диск вертушки:

– Товарищ Жаворонков[45] слушает.

– Вечер добрый, Василий Гаврилович. – Как удачно, подумал Александр, все же неистребимой оказалась в ЦК привычка задерживаться после работы. – Тут есть мнение, что надо усилить борьбу со взяточничеством, особенно в среде отдельных несознательных коммунистов.

– Дело нужное, товарищ Шелепин. – Старый вояка насторожился, но повод был железный.

– Подготовьте, пожалуйста, аналитическую записку по обращениям трудящихся, в развернутом виде по областям и отдельно по союзным республикам.

– В понедельник с утра будет! – Нет, точно, он все еще на фронте, ведь тут работы на неделю!

– Хорошо, рад был слышать.

– До свидания, Александр Николаевич.

«А ведь запустил ты работу комитета, Шурик, – ехидно подсказал внутренний голос, – такие отчеты должны каждую неделю лежать на столе. Весь прошлый год прошел в подготовке снятия Хрущева, после начались дележ политического наследства, бесконечные изматывающие интриги в Президиуме по каждому пустяку. Заигрался?

Сейчас, как будто специально, товарищи стали нагружать внешней политикой. Думал, позволяют опыта набраться для будущей работы? Или уже розовые очки снял? Правильно тебе говорили Цэдэнбал с Колей Месяцевым[46]: молодые вы еще, пооткручивают вам головы опытные старики, замотают в мелких делах и перестановках».

Еще неизвестно, кто кому шею открутит, возразил сам себе Александр. Комитет партийно‑государственного контроля – прекрасное средство отрывания лишних частей тела. Всего‑то и нужно – резко разогнать машину КПГК, обеспечить на уровне ЦК постоянный поток разбирательств. И аккуратно рулить в нужную сторону. Потом выбрать достойный повод, вскрыть реальные факты, привлечь прокуратуру, общественность, обеспечить поддержку со стороны ВЛКСМ.

Тут Семичастный мог здорово помочь. Ох, вовремя с подачи Никиты Сергеевича создали во втором главном управлении отдельный шестнадцатый отдел по контрабанде и валюте. Серьезное взяточничество и приписки без дорогих заграничных подарков не обходятся. А значит, имелось, чем заняться и комитетчикам. Надо не забыть при случае напомнить Володе, чтобы срочно, безотлагательно поставил на это направление правильных товарищей. Да это и несложно будет, Серега Банников, начальник второго главка, наш человек, все сделает в лучшем виде.

В самом КПГК пора вводить жесткое планирование результатов работы с упором именно на количество проблем. Проблемы должны буквально захлестнуть отделы. Пусть каждый руководитель разработает наиболее подходящую, по его мнению, схему, в конце недели подведем итоги, выберем лучшую. Нарисуем график до конца года с ростом показателей раз в пять, и можно будет с каждого спросить по делам его. И еще нужно ввести правило: каждый понедельник, в десять утра – оперативное совещание по итогам работы.

Так… Шелепин снова снял трубку:

– Денис, завтра оповести всех начальников отделов, в понедельник, тридцать первого, в десять ноль‑ноль совещание по усилению борьбы со взяточничеством и приписками. Пусть готовятся к краткому пятиминутному докладу по результатам работы своего участка. И заранее валидолом запасаются!

– Будет сделано! – Ишь, старается. Глядишь, ночевать домой не пойдет, будет свои дела в порядок приводить.

Дальше. Попаданец просил материалы по разработке ЭВМ и связи. Мысль правильная, но как это сделать? Отрасль второстепенная, не космос, через общую рассылку ЦК ничего по этим темам не проходит. Относятся ЭВМ скорее всего к отделу машиностроения, заведует им Василий Фролов. Но напрямик к нему не пойдешь, не поймут. Надо начинать с Кириленко[47], это по его части в Президиуме ЦК. Но как бы не насторожить Лениного друга. Что же делать… Все проще! Опять взять в руку трубку телефона референта:

– Подготовь завтра к вечеру подборку серьезных журналов по теме радио, ЭВМ, связь за три последних года. Думаю, пяти‑шести изданий хватит. И проконтролируйте, чтобы их срочно завезли ко мне на дачу.

Вот теперь можно домой. Спускаясь в лифте, вспомнил про рассказ попаданца о роли Яковлева[48] в распаде СССР. Нет, ну каков Сашка! Шельмец! Это ж надо, отсидеться десять лет в Канаде и опять взлететь на самую вершину. Ну, кто же мог представить, что из отчаянного морского десантника получится такой изворотливый лис? Не зря его протолкнули в Колумбийский университет учиться, сейчас дотащат до завсектора отдела пропаганды ЦК. Впрочем, он тоже старается, не сегодня завтра Леонид его на замзавотделом подпишет. Жаль, молод больно, а так бы хорошо в кресле Суслова смотрелся.

Улыбка изогнула губы Шелепина. Впервые за этот длинный день он почувствовал, что наконец‑то нащупал верный путь.

Вера Борисовна приехала с дачи поздно вечером. Дочери уже спали, да и Александр Николаевич успел задремать в кресле с не читанной утром «Комсомолкой». Серьезный разговор, как обычно, пошел на кухне. Под закипающий чайник и неизменную музыку из маленького переносного транзистора «Селга», снабженного вместо штатной «Кроны» парой засунутых под роскошный кожаный чехол больших квадратных батареек. Даже смешно, второй (или все же третий?) человек в стране, а привычка первым делом «отрезать» проводное радио, которое мог прослушать даже школьник‑сосед, так и осталась со студенческих времен.

Экс‑председатель КГБ прекрасно понимал, что эти меры – скорее видимость защиты. Если уж американского посла «слушали» в кабинете при помощи уникального устройства, питаемого микроволновым излучением с расстояния триста метров, и первоклассные специалисты вероятного противника ничего не могли найти много лет… Получается, что в квартире секретаря КПСС можно поставить какую угодно аппаратуру. Одна надежда, что такие серьезные мероприятия не пройдут мимо Семичастного. Надо Володе еще раз хвост накрутить, пусть в очередной раз перетряхнет двенадцатый отдел и поставит стопроцентно своих людей. Хотя… разве такие бывают?

Готовили чай, как обычно, вместе. Не такое быстрое дело – долить в толстобокий никелированный чайник воды из‑под крана, зажечь газ, дождаться, пока закипит. Потом ополоснуть кипятком заварочник, насыпать туда скрученных черных листиков из большой жестяной коробки со слонами, закрыть крышечкой. Параллельно вполне можно порезать хлеба, сыра, достать сахар, баночку малинового варенья, ложечки. Все это плавно, иногда чуть сталкиваясь руками, плечами, бедрами… Такой быт успокаивал и вселял надежную уверенность уже более четверти века. Всякое случалось за это время, пару раз только партийная карьера удерживала Шелепина в семье. Но вот проходили годы, и никаких сожалений об упущенном не оставалось, а сердечные раны рассасывались без следа.

– Уф, какой сегодня ужасно длинный день, Веруся! – Александр наконец опустился на узкий стул. – Соскучился по тебе…

– Не говори, в себя никак не приду от услышанного. – Вера последовала примеру мужа. – Самое простое было договориться с девчонкой, как ее… Катей. Обычная советская комсомолка, жизнь, конечно, за жену вождя не отдаст, но честь – вполне может.

– Ты у меня молодец! – Александр обрадовался. – Вот, гадал, как присматривать за этим Петром, не посвящая посторонних. – Он заулыбался и продолжил с игривыми интонациями: – Тебя одну страшно оставлять с таким симпатичным молодым человеком.

– Ой, да ладно тебе. – Она поправила прическу. – Пусть с Катей любовь крутит, девушка видная и без особых предрассудков.

– Видел я случайно, как они в беседке целовались: у этого пришельца вообще с тормозами плохо – что думает, то и делает. Ведет себя совсем как американец. Открытый, постоянно улыбается и совсем не соображает, что можно говорить, что нельзя.