Текст книги "Исполнитель (СИ)"

Автор книги: Павел Комарницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Так и не проснувшиеся толком, стражники снова уснули, на этот раз гипнотическим сном.

– Слушать меня. Слушать только меня. Никого не слушать, кроме меня. Любого, кто к вам подойдет, кроме меня, рубите молча и сразу. Всё ясно?

Покончив с перевербовкой охранников у входа, Первей взял у одного короткий меч, факел и направился в караулку, оставив бедолаг в полной темноте. Так лучше – получилась настоящая засада.

«Не спеши. Только не ошибись. Сейчас никак нельзя, слышишь?!»

Вот и караулка. Рыцарь глубоко дышал, сосредотачиваясь, вызывая прилив дрожи…

«Как войдёшь – делай «клей»»

Первей уже бормотал заклинание, открывая низкую, обитую железом дверь. И засов не закрыли… Хотя понятно – ну кого им тут бояться, малолетних «ведьм»?

– Никому не двигаться! Никто не может двинуться!

Обойдя застывшие фигуры, рыцарь проникновенно начал.

– Вы устали. Вы очень устали, у вас такая трудная работа… Ваши веки тяжелеют, ваши глаза закрываются… Спать… Спать… Откройте глаза.

Пройдясь ещё раз между бравыми стражами, таращившими стеклянные глаза, рыцарь приказал:

– Я ваш командир. Слушать только меня. Идите за мной!

«Родная, как я их, а?»

«Прямо как в учебнике»

«Они должны остаться в живых?»

Пауза.

«На твоё усмотрение»

Первей изумился, даже приостановился.

«Не понял…»

«Они пособники палачей, пусть и косвенные, они каждый день смотрят на то, что тут творится, и спят спокойно. Они могут в принципе ещё потолкаться на этой земле, накапливая долги, но если они сойдут с круга сегодня – беды не будет. Их судьбу решаешь ты, вот здесь и сейчас»

Первей грыз губу. Этого ещё не хватало… он не Судья, он только Исполнитель!

«У них есть дети?»

«У троих есть. Кстати, у палача, что сейчас… работает, тоже есть дети. Трое, и папа их очень любит. И часто приносит им разные подарки, вещи, снятые с замученных»

«Понятно»

Первей больше не колебался, входя назад в подвал. Пронзительный девчоночий визг, и опять рыдания, заглушившие неразборчивое бормотание, доносящееся из камеры.

Двое стражников, стоящих на страже закона у двери в преисподнюю, оторопели от неожиданности при виде столь внушительной процессии – впереди высокий помятый незнакомец с бледным решительным лицом, за ним их грозный капитан со стеклянными глазами, далее толпа, едва умещающаяся в узком проходе.

Не тратя ману и время на этих двоих, Первей полоснул мечом по горлу одного и тут же, обратным ходом меча, убил второго. Кивнул стражникам:

– Стоять. Ждать.

Постучал в камеру, решительно и властно. Вновь послышалось чьё-то бормотание, неразборчивое из-за девичьего плача, лязгнул засов, и на пороге возник щуплый человечек с гусиным пером за ухом.

– Чего…

Возможно, человечек хотел спросить, «чего надо?», но рыцарь не дал ему договорить. Молча сунул мечом в мягкий живот, распахнул дверь, обитую железом, во всю ширь, и вошёл в камеру, перешагнув через оседающего секретаря Святой инквизиции.

На цепях посреди квадратного помещения без окон, ярко освещённого четырьмя факелами, в каждом углу, висело беспомощное тоненькое тело, руки и ноги «ведьмы» были растянуты крест-накрест, голова с растрёпанными волосами склонилась вперёд, и волосы закрывали лицо. Рядом стоял долговязый тощий человек в кожаном фартуке и штанах, голый по пояс – рёбра торчали так, что казалось, вот-вот прорвут кожу. На голове палача был напялен красный колпак с прорезями для глаз, впрочем, сейчас завёрнутый вверх, открывая худое бритое лицо с длинным тонким носом.

А вокруг полукругом разместились шестеро в чёрных балахонах с капюшонами. Инквизиторы, борцы со всякой нечистью, спасающие души еретиков, колдунов и ведьм при помощи очистительного костра.

– Кто позволил!.. – повернулся вполоборота один, человек с властным взглядом белёсых глаз, в глубине которых плавала холодная злоба, граничащая с безумием. Первей уже произнёс заклятье «клея», и инквизитор так и замер вполоборота, в напряжённой и неудобной позе.

– Не двигаться! Вы не можете двигаться! Вы не можете говорить!

Не обращая внимания на обездвиженных, рыцарь подошёл к висящей на цепях тощенькой фигурке. На теле девчонки там и сям виднелись кровавые точки от уколов иглой, и вся она дрожала крупной дрожью. Звери… Адские звери…

– Ты можешь двигаться – мягко сказал Первей. Девчонка вздрогнула и подняла голову, расширенными глазами глядя на него, даже забыв про боль. Рыцарь между тем исследовал замки на запястьях и щиколотках «ведьмы». Где-то здесь должен быть ключ… Ага, вот!

Ключ висел на грязной тесёмке, привязанной к фартуку, коим был опоясан палач. Рыцарь сорвал ключ, отпер кандалы на руках и ногах несчастной, придержав её, чтобы девочка не ударилась о пол. Нет, вроде ничего… Да, определённо «ведьма» способна держаться на ногах. Господа инквизиторы только начали свою работу.

– Иди домой – мягко, как мог, сказал Первей – Ты слышишь меня? (девочка закивала часто-часто) Где твоё платье? Ага, вот… Одевайся и иди домой, сейчас я провожу тебя до дверей. Одевайся!

Рыцарь смотрел, как «ведьма» натягивает через голову порванное до пояса на спине платье, путаясь и пошатываясь. Ладно…

«Как быть с этими?»

«Заканчивай с ними, рыцарь»

Заплечных дел мастер прилагал гигантские усилия, чтобы освободиться – тощие мускулы напрягались под потной кожей, как верёвки. Первей усмехнулся – при заклятьи «клей» человек держит себя сам. Одни мышцы тянут вперёд, другие назад, а в целом человек цепенеет в той позе, в которой его застигло заклятье.

– Ваше преосвященство, вы можете говорить, – разрешил Первей. – У вас есть вопросы?

– Кто ты? – обрёл голос главный инквизитор.

Рыцарь смотрел ему в белёсые глаза, где вместо привычной жестокой самоуверенности плавал липкий страх. Паук мечтал поймать жирную муху, а получил в паутину шершня.

– Я Исполнитель. Исполнитель Приговора.

– Как ты смеешь! Я представитель Святого Престола!.. Его Святейшество папа…

Первей улыбнулся.

– Насчёт папы я не имею никаких указаний. Возможно, его Приговор ещё впереди. Но ваше время истекло, господа инквизиторы. Всё, молчи, – главный инквизитор поперхнулся и забулькал невнятно, захрипел, пытаясь что-то добавить. – Вам не позволено выбирать свою смерть. Вы умрёте такой же смертью, на которую обрекаете ваши жертвы – сгорите заживо, и не оставите после себя ни потомства, ни праха, ни имени. Более того. Конечно, судить не мне, но я полагаю, этот ваш круг – последний, и вы навсегда уйдёте в небытие. Аминь.

Рыцарь начал собирать бумаги, разложенные на столе, в кучу. Выглянул за дверь, где неподвижно, как статуи, стояли замороченные стражники.

– Ты, ты, ты и ты. Принесите соломы и дров, да побольше. И факелов, сколько есть. В подвалах есть ещё узники? Капитан!

– Да, – стеклянным голосом произнёс капитан стражи.

– Ведите всех сюда.

«Первей, не делай этого. Не делай, слышишь?»

* * *

Они толпились у входа в камеру пыток, грязные и оборванные женщины, пожилые, средних лет, молодые и совсем девчонки. Человек двадцать. Враги рода человеческого, исчадия ада, подлежащие сожжению живьём во славу Господа и Святой церкви. Некоторые едва стояли на ногах, носящих следы пыток. И все, как один, завороженно смотрели, как их мучители сидят и стоят в неподвижных, напряжённых позах, и стражники, здоровенные откормленные мужики, ещё вчера тащившие их на допрос, тоже стоят неподвижно, со стеклянными глазами.

– Женщины! Я не знаю, в чём ваша вина и есть ли она вообще, но я говорю вам – вы свободны. Эти двуногие твари, присвоившие себе право пытать и казнить от имени Бога, сейчас умрут, той самой лютой смертью, которую они уготовили вам – они сгорят живьём. И эти уроды, бывшие у них в услужении, – рыцарь кивнул на ко всему безразличных стражников, – разделят участь со своими хозяевами. Расскажите всем, что вы видели, и да будет это уроком всем прочим палачам – все они рано или поздно погибнут в муках, и мучения их не прекратятся после смерти. Смотрите!

Первей бросил факел в груду соломы и хвороста, наваленных посреди камеры, вышел и захлопнул железную дверь, задвинув наружный засов.

– Идёмте!

Страшные вопли огласили подземелье, в железо двери ударилось что-то тяжёлое – заклятье «клея» перестало удерживать обречённых. Ещё удары, ещё! Но дверь была прочной.

У входной двери по-прежнему дисциплинированно стояли замороченные стражники. Первей одним взмахом трофейного меча рассёк одному горло, но его товарищ даже не пошевелился. Второй удар покончил и с ним. Замороченный ещё несколько мгновений стоял по стойке «смирно», а затем столбом повалился навзничь. Говорят, знаменитые маги древности могли заставить человека служить и после смерти, но Первей такой силой, конечно, не обладал.

«Ведьмы» молча, гуськом прошмыгнули мимо рыцаря. Когда все вышли, Первей в последний раз оглянулся. Здание быстро наполнялось дымом, ещё минута, и тут нечем будет дышать. Зашвырнув последний факел внутрь здания, он захлопнул входную дверь, постоял, прислушиваясь – внутри уже трещало и шипело, пожар набирал силу.

Освобождённые стояли, не уходили. Первей улыбнулся.

– Вы свободны, женщины. Что вам ещё?

– Как твоё имя, рыцарь? – спросила одна, пожилая измождённая женщина. На тонком, измученном лице, верно, когда-то бывшем очень красивым, в темноте было не разобрать выражения, но голос…

«Не делай этого! Не делай этого!!!»

– Меня зовут Первей, – вновь улыбнулся рыцарь.

«А-а-а!!! Дурак, какой дурак!!!»

– Храни тебя Бог, Первей. Мы все будем за тебя молиться, покуда живы.

– Да уходите же, быстрее! Сейчас тут будет полно народу, и этих мордоворотов с алебардами тоже!

Первей повернулся и зашагал прочь. Прочь, прочь от этого дома, от этого места, уже успевшего буквально пропитаться злом, человеческими муками и отчаянием, как городская свалка запахами гнили. Ух, хорошо! Человек, ни разу не сидевший в тюремном подвале, не может себе представить, что такое вновь очутиться на воле. Трофейные сапоги были великоваты, и ещё жалко было доброго меча – он остался где-то там, в недрах мрачного здания, пожираемого огнём – но настроение Первея было лучше некуда.

«Родная, отзовись»

Молчание.

«Отзовись, пожалуйста»

Молчание. Жалко…

«Зачем? Зачем ты это сделал?»

«Что именно?»

«Зачем ты назвал своё имя? Захотел прославиться? Ты понимаешь, что теперь за тобой устроят облавную охоту?»

«Ну не сердись. Всё равно бы догадались, чья это работа»

«Одно дело догадались, и совсем другое… Ты бросил инквизиции открытый вызов, и теперь у них нет другого выхода, нежели найти тебя и примерно покарать»

«Я всегда любил открытый бой. Пусть попробуют»

«И попробуют. И попробуют! Не думаешь ли ты, что способен пригнуть к ноге всю Римскую церковь?»

«Один – конечно, нет. Но вместе с тобой, моя Родная – кто знает?»

«Господи, какой ты дурень»

«Кто-кто дурень? По-моему, ты богохульствуешь»

Пауза. Долгая, долгая пауза.

«Ладно. Пытаться достучаться до твоего разума – пустая трата времени. Ты нарушил условия Приговора»

Первей помолчал, прислушиваясь к себе.

«А по-моему, ты ошибаешься, Родная»

«Уж мне ли не знать»

«Вот именно. Я хорошо усвоил – если даже немного нарушить условия Приговора, потом чувствуешь себя, будто съел дохлую кошку. Сейчас же ничего такого я не ощущаю»

Пауза.

«Ты прав. Ну разумеется, ты прав. Ну как я не сообразила…»

«Чего не сообразила?»

«Ну конечно. Это было Испытание. Тебе было назначено Испытание, и ты его выдержал. Всё верно. Значит, так тому и быть»

Шелестящий, бесплотный плач.

«Не плач, Родная. Прорвёмся, чего там!»

«Нет, мой милый. Нет, мой родной. Ты выдержал Испытание. Боюсь, предпоследнее»

«А скоро будет и последнее, ты хочешь сказать?»

«Да. И скорее всего, это будет костёр инквизиции. Скоро ты закончишь этот круг, полностью расплатившись со всеми долгами»

Первей молчал, размышляя. Костёр… Не хотелось бы…

«Я больше не отдам меча. Как угодно, но живым я постараюсь не даться, и я надеюсь, ты мне поможешь. А смерть от меча или арбалетной стрелы вовсе не так ужасна. А в следующем круге мы будем вместе»

Пауза.

«Вряд ли. Скорее всего, мы никогда не встретимся, родной мой. И мой Голос больше ты не услышишь»

Сердце Первея сжалось.

«Нет. Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда»

«Да почему?»

«Потому что это было бы несправедливо. Послушай, Родная, мы не первый год вместе. Мы привели в исполнение кучу Приговоров, многие из них были суровы и даже жестоки. Но вспомни – был ли хотя бы один Приговор несправедлив?»

На этом месте разговор рыцаря с его личным Голосом Свыше был грубо прерван, так как Первей буквально наткнулся на тёмную съёжившуюся фигурку.

– Добрый пан… Возьмите меня с собой…

Первей задумчиво рассматривал малолетнюю «ведьму», съеживающуюся всё сильнее.

«Ну что, мой рыцарь? Сказав «А», придётся сказать и «Б». Добрые дела тоже наказуемы, мой милый»

* * *

Первей шёл, выбирая места почище, но это удавалось с трудом. Сзади шлёпала не разбирая дороги «ведьма». Девчонке приходилось трудно – это рыцарь видел во тьме осенней ночи, как рысь, а для обычного человеческого глаза узкие улицы, зажатые каменными домами, казались ущельями мрака, лишёнными каких-либо деталей.

– Держись за мою левую руку, – разрешил рыцарь, и девчонка не заставила просить дважды, вцепившись, как клещ. – Отец, мать есть у тебя?

– Тятя умер, два года уже, – отозвалась девчонка. – И брат пропал бесследно. Мы трое живём… жили… Я, мама и бабушка.

– И где твои мама с бабушкой?

Девчонка помолчала, потом захлюпала носом.

– Маму убили… эти… Когда они пришли, мама варила капустную похлёбку, и она выплеснула её на стражников. А потом схватила головню и ткнула в морду одному… Он её ударил по голове, и мама сразу упала. И умерла. А бабушка умерла от сердца. Она старенькая была, и у неё всё время болело сердце…

Рыцарь молчал, переваривая.

– И у тебя совсем никого из родичей не осталось?

Девчонка помолчала.

– Есть дядя, папин брат, в городе Кракове. Только…

– Что только?

– Он злой. Жадный и злой. Когда тятя умер, он всё у нас забрал, и выгнал нас на улицу.

– Понятно. Ну что же, дядю мы отложим на потом. Сейчас надо выбираться из славного города Львова.

На улице между тем стало намного светлее, огненные блики гуляли по крышам близлежащих домов – мрачное здание святой инквизиции вовсю полыхало, слышались крики. Внезапно часто зазвонил колокол, в окнах домов появились огни свечей.

– Как тебя звать?

– Яна, добрый пан.

– Очень хорошо, Яна. Уходить во время пожара – одно удовольствие.

Рыцарь свернул в закоулок, где в стойле одного доброго пана находился бесценный Гнедко, надёжно укрытый от вражеских глаз. В конце концов меч, даже очень хороший – всего лишь большой ножик, и найти другой всегда возможно. Но вот этот конь… Дороже него у странствующего рыцаря был только его Голос.

* * *

Лес осыпал путников золотом, щедро и без разбора даря его всем – забирайте! Всё одно пропадать! Эх, гулять так гулять!

Первей усмехнулся. Пройдёт всего несколько дней, и все леса в округе прогуляются напрочь, догола.

Сидевшая сзади Яна сильнее прижалась к нему – озябла, хотя на неё и был накинут тёплый суконный плащ, подбитый к тому же мехом, да и одежда на ней была вполне приличная, тёплая и удобная – ни дать ни взять панночка из небогатой шляхты. Вообще, рыцарь хорошо подготовился к зимнему сезону, а всё Голос…

…Они ночевали в каком-то сарае, набитом колким остистым сеном, которое Гнедко время от времени пытался жевать, брезгливо фыркая, но тут же оставлял эту затею. Избаловался на добром овсе да хлебных караваях. «Ведьма» прижалась к Первею спиной в кое-как зашитом платье, поджав босые ноги, стараясь спрятать их под попону, которой они были накрыты.

«Родная, отзовись»

«Да, рыцарь»

«Что делать? Я пока не бесплотен, плюс эта милашка. А в карманах пусто»

Короткий шелестящий смешок.

«Взять деньги»

«Где и как?»

«В городе Люблине живёт один еврей-ростовщик, дающий деньги под залог имущества»

«Какое у меня имущество?»

«А пуговица?»

До Первея наконец дошло, и он рассмеялся в голос.

«Да с тобой и правда нигде не пропадёшь»

* * *

– Слушаю вас, пан рыцарь – еврей был сед и худ, как сушёная вобла. И одет был в какую-то древнюю шубу, сделанную из неизвестного, наверняка давно уже вымершего зверя. На ногах у ростовщика были надеты верёвочные тапки, поверх драных шерстяных чулок. Зачем человеку столько золота, если он ни обуться, ни одеться, ни даже наесться толком не в состоянии?

– Мне сообщили, почтеннейший, что вы даёте под залог?

Еврей пожевал сухими губами.

– Кто сообщил-то, пан рыцарь?

– Земля слухами полниться.

– Бывает, что и даю кому, по своему природному мягкосердечию, что ж… Закон не запрещает, добрый пан.

– Верно, верно. Так дадите?

Ростовщик снова задумчиво пожевал губами.

– Сколько просит пан?

– Пустяк. Пару сотен злотых мне должно пока хватить.

Еврей остро взглянул из-под нависших седых бровей.

– Серьёзная сумма, добрый пан. Хочу напомнить пану, что процентики-то будут тогда немаленькие.

– Да полно, при вашем-то мягкосердечии. Сколько вы хотите?

– Да ведь как обычно… По одному злотому с сотни в день, добрый пан.

– Хорошо, почтенный.

– Каков же будет залог?

Первей сосредоточился, вызывая знакомую волну дрожи. Теперь вроде как холодок… Всё.

– У меня есть нечто весьма для вас ценное. Вот, – и рыцарь выложил на стол крупную медную пуговицу, слегка потёртую и позеленевшую.

Глаза старого ростовщика алчно блеснули.

– Но двести – это много, добрый пан. Сто.

– Двести пятьдесят.

– Сто пятьдесят.

– Триста.

Еврей уже буквально трясся.

– Впрочем, не хотите, как хотите… – Первей протянул руку, но еврей опередил его, жадно схватил вожделённое сокровище.

– Ладно, пан рыцарь, пусть будет по-вашему. Триста так триста. Сейчас принесу деньги…

* * *

– …Мы жили в двухэтажном доме, на втором этаже. А на первом этаже жил дядя, они с женой держали бакалейную лавку.

Огонь горел почти без дыма, чуть потрескивая. Первей поворошил угли, и огонь недовольно зашипел, выбросив язычки пламени.

Сегодня они не стали останавливаться на ночлег в придорожной корчме. Во-первых, хоть сколько-то приличного заведения вблизи не оказалось, а ночевать вдвоём с молоденькой девчонкой в продымлённом сарае с клопами да ещё платить за это деньги… И во-вторых, Голос откровенно предупредил его, что отныне все постоялые дворы, корчмы и харчевни будут для него ловушками, готовыми захлопнуться в любой момент. Правда, тяжёлая и неповоротливая бюрократическая машина инквизиции покуда не набрала ход – пока гонцы с известием о случившемся достигнут Кракова, пока отправят донесение в Рим, пока объявят розыск, назначат награду, то-сё… Но всё это дело нескольких дней, а затем невод начнёт неумолимо сжиматься.

Поэтому сегодня для ночлега рыцарь выбрал какую-то заброшенную хижину невдалеке от торной дороги. Хижина являла собой странное зрелище – добротная крыша, блестевшая свежей соломой, сочеталась с плетёными из лозняка стенами, насквозь продуваемыми ветром, с дырой вместо окна и приставленной без петель грубо отёсанной дощатой дверью. Очевидно, хозяин, надумавший поселиться здесь, не успел обмазать стены глиной, как обычно принято строить в этих местах хаты-мазанки, что-то или кто-то ему помешали. На земляном полу виднелись следы ночёвок разнообразных путников, не отличавшихся порой чистоплотностью – в углу валялись засохшие остатки трапезы, какие-то кости…

Яна оказалась вполне живой и расторопной девчонкой – едва оправившаяся от общения с инквизицией, она тут же приступила к уборке, соорудив из придорожных кустов веник-голик, вымела пол в хижине, и покуда Первей ходил за водой к ближайшему буераку, в котором бил маленький родничок, в очаге уже пылал огонь.

– Ну ты какая молодчина! Надо же, даже хворосту раздобыла на всю ночь. И чистота в доме. Ты настоящая хозяйка!

Девчонка порозовела от похвалы.

– Спасибо, добрый пан. А хворост лежал тут, рядом. Кто-то запас его для ночёвки, да не истратил.

Первей поправил покосившийся колышек-рогульку, водрузил котелок на перекладине над костром.

– При такой хозяйке за ужин я спокоен. Возьми в седельной сумке мешочек с горохом и соль, да, там ещё хлеб остался и кусок копчёного сала. Думаю, на ужин нам хватит.

Яна снова захлопотала возле очага, и рыцарь невольно залюбовался быстрыми, лёгкими движениями девочки. Подумать только, сейчас она уже валялась бы, как изорванная грязная тряпка, в том страшном подвале, ожидая мучительной смерти… И всё это Бог терпит…

«Он терпит многое, но не всё»

«Ты наблюдаешь за мной, Родная? Я думал, ты отдыхаешь»

«Нет, рыцарь. Я с тобой. Я теперь всё время с тобой. Нравится тебе эта девчонка?»

«Хорошая кому-то будет хозяйка. Знаешь, что я думаю? Если бы даже за все эти годы, что мы с тобой… мне удалось только одно это дело – всё было не зря»

«Да, рыцарь. Всё было не зря. Все эти годы»

– Мой господин, ужин сейчас будет готов. У вас есть приправы какие-нибудь?

– Яна, всё, что найдёшь в сумках, твоё. Хозяйничай, не стесняясь.

* * *

– А кем был твой отец?

– Он был замочник, шлоссер, как говорили немцы. Отец делал очень хорошие замки, и ещё сундучки и шкатулки, и дядя их продавал.

Яна замолчала, погрузившись в воспоминания. Рыцарь не мешал ей – у него хватало своих дум.

– Тятенька был добрый. Он очень любил нас с мамой, и к бабушке относился с уважением. А потом у него сильно заболел живот, поднялся жар, и он умер. А дядя…

Девчонка сглотнула.

– Дядя выправил себе какие-то бумаги, по которым весь дом якобы принадлежал ему. А нас выгнал. Сказал, нахлебников ему не надобно.

Первей раскатывал войлочную кошму, которую всегда возил на седле, на случай такой вот ночёвки. Хорошая кошма, можно спать прямо на голой земле, только вот беда – узенькая, рассчитана на одного.

– Ладно. Давай спать, пани Яна. Извини, в тесноте, да не в обиде, как говорят московиты.

Огонь в очаге понемногу угасал, но света было ещё вполне достаточно, чтобы разглядеть, как внезапно покраснела девчонка, словно маков цвет.

– Да, добрый пан.

– Ты можешь звать меня по имени – Первей.

– Хорошо… пан Первей.

Решение, давно уже зревшее в голове у рыцаря, окончательно прояснилось.

«Родная, отзовись»

«Да, рыцарь»

«Мне необходимо наведаться в город Краков. Мне будет позволено?»

Пауза.

«На твоё усмотрение»

«Я хотел бы… восстановить в правах эту девчонку. Восстановить справедливость»

Бесплотный шелестящий вздох.

«Тебе не удастся восстановить право на наследство этой девчонки. Поверь, я знаю, что говорю. И тебе не под силу восстановить справедливость. Всё, что ты можешь сделать – покарать. Тебе будет позволено. Хочешь ли ты этого?»

Теперь рыцарь задумался, задумался надолго. Покарать… Какой смысл карать, если нельзя восстановить справедливость?

– Яна, мы едем в Краков. Мы всё-таки попытаемся восстановить справедливость.

* * *

Огонь угас окончательно, и тёмно-багровые угли не только не давали света, но казалось, собирали вокруг себя мрак. Девчонка уже уснула, тесно прижавшись спиной к Первею, дыша тихо-тихо. Самому рыцарю сон не шёл. Первей думал.

«Родная, отзовись, пожалуйста»

«Я слушаю тебя»

«Ты же такая умная, ты у меня самая умная. Что мне делать? Девчонку надо как можно скорее пристроить в хорошее, спокойное место. Я же не могу таскать её за собой»

Яна, замычав во сне, вдруг нашарила его руку и засунула себе за пазуху, тесно прижав к груди. Первей замер, боясь пошевелиться. Под его рукой билось живое сердце, и было тепло и щекотно.

Короткий бесплотный смешок.

«Через два-три года она будет красивой девушкой… красивой, весёлой, умной. Плюс отличной хозяйкой. Ты напрасно отказываешься»

«Вот не думал, что Голос Свыше заделается свахой»

«Выслушай, что я тебе скажу. Выслушай внимательно и очень хорошо подумай. Я чувствую, что наша с тобой служба подходит к концу. Возможно… во всяком случае я очень хочу этого и надеюсь – возможно, ты избежишь костра, сумев покрыть свои долги другим способом. А до конца этого круга тебе ещё долго. Что же, тебе оставаться бобылём?»

Пауза.

«А ты?»

«А я начну новый круг»

Бесплотный смешок.

«Возможно, котёнок, который однажды прибежит на порог твоего дома, и буду я. Я буду спать на тёплой печке, и ты будешь из своих рук кормить меня печёнкой. А потом я принесу котят»

«Я не желаю тебя слушать»

«Не будь…»

«Я не желаю тебя слушать»

– … Господин, мой господин – Первей открыл глаза, и увидел над собой лицо Яны с невероятно расширенными зрачками – Вам плохо? Вы кричали очень страшно…

Рыцарь криво улыбнулся, погладил её по щеке.

– Спи, малышка. Ты права. Мне было плохо.

* * *

Гнедко недовольно всхрапывал, возмущенный двойной ношей, но по-прежнему шёл своим изумительным скользящим шагом. Яна вполне освоилась в седле, и Первей уже не подумывал, как в первый день – а не привязать ли девочку к поясу, чтоб не свалилась ненароком?

«Рыцарь, внимание»

«Да, моя Родная»

«Впереди сторожевой отряд, и у них твои приметы»

«Зашевелились наконец…»

«Не отвлекайся. Ты помнишь, как делать «раззяву»?»

Первей хмыкнул. «Раззява» – отличное заклятье. Люди, попавшие под его действие, вполне могут не узнать свою матушку, пока она не схватит их за рукав. Да, если пустить в ход «раззяву», никакие приметы стражникам не помогут. Только вот уж больно капризное заклятье, требует особой сосредоточенности и времени…

«А может быть, «клей»?»

Про «великую битву» рыцарь даже не вспомнил. Эти люди – не разбойники, и он тоже. Никакого Приговора на них нет, и убивать, даже калечить их без нужды он не вправе.

«Если применить «клей», ты оторвёшься от них сейчас, но уже завтра тебе не уйти, вся округа будет кишеть охотниками за твоей головой. И девочка уж тут совершенно не виновата»

«Я попробую»

«Надо не пробовать, надо сделать»

Первей привычно напрягся, вызывая прилив дрожи… Нет, так не пойдёт. Мерное покачивание делало невозможной необходимую глубину сосредоточения. Не получается с коня!

– Погоди-ка, Яна…

Гнедко встал. Рыцарь соскочил с коня, отошёл в сторонку и сел по-турецки. Так, теперь должно всё получиться…

Он успел вовремя. Едва рыцарь закончил подготовку, конный разъезд выкатился из рощицы шагах в двухстах, и целеустремлённо порысил к путникам. Первей почувствовал прилив дрожи, затем знакомый как бы холодок… Всё.

– Эй, почтенный пан, куда путь держим? – окликнул его старший страж.

Первей встал, поправил пояс, подтянул сапоги. Двенадцать стражников, и у всех взведённые арбалеты на луке седла. Понятно…

– Мы направляемся в Краков, уважаемые паны. Не скажет ли пан страж, кого вы ищете?

Стражник окинул взглядом рыцаря, перевёл его на девочку, сидящую верхом на Гнедке.

– Мы ищем опасного колдуна, высокий, одет рыцарем, возможно, на гнедом коне.

Первей сочувственно поцокал языком.

– Да, от этих колдунов людям житья нету. А что он такое натворил?

Страж, похоже, размышлял, стоит ли беседовать с прохожим. Снизошёл.

– Да этот колдун наделал шороху во Львове. Спалил живьём выездную сессию суда Святой инквизиции, да ещё выпустил на волю всех ведьм.

Первей разинул рот, хлопнул себя по бёдрам, выразив тем самым крайнее изумление.

– Колдун спалил саму инквизицию?! Не может быть!

– Точно спалил, не сомневайся. Из-за него нашему брату теперь ни сна, ни отдыха. Говорят, он и ведьм выпустил, чтобы от себя погоню отвлечь. Некоторых ведьм, правда, уже поймали, но сколько их было, никто не знает – бумаги-то сгорели все. Так что теперь инквизиторы там ловят баб и девок, как мужики карасей в пруду, частым бреднем. Чуть что – ведьма.

Первей стиснул зубы. Вот как…

«А ты как думал? Ты устроил демонстрацию силы, которой на самом деле не обладаешь. Теперь инквизиторы демонстрируют в ответ свою мощь, которая вполне реальна. А страдают, как обычно, невинные. Если бы ты сжёг их в точности, как я тебе сказала, всё сошло бы за пожар, и освобождённых тобой ведьм никто не искал бы»

«Если я нарушил Приговор, почему ничего не почувствовал?»

Пауза.

«Не знаю. Не мне судить»

– А что с колдуном?

– А за голову колдуна этого положена награда – полста злотых. Причём брать живым необязательно, во как.

– Понятно, панове. Для того и арбалеты?

Страж хохотнул.

– Само собой. Кому охота рисковать понапрасну? Чуть найдём – стрелу в бок, и все дела. Небось не успеет наколдовать-то, покуда стрела летит. Да вы с дочкой не видали ли такого по дороге?

– Ну откуда. Высокий, одет как странствующий рыцарь, да на гнедом коне… Нет, точно не видели.

Когда стража скрылась из виду, Первей вздохнул и повернулся к Яне, по-прежнему неподвижно сидевшей на вконец присмиревшем отчего-то Гнедке.

– Ну, малышка… Эй, эй!

Он едва успел подхватить падающее тело, опустил на землю.

«Родная, что с ней?»

«Ничего страшного, обычный обморок. Девчонка ещё не оправилась от камеры пыток, а тут… Сколько можно? Скажи спасибо, что она не грохнулась во время твоей беседы со стражей. Любое заклятье имеет предел прочности. У тебя была бы масса проблем»

Девочка судорожно вздохнула, открыла глаза во всю ширь. Первей ласково улыбнулся ей, и она вдруг судорожно обвила его за шею своими руками.

– Живой… Добрый пан, господин мой, вы живы…

«Похоже, одна проблема у тебя таки есть»

«Похоже»

* * *

– … И запомни: со двора ни шагу. Вообще из дому ни ногой, ясно? – девчонка закивала часто-часто – Хозяйка тебя покормит, я договорился. Я схожу в город и вернусь, возможно, завтра.

Яна смотрела на него, как на святого духа, готового вот-вот исчезнуть.

– Ну, не робей тут. Я пошёл, – ободряюще улыбнулся Первей.

Он уже начал поворачиваться, как девчонка кинулась к нему, прилипла.

– Нет!!!

Рыцарь чувствовал, как её колотит крупная дрожь. Этого ещё не хватало…

– Добрый пан… Не надо…

– Ну что такое?

– Не надо… Ты уйдёшь и не вернёшься. Я не хочу так, не хочу!!!

«Родная, отзовись…»

«Я слышу»

«И что делать?»

Короткий смешок.

«На твоё усмотрение, рыцарь. Можешь на ней жениться»

Да уж. Даже самая умная баба – всё равно баба, и не более того. И даже если от неё остался один только Голос.

– Она заведёт вас… Она вас утащит за собой…

– Кто?

– Ваша мёртвая жена. Не отпирайтесь, мой господин, вы же каждую ночь разговариваете с ней во сне! Она вас ведёт к смерти, она же призрак, она же…

– А ну прекрати! – Первей встряхнул Яну за плечи. – Что за истерика? Я схожу по одному делу и вернусь. Не могу же я сидеть возле твоей юбки!

Девочка постепенно успокаивалась, дрожь утихала, сменяясь всхлипами.

– Она вас погубит. Я знаю, я дура, я… Только она вас погубит, если вы будете её слушать, вот увидите. Лучше бросьте меня в придорожной канаве, лучше продайте меня татарам или туркам, только не слушайте её! Не надо…

Первей ласково погладил её по голове.

– Не бойся. Я вернусь, вот увидишь.

Он оторвал наконец от себя зарёванную Яну, повернулся и вышел, кожей ощущая отчаянный взгляд вдогонку. Тяжёлая сцена…