Текст книги "Всё исправить (СИ)"

Автор книги: Павел Комарницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

И вновь перед внутренним взором возникло видение – тоненькая фигурка осторожно перепрыгивает через лужу, входит в арку… Алексей, прервав разговор, стремительно направился в спальню, откуда была видна та самая арка. Он подошел к окну как раз в тот момент, когда фигурка выходила из арочного проема. Юлька… Юленька…

– Ты чего, Леша? – непонимающе хлопала глазами Вера Николаевна. – Вспомнил что-то?

– Да так… Не обращайте внимания, теть Вера. Вспомнил, да. О чем мы, то бишь? А, про коммунальные услуги… Не услуги это, теть Вера, ясак. Ну, как во времена монголо-татар брали, просто так.

Звонок в прихожей затренькал часто и нетерпеливо – как обычно, Юля не ограничилась однократным нажатием на кнопку.

– Ну здравствуй… – карие, с теплой золотистой искрой глаза близко-близко. Запах духов, и водопад каштановых волос, в которых так легко утонуть… так хочется утонуть…

– Устала?

– Немножко…

Она змейкой выскользнула из дубленки – несмотря на конец марта, не рисковала покуда одеваться в пальто, бронхит никому не нужен – скинула ботики, прошла на кухню.

– Здрасьте, теть Вера. Дядь Сережа…

– Здравствуй, Юленька, здравствуй.

Рассаживались за столом неторопливо. Вчетвером на кухне было тесновато, но так уж устроен русский человек – в тесноте привычно ему, главное, чтобы не в обиде. Юля принялась расспрашивать гостей, умело гася горькие воспоминания и тягучие паузы, отвлекая и ни словом не упоминая о завтрашнем процессе. Психолог, что скажешь…

– Сороковины скоро, – внезапно сказал Сергей Михайлович. – Где будем?..

Пауза.

– У нас, – вздохнула Юля. – Где же еще? Вот там, в зале, и стол поставим.

Она выставила перед собой ладошку, предупреждая вопросы и возражения.

– Только спасибо не говорите, дядь Сережа. И вы, теть Вера. Спасибо нам не за что. Был бы жив Володька… тогда имело бы смысл.

– А тогда никто ничего и не знал бы, – медленно проговорил Сергей Михайлович. – У меня отец, как помните, на фронт не молоденьким попал, я уже в школу ходил… Рассказывал одну историю. Ехали они, значит, к линии фронта, и уже под Ельней где-то развернули вдруг их, и полным ходом назад. Кто, что, непонятно… Это потом уже поняли, что немцы прорвались, и потому приказ дан, занять оборонительные позиции… Бардак был полный, отец вспоминал, и потому командир артполка ихнего, в нарушение инструкций, приказал погрузить ящики со снарядами прямо на платформы, где орудия закреплены были. Потому как опыт горький уже имелся, когда батареи разворачивали на позициях, а снарядов не подвозили, и встречай немецкие танки голой грудью… или другим местом, как сумеешь. А так, стало быть, можно даже с платформ стрелять, при крайней нужде, зенитки 85-мм расчехлить не особо трудно. А утро уже настает, и вдруг пара «мессеров», откуда ни возьмись. Видимо, были и такие асы, что в темноте взлетали. Ну, шум, моторы воют, стрельба… Они пару раз по составу прошлись из пулеметов, по ним из винтовок да ручных «дегтяревых», да из «максимки» счетверенного, что на тендере паровоза стоял – орудия и расчехлить не успели… В паровозный котел не попали, или не пробило его по касательной, ну и разошлись, недовольные друг другом, как батя говорил… Немцы улетели, в общем, эшелон дальше двинулся и через полчаса прибыл на станцию Сухиничи, где и предписано было занять оборону. А потом, как начали разгружать боеприпасы, отец глядь – а в ящике, на котором он сидел всю дорогу, дыра. И внутри, аккурат между чушками-унитарами, лежит неразорвавшийся маленький такой снарядик, от авиапушки. Щепок наломал, гильзы чуток покорежил и застрял… И все это время не подозревал отец, что на смерти верхом едет…

Помолчали.

– Все так, дядь Сережа, – первой нарушила молчание Юля. – Несвершившееся видеть не дано людям. Как правило.

Она встретилась взглядом с мужем, и Алексей увидел то, что не было досказано вслух. Как правило, люди не верят, что незримая маленькая холодная ящерка, бегающая по спине, может представлять серьезную опасность для большого, очень и очень умного человека, либо ближних его.

Ну так пусть пеняет на себя, раз такой большой и умный.

* * *

– Встать, суд идет!

Народ зашевелился, недружно вставая, и мордастый верзила в клетке тоже грузно поднялся. Сейчас, когда гражданин Чушмо был трезв, его морда приобрела даже некоторое подобие человекообразности. Впрочем, раскаянья в глубоко посаженных свиных глазах искать было бесполезно – на морде этой почти печатными буквами значилось: «сколько дадут?»

Прокурор принялся зачитывать деяния подсудимого, но Алексей не слушал. Для него как раз все было яснее ясного. Зло, оно ведь не ходит по земле само. Его повсюду разносят носители того зла. Вот такие, к примеру, как этот Чушмо… впрочем, их много разновидностей. И каждый несет кому-то горе, поскольку сам чувствовать чужую боль не способен.

– … Свидетель Обдергаева, где вы находились в момент совершения гражданином Чушмо данного преступления?

– На кухне, на кухне я находилася, энтот паразит же у меня уже в тот раз картошку с мясом поел всю! – затараторила бабенка неопределенного возраста, одетая в какой-то нелепый лапсердак с вытянутыми карманами. – И в этот раз собирался никак! Ничего на кухне оставить невозможно! Один вот только и был приличный сусед, и вот… – бабенка сочла уместным разок всхлипнуть, очевидно, в память о приличном соседе. В памяти Чекалова всплыло: «Фосгеном бы их травануть, всех соседушек скопом, такая шелупонь подобралась… Не хочется огорчать родную милицию».

Прокурор и адвокат задавали вопросы, гражданка Обдергаева отвечала. Гладкие казенные обороты речи причудливо перемежались с визгливым неграмотным говором, какой уже непросто встретить в Москве даже в самых грязных норах – все-таки языковая среда великого города нивелирует дремучие диалекты, телевизор все смотрят… Процесс шел своим чередом, судья и помощники, прокурор и адвокат откровенно скучали, отрабатывая свои номера. Вероятно, приговор уже вынесен, подумал Чекалов, сейчас эта тройка удалится на совещание и будет пить чай-кофе под бла-бла-бла на житейские темы, а потом огласит подписанную бумагу… Никому не интересен скот, именуемый гражданином Чушмо А. В., и его дальнейшая судьба. Как, впрочем, неинтересен и потерпевший Белоглазов. В. С., на свою беду столкнувшийся в узком коридоре со скотом, буйным во хмелю… Бытовое убийство, каких море. Скучно, господа…

– … По совокупности преступлений… путем частичного сложения… к двенадцати годам лишения свободы с отбыванием в колонии общего режима… приговор может быть обжалован…

На морде гражданина Чушмо читалось, как на экране – «эх… как неудачно я влип… с ножом да на ментяр, вот и вышло по совокупности… а так бы дали восемь… а там условно-досрочно можно, этак лет через пять… а теперь хрен условно-досрочно выйдешь, больше червонца… все водяра паленая, чего мешают туда эти буржуи…»

– Подсудимый, вам предоставляется последнее слово!

Верзила встал, как школьник, которого учитель застал врасплох.

– Так… а чего говорить-то? Ну, это… не хотел я… Простите…

– Я тебя не прощаю, – хрипло проговорил Сергей Михайлович. – Будь проклят.

Подсудимый неловко повел плечом… ну, папан егоный, ясен пень, чего со старого надо-то…

Народ уже расходился, двое конвоиров выводили осужденного, надев для пущей убедительности «браслеты». На секунду-другую они оказались совсем рядом.

– Я тебя не прощаю, – внятно, раздельно произнес Чекалов. – И сделаю так, чтобы ты понял это.

* * *

Аденин-гуанин-тимин…

Чекалов обессилено откинулся на спинку стула. Нет, это немыслимо… Дальше так нельзя. Тупая «Энигма»… Каменный топор неандертальца, вот что это такое. Теперь уже ясно – у Бога был совсем другой инструмент.

Алексей тяжело поднялся, направляясь на кухню. Налив воды из-под крана, поставил чайник на плиту, чиркнул спичкой… Вот тело его само знает, что нужно хозяину – нервные импульсы бегут к нужным мышцам, те сокращаются… ровно настолько, насколько нужно… и вот уже чайник на плите. Более того, тело и далее осуществит все необходимые операции почти автоматически – достанет банку с «кофейным напитком», отсыплет в турку, зальет кипятком… или заварить сегодня чай? Можно и чай, тогда алгоритм несколько изменится… заварник сполоснуть кипятком, засыпать чаек, залить кипятком опять же… бабу-грелку вязаную сверху взгромоздить… алгоритм изменится, а так ничего больше…

Он судорожно сглотнул, боясь спугнуть ощущение, которое знал очень хорошо. Как будто прогибается под напором ветра незримое стекло, огромное, делящее мир на «непонятно» и «вот же оно, как просто»…

Незримое стекло рухнуло, рассыпаясь на миллионы осколков. Вот же оно… Как просто…

Он устремился в комнату, на ходу отшвырнув некстати подвернувшийся пуфик, схватил авторучку и принялся черкать в тетради. Вот, вот оно… это должно быть так… и никак иначе… все? Да, похоже, все.

Чекалов разглядывал записи, проверяя – не напетлял ли. Да нет, похоже, все верно. Дальше работа для грузчика, как говаривал Володька – составить программу, вылизать, и вот уже трудяга «пентиум» предвосхищает, как именно нужно строить белковые цепочки…

Еще один шаг от обезьяны к Богу.

Чайник на плите засвистел, давая знать хозяину, что дальше процесс заваривания чая-кофе самостоятельно не пойдет, и требуется все-таки хозяйское участие. Возвращаясь на кухню, Чекалов поставил незаслуженно обиженный пуфик на место, и даже погладил – не обижайся, ну бывает, не нарочно я…

Он щедро заварил и чай, и кофе. Во-первых, заслужил, во-вторых, Юля все равно этот суррогат не любит, так что чай ей самое то будет… Ох, блин!

Алексей вновь стремительно вернулся в комнату, цапнул коробку «Имулы». Что за день сегодня такой, все бегом…

– Юля, Юль… Ты где?

– С работы выхожу, – немедленно откликнулась рация, словно жена держала ее в руке, наготове.

– Я встречу на остановке!

– Хорошо.

Торопливо одеваясь, Чекалов помотал головой – совсем заработался, ученый… Завтра же сорок дней справлять по Володе, а дома чай-кофе, в основном. Перекладывать такую ношу, в буквальном смысле нелегкую (это сколько надо закупить провизии!) на плечи родной жены?

Холодная ящерка вдруг пробежала по спине – точь-в-точь как тогда. Да что же это такое?!

Алексей затравленно оглянулся. Нет, шалишь… Больше он не намерен игнорировать неясные сигналы. Кто предупрежден, тот вооружен… вот только о чем?

Взгляд упал на стоявшую в углу прихожей трость, которую Юля звала «военно-конверсионной». Она стояла там уже пару лет, и до последнего времени о ней почти не вспоминалось. На излете существования СССР какому-то технологу или дизайнеру какого-то трубного завода пришла в голову мысль – наладить выпуск товаров народного потребления из подручного материала. Изделие поражало строгой функциональностью – просто кусок трубы из прочной и упругой нержавейки, изогнутый конец которой, одетый в пластиковую оболочку, изображал собой рукоять тросточки. При этом молчаливо подразумевалось, что наш советский инвалид-пенсионер могуч и неутомим, как Геракл, поскольку изделие если и уступало весом средних размеров лому, то совсем немного.

Чекалов усмехнулся. А может, тот дизайнер был вовсе не так глуп. Может быть, он уже предвидел, насколько круто завернет в ближайшем будущем «злобная реальность», и втайне жалел, что не может оснастить свое творение нормальным затвором… Во всяком случае, Алексей приобрел эту трость именно по совокупности боевых качеств – изделие стоило на порядок меньше какой-нибудь новомодной бейсбольной биты, и в то же время позволяло вполне открытое ношение, в отличие от прочего холодного оружия.

– Это я, – нажав кнопку рации, хрипло произнес Алексей. – Юля, ты… ты не выходи пока.

– Не поняла… – удивленным Юлькиным голосом откликнулась «Имула»

– Я тебя у самого входа встречу.

– Проблемы? – голос стал озабоченно-напряженным.

– Ящерка, – просто ответил он. Юлька поймет…

– Хорошо. Жду.

Чекалов решительно подхватил конверсионную трость. Вот так. Кто предупрежден, тот вооружен. Жаль, конечно, что нет затвора… и магазина хотя бы патронов на пять… но все лучше, чем ничего.

На улице дул неровный, порывистый ветер, свистевший в голых ветвях тополей и кленов, и у Алексея вдруг возникло стойкое ощущение дежа вю. Он даже головой помотал. Нет, нет… тогда еще был февраль, снег кругом… а сейчас снега нет, только грязные лужи… что же ты затихла, ящерка-вещунья?

Чекалов вдруг осознал, что идти к остановке кратчайшим путем, через арку соседнего дома, ему вовсе не хочется. Вот не хочется, и все тут. Он повернулся и решительно зашагал в обход.

Всю дорогу Алексей напряженно ждал подвоха, однако ящерка вела себя прилично, по спине не бегала и вообще… Интересно, очень интересно… Значит ли это, что скрытая угроза таилась там, под аркой? И он, прислушавшись к своим ощущениям, элементарно обошел ее стороной? Ладно, рано загадывать…

Юля дисциплинированно ждала его в вестибюле учреждения. Раз было сказано, не выходить, она и не выходит.

– Все нормально? – взгляд напряженно-внимательный.

– Пока да.

– Может, домой?..

– Не… Давай как задумали, по торговым точкам. Ну правда, не сейчас… я дома попытаюсь объяснить.

Жена, покосившись на боевую трость, вздохнула, взяла его под руку.

– Я ничего не чувствую, Лешик. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

Во время шопинга Чекалов все время прислушивался к своим ощущениям, но ящерка себя никак не проявляла – в отличие от трости-лома, кстати, здорово мешавшей переносить полные авоськи. Интересно, очень интересно… А Юля вот в этот раз ничего не ощутила. Значит ли это, что угроза касалась его лично?

И вообще, можно ли уйти от карающего меча судьбы?

При подходе к дому Алексей напрягся до предела, но ничего не почувствовал. Оставалось только предположить, что за время шатания по магазинам источник угрозы, таившейся под аркой либо где-то рядом, исчез. Навсегда? На время? Очень, очень интересно…

Он позволил себе расслабиться лишь тогда, когда железная дверь прихожей с лязгом отсекла их от лестничной площадки.

– Ну здравствуй… – выдохнул он, с наслаждением опуская на пол тяжеленные сумки-пакеты и с еще большим удовольствием отправляя в угол ломообразную тросточку.

Карие, с теплой золотистой искрой глаза близко-близко. Запах духов, и водопад каштановых волос, в которых так легко утонуть… так хочется утонуть…

– Рассказывай, Лешик. Подробно.

* * *

– … Ну вот, примерно, так и живем. Звонарев в «Газпром» подался – утверждает, что через несколько лет там самые хлебные места будут. Элеонора в переводчицы к какому-то иностранцу, тоже неплохо…

За окном багровым пламенем горел закат, пока еще вполне споривший с электрическим освещением в квартире. Гости, два бывших научных сотрудника бывшего НИИ, почтившие память сослуживца, уже воспитанно допивали компот – непременный атрибут поминок. На сороковины пришли, правда, не все из тех, кто был на похоронах, лишь шесть человек выкроили время. Еще побывали соседи по подъезду, алкашья парочка да старый дед, проживавший напротив дверью и оттого счевший долгом посетить… Ну и гражданка Обдергаева, от одного вида которой у Чекалова сводило скулы. К счастью, после третьей полновесной стопки сорокаградусной ее разморило, и гражданка поспешила откланяться. Ладно… Надо терпеть.

Сергей Михайлович сидел за столом, с рассеянным видом, даже не пытаясь изобразить интерес к разговору. Вера Николаевна, та вообще ушла на кухню, помогать хозяйке в хлопотах. Выглядели старики неважно – несмотря на приглашение Чекаловых приехать заранее и ночевать прибыли они лишь рано утром. Как понял Алексей, дядя Сережа не слишком любил оживленное движение, поэтому выехал из деревни аж в два часа ночи. Шесть часов за рулем, по российским ночным дорогам…

И вновь он почувствовал странное раздвоение. Какая-то часть Чекалова поддерживала беседу, передвигала тарелки и прочее, в то время как другая… Нет, непосильная это задача, не потянет одинокий «пентиум» новую программу… назовем ее покуда «Энигма-М»… А если разделить? Да, точно, распараллелить, разбить на блоки… ведь каждый ген в геноме можно просчитывать отдельно, потом лишь провести корреляцию… пожалуй, можно обойтись и без суперкомпьютера…

– Слушай, Стас, а тот… как его… Ананян, что ли… он свалил или по-прежнему помещение арендует?

– Когда я уходил, был вроде, а сейчас не знаю… А что?

– Так, просто вспомнил.

Гости наконец откланялись – поздно, благодарим… да, жаль, очень жаль Владимира Сергеича… эх, какой парень был… До свидания!

– Ушли? – Сергей Николаевич смотрел в окно, где багровый закат уже вытесняли густые синие сумерки. – Ушли… А на годовщину, небось, и вовсе не придет никто?

Он обернул лицо, и глаза у него были совершенно сухие.

– Память человечья, что круги на воде, Леша… Спасибо вам с Юлечкой. Пожалуй, поедем мы. Вот сейчас приберем здесь все, со стола-то, и в путь…

И вновь знакомая ящерка пробежала холодными лапками вдоль позвоночника.

– Неа… Не поедете, – в дверях кухни возникла Юля, полотенце перекинуто через плечо. – Я дверь запру, дядь Сережа, и ключ за лифчиком спрячу. Надо? Я сделаю.

– Ха! Хм… – старик покрутил головой. – Решительно, прямо скажем… Слышь, Верунь? Подождет корова?

– Беспременно подождет, – поддержал супругу Алексей. – Сегодня же кто-то доил ее?

– Ну… соседка…

– Ну вот и еще разок подоит. Дядь Сережа, без обид – ты на себя в зеркало глянь. Вторую ночь без сна да за рулем… Вас с теть Верой хоронить, об нас с Юлькой подумайте, раз о себе нет заботы.

– Ладно, ладно! – Сергей Михайлович поднял руки на манер военнопленного. – Поживем еще, уговорили!

* * *

Тьма вокруг колыхалась, вязкая и в то же время неосязаемая, холодная, как осенний туман. Тьма бормотала невнятными голосами, и нельзя было разобрать ни единого членораздельного слова. Зато смысл вполне можно было понять: «Похоже, ты все еще не угомонился, человечек. Придется помочь. Надо? Я сделаю»

– … Сережа! Сережа! Господи, да что же это… Леша, Юленька!

Горчаков вынырнул из пучины сна, хватая ртом воздух. Юлька уже накидывала халат поверх комбинации – надела-таки, неудобно при гостях, вдруг увидят…

Сергей Михайлович дышал тяжело, глядя в потолок одним осмысленным глазом. Второй был остекленевший, рыбий.

– Лешик, скорую! – Юля извлекала на свет домашнюю аптечку. – Инсульт, похоже…

Все дальнейшее происходило словно какими-то урывками, будто состояло из видеоклипов. Заспанный, усталый голос на том конце провода… «сколько лет… адрес… ваш телефон… ждите, бригада едет…» Юлька, всаживающая в руку старика иглу одноразового шприца… «да скоро ли они?!» Звонок в прихожей, люди в белых халатах, кардиограф, тарелка с обломанными ампулами…

– … Вы кем ему приходитесь? Сын? – врач явно мучился без курева, Чекалов ощущал это кожей.

– Племянник, – не стал вдаваться в подробности Алексей. Ему все равно, доктору, вот сигаретку бы, другое дело…

– А… Ну а вы, бабушка? Жена?

– Жена… – Вера Николаевна всхлипнула.

– Ага…В общем, так. Инсульт, притом обширный. Надо срочно в больницу. Вы с ним поедете? Одевайтесь тогда.

Тетя Вера всхлипнула дважды.

Спустя три минуты потрепанный «рафик», включив мигалку, отъехал от подъезда, увозя в своем чреве пациента и сопровождающую. Алексей стоял и смотрел вслед. Тьма вокруг была холодной, сырой и вязкой. Кругом громоздились угрюмые туши домов, и ни одного горящего окна, надо же… Три часа ночи. Когда Зло властвует над землей безраздельно.

Ему вдруг сделалось так жутко, что и не передать. Ощущение, что во всем этом городе они остались вдвоем. Он и Юля…

Она немедленно прижалась к его боку, зябко кутаясь в наспех накинутое пальто. Почувствовала… Юля, Юлечка…

– Надо было дать теть Вере рацию. От Володи которая осталась… Не сообразила я.

– Позвонит по телефону. Завтра подвезем.

Пауза.

– Трудно будет, Леш.

– М?

– После обширного инсульта, бывает, по полгода лежат. А они здесь не прописаны. Ох, дядя Сережа…

* * *

– Вах, какие люды!

Господин Ананаикьянц прямо-таки излучал восторг, с такой силой, что на секунду Чекалов усомнился – возможно, они близкие родственники?

– Рад видеть, Гарик Ашотович. Как ваш бизнес? Вижу, вижу, фирма процветает…

– Да нэ жалуваемся, никак нэ жалуваемся… Па дэлу?

Глаз алмаз, отметил про себя Алексей, бизнесмен… Нет, так не пойдет. Нельзя с ходу признаваться, вредно для дела.

– Да, зашел тут кое с кем повидаться, бумаги кой-какие забрал вот… – для пущей убедительности Чекалов продемонстрировал кипу бумаг, действительно взятую в уцелевшем покуда общем отделе, с целью использования в качестве обертки при покупках.

– Э, какие такие тэпэр бумаги! – открыто рассмеялся Гарик. – Слюшай, тэпэр одна бумага в цэнэ – зэленая, с партрэтом…

– Тоже верно, – улыбнулся Алексей. – Но, поскольку тех бумажек печатать я пока не могу, приходится заниматься этими. С целью дальнейшей конвертации в зеленые.

– Ха! Думаэшь, выйдэт?

Вот поди ж ты, как устроены восточные люди, внутренне развеселился Чекалов. Сейчас же на «ты» перешел… Принцип «уважения априори» этим людям неведом. Спроси-ка у него сейчас насчет работы, вообще мгновенно Лехой станешь, а он так и останется Гариком Ашотовичем, притом на «вы». И работать придется за копейки, кстати. Нет, так не пойдет.

– Нет, не сейчас. Сейчас время глухое, не подходящее. Сейчас, Гарик, надо переждать, пока пена осядет. Ну не вечно же такой бардак будет длиться.

Он улыбался широко, по-американски.

– А нет, значит, велкам ту Америка делать придется. Или, на худой конец, в Канаду. Там, как оказалось, русские мозги в цене. Но с пустыми руками туда ехать без толку.

– Гм… – вот теперь господин Ананаикьянц взирал на гостя с уважением. – Лублу лудэй, мыслящих на пэрспэктыву, слюшай… Проблэма мало-мало есть, – без перехода изменил он тему беседы. – Парэн, который после тэбя был, савсэм ныкакой спэц, слюшай. Толко коробки картон открыват… коробки я сам могу открыват, зачэм дэнги тратыт! Погнал я его. Слюшай, у тэбя врэмя ест? Займешься, пока в Канаду-Амэрику нэ уехал?

– Гм… – Алексей изобразил задумчивость, перерастающую в неподдельный интерес. – А что? Опять компьютеры?

– Угу.

– Это я могу. Ха, вот не знаешь, где найдешь…

– Потому и спрасыл, – рассмеялся Гарик. – Думаю, сэйчас уйдет, ничэго нэ сказав, другой мэсто искат будэт…

* * *

– … И все-таки жаль, что у тебя нет прав. Машина под окном, а мы на метро тащимся.

Алексей только вздохнул.

– Все равно без доверенности толку-то…

Народ в вагоне стоял плотно, кто-то входил, кто-то выходил. Юля стояла, прижимая к себе пакет с вещами и продуктами – передача для больного – и Чекалов, оберегая жену, изображал собой живую распорку, прочно ухватившись обеими руками за верхний поручень и слегка расставив ноги.

– Следующая станция Кунцевская, – возвестил динамик, и Алексей принялся пробиваться к выходу.

– В самый час пик попали…

– Угу… А еще и на автобусе ехать…

Городская клиническая больница, числившаяся под №071, куда «Скорая» увезла Сергея Михайловича, располагалась на Можайском шоссе, в стороне от станций метро, и ближайшая автобусная остановка находилась в трехстах метрах. Если молодым здоровым людям добираться туда было просто хлопотно, то для Веры Николаевны…

Автобус подкатил, по обыкновению щедро разбрызгав грязь из обширной лужи. Вот интересно, всплыла посторонняя мысль – отчего это на подавляющем большинстве остановок общественного транспорта непременным атрибутом является лужа?

– Теть Вера с утра в больнице, – сообщила Юля, цепляясь за мужа, чтобы не упасть при движении.

– Как дядя Сережа?

– Вот сейчас узнаем. Все же не так плохо, что его в семьдесят первую… Отделение нейрореанимации не везде имеется.

– Остановка Багрицкого! – басом сообщил динамик над дверью.

Покинув наконец транспорт, они зашагали к корпусу, куда поместили Белоглазова-старшего. Юля озабоченно хмурилась, плотно сжав губы. Да уж… Скверно, ох, как скверно все выходит…

– Вы к кому? – молодая, но уже слегка утомленная жизнью дежурная медсестра сидела за столиком, вертя в руках авторучку на манер пропеллера.

– Белоглазов, Сергей Николаевич. Вчера поступил.

– Белоглазов… В реанимации он, молодые люди. Нельзя.

– Там с ним жена, теть Вера, – Чекалов незаметно подсунул под казенного вида журнал – очевидно, регистрации – большую шоколадку, на четверть кило. Как знал, приобрел деликатес.

– Только в бокс не входите, – сестричка смахнула презент в ящик стола. – В коридоре переговорите с вашей тетей. А это вы никак больному?.. – в глазах дежурной протаяла ирония, явно вызванная медицинской безграмотностью посетителей. – Ему сейчас капельницы вместо обеда, завтрака и ужина.

– Да… это больше для теть Веры. Ему разве что сок, если доктор не против будет.

В коридоре было пусто, только где-то невнятно перекликались голоса. Подойдя к двери реанимации, Юля осторожно приоткрыла дверь.

В палате, кроме Белоглазова, находились еще два пациента, и все трое были увешаны трубками капельниц. Возле постели Сергея Николаевича сидела понурая старушка, и у Алексея защемило сердце – за эту ночь и день Володькина мать, казалось, совсем усохла.

– Теть Вера… – негромко позвала Юля.

Вера Николаевна, выйдя в коридор, плотно прикрыла дверь.

– Ну как?..

– Плохо, – у нее задрожали губы. – Врач говорит, шансы пятьдесят на пятьдесят от силы…

Пауза.

– Тут еще один вопрос возник… Леша, с тобой врач поговорить хотел.

– А? Ага… Вы тут побудьте, я сейчас, – Чекалов даже обрадовался где-то в глубине души, что появилось некое дело. Потому как очень уж тяжело было смотреть в глаза тети Веры.

Доктор оказался в кабинете один, черкал что-то в бумагах.

– Разрешите?

– Да-да… Вы ко мне?

– Я по поводу Белоглазова.

– А… ага… Простите, как вас?..

– Чекалов, Алексей Борисович.

– В общем, вот какая картина вырисовывается, Алексей Борисович. Лежать, как вы понимаете, ему придется долго. Очень долго. А прописка у него не московская. Если при советской власти это бы еще как-то, то нынче… в общем, вы меня понимаете, я полагаю. Из клиники его придется выписывать, переводить в районную больницу… или что там у них, в деревне – здравпункт? В общем, это будут просто сильно затянувшиеся похороны, если совсем прямо.

– Понятно… – Алексей пошарил по карманам, выуживая всю наличность. К счастью, ее оказалось не так уж мало. – Доктор, я вас попрошу. Надо как-то решить проблему.

– Хм… – врач с сомнением рассматривал купюры.

– Ну нет у меня долларов. Не заработал пока.

– Ладно… – док тяжело вздохнул. – Но учтите, Алексей Борисович, проблему этим вы не решили. Просто отложили немного.

* * *

Грязь чавкала под ногами. Небо, еще недавно голубовато-белесое, на глазах наливалось мутным багрянцем, в темных прожилках облаков, приобретая отчего-то сходство с сырым мясом. Глаза бы не смотрели на все это…

Настроение было подавленное. Юля, шедшая рядом, попыталась улыбнуться – улыбка вышла бледная, насквозь искусственная. Действительно, нет никаких поводов для улыбок.

Вера Николаевна осталась дежурить у постели мужа, причем, как ни странно, доктор практически не возражал. «Скажем прямо, у нас ночных сиделок катастрофически не хватает. Так что не проблема, лишняя кушетка у стены…»

– Юля, Юль…

– М?

– Я с тем Ананик… черт, фамилия… ну, в общем, с Гариком сегодня переговорил. Человек ему нужен. Компьютерами заниматься. Предпродажная подготовка и все такое…

Ящерка пробежала вдоль хребта, цепляясь холодными лапками, и Чекалов резко встал.

– Юль… ты ничего… не чувствуешь?

Выражение глаз под мохнатыми густыми ресницами в быстро густеющих сумерках увидеть было уже невозможно, но голос выдал тревогу.

– Значит, ты тоже почувствовал… – ни малейших вопросительных интонаций. Просто констатация факта.

Она достала из сумочки газовый пугач, но Алексей покачал головой.

– Погоди… давай постоим…

Темные бетонные ящики громоздились вокруг, таращась одинаковыми светящимися квадратами окон. Впрочем, это только на первый взгляд они одинаковы… Вон те окна, источающие матово-зеленый свет – очевидно, зеленые шторы – были тихи и умиротворенны. И из этих вот лился медово-янтарный свет, спокойный и счастливый. А вон те окна светятся как-то истерично… наверное, хозяйка на грани скандала… А вот это одинокое окно – куб страха и тоски…

И только темный провал арки, под которой им предстояло пройти, смотрел, словно дуло пистолета. Хочется тебе туда идти, гражданин-господин Чекалов? Врешь, совсем даже не хочется тебе туда идти…

– Пойдем-ка, – Алексей решительно направился вдоль стены, шагая по бетонным плитам отмостки. Юля, умничка, не задав ни единого вопроса, молча двинулась следом. Хватит… Один раз не прислушались к мудрой ящерке, и вот результат.

Крюк вышел изрядный, и еще пришлось перебираться через ободранные трубы теплотрассы, проложенной открыто. Но ящерку, видимо, такой маршрут вполне устроил, поскольку бегать по спине она прекратила.

– Нормальные герои всегда идут в обход… – пробормотала Юля, осторожно ступая по вязкой свежеоттаявшей почве.

– Чего?

– Да… просто так… Был такой детский фильм, там пели эту песенку.

– Я вспомнил, – Алексей улыбнулся. – «Айболит-66». Там еще Быков-Бармалей в болоте утоп. Думаешь, мы тоже?..

Жена тихонько засмеялась, и Чекалов почувствовал, как стальные клещи, сжимавшие сердце, ослабили свою хватку.

Железная дверь с лязгом захлопнулась, отсекая их тихий домашний мирок от злобной реальности.

– Ну здравствуй… – он зарылся в ее волосы, вдыхая восхитительный запах.

Губы, от которых невозможно оторваться. И нет ничего больше – все Зло Вселенной осталось там… по другую сторону…

– Погоди, Лешик… Тебе не кажется, что нам неплохо бы наконец разобраться? Я имею в виду неясные ощущения.

– Не сейчас… вот только не сейчас…

* * *

Ночник, как всегда, светил спокойным мягким светом, изгоняя тьму из спальни. Шторы на окне были плотно закрыты, отсекая тьму, скопившуюся снаружи.

Юля лежала на его плече с закрытыми глазами, отдыхая, густые ресницы чуть трепетали. Чекалов чуть улыбнулся. Пусть… Пусть бессильно пялится тьма за окном. Никакая злобная реальность не в состоянии устоять против этого, как против ядерного оружия.

Не удержавшись, он легонько погладил жену по щеке кончиками пальцев. Юля вздохнула, с улыбкой потерлась о его плечо.

– Спасибо, Лешик… Вот ты есть, и мир наполнен смыслом.

Алексей губами коснулся ее лица. Правы глазик… левый… носик…

– Аналогично…

Пауза.

– Знаешь, я сейчас будто подводная лодка, лежащая на грунте. Как не хочется всплывать, ты бы знала…

Она вздохнула, открывая глаза.

– А придется… Давай вернемся к нашим баранам, как говорил Володя. Это я насчет ощущений.

Ее глаза под мохнатыми ресницами смотрят прямо в душу.

– Ты можешь смеяться, Леша. Но мне отчего-то кажется, за нами идет охота. Только охотник тот не обладает разумом, и оттого действует на человеческий взгляд нелогично. Отчего мы и не осознаем, что охота уже началась. Набор роковых случайностей, не более того… Невезуха, черная полоса – да мало ли эпитетов…