Текст книги "Исполнитель (СИ)"

Автор книги: Павел Комарницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Ту же процедуру проделали и с Кочаном – здоровенным парнем, чья нечёсаная кудлатая башка и впрямь очень напоминала крупный кочан капусты. Дождавшись, пока стоны затихнут, Первей повернулся к двоим помощникам, они же осуждённые по Приговору.

– Пан Тыклинский, вы прочли свиток?

– Да, – механически ответил молодой человек.

– Всё верно написано?

– Верно, – так же безразлично откликнулся тот.

– Значит, так. Пан Тыклинский, единственный и последний потомок своего рода, отныне ты не властен над собой, и изменить свою судьбу даже путём самоубийства тебе не позволено. Тебе сохраняется разум, зрение и слух, а также осязание. Но отныне ты будешь нем и недвижен, долго, очень долго, вплоть до того времени, пока твой Приговор не будет изменён и тебе будет позволено наконец умереть. Аминь!

Ясновельможный пан рухнул столбом, и стеклянные глаза разом ожили, выразив последовательно удивление, затем ярость, потом ужас, и наконец отчаяние.

– Теперь ты.

– Смилуйтесь, добрый пан! – корчмарь упал на колени. – Не убивайте!

– Я не убью тебя, Гонза, – рыцарь поморщился, – твоя смерть будет несколько позже и куда страшнее. Вспомни, как часто твой пан Тыклинский резвился здесь с девочками? Отвечай!

– Я… я… Часто, добрый пан. Почитай, каждую неделю, а летом и чаще.

– Как это происходило?

Корчмарь облизал пересохшие губы.

– Ясновельможный пан… он… ему приводили каждый раз новую девку, и чтобы непременно невинную, он специально посылал своих… Только в последнее время ладные девки-то кончились, добрый пан, вот они и начали тягать сюда соплюх разных, сперва лет по тринадцать-четырнадцать, а потом и меньше…

– Он сам резвился, один, или со своими волками?

– Сперва сам, а как натешится, отдавал ребятам своим, те по очереди…

– А потом?

Корчмарь опасливо косился на рыцаря.

– А они оставляли девок-то в сарае, прямо где, значит… А мне пан велел их домой спроваживать.

– И ты?..

– Ну, я и отвозил их на волокуше по домам, значит, по-христиански… Они после всего сами-то идти не могли, значит…

Корчмарь съёжился под взглядом Первея.

– Всё верно. Только ты забыл одну маленькую подробность – перед тем, как по-христиански отправить несчастных домой, ты сам пользовался ими. Так?

– Поклёп… Я аккуратно… Они ведь всё одно ничего не чуяли уже… смилуйтесь, благородный пан!

Первей помолчал, сдерживаясь.

– Твоё счастье, что я не могу изменить Приговор. Ладно. Корчмарь Гонза, колдун и отравитель, ты только что отравил девять человек, включая своего господина. Шестеро из них умерли, двоих ты замучил огнём, использовав в своих колдовских обрядах, а твой господин напрочь разбит параличом, что хуже смерти. Тебе предоставляется право умереть по твоему выбору – повеситься, скажем – но я уверен, что ты им не воспользуешься. Ты будешь сидеть в своей вонючей норе и ждать, когда за тобой явится Святая инквизиция. И подыхать от страха.

Первей вышел из кухни, уже наполнившейся тошнотворной вонью горелого мяса – душегубы явно пережарились.

– Скажу ещё от себя. Я рад, что мне не приходится кончать тебя лично. Слишком уж много в тебе слизи, корчмарь Гонза.

Послышался шум, дверь снова отворилась с треском, привычно распахнутая ударом ноги, и в корчму ввалились четверо посланников ясновельможного пана, втолкнув перед собой добычу – девчонку лет тринадцати в разодранном платье, со связанными сзади руками.

– Нашли-таки, ясновельможный пан, с сиськами!..

Они остановились, как вкопанные, ошеломлённо озирая картину бескровного побоища. Рыцарь привычно сосредоточился, вызывая в себе ощущение дрожи, сменяющееся как будто лёгким холодком… Сейчас будет фокус…

Четверо дюжих головорезов с рёвом ринулись на него, позабыв о девчонке. Да, фокус не удался, ибо факир – недоучка, подумал мельком Первей. Эх, предупреждал же меня Голос – этот приём очень труден, учись, учись…

Однако раздумья следовало отложить на потом. Первей цапнул черен меча, притороченного за спиной, одним махом выдернул его из ножен. Вовремя – в живот ему уже метил прямой широкий клинок.

В своё время Первей неплохо умел махать мечом, презирая кривые татарские сабли – оружие слабаков и недоучек, а также турок, разбойников и татар, неспособных освоить настоящее благородное оружие, длинный обоюдоострый прямой меч. Но его противник, похоже, не был недоучкой, и уж точно не был слабаком – удары ложились один на другой, сильные и неожиданные, так что Первею никак не удавалось перейти в решительное наступление. А оборона сейчас была смерти подобна – трое товарищей меченосца уже прыгали по столам, как козы, обходя Первея с боков и грозя зайти в тыл.

Не прекращая боя, Первей старался сосредоточиться, и ему-таки удалось – его противник с мечом споткнулся на ровном месте, разом напоровшись на меч рыцаря, только хрустнула грудинная кость. «Натянутая верёвка» – фокус уже совсем несложный.

Не давая противнику опомниться, Первей ринулся в атаку на крайнего справа, безошибочно угадав в нём слабейшее звено. Обоюдоострый, длинный русский меч в умелых руках куда эффективнее короткой кривой сабли, и через пару ударов эта самая сабля уже летела, кувыркаясь, вместе с отрубленной у запястья рукой. Ещё одному врагу рыцарь просто полоснул по колену в подкате: боец без ноги ли, без руки – уже не боец.

Последнего малого Первей добивал уже не торопясь – и сабля дрянь, и боец тоже не ахти. Выбив саблю из вражьей руки, рыцарь отправил его в лучший мир прямым ударом в горло.

Чуть отдышавшись, Первей подошёл к двоим поверженным, ещё подававшим признаки жизни. Парень с отрубленной ногой уже был в беспамятстве – видно, потерял много крови. Первей заколол его, как свинью, одним ударом. Другой, с отрубленной кистью, зажимал запястье уцелевшей рукой, тяжело и часто дыша. Рыцарь посмотрел в его глаза, расширенные смертным ужасом, отрицательно покачал головой, взмахнул мечом – голова покатилась по полу.

«Сзади!!!» – шелестящий бесплотный крик в голове заставил Первея резко отпрыгнуть, разворачиваясь в прыжке. Вовремя – мимо просвистела тяжёлая лопата-заступ. Надо же, кто бы мог подумать – слизень показал зубы!

Первей одним ударом мечом плашмя оглушил корчмаря, решившего в последний момент взяться за оружие. Н-да, вот так оно в жизни и бывает: отважный рыцарь, умелый и опытный боец, владеющий к тому же магией, да что там – не кто иной, как великий Исполнитель Предначертанного Свыше, и вдруг гибнет от удара грязной лопаты по голове…

Рыцарь подошёл к дрожащей девчонке, скорчившейся на полу. Нащупал путы, стягивающие тонкие детские руки, разрезал.

– Как тебя зовут, малышка?

Девочка дрожала, глядя на Первея огромными тёмными глазами.

– Крыся…

– Вот что, Крыся. Этот человек – ты его знаешь? (девочка часто закивала) – да, этот человек, Крыся, отравил всех этих панов, а двоих зажарил живьём на вертеле (девочка зажала рот ладонью). Он злобный колдун, околдовавший своего господина, заставлявший его приводить ему девственниц и творить прочие грязные вещи. Всё поняла? (девочка снова часто закивала) Вот так и говори, когда тебя будут спрашивать. А сейчас иди домой, и не бойся – никто тебя не тронет. Иди.

Когда девочка убежала, Первей вернулся к лежащему без движения корчмарю. Постоял, потом взял кружку с вином, стоявшую на столе, и вылил на лицо лежащего. Корчмарь закашлялся, завозился и открыл глаза.

– Я тебе что сказал? Я велел тебе сидеть и ждать, когда за тобой придут и отправят на костёр. А ты чем занимаешься?

* * *

На сей раз Гнедко шёл не так гладко, как обычно, и Первей был даже рад этому: уже вторая ночь без сна, того и гляди опять рухнешь с коня да ещё сломаешь себе чего-нибудь… Нет, так не пойдёт. Надо найти укромное место и выспаться хорошенько, вот что. Лучше всего какой-нибудь стожок на поляне… Да, лето на исходе, стожок можно найти, хотя…

Стожок был тут как тут, вынырнув чуть ли не под носом Гнедка. Первей уже не помнил, когда получал от жизни радость, но сейчас он самым натуральным образом обрадовался. Сон… Как хорошо…

Конь одобрительно зафыркал: наконец-то хозяин взялся за ум – вместо того, чтобы скакать куда глаза глядят, выбрал приличное место для отдыха. И сено такое душистое, свежее. Нет, иногда и у людей случаются просветления в голове.

Рыцарь растянулся на большой охапке сена, подстелив под себя сложенную вдвое попону. Над головой плыли курчавые летние облака, где-то в вышине звенели жаворонки. Давно забытое чувство покоя вдруг наполнило Первея до краёв. Что это?

«Родная, отзовись»

«Да, рыцарь»

Первей усмехнулся.

«Давно хочу спросить… Ну какой я рыцарь? Самозванец, нет, хуже – палач…»

«Ты рыцарь. Ты караешь зло, неужели не ясно? Палач же терзает любого, на кого укажет хозяин, и гораздо чаще невиновных»

Рыцарь помолчал.

«Какая ты умная, слушай»

Короткий смешок.

«Да, мой ум при мне. Должно же что-то остаться бывшей женщине, если всё остальное исчезло. Спасибо тебе, Первей. Спасибо, родной мой»

Первей вздрогнул. Никогда раньше Голос ничего подобного…

«Что случилось?»

«Случилось. Я больше не страдаю от жажды»

«Когда… Когда это произошло?»

Пауза.

«Когда я крикнула: «Сзади!»»

«Кстати, тебе спасибо. Если бы не ты, я сейчас валялся бы среди этих олухов»

Бесплотный шелестящий вздох.

«И этот круг был бы тобой закончен, с изрядным долгом. Нет, мой родной. Я постараюсь, чтобы твой долг был погашен, прежде чем ты сойдёшь с круга»

«Какая ты заботливая. Слушай, я так рад, что тебя больше не мучает жажда…»

«Я снова говорю тебе спасибо»

«Слушай, и у меня тут такие дела… В общем, мне сейчас хорошо. Хорошо, понимаешь? Я уже забыл, когда мне было хорошо – всегда только плохо или ещё хуже. Что это значит, по-твоему?»

«Это значит, изрядная часть твоего и моего долга погашена, и нам смягчили режим»

Первей счастливо улыбнулся.

«Здорово. Слушай, знаешь, о чём я мечтаю?»

Пауза.

«Опять мечтаешь? О чём?»

«Однажды настанет день, когда мы отработаем наши долги. И тогда… Я всегда мечтал об умной жене. Замуж за меня пойдёшь?»

Пауза.

«Ну ты совсем дурак»

«Возможно. Но при такой умной жене мужу умным быть и не обязательно. Я буду слушать твой Голос, и всё будет на мази. И ещё я хочу глядеть в твои огромные чёрные очи, любоваться чёрной косой, толстой, как корабельный канат, и чтобы бесстыжие груди вздымались в моих ладонях…»

Пауза. Долгая, долгая пауза.

«Не мучай меня, рыцарь. Скорее всего, в следующем круге глаза у меня будут красные, а позади будет волочиться длинный голый хвост. Ну или в лучшем случае пушистый, и у меня будут острые зубы и когти»

«Я с детства любил кошек, правда, правда. И всегда мечтал быть котом в хорошей дружной семье, у доброй хозяйки. Красота! Мы будем есть сметану и жирных мышей, и вместе спать на тёплой печке. А потом ты принесёшь котят…»

Шелестящий бесплотный смех, не затихающий долго-долго.

«Нет, ты совершенно невозможен. Давай, спи уже! Между прочим, тебя скоро ждёт следующая работа. Через неделю ты должен быть в Штетине»

«Где?!»

«В Штетине. Вещь, нужная тебе для работы, находится там»

Первей покрутил головой.

«Как легко, делов-то – через всю Польшу да немецкую границу…»

«И тем не менее, это придётся сделать»

* * *

Эта корчма носила гордое название «Железный сапог», и, строго говоря, была уже не корчмой, а таверной – именно так называли подобные заведения в этих местах. Впрочем, рыцарь не увидел никакой разницы с корчмами по ту сторону границы – ну разве что вывеску украшал настоящий рыцарский железный сапог, вероятно, доставшийся хозяину по случаю во времена Грюнвальда.

«…Денег тебе потребуется довольно много, а запасы истаяли. В самом Штетине этого делать нельзя, слишком явно. Так что сиди и жди»

«Да я разве против? Особенно если тут нет клопов»

Короткий смешок.

«Клопы, разумеется, тут есть, но не очень голодные и вообще воспитанные, как и положено в добропорядочных немецких заведениях. Кусают только ночью, днём со стен на голову не прыгают. Днём тут кусают блохи»

«Что значит порядок. Каждой твари своё время и место. Уважаю»

– Пива для начала, герр рыцарь? – хозяин излучал неподдельное радушие тремя подбородками и обширным животом. – Или сразу ужин?

– Пива для начала и сразу ужин, – улыбнулся Первей. – Но первым делом овса моему коню.

– Будет сделано, герр рыцарь!

Гнедко встретил хозяина нетерпеливым фырканьем – сколько можно ждать, я проголодался! Отослав слугу, Первей лично напоил коня из бадьи, засыпал в торбу овса. По уму, коня после целого дня пути следовало бы почистить, однако Первей не доверял своего друга кому попало, чистка же коня самолично на глазах у постояльцев привлечёт ненужное внимание. Это в русских и польских землях витязю считалось не зазорным лично обиходить боевого коня, в немецких владениях благородные рыцари считали неприличным любой ручной труд. Конечно, по нынешним суровым временам не каждый странствующий рыцарь может позволить себе таскать повсюду слугу-оруженосца, однако чистить коня самому, это слишком…

Когда Первей вернулся в таверну, там уже было достаточно много народа. Усевшись в углу за свободный столик, рыцарь поднял руку, и хозяин немедленно заспешил к нему от стойки, держа на подносе высокую кружку с шапкой пены.

– Что именно желает герр рыцарь на ужин?

– Мяса, и лучше жареного, – улыбнулся Первей. – Только не гусятины! Зелень и прочее к мясу на ваш выбор.

Поглощая ужин, рыцарь прислушивался к разговорам – обычным разговорам в корчме, или таверне, стоящей у большой дороги.

– … Цены на всё упали, что овёс, что ячмень. Ганза держит торговлю мёртво – не хочешь отдавать за их цену, ступай с Богом. Ей-ей, сплошное разорение бауэрам грядёт…

– … Я тебе говорю, поляки и мазовы такие же еретики, что и русы, только прикидываются добрыми христианами. Любой славянин по сути своей язычник, и потому Господь наш не признаёт законными любые клятвы и обязательства в отношении сих народов…

– … Не видал ты этих аркебуз, оттого такой храбрый. Из такой вот штуковины можно сразить рыцаря в самых прочных латах за двести шагов, и ты даже не увидишь лица этой твари…

– …Второй месяц не разгибаясь вкалывают парни, и сам епископ отпустил им грех работы в воскресные дни. Ты бы видел, какие бомбарды сработали для фон Штольверта – по сто фунтов каменные ядра мечут…

Да, подумал рыцарь, допивая пиво мелкими глотками, с этим народом у братьев славян будет масса хлопот.

Во дворе послышался конский топот, лязг железа. Дверь распахнулась, и в заведение вошёл невысокий бритоголовый монах в сопровождении двух здоровенных парней, также одетых в короткие дорожные рясы. Монах выглядел вполне мирно, зато на груди парней в разрезе скромного одеяния ясно и недвусмысленно поблескивала броня. Торговец индульгенциями – явление обыденное на дорогах Европы, подлежащей руке Римского Папы…

«Ну вот и деньги твои приехали, герр рыцарь»

«Как, прямо здесь?! Отнять деньги у смиренных слуг Господа – тяжкий грех, и масса хлопот в придачу»

«Отнять – как грубо… Этот торговец святостью подвержен одной крайне пагубной страсти – страсти к игре. Сейчас они выпьют, закусят и сядут играть в домино. Однако их трое, нужен четвёртый, а никто, кроме тебя, не умеет…»

«Я тоже не умею, если разобраться»

«Неважно. Играть стану я, ты будешь просто класть кости»

* * *

– О! Герр рыцарь умеет играть в домино?

– Немного, святой отец.

– Похвально, весьма похвально… По одному талеру для начала?

– Можно.

Торговец индульгенциями явно обрадовался – играть втроём, да ещё на пустой интерес, это ж совсем не то. И потом, герр рыцарь сам желает пожертвовать толику своих средств смиренным слугам Господа, грешно отказать…

Первей с затаённой усмешкой наблюдал, как перемигиваются смиренные божьи слуги, разглядывая свои кости. Бритоголовый с соратниками были уверены в успехе – трое опытных игроков против одного!

– Ну, начнём, помолясь… – монах перекрестился и со стуком положил первую кость. Соратник немедленно присовокупил свою, ход перешёл к Первею.

«Родная?»

«Два-три»

Игра покатилась по кругу. Сухо щёлкали костяшки, фигура на столе росла. К игрокам мало-помалу подтягивались зеваки – всё какое-никакое развлечение.

– Игра! – бритый растопырил пустые ладони, демонстрируя отсутствие фишек. Сгрёб с блюда серебряные монеты. – Ну что, ещё по одной?

– Нет, по две! – изобразил нарождающийся азарт рыцарь, мешая костяшки.

Снова защёлкали фишки по столу, выстраиваясь в изогнутую фигуру. Первей клал свои почти не глядя, руководствуясь указаниями Голоса, украдкой наблюдая за противниками.

– Игра! – на этот раз пальцы растопырил охранник слева, здоровенный монах в броне.

– Так… – Первей закусил губу. – По четыре!

Теперь уже вся таверна сгрудилась вокруг игроков.

– Игра!

Горка серебра на блюде росла и росла. Зеваки начали перемигиваться – вот сейчас герр рыцарь проиграет коня и меч, потом штаны…

– Игра! – Первей с сухим треском впечатал последнюю фишку и раскрыл ладони. – Играем ещё?

– Конечно! – в глазах бритого появился нездоровый блеск неконтролируемого азарта.

«Бери!» – шелестит в голове бесплотно.

Ещё никогда рыцарь не был настолько исполнителен, как теперь. Его пальцы находили нужные костяшки в россыпи безошибочно, даже без слов. Как и почему? Откуда ему знать… Он Исполнитель.

– Игра! – Первей потянулся к блюду с серебром, – Хватит или ещё?

– Нет, постой… Погоди! – бритоголовый с лязгом положил на край посудины несколько золотых. Публика загудела – однако, игра-то далеко не шуточная…

– Игра! – рыцарь снова показал пустые ладони. – Пожалуй, что и хватит, святой отец…

– Нет! – торговец индульгенциями дрожащими руками извлёк откуда-то из-под рясы немалых размеров кожаный кошель, развязав, высыпал деньги на блюдо. – Играем!

И снова костяшки с сухим треском ложатся на чисто выскобленный стол. Теперь трое монахов клали их с такой силой, будто орудовали боевым топором.

– Игра! – Первей потянул к себе тяжёлое блюдо.

– Нет! – похоже, бритоголовый не умел проигрывать. – Ганс, наш сундук!

– Но, святой отец…

– Я сказал!

Монах извлёк из сундучка толстую кипу пергаментов.

– Это индульгенции, сын мой, всё, что осталось. Отпущение грехов ныне, и присно…

– Святой отец, ну зачем мне брать чужие грехи? – улыбнулся рыцарь.

– Не пренебрегай, сын мой, ибо к ним приложил руку свою сам Папа! – глаза торговца индульгенциями опасно блестели.

– Ну что ж… – сдался под таким напором Первей. – Играем!

Фигура на столе росла, шум за спиной, наоборот, стихал с каждым ударом костяшки. Зеваки затаили дыхание.

– Нет хода!

Монахи выложили оставшиеся костяшки. Бритоголовый вперил взгляд в единственную фишку, зажатую в руке рыцаря. Первей улыбнулся и тихонько, без стука выложил – «пусто-пусто»

– Рад был познакомиться с вами, святой отец.

– Нет, постой… погоди… как же так… – святой отец безумно блуждал глазами. Рыцарь встал, ссыпал выигранные монеты в кошели, плотно завязал. Прикинул в руке толстую пачку индульгенций.

– В знак уважения к святой церкви нашей, позволь пожертвовать это на нужды её, святой отец! – Первей веером рассыпал пергаменты на столе.

– Да благословит тебя Всевышний! – губы бритоголового прыгали.

«Какое расточительство, слушай…»

«Не придуривайся. Как ты намерен их реализовать?»

* * *

Подковы звонко цокали по булыжной мостовой, сработанной на немецкий манер. И застройка здесь тоже была немецкая – вместо бревенчатых изб и теремов, или белёных мазанок за плетнями сплошная стена из домов, прилепившихся друг к другу, с высокими острыми кровлями из черепицы и перекрестьями фахверков на фасадах. Да, город Щетин давно уже утратил славянские черты, превратившись в немецкий Штетин.

Неяркая вывеска – змея, обвившая чашу – висела на крюке, давая понять, что здесь находится зелейная лавка, которую учёные монахи-католики именовали «аптека». Первей огляделся – да, всё точно. Это здесь…

Внутри заведения было сумрачно и прохладно, на стенах висели связки сушёных крыльев летучих мышей и прочие столь же приятные на вид ингредиенты. Над аптекарской же стойкой было подвешено к потолку чучело отвратительного чудовища – крокодила, кои, по рассказам бывалых людей, водятся в далёкой Индии и прочих жарких странах. Первей усмехнулся. Судя по всему, эти немцы отчаянный народ, раз вместо ворожей-травниц вверяют своё здоровье столь сомнительным заведениям.

– Чем могу служить, герр рыцарь? – неслышно возник за стойкой маленький человечек с бритым лицом и умными, цепкими глазами.

– Меня просили передать вам привет, мастер Шварц, – улыбнулся Первей. – Сапиенти сат.

Глаза аптекаря сделались ещё более умными и гораздо более цепкими.

– Слушаю вас внимательно, герр рыцарь.

– Мне нужна «тёмная свеча». Та самая.

Аптекарь помедлил.

– Это будет стоить…

– Я знаю.

– Хорошо, герр рыцарь.

Немец нырнул куда-то в недра заведения и через пару минут вернулся со свёртком.

– Герр рыцарь знает, как ей пользоваться?

– Да, мастер Шварц.

– Учтите, она выносит только свет звёзд, и никакой другой. И не выносит жара.

– Я знаю, почтенный, – чуть улыбнулся Первей.

Расплатившись с аптекарем, он сунул свёрток за пазуху и вышел. Конечно, алхимикам так и не удалось открыть секрет превращения свинца в золото, и философский камень они так и не нашли. Зато наизобретали массу любопытнейших вещей, начиная от сулемы и пороха и кончая вот этой «свечой». Если подложить её в пороховой погреб, скажем, большого корабля, отправляющегося в плавание – разумеется, делать это нужно в полной темноте – то можно быть уверенным, что корабль назад не вернётся. Рано или поздно кто-нибудь откроет люк погреба ясным днём, а свечка эта выносит только свет звёзд. И никакой другой…

«Куда теперь, Родная моя?»

«Вперёд, мой рыцарь! Ну то есть назад…»

* * *

Город выглядел столь идиллически-мирно, что невозможно было представить, будто бы тут могут твориться какие-либо чёрные дела. В отличие от Щетина, превращённого в немецкий Штетин, Познань пока сохранила и древнее название, и яблони за заборами. Правда, яблонь уже оставалось не слишком много…

«Родная, я так и не понял, что за Приговор?»

«Приговора, собственно, нет»

Первей даже притормозил коня.

«Совсем не понял… В таком случае, зачем мне туда идти? Я не любитель публичных экзекуций»

«А вот идти тебе туда нужно»

«Да зачем, объясни толком?»

«Я не знаю, зачем. Я знаю, что нужно, и всё тут. И не приставай с пустыми расспросами. Я знаю только то, что знаю»

Рыцарь вздохнул, тронул поводья, и Гнедко послушно возобновил движение. Ладно… Надо так надо. Раз уж Голосу Свыше неизвестно, зачем, нужно просто идти и не раздумывать. Наверняка на месте будет видно, что, зачем и как»

«Правильный образ мыслей» – короткий бесплотный смешок.

Площадь уже была довольно плотно заполнена народом. Первей усмехнулся – ещё лет двадцать назад, верно, она была бы полупустой. А вот в немецких землях тут столпилось бы почти всё население городка, включая мамаш с младенцами. Народ легко привыкает к зверствам.

В центре городской площади была сооружена здоровенная поленница, обложенная хворостом. Посреди поленницы торчал столб, и к нему была прикручена цепями женщина. Рыцарь пригляделся и вздрогнул. Нет, не может быть… Если эта женщина злодейка…

«Она не злодейка. Она столь добра, что пребывание в этом мире для неё невыносимо. Мир отторгает святых, да будет тебе известно»

Женщина стояла, голая по пояс, с искалеченными пыткой грудями и заведёнными над головой руками, закованными в кандалы. Её взгляд выдавал боль и страдание, но отчаяния в нём отчего-то не было. Она встретилась с рыцарем измученным, но светлым взглядом, и вдруг слабо улыбнулась.

Первей закусил губу.

«Что мне делать, Родная?»

«Без понятия»

«Я не спросил, с понятием или нет! Я спрашиваю, что мне сейчас делать?! Этого так оставлять нельзя! Скажи, ну скажи – как я могу её спасти?!»

Пауза.

«Ты не сможешь этого сделать, рыцарь» – шелестящий вздох. – «Тебе не позволено. Она умрёт сегодня»

Между тем человечек в мантии начал что-то зачитывать гнусавым голосом, держа перед собой бумагу. Очевидно, приговор несчастной. Не Приговор, а приговор – и в отличие от первого вторые очень часто несправедливы.

Первей блуждал взглядом по площади. Толпа колыхалась, сдерживаемая чётким каре алебардистов в сверкающих латах. Позади маячили стрелки, со взведёнными арбалетами. Да, тут уже ничего не сделать, Голос права, права… А если и можно, то для этого нужно иметь пару сотен умелых бойцов. Или быть великим магом, способным подчинять своей воле на расстоянии многотысячные толпы.

Казнимая вновь обратила свой взгляд на рыцаря, восседавшего на коне у края людского моря, собравшегося в предвкушении волнительного зрелища – сейчас эта баба будет гореть в огне, живьём! Она уже не улыбалась, и во взгляде её сквозь боль читалось недоумение – ну что же ты?

И тогда он решился.

«Так значит, нет Приговора?»

«Нет»

«Значит, я не смогу его нарушить!»

Первей осторожно сместил коня вбок, поближе к арбалетчику, тщедушному парню с усиками. Стрелок скучал, явно тяготимый своим орудием – могучий крепостной арбалет на вид весил не меньше тридцати фунтов.

– Дай-ка мне свою игрушку, парень, – наклонившись, негромко попросил Первей. Парень захлопал глазами. – На вот тебе взамен.

Золотая монета легла в ладонь стрелка, и он враз забыл и про ведьму, и про свой самострел.

– Старшой… отнимет… – свистящим шёпотом сообщил парень.

– Прячь лучше, всего и делов, – Первей добавил вторую монету. – Давай уже…

Второй золотой подавил последний очаг сопротивления в душе парня. Два золотых – и пусть его даже изобьёт командир, оно того стоит!

Палач уже поднёс к поленнице горящий факел. Первей вскинул арбалет к плечу, тщательно подвёл мушку под левый сосок казнимой и плавно нажал на спуск.

Толпа ахнула. Женщина у столба дёрнулась и обвисла, пригвождённая к дереву, словно булавкой, и только оперение короткого болта торчало из груди, как раз напротив сердца. Рыцарь со всего маху метнул разряженную машинку в стрелка справа, не участвовавшего в заговоре, и тот от неожиданности выстрелил в воздух. Остальные стрелки, отделённые от дерзкого самоуправца плотной людской массой, были не опасны.

– Ио-хооо!!!

Люди расступались перед бешеным всадником, несущимся во весь опор. Стражники на воротах только проводили его ошалелыми взглядами – во гонит, пан, не иначе, получил весть о долгожданном наследстве и боится не успеть к дележу…

«Ты понял, что это было, рыцарь?»

«Откуда мне, раз даже ты без понятия? Я знаю одно – я не ошибся. Нутром чую»

Пауза.

«Да, не ошибся»

«Выходит, он всё же имелся, Приговор?»

«Если и имелся, то мне этого знать не дано. Но я сейчас не об этом. У тебя появилось острое чувство сострадания. Выходит, тебе снова смягчили режим»

* * *

Городская стена из толстенных брёвен, сработанная «в клеть», была, вероятно, когда-то вполне серьёзным препятствием на пути врагов, однако время, сырость и людское небрежение сделали своё дело, и сейчас она напоминала скорее непомерно длинный овин, лишённый крыши, нежели оборонительное сооружение. Наверное, и насыпки там давно уже нет, подумал Первей, разглядывая стрелковый парапет, насквозь прогнивший и местами обвалившийся. И стражников на стенах не видно. Взять да перелезть, что ли?

Гнедко негодующе зафыркал, словно почуяв мысли хозяина, и Первей успокаивающе похлопал его рукой по шее. Разумеется, я не брошу тебя, мой верный конь. К тому же земляной вал на подступах к обветшавшим стенам зарос малинником такой густоты, что удивительно, как тут ещё не завелись медведи…

Надвратная башня в отличие от стен ещё сохраняла некоторую осанистость и даже признаки жизни. Ворота по случаю светлого времени суток были распахнуты, однако деревянная решётка, окованная железными полосами, оказалась опущена почти до земли, не позволяя проехать ни конному, ни повозке, да и пешему пройти можно было разве что на корточках. Странно, подумал рыцарь, уж не внезапного ли нападения ждут господа стражники. Тогда уже опустили бы решётку совсем, что ли…

Раздались возмущённые женские голоса, крики, визг, собачий лай и грубый мужской хохот – всё вперемешку. С полдюжины баб и девок, ругаясь и отплёвываясь, пролезли под решёткой, отряхиваясь, направились прочь от ворот, возмущённо переговариваясь и оглядываясь. Посторонний человек, наблюдая такую сценку, немало удивился бы, но Первей только усмехнулся. Такие уж тут порядки…

И потому он здесь.

Подъехав к воротам вплотную, Первей с силой постучал в решётку рукоятью меча.

– Эй, есть кто живой?

Из недр башни доносились голоса, смех, однако являться на зов местные стражи не торопились.

– Эй, христиане! – ещё громче залязгал по железной оковке решётки рыцарь.

Повторный призыв возымел наконец своё действие, и на свет божий явился бородатый детина, облачённый в кожаную безрукавку с нашитыми на груди железными бляхами, вероятно, по замыслу создателя сего одеяния призванными изображать боевой доспех.

– Кто таков?

– Странствующий рыцарь, путешествую по своим делам. Позволь полюбопытствовать, почтенный страж – у вас тут что, военные учения?

– А у нас тут всегда учения, – на подмогу товарищу явился новый персонаж, мужчина поменьше, сухой и жилистый, с внимательным цепким взглядом. – Боевая подготовка первое дело для стражи, пан рыцарь.

Вот и подручный здешнего разбойного главаря, подумал Первей, разглядывая жилистого. Ну то есть ясновельможного пана городского головы, разумеется… Голос, как всегда, излагает точно.

– Похвально, весьма похвально. Однако мне нужно проехать в город.

– Гостям всегда рады, само собой. Только вот решётка у нас поломалась, не держится, зараза, а средств на починку нет. Целый день, пан рыцарь, тягают ребята этакую тяжесть, упарились все. И всего-то десяток грошей серебром за один подъём – даром трудятся, прямо скажем.

– А ты ничего не путаешь, почтенный? – прищурился Первей. – Согласно королевским законам, сбор берётся только с обозов, причём только королевскими мытарями в заведённом порядке. Пешим и конным путникам въезд бесплатно.

– Королевские законы мы чтим, а как же! – согласно кивнул жилистый. – Только вот решётку вверх тягать ребята даром не согласятся. Не хочешь платить, проезжай как Бог даст, ворота ж не заперты.

Теперь оба стража ухмылялись вполне откровенно.

– Хорошо, – чуть улыбнулся рыцарь. Достал из-за пазухи тощий кошелёк – специально приготовил – и отсчитал десяток монет.

– Другой разговор! – жилистый обернулся. – Эй, ребята! А ну, работать!

* * *

– … Вот такие у нас тут порядки, пан рыцарь.

Корчмарь, невысокий седой дядька с обвислыми усами старательно протирал стаканы, временами украдкой поглядывая на неприметного человечка в углу, скромно потягивавшего пиво.

– Интересные порядки, прямо скажем, – Первей посмотрел свою кружку на просвет. – И как они вам?

– Дык это… – корчмарь снова кинул беглый взгляд на человечка в углу, – всякая власть от Бога, однако. Мы что, мы привычные…